Немного другая легенда (джен)

...Выдох.

Грудь сжали невидимые колючие тиски, а внешний мир медленно и плавно опускался в мягкое, тягучее небытие. Ядовито-зеленые пары плотными облаками зависли в пространстве комнаты-пещеры, въедаясь в кожу, будоража кровь и отравляя разум. Сухие губы сжимались в тонкую полоску и тут же распахивались, молча восклицая, не позволяя токсичному воздуху проникнуть в легкие.

Знали ли мы, что так будет? Ожидали ли мы подобного? Нет. Пожалуй, нет. Отравленных стрел, толп юрких глубинных охотников или пауков, землю, трясущуюся под ногами или выросты-капли, что некогда украшали своды каменных чертог, а теперь с грохотом и треском обрушались на наши головы, — мы ожидали всего, но только не этого.

Вдох...

Я не могла больше терпеть. Все равно исход был один, как для меня, бездвижно и скрючено лежащей на холодном граните подземелья, так и для моих соратников... и для Оуэна. Горло обожгло: газ проник внутрь, перебивая дыхание и не давая вздохнуть, теперь уже даже по собственной воле. В глазах щипало даже сквозь плотно зажмуренные веки, а тело дрожало, сокращаясь в предсмертных судорогах.

— Ева, ты такая хорошая девочка, — прошептал в голове голос мамы, теряясь за серо-черными силуэтами незнакомых фигур, что взрывами сверкающих искр возникали во мраке перед глазами. — Присмотри за братом. Ты справишься, — это были ее последние слова, когда из мира тени в наш проник дух смерти и, равнодушно отсчитав остаток секунд, утащил ее с собой, воссоединяя ее душу с Создателем.

А потом... через четверть минуты все закончилось, и я утонула, не имея сил сопротивляться, проваливаясь в бесконечность сумрака, молясь и безмолвно шепча слова искупления за все грехи, что совершила в этой жизни. Надеясь на то, что уже скоро смогу вновь увидеть маму и ее улыбку: чистую, искреннюю, открытую, по которой я так сильно скучала.

* * *

Память — интересная штука. Никогда не знаешь, что именно она тебе подкинет, провожая душу в дальний путь. Потому я вспомнила коридор, по которому шла, затаив дыхание и прислушиваясь к каждому шороху, вспомнила скрежет щита о гранит глухой стены и магический светоч, заблиставший во мгле. Я вспомнила довольное лицо младшего и подзатыльник, которым его наградила, позабыв обо всяком стыде, который, к слову, до сих пор меня терзал: не знаю, как скоро удастся избавиться от этого чувства. И тогда... тогда мы пошли вперед, в уме перебирая возможные ловушки. Все что угодно, кроме того, что нас действительно ожидало.

— Подозрительно это все... — протянул Дайлен, выглядывая из-за поворота и сверля недобрым взглядом дверь в самом конце коридора: прямоугольную, массивную, окруженную рамой голубых лириумных вкраплений, чей свет гостеприимно подзывал к себе, рассевая стену густого мрака. — Я снова слышу тихий гул в голове. И не нужно говорить о зависимости, многоуважаемая Морриган, я и так все знаю, — невзначай добавил маг. Брюнетка, равнодушно пожав плечами, промолчала. — Но что самое подозрительное... почему металл так ровно окаймляет дверь?

— Все это проделки Каридина, умник, — отозвался Огрен, вновь глотая эля из своей бездонной фляги. Гнома уже, кажется, немного покачивало, что было весьма и весьма странно, учитывая мою недавнюю заметку по поводу совершенно не пьянеющих низкорослых бородачей, но, возможно, наш проводник просто припрятал где-то под нагрудником еще спиртное и тайком пополнял свой подручный запас. Я уже ничему не удивлюсь, если честно.

— Нужно идти вперед, по-другому никак. — Оуэн чуть сощурился, исподлобья глянув на цель, и зашагал по тоннелю к источнику света. Под ногами шуршали галька и песок, а я отчего-то пыталась прислушаться к своему дыханию, тихому и размеренному, и к стуку сердца, эхом отдающемуся в ушных перепонках, подозрительно громкому, и оттого непонятному.

К чему мы идем? — отстраненно думала я, неосознанно подстраивая поток своих мыслей под ритм равномерно вздымающейся грудной клетки, укрытой крепкой броней, на которой отныне и навсегда останутся узкие полосы шрамов, так и не коснувшихся моей кожи. Смерть и война, казалось, что может быть страшнее? Но умы Разумных увлечены не только этим. Гномы или люди — алчные, привычные к крови, разрушениям и власти, твари, пекущиеся в первую очередь за свою шкуру, и только потом, после череды необратимых событий, оказываясь припертыми к стенке, они сдаются и уступают, позволяя себе мыслить о других, которые тоже ходят по этой земле, вдыхают воздух этого мира и наслаждаются его красотой. Почему так? К чему это единоличие и эгоизм? Почему нельзя жить... дружно? Или я вновь витаю в облаках, пытаясь связать сказку и реальность, погрязшая по самые уши в невозможных фантазиях и до последнего надеющаяся на то, что разочарование меня не постигнет?..

Громкое недовольное хмыканье Стэна на радостный гав Клыка вывело меня из состояния легкого уныния и я, облизнув сухие треснувшие губы, для уверенности вытащила из-за заплечных ремней ножи, поудобнее, лезвиями к себе, сжав обтянутые гладкой кожей рукояти. Дверь приближалась и вот уже Дайлен, споткнувшись, остановился, хватаясь за плечо Алистера, второй без каких-либо возражений поддержал мага, не давая ему осесть наземь на подкошенных ногах.

— Я не смогу. То есть... смогу, но только не я. В смысле... — до цели оставалось не больше десяти шагов и Амелл, оттолкнув от себя блондина, привалился спиной к камню тоннеля, проглатывая ком, застрявший в горле, и испугано глянул на вкрапления сырых лириумных жил. Сине-зеленый ареол сверкал так близко, что глаза невольно защипало и я, часто моргая, отвернулась, с беспокойством посмотрев на целителя. К чему он был тут, этот минерал? И почему так... ровно? Ведь это ловушка, еще одна, так? И гномы невосприимчивы к лириуму? Или, быть может, я чего-то не знала? — Страж, ударь меня. Сильно. Если я буду без сознания, все будет хорошо. Я надеюсь. Или просто бросьте здесь...

— Ты уверен?

— Да, — чуть помедлив, отозвался маг. — Я просто буду здесь.

— Я про другое. — Оуэн развернулся, медленно подходя к соратнику, хрустя костяшками пальцев. Он не мог бросить друга, я знала это. Но зато вполне мог исполнить его просьбу, не испытав при этом укора совести. Плотно сжатый кулак завис в воздухе, готовясь к удару, но был остановлен рукой Лелианы и отведен в сторону. Промолчав, брат окинул девушку удивленным взглядом. Мне вспомнилась старая-старая пьеса, как-то попавшая в мои руки и предварительно украденная у проезжего торговца. Там, в конце первого и единенного акта в две строчки стояло: «Страсти накаляются. Тишина гремит». Мне кажется, сейчас именно так и было. Вот только... с чего бы вдруг?

— Я знала некоторых магов, но никто из них не реагировал так сильно на лириум, — медленно проговорила церковница, то ли спрашивая, то ли утверждая. — Струсил?

— Когда я был ребенком, родители скрывали мои способности, и чтобы я мог лучше себя контролировать, мама поила меня настойкой. Она обжигала горло, от нее темнело в глаза. Поэтому... на Истязании в Башне я чуть не умер, а очнулся только тогда, когда над моей головой уже занесли меч, — слова давались ему тяжело, темные широкие зрачки все еще через каждые несколько секунду метались в сторону двери, не давая разуму забыть о сильном чувстве страха. — Просто, — мужчина выпрямился, вскинув голову, — идите! Мор не будет ждать, а без Бранки с ее Наковальней не выберут короля! Слишком много всего зависит от этой двери! Ну же!

Удар пришелся от рыжей девушки. Кулак прорвал ткань внезапно сотканной тишины и с характерным глухим треском врезался в левую бровь Дайлена, отшвырнув голову назад, и мужчина затылком врезался в серый гранит, тряпичной куклой оседая на землю. Подобного не ожидал никто. Отведя с лица тонкую рыжую косичку, церковница повернулась к кунари:

— Великан, если не составит труда, не мог бы ты поднять его на плечо?

— Да, — во взгляде Стэна, кажется, что-то внезапно поменялось. Он смотрел на Лелиану с долей скрытого уважения, хотя до этого довольно часто отзывался, что женщинам не место на поле боя. Возможно, его впечатлила ее внезапная готовность причинить вред во благо, за которой по пятам следовала скрытая подозрительность, так часто приводящая в замешательство своей таинственной недосказанностью.

И вот мы пришли. Металл медленно отъехал в сторону, открывая вид на вытянутое помещение, с двух стен которого струились привычные кроваво-рыжие полосы лавового света. Пустая комната, вытесанная в рыжеватом камне, совершенно не предвещала беды. Ноги наши уверенно ступали по полу, уже давно сбив синхронность шага, возникшую в первые мгновения, а глаза недоверчиво изучали плотный грунт под ногами, в любой миг ожидая наткнуться на ловушку, искусно спрятанную в нем. Затем, внезапно, раздался хлопок — металлический квадрат двери за нашими спинами с грохотом захлопнулся, заперев нас в замкнутом прямоугольнике. Ускорившись, Оуэн, перейдя на подобие бега, приблизился к двери напротив, хватаясь за стальную ручку и уверенно ее поворачивая. В ушах засвистело, перед глазами все поплыло, и я поспешно зажала нос согнутой рукой, пытаясь изолироваться от возникшего в спертом воздухе горьковато-кислого запаха. Струи ядовито-зеленого газа вырывались из отверстий в стене, на уровне пола, и густыми облаками поднимались к потолку. Я опала, прильнув лицом к камню, но в этом маленьком помещении, под натиском чужеродного дыма, медленно пропитывающего каждую молекулу еще чистого кислорода, мы были обречены. Выдох... я задержала дыхание...

Ловушка сработала как надо. Неожиданно и летально.

* * *

Закономерность. Кажется, я как-то говорила об этом. Говорила, о том, что каждое важное событие своей жизни я провожу... в небытие. Уже в третий... а быть может и в четвертый раз подряд. Думаю, на мне лежит проклятие. Я никогда не верила в подобный бред, но сейчас, кажется, прозрела. Странно, но слова молитв, которые я беззвучно шептала Создателю, замолкли, словно потеряв всю свою прежнюю суть.

Не высокомерная, всегда считающая себя немного наивной, а порой и до абсурда глупой, я до последнего верила в то, что смогу что-то изменить. Как-то даже подумала, что стала Серым Стражем не зря, что на мои плечи лег тяжелый груз ответственности, и я не должна сгибаться под тяжестью обстоятельств, я должна идти вперед. «Страх — это миф, как и удача. Просто набор букв, не дающих человеку сойти с ума, осмысливая правду» — так сказал Дункан, прошептал мне, перед тем, как мои губы коснулись чаши. А может и позже, когда разум мой был в темноте, а тело боролось со скверной заразой, послушно ей подчиняясь. Я не знаю. Просто... уверена, что это был его голос. Твердый, ровный, умудренный жизнью и всей той болью, которую она способна принести, голос. Если бы не морщины на загорелом лице, полоски белых шрамов на коже и сутулый, усталый силуэт, тенью легший на выжженную пожаром землю, Дункана вполне можно было принять за юнца, в свое время познавшего слишком много страха, намного больше, чем следовало бы знать ребенку. И потому этот мальчик решил, что бояться не стоит. Что все это — глупая сказка с несчастливым концом, и все, каждый шаг и каждое слова, отныне не являются строками рассказа, давным-давно написанного на стопке желтых листов. Жизнь — это действие, путь вперед, и человек, только он сам, выбирает дорогу и тех, кого он на ней повстречает. Не стоит бояться, если ты уверен в том, что живешь не зря. Не стоит надеяться на удачу, сидя у костра и попивая бренди, ожидая, пока цель сама тебя найдет. Это глупо.

Поэтому... закономерность — моя вина. Я сама, осознанно, стремлюсь к тому, чтобы чего-то не увидеть. Сама хочу что-то упустить, а затем мучить себя догадками, потому что мне так удобно. Это... интересно. Без тайн и интриг приключение теряет свою изюминку. Но, кажется, я немного перестаралась. С того момента, как подумала, что стала Серым Стражем не зря.

* * *

Свет. Яркий, проникающий в глаза даже сквозь плотно зажмуренный веки. Он щиплет, ослепляет, заставляет хмуриться еще и еще, до тех пор, пока не гаснет, сопровождаемый глухим грохотом, и через чуть приоткрытую щелку, преграждаемую ресницами, глаза видят мужскую фигуру с раскинутыми в стороны руками. Фигуру, окутанную сиянием. У человека рыжие волосы, он облачен в мантию, медленно, расплывчато приобретающую синий оттенок, а желтовато-лазурный ареол, слишком неестественный, безумный, танцующими языками разгорающегося пламени окружает его, совершенно не обжигая.

Грудь моя расслабленно вздымается и я, распахивая рот, вдыхаю глоток воздуха. Он чистый и теплый. Больше нет кислоты и горечи, нет испарений, от которых слезились глаза, и горело горло, нет боли, рвущей на части каждую клеточку тела. И всему виной Амелл, да?

— Дайлен... — я хотела крикнуть, но вышел шепот. Хриплый, надрывный. Световая «броня» целителя резко гаснет, я перекатываюсь на спину, заходясь кашлем, а рядом возникает маг, осторожно касаясь рукой моего лба.

— Ева, как ты?

— Я... в порядке. Что это было? — его бровь до сих пор рассечена, и на светлом овале лица полоска высохшей крови отчетливо бросается в глаза.

— Газа больше нет. Все чисто. Ловушка сломана.

— Дайлен, — я пытаюсь приподняться на локтях, и с полной серьезностью воззряюсь на целителя, повторяя вопрос медленно и четко, — что это было?

— Мой хранитель, — помедлив, отвечает мужчина. Рука его неосознанно касается подбородка, скользя за густой рыжей щетине, а взгляд перескакивает на лежащее по соседству тело. Живое... мертвое ли? — Дух. Внутри меня. Он помог мне в Тени как-то. Помог выжить.

— В тебе дух? Это.... это как зов Желания, да?

— Нет. Зов тут, — мужчина слабо постучал кончиком указательного пальца по моему лбу. — Он приносит только несчастья. А мой охранник тут, — на этот раз Амелл коснулся своей груди, положив ладонь ровно посередине, чуть ниже шеи. — Дух Веры.

Справа раздался хриплый стон и шорох. Сжав мою руку, Дайлен посмотрел мне в глаза, негромко умоляя:

— Не говори никому. Прошу. Это... секрет. Хорошо?

Я кивнула, касаясь пальцами шершавого гранита и наконец-то ощутила холод камня, на котором лежала. Даже сквозь плотную кожу брони. Воздух казался таким сладким, долгожданным, а песчаник потолка неимоверно прекрасным, насколько, что память о давно позабытом небе вдруг отошла на второй план. Ведь я была жива. Снова. Не удача, нет. Дело не в ней. Просто... я начала бороться. Теперь уже всерьез. И не намерена была отступать. Удача и страх — миф, чтобы не сойти с ума. Так что... почему бы не побыть немного безумной?

Темный тоннель, извиваясь, сужался, а голубоватый магический светоч чуть подрагивал, озаряя грубый гранит хода и землю под ногами, усыпанную рыхлой каменной стружкой.

Мы выжили. Все до единого. Даже Клык, который дольше всех оставался в небытие, когда другие уже, покачиваясь, поднимались на ноги. Но волшебные ладони Амелла коснулись крупного коричневого тела пса, пропустив по нему разряд исцеляющей энергии, и мабари глухо заскулил, ворочая головой. Оуэн был тогда счастлив. Даже Морриган, казалось, немного расстроилась, что, возможно, придется потерять эту «блохастую тварь», но... пес поднялся, и на губах ведьмы вновь заиграла скептическая улыбка. Она определенно не любила слишком уж явно выражать свои чувства. Или, быть может, просто не хотела, прячась за холодностью и цинизмом.

Вот уже какое-то время мы просто молча брели, с опаской выглядывая из-за каждого поворота и прислушиваясь, все ожидая нападения со спины, с потолка или сбоку, ибо наивной была мысль, что ловушки закончились, и путь теперь медленно вел нас к цели — забытой Наковальне Пустоты. Итак... почему же «Пустота»? Ведь имена даются не просто так, а у гномов, которые всегда, насколько я поняла, боялись отходить от заведомо заложенных в их обществе традиций, это проявлялось особенно четко. «Пустота»... что такого было в куске металла, по которому бьют громадным молотком, выковывая из стали, меди и редчайшего гномьего сильверита, броню и мечи? Бранка сказала об армии. Я помню. Что-то о воинах из камня, которые не позволили первому Архидемону вырваться из глубин топей очень и очень давно, еще в первые века жизни этого мира. Но... как можно создать живое, думающее существо из мертвого гранита и песчаника? Откуда в нем душа и как оно мыслит, отличая Добро от Зла? Или, быть может, это просто марионетка, управляемая какой-то давно забытой магией, которой некогда обладали гномы, их дальние предки? Я не знала. Но мне было интересно. Немного странно, чуточку страшно, хотя я старалась изгнать из сердца это чувство, но интересно.

Тоннель свернул, и мы остановились, оказавшись перед высокой аркой, ведущей в пещеру, свод которой терялся во мраке Ничего. У меня перехватило дыхание, и я вдруг осознала, что вновь не готова к тому, что ждет нас впереди. Красные ленты лавы стекали по стенам, разделенные строго четкими отрезками монолита, у которых, прижавший массивами спин к одинокому граниту, высились каменные фигуры не на кого не похожих существ. Они не были ни гномами, ни людьми, ни порождениями. Словно какая-то старинная, канувшая в лету раса гигантов, с огромными кулаками, лысыми овалами голов и окаменевшими, покрытыми трещинами, бессмертными телами. На их лицах, совершенно идентичных, запечатлелась гримаса глубокого равнодушия, а тонкие полосы узоров, исчертившие щеки и руки вдоль и поперек, были подобны ритуальным воинственным татуировкам.

— Големы... — прошептал Огрен, поспешно зажимая рот ладонями, будто посмел сказать какое-то запретное слово, влекущее за собой скорейшую смерть. — Не дышите... идите очень, очень медленно. Они спят.

Ком воздуха с тихим треском в ушах провалился внутрь, и горло неприятно засаднило. Развернувшись, я с недоверием и трепетом спросила, глядя прямо на проводника:

— Они живые?

— Да. Они всегда живы... — отозвался гном.

— Как... это возможно?

— Наковальня Пустоты, — прозвучало в ответ.

Глубоко задумавшись, я с интересом осмотрела помещение и гигантов, статуями украшавших ее пустоту. Их было шесть: трое напротив трех. И только один, седьмой, самый, на мой взгляд, рослый и величественный, подобный командиру этого небольшого войска, отчужденно высился прямо напротив нас, пряча за своими массивными плечами темный квадрат двери.

— Как же нам пройти?.. — себе под нос пробубнила я, вновь обегая взглядом пещеру, надеясь обнаружить в этой ловушке-тупике какие-то разумные подсказки.

В тот момент, самый абсурдный и нелепый момент в моей жизни, вспоминая который я до сих пор сквозь слезы смеюсь, всеми покинутый грустный Клык, медленно бродя по чертогам, остановился напротив Главного, обнюхивая его массивную ногу. Собаки... удивительные создания. Умные, бесспорно, но порой такие... нетактичные. Окликнутый Оуэном только в тот момент, когда на грубый камень уже лилась струя мочи, пес невозмутимо мотнул головой, внезапно отпрыгнув в сторону, когда на макушку ему посыпался каменный песок и бессметный солдат, именуемый големом, пробудился, потревоженный такой глупой и нелепой мелочью, как естественная нужна остроухого четырехлапого питомца.

Узкие отверстия глаз существа сверкнули, загораясь недобрым ярко-синим огнем, а рисунки на каменном теле, внезапно вспыхнув, заблестели тусклым фиолетом. Голем сошел со своего поста и стены комнаты содрогнулись, удивительным образом не потревожив все еще дремлющий отряд воителей. Мы невольно пригнулись, хватаясь за оружие. Но что могли сделать какие-то тонкие железки крепкому камню, сокрушившему самого Думата — Первого Архидемона, разбуженного скверной? Непробиваемому камню... несокрушимому камню... граниту, у которого не было слабых сторон, и не было крови, которую можно было бы пролить, чиркнув лезвием по венам или протыкая сердце... что ему могли сделать мечи и, отныне бесполезные, магические палки? И мы отступили. На шаг или два... может больше, сторонясь чудовища, которое не могли понять и которого так внезапно и смешно потревожили, вытолкнув из многовековой спячки. Глупцы.

А потом сработал инстинкт. Командный дух, выражаясь точнее. Первой была Лелиана. Она внезапно ринулась вперед, словно идя на таран, и голем ответил ей тем же, грохотом шагов направившись в нашу сторону. Потом побежал Оуэн, слишком мастерским прыжком ускользнув от увесистого кулака, рухнувшего на каменный пол, проделавшего в граните неглубокую рваную выемку. А затем... затем с места сорвалась я, заметив краем глаза профиль Алистера, мчащегося рядом. Все произошло как во сне, под смазанные разводы реальности и глухой стук сердца в ушах, под рычание пса, которого брат по чистой случайности умудрился схватить за шкирку, удерживая у своих ног, под вспышку пустышки-проклятья, тут же серым туманом рассеявшейся в воздухе... все случилось быстро. Страж был неповоротлив, но силен, а мы были быстры и неглупы, во всяком случае, тогда очень хотелось в это верить. Потому мы и сбежали, заранее поняв, что битва с камнем — курам на смех.

Ловко и умело, мы скользили сквозь пустой мрак очередного тоннеля, на этот раз заметно более широкого и высокого. В лицо бил холодный воздух, по спине скакали мурашки, а где-то вдалеке эхом отзывался рокочущий шум топота гиганта, нагоняющего нас. Живой, мыслящий каменный солдат, знакомый с коридором и конечным пунктом, знающий, что он нас нагонит. Ведь то был лишь вопрос времени. Времени, которое вдруг стало слишком дорогим, и этот его маленький недостаток нельзя было пускать на самотек, подвергая и затуманивая рассудок надеждой на удачу. Необходим был план... умный и действенный, который не обернулся бы массовым самоубийством. Вот только идей не было, а голем был... и ход уже заканчивался, выводя нас в очередную пещеру, свод который был усыпан сине-зелеными жилами лириумных кристаллов.