Момент столкновения (Moment of Impact) (джен)

К тому времени, когда шесть часов спустя действие зелья Эвигило Сопорис сошло на нет, Гарри успел поведать Снейпу, что большая половина гриффиндорцев считали его вампиром, что они думали, будто его анимагической формой была летучая мышь либо ворон, и что он моет волосы маслом для жарки. Он рассказал про свой первый поцелуй с Чжоу Чанг в Выручай-Комнате, а также поведал мельчайшие подробности о драконе Норберте — со времени его вылупления у Хагрида на столе до тайного прилета за ним друзей Чарли Уизли. Снейпу удалось задать еще несколько вопросов об украденной шкурке бумсланга, и Гарри выразительно отозвался об ощущениях превращения в Гойла и о проникновении в слизеринскую гостиную. Он уговорил Снейпа спеть вместе с ним дуэтом — на этот раз они пели “Когда мне станет шестьдесят четыре”, поскольку Гарри хотел попробовать одну из песен Пола, а Снейп заявил, что в музыке к этой песне МакКартни первый раз в жизни проявил себя композитором. Гарри считал песню довольно печальной, несмотря на ее оптимистическую мелодию, но вот куплет об аренде дома на острове Уайт ему очень даже нравился. Затем Гарри рассказал о своем желании быть аврором, или целителем, или профессиональным игроком в квиддич, или драконологом, или (возможно, когда-нибудь) профессором в Хогвартсе. Снейп в голос застонал и притворился, что по пальцам считает годы, оставшиеся ему до пенсии. Наконец, когда ощущения вернулись к руке Гарри по локоть, а действие зелья начало ослабевать, придав эмоциям Гарри более меланхоличную окраску, Гарри обратился к Снейпу и задумчиво попросил “рассказать что-нибудь о маме”.

Под его пристальным взглядом Снейп замолчал, и на его усталом лице появилась грустная полуулыбка.

— Она была одинаково одаренной как в зельях, так и в чарах, но нравились ей больше чары. Ее смех был заразительным. Она любила Джейн Остин — у нее была старая потрепанная книга “Гордость и предубеждение”. Ее любимым цветом был синий. Она любила зиму.

Гарри не отрывая взгляда смотрел на Снейпа, мысленно упаковывая в надежные уголки памяти эти драгоценные крохи информации, чтобы позже внимательнее их обдумать Он также принял решение узнать побольше о Джейн Остин.

— А кто был ее любимым Битлом? — спросил он.

— Пол, — не колеблясь, ответил Снейп. — Им всегда был Пол.

* * *

В восемь вечера (двенадцать часов спустя от начала лечения) Гарри и Снейп стояли в гостиной Лондонской квартиры. Отходил от зелья Эвигило Сопорис Гарри чрезвычайно тяжело, так что в конце концов разрыдался так, что сотрясались плечи. Он не мог объяснить точной причины своих слез. Сначала они оживленно обсуждали анимагические формы, причем Снейп сообщил Гарри, что сам не является анимагом, а если бы и был им, то уж точно не летучей мышью, хотя против ворона ничего не имел. Затем они обсудили преподавательскую работу Гарри на занятиях ОД, и Патронусов, которых ребята научились вызывать благодаря ему: лебедя Чжоу, выдру Гермионы и терьера Рона. Терьер напомнил Гарри о собаках вообще, отсюда мысли перекинулись на Бродягу и на Сириуса. Тут-то слезы и подступили к горлу. Закрыв поплотнее глаза, он как наяву увидел Бродягу на станции Кингс-Кросс, вспомнил последнее Рождество в особняке на Площади Гриммо, увидел Сириуса, медленно падавшего в Арку, пока Ремус удерживал Гарри, препятствуя ему броситься вслед за крестным. Потом он продолжал плакать почему-то из-за того, что Дурсли никогда не хотели принимать его, заставляли спать в чулане и не взяли с собой в Ливерпуль на концерт Битлз, а еще потому что его родители умерли, и никто прежде даже не рассказывал ему, кто был любимым писателем его матери, какое время года нравилось ей больше всего и кого из Битлов она считала самым лучшим.

Мадам Помфри пришлось обнять его и удерживать у своей груди, в то время как Снейпу оставалось лишь беспомощно наблюдать за происходящим, изредка похлопывая мальчика по плечу, когда тот особенно громко всхлипывал: “И вместо меня они взяли гитару…”

Теперь же лицо Гарри было абсолютно спокойным, его правая рука периодически сжималась, привыкая к забытым ощущениям, а его рюкзак был упакован и переброшен через левое плечо. Он решил взять с собой книгу, которую нашел здесь, и Снейп не стал возражать.

— Я пойду вторым и возьму твой сундук, — сказал Снейп, зажигая заклинанием огонь в камине и протягивая Гарри банку Летучего пороха.

Несколько моментов спустя Гарри оказался в гостиной коттеджа “Ракушка”. Там было абсолютно темно, так что он засветил две масляные лампы. Когда минуту спустя появился Снейп, Гарри заметил:

— Идет дождь. А в Лондоне, кажется, было ясно.

— Мы не в Лондоне, — ответил Снейп, наблюдая через окно за вспышкой молнии, сверкнувшей в небе. — И я предпочту дождь здесь безоблачному небу Лондона.

Дождь вовсю барабанил по крыше. Гарри взял лампу и направился к веранде, по пути оставив рюкзак у подножия лестницы. Снейп последовал за ним. Поставив лампу на стол, Гарри немедленно опустился в гамак.

— Я скучал по этому месту, — вздохнул он. — Можно сегодня остаться здесь на ночь?

В ответ Снейп снял пляжное одеяло со спинки стула, где они оставили его в последний раз, отряхнул его от песка, вновь свернул и бросил Гарри через всю комнату. Гарри поймал его обеими руками (великое достижение!) и закутался в него. Оно приятно пахло солью, песком и морем. Гамак заскрипел, плавно качаясь из стороны в сторону, а Снейп уменьшил огонек лампы, оставив гореть лишь крошечный фитиль.

— Приятных снов, — негромко, но многозначительно произнес Снейп и покинул комнату. Гарри, изможденный событиями сегодняшнего дня и остаточным действием Обезнерва, почти немедленно провалился в глубокий сон.

Снаружи шумело море, а внутри по его венам струилось зелье Эвигило Сопорис, хоть и в совсем малом количестве. Было ясно, что сегодня ночью он увидит морской сон.

Однако у этого сна была одна отличительная особенность: по пробуждении Гарри прекрасно помнил его во всех подробностях. Он сидел на песчаном пляже между коттеджем и океаном. Бродяга с лаем носился взад и вперед, а волны ласково омывали берег. За ним бегал еще один небольшой пес, бело-рыжий Джек-Рассел терьер, пытаясь поймать хвост Бродяги. Казалось, Бродяга машет им нарочно, дразня младшего товарища, но не давая ему возможности действительно достичь своей цели. Вскоре к игре присоединились выдра, заяц и лошадь. Заяц скакал прямо под ногами у лошади, а выдра плескалась на мелководье с обеими собаками. Гарри встал, чтобы подойти к животным, и в этот самый момент обернулся Сохатым — именно оленем, как отец, а не просто туманным образом Патронуса. При виде оленя Бродяга бросился к нему, на ходу перекидываясь в молодого Сириуса. Засмеявшись, он обхватил Сохатого за шею. “Океан — теперь мой дом, Джеймс, — сказал он, отпустив оленя. — Я пришел попрощаться”. Сохатый вновь превратился в Гарри, а Сириус подбежал к берегу, причем не остановился у кромки, но зашел в воду по пояс; обернувшись, чтобы последний раз помахать рукой, Сириус уверенно поплыл к горизонту, так что вскоре Гарри сквозь помутневшие от слез очки едва мог его разглядеть. Там, где он видел Сириуса в последний раз, поднялся вверх и ударил по воде хвост дельфина, оставив за собой лишь круги на воде. Гарри продолжал печально глядеть в сторону моря, когда к нему приблизился Невилл и молча встал рядом. Внимание Гарри вернулось к игре друзей. “Разве ты не хочешь поиграть?” — спросил Гарри. “Хочу, — сказал Невилл, — но я не знаю, кто я”. Гарри обернулся к нему. “Ты мангуст, Невилл”, — с полной уверенностью произнес Гарри. Он протянул руку к Невиллу, и Невилл во мгновение ока превратился сначала во льва, а затем и в мангуста. Пятеро животных дружно побежали вдоль берега, а перед Гарри появилась грациозно выступавшая по песку кошка. Обернувшись профессором МакГонагалл, она приблизилась к нему. “Держись своих друзей, Гарри, — посоветовала она, встав рядом с ним и поглядев вслед небольшой стайке, скрывшейся за холмом. — Но не забывай, кто есть кто”. Она указала вниз, на землю, где переплетались следы лошади, оленя, собаки, выдры, мангуста и зайца, но одни из них — раздвоенные копыта Сохатого — не убегали вдаль, а отходили к берегу. Гарри хотел было рассмотреть их повнимательнее, но набежавшая волна стерла их все до одного. Профессор МакГонагалл удержала его, положив руку ему на плечо: “Еще не время, Гарри. Пока еще нет”.

Проснувшись, Гарри устремил взгляд на деревянный потолок. Сон встревожил его, но вместе с тем и утешил. Снаружи так и капал дождь, шумело море, и ночь была темной и безлунной. Он снова закрыл глаза, и хотя во сне он видел волшебные летающие мотоциклы, и улетающего вдаль наподобие тети Мардж Дадли, и маггловское такси в Запретном Лесу, по пробуждении он ничего из этого не вспомнил.

Следующий день он мог бы назвать одним из самых лучших дней этого лета. Снейп и сам проспал чуть ли не до девяти. Позавтракав, они отправились на пляж, где и провели остальное утро, читая и собирая ракушки, вынесенные волнами прошлой ночью. Проголодавшись около двух часов дня, они перекусили чипсами и сэндвичами. Правую руку Гарри периодически встряхивало и подергивало, но к концу дня эти явления постепенно сошли на нет. Тем более Снейп целый час бросал ему камни и ракушки с разных концов пляжа, чтобы тот ловил их.

— Вы же понимаете, что работаете на благо сопернику? — спросил Гарри, поймав ракушку размером со свою ладонь. Снейп обычно называл такие “двустворчатыми моллюсками”.

— Возможно, я помогаю Слизерину тем, что не даю мисс Уизли вновь занять позицию ловца, — возразил тот, бросая Гарри округлый камень. — Она была весьма убедительна.

— Эй! — возмутился Гарри. Тут его осенило. — Вы знаете, у меня с собой есть метла. Она у меня в спальне. Как вы думаете?..

Снейп драматично вздохнул и указал жестом на дом.

— Иди за ней. Когда вернешься, я покажу тебе границы защитных чар.

Гарри еле удержался, чтобы не завопить от восторга, чувствуя себя одиннадцатилетним мальчишкой. Он поспешил за метлой, не дожидаясь, пока Снейп успеет прийти в себя и передумать. Вытащив Молнию из гардероба, он ринулся обратно, даже не заметив, что его левая нога больше не болит и не дергается.

— Не терпится, верно? — поинтересовался Снейп, когда Гарри резко затормозил прямо перед ним.

Гарри улыбнулся и откинул челку с глаз, а Снейп вынул свою палочку и произвел ею круговое движение.

— Это границы чар, — произнес он. — Не покидай их пределов и не взлетай выше крыши коттеджа.

Гарри обвел глазами мерцающий купол чар, оказавшийся в ширину метров сорок, а над морем простиравшийся на расстояние, не уступающее размеру квиддичного поля. Он оседлал метлу, мимолетно подумав о том, что чувствует себя на ней как влитой, несмотря на многие месяцы без полетов. Оттолкнувшись, Гарри взмыл в небо.

Вперед и назад, вверх и вниз. Он нарезал круги вокруг дома, закладывал петли над океаном, опускался настолько, что кончиками пальцев касался воды или песка. И каждый раз, глядя на зельевара, сидящего на пляжном одеяле, он замечал, что тот даже не притворяется, будто читает принесенную с собой книгу, а просто наблюдает за Гарри. На какой-то момент Гарри подумал, что был бы еще счастливее, если бы Рон летал вместе с ним, но в следующий миг он низко пролетел прямо у Снейпа над головой, и тот протянул руку, словно желая ухватить метлу, а Гарри потянулся вниз и коснулся кончиков пальцев Снейпа своими.

Значимый.

Возможно, даже любимый. Но как только в его сознании возникла эта мысль, он поспешил спрятать ее поглубже в водном коконе, куда не проникали звуки и свет.

Он и так получил многое. Больше он не мог, просто не смел просить.

* * *

Этим вечером они снова развели костер, хотя ради этого Снейпу пришлось заклинанием высушить промокший после дождя хворост. Снейп позволил Гарри выпить столько сливочного пива, сколько ему хотелось, сам потягивая из стакана виски, налитый из старой пыльной бутылки, вынесенной им из своей спальни.

— Завтра мы вернемся в Хогвартс, — сказал Снейп, когда в разговоре образовалась пауза. До этого они обсуждали сон Гарри, и Снейпа заинтересовал Невилл-мангуст: он пояснил Гарри, что мангусты известны своей способностью сражаться со змеями, даже с такими опасными, как кобры. Поразмыслив, Гарри решил, что мангуст был вполне подходящим образом для преданного гриффиндорца.

— После твоего похода в Хогсмид с Минервой к тебе на пару дней приедут погостить друзья.

— В Хогвартс? — удивился Гарри. — Я не отправлюсь в Нору?

— Нет, они сами прибудут в Хогвартс, — ответил Снейп без дальнейших объяснений, но Гарри и сам понимал, что в Хогвартсе было куда безопасней, а Нора могла подвергнуться риску независимо от его местонахождения.

— А что потом? — спросил Гарри. Сегодня… двадцатое?

— Сегодня девятнадцатое августа, — ответил Северус. — Понедельник. У меня есть еще неделя каникул — преподаватели обязаны явиться в Хогвартс двадцать шестого, чтобы подготовиться к началу учебного года. Мне предстоит больше подготовки, чем обычно, поскольку предмет будет для меня новым, а предыдущие преподаватели Защиты не оставили мне пристойных поурочных планов.

Гарри закатил глаза.

— Локхарт однажды дал нам тест с пятьюдесятью четырьмя вопросами — и все о себе самом. Я не мог вспомнить, какой именно цвет был его любимым: сиреневый или лиловый. Хотя насчет вас я бы справился.

— Неужели? — хмыкнул Снейп. — Ну и каков мой любимый цвет?

— Вы думаете, что я назову черный, да? — сказал Гарри, допивая четвертую бутылку сливочного пива.

— Это ты мне скажи, — усмехнулся Снейп, пригубив виски.

— Зеленый, — сказал Гарри. — Это почти единственный цвет помимо белого и черного, который вы носите.

— Придется убрать из первого теста этот вопрос, чтобы не дать тебе незаслуженного преимущества перед остальными студентами, — поднял бровь Снейп, отхлебнув еще глоток.

— Значит, в следующие выходные вы свободны? — спросил Гарри после того, как они посидели молча еще несколько минут.

Снейп с любопытством взглянул на него.

— Да. Свободен. Что ты надумал?

Гарри поиграл с пустой бутылкой.

— Ничего особенного. Возможно, мы могли бы вернуться сюда.

— Возможно, — ответил Снейп. — Я обсужу это с твоим опекуном.

Гарри слегка улыбнулся.

— Она же не станет знакомить меня с семьей, или что-то в этом роде?

Снейп фыркнул.

— Я искренне надеюсь, что ты избежишь этой участи. Дочери и невестка Минервы сочли бы делом своей жизни свести тебя с кем-то из их девочек. К счастью, покойный муж Минервы был французом, и обе дочери со своими семьями живут на континенте — внуки учатся в Шармбатоне.

Снейп поднялся, поставив недопитый стакан на песок. Взглянув на океан, он достал из кармана брюк палочку и молча бросил над водой заклинание, которое засветило прямо в воздухе крошечные огоньки. Казалось, что набегающие волны тянутся к огонькам, но так и не касаются их, а лишь заставляют мерцать и колебаться в воздухе.

— Не хочешь искупаться? — спросил он Гарри. Скинув брюки, он, к удивлению мальчика, оказался в плавательных шортах. Не дожидаясь Гарри, Снейп сбросил рубашку и вошел в воду. Погрузившись с головой, он вынырнул через несколько метров и отряхнул длинные волосы с глаз.

— Да, — сказал Гарри, поднимаясь и сбрасывая футболку. — Хочу.

Тем вечером он подумал, что ему никогда не наскучит ни прикосновение к коже прохладной воды, ни приглушенные толщей океана звуки, ни ощущение легкости как тела, так и духа.

Гарри изменился за лето. Среди изменений он сам отмечал прежде всего взросление, исцеление, новое осознание многих вещей, а также зарождавшиеся ростки доверия и надежды. И, глядя на Снейпа, лежавшего на воде спиной и смотревшего на звезды, он задался вопросом: изменился ли в той же степени и он, или же этот Снейп всегда существовал, просто тщательно скрывался в подземельях, пряча яркие глаза за завесой длинных темных волос.