Немного другая легенда (джен)

Голова болела. Нещадно болела голова. Виски давило, лоб трещал, во рту как будто кошки нагадили… и еще очень хотелось пить. Будь моя воля, я бы до дна выхлебала целый Амарантайнский океан, не боясь лопнуть, но до океана нужно было еще доплестись, а руки уже сжимали кружку с живительной влагой. Резко опрокинув в себя чашечку с водой, не обращая внимание на капельки, ползущие по подбородку, я убрала ее от губ, переводя дыхание. Хотелось еще, но все-таки это была уже третья и в животе уже давно что-то неприятно булькало, поэтому, облизнув губы, я решила на минутку передохнуть, уставившись в темное чашечное донышко.

Если честно, я никогда не умела и не любила пить. От суховато-кислого пивного послевкусия выворачивало нутро, запах ячменного спирта ассоциировался разве что с бродягами у церкви, выпрашивающими у Создателя и люда горстку монет на очередную пинту алкоголя, а вино, эль или брага не то чтобы вкусом, одним своим лживым видом внушали недоверие. Ну как можно пить то, что внешне — вылитый квас или сливовый сок, а на вкус — прокисшее или до отвратительного горькое нечто, непонятно как угодившее в глиняный кувшин? Я не понимала. До вчерашнего вечера.

* * *

Он спустился в погреб и выскользнул оттуда в мановение ока, не потревожив ни одной мышеловки, зато урвав порядочный, добротный куш. В такое позднее время слуг на кухне уже не было, камердинер распустил их по домам, зато еды в этом просторном полутемном помещении с прямоугольной жаровней, обеденным столом для поварят, корзинами и бочками у стен, полными солений и сухофруктов, — было видимо-невидимо. В очаге пыхтело вновь зажженное пламя, под потолком на толстых нитях висела зелень и пряности, и если вторые заполняли кухню своим привычным, пахучим ароматом, то треск огня, только-только распробовавшего вкус березовых поленьев, невольно утягивал в умиротворенное Ничто. Ведь именно его мне сейчас так сильно не хватало.

— С антиванским бренди, конечно, ничто не сравнится, но это лучшее, что удалось найти, — тоном ценителя заявил Зевран, выставляя пыльные бутылки на сгибе Г-образного стола. По черному мутному стеклу зазывно танцевали тени. — Это, судя по запаху, медовуха. Пробовал я как-то ферелденскую медовуху… — баюкая в руках последнюю «находку» особенно объемных размеров, добавил он. — Чем дело кончилось, к своему стыду, не помню, разве что кувшин слишком часто пустел. Но вкус у нее был бесподобный.

Как вышло так, что предложение «напиться» повлекло за собой коллективные посиделки в этом душном, но очень уютном помещении? Были все: Зевран, Дайлен, Лелиана, Морриган, и даже Стэн, без тени сомнения согласившийся поучаствовать в нашем скромном увеселении, бессловесно кивнувший головой. Как вышло, что был взломан замок и из темного погреба на свет выбрались отменные, выдержанные вина и настойки, отложенные поваром на «черный день»? Бутылки звенели, стучась друг о друга, точно какие-то бродячие трубадуры, блуждающие по закоулкам незнакомого городка в день своего музыкального триумфа. Как так получилось? Я не знала. Да и не кража это была, нет, позвольте, — всего лишь крохотный заем. К чему эти великолепные, как смел заметить Араннай, сосуды, бросать на произвол судьбы? Не сегодня, так завтра жизнь оборвется — к чему мелочиться? Ведь это так скучно, всю жизнь корпеть над медяками, но подыхать без гроша и в рванье.

— Я предлагаю тост, — подняв вверх до краев полную кружку, провозгласил Амелл. — Выпьем за то, чтобы этот вечер был не последним в своем роде, а стал для нас всех таким же традиционным праздником, как Первый День года!

Он не стал упоминать о том, что в этом самом месте и в это самое время значение слов «для нас всех» было не полным. Об Алистере никто не забыл, это было невозможно. Когда привыкаешь к человеку, его сложно выкинуть из памяти. Просто было негласно решено умолчать об отсутствие на «празднике» нашего сэра Благородство ввиду некоторых, всем известных обстоятельств. Вот только в отличие от все остальных я хотела о Страже действительно забыть.

— …или Кинжал.

— Да какой Кинжал? В «Проделках мертвеца» нет такой карты!

— Вот-вот. Там Шуты.

После пятой кружки медовухи я уже не могла точно сказать кто с кем спорил. Напиток был на вкус сладко-липкий и густой, совсем не то, чего я ожидала. Обрывки бессвязных разговоров казались чем-то таким же естественным, как и пылающие жаром щеки. Голова не кружилась, можно сказать я и пьяна-то толком не была, просто не вслушивалась, задумчивым взглядом рассматривая связки шалфея и петрушки под потолком. Помнится, мама иногда любила добавлять пряности во все, куда только можно. Может и мне рискнуть, натолочь тмина или перца в медовуху? Все лучше картины венчания Алистера и Аноры, застрявшей в мозгу, точно пробка.

Резко поднялась на ноги, и вдруг мир покачнулся. Пол танцевал так, что уличные артисты ему даже в подметки не годились. Перед глазами мелькали звезды, язык жгло от терпкой сладости меда, полупустая чашка с грохотом выпала из рук, расплескав все свое немалое содержимое по столу. А затем и я, кажется, упала, хватаясь руками за воздух. Стало темно. Наконец-то. Ни мыслей, ни лиц, только благоговейная пустота и всепоглощающее счастье.

* * *

— Полегчало? — дернувшись, отвлеклась от лицезрения чашечного донышка, воззрившись на Оуэна, сидящего на краешке кровати. Он-то не страдал моим «недугом», счастливчик, зато по-дружески поддерживал меня, выпросив у рассерженного повара подходящий для подобного случая отвар. На самом деле кулинарному мастеру, в общем-то, не на что было сердиться. Запасы спиртного оскудели едва ли десятую часть, да и еды мы много не съели. Да, конечно, осколки глиняной чашки на полу и клякса медовухи, растекшаяся по столу и скамейке — неприятные вещи, но даже с ними можно смириться, осознав их мизерный ущерб. Однако, как говорится, «у каждого свои тараканы».

— Ненамного, — третья чашка воды была не водой. Во рту остался вкус шиповника в меду. Кажется, мед я после всего этого люто возненавижу.

— Сколько ты выпила? Я… не обратил внимания.

— Достаточно, чтобы рухнуть без памяти.

— Да ладно тебе, сестричка, — хохотнул брат. — У всех бывает «первый раз».

Но мне было не до смеха. Как оказалось, даже алкоголь был не в силах заглушить то разочарование и печаль, которые меня снедали. И взбрело же в голову влюбиться!? Моровая дура!

— Я, конечно, не хочу влезать в ваши с Благородством дела, но…

— Молчи, — не сказала, прошептала.

Оуэн осекся, усмехнувшись. Жалеть себя — отвратительная привычка, но у меня ни разу не получалось ее в себе искоренить. И гадливее всего, когда помимо тебя самой, на совесть и надломившееся самолюбие «ненавязчиво» давят близкие тебе люди. Не хочется их обижать, прося заткнуться, но по-другому просто не выходит…

Забрав чашку из моих рук, брат поднялся с кровати.

— У нас есть кое-какие дела в Эльфинаже, — произнес он, меняя тему. — Заканчивай себя жалеть и поднимайся. Я буду во дворе, — а затем просто вышел из комнаты, плотнее прикрыв за собой дверь. В ушах протяжно загудела тишина.

Проклятье, на что я надеялась!? И еще не одна сотня подобных уничижений, орущих в голове. Сосредоточенный, отрешенный взгляд равнодушно ввинчивался в сложенные на покрывале руки. Я заметила каждую царапинку на коже и каждую трещинку. Ладони стали необычайно сухими и шершавыми, слюна сделалась густой и тягучей. А в мыслях все еще визжал взбешенный внутренний голос, отчего лицо мое было мрачнее тучи. Наконец, спустя десяток минут самобичевания, я оказалась на ногах, пытаясь привыкнуть к знакомой твердости пола. Преодолев расстояние до корытца со свежей водой, тут же нырнула в него лицом, и несколько пузырьков воздуха поднялись к поверхность, мгновенно лопнув. Потратив немного времени на поиски сапог, благо Оуэн не стал мучиться с мои раздеванием, надела их и кое-как застелила постель, создавая видимость порядка. В уме разложить все по полочкам было намного сложнее…

Глубоко вдохнув, вышла в коридор, двинувшись на поиски брата.

— Руку ниже и ногу назад, ты же не танцевать с порождениями собрался, а драться! — голос Риордана, низкий, но твердый.

Выхаживая вдоль шеренги новобранцев, он без стеснения лупил их по рукам и ногам бутафорским мечом, заставляя старательнее «махать» тренировочным оружием, а не горестно вздыхать и жаловаться на боли в спине. Сэр Даррл, сложив руки на груди, стоял неподалеку, наблюдая эту нехитрую картину. На губах седеющего шатена играла довольная полуулыбка, кажется временная передача полномочий более сведущему в подобных делах Серому, его ни в коей мере не расстраивала, а даже наоборот. В свою очередь новобранцы, судя по их напряженным, изнуренным лицам, особой радости в отношении нового «мучителя» не питали, с рассвета исходясь уже десятым потом.

Теперь о самом мероприятии. С приездом эрла Эамона в Денерим и его заявлением, относительно серьезности грядущего Мора, больше дюжины особо ретивых юношей, некоторым из которых едва стукнуло шестнадцать, подались на службу к родичу погибшего Короля, виня Логэйна и Хоу в том, что, в отличие от их отцов и старших братьев, эти хитрые старики выжили и, более того, прибрали к своим рукам целое королевство. Если хорошенько подумать, в стремлении этих мальчишек был смысл, но мне, еще помнящей Остагар и ту бойню, хотелось их только пожалеть, потому что из этого маленького, еще сопливого отряда в живых, в итоге, после «долгожданной» баталии с Архидемоном, останется лишь парочка везунчиков, не больше. Ведь именно так случилось с нами. Не прикажи Дункан нам, тройке «зеленых» Серых Стражей, зажечь огонь на верхушке башни Ишала, наши кости бы уже давно были втоптаны в землю того бескрайнего поля в ущелье под мостом, ставшего безымянной братской могилой.

— Я конечно не одно из порождений, но даже оно, думаю, додумается сделать так, — подцепив деревянным мечом ногу крайнего рыжеволосого новичка, Риордан повалил его на землю, ткнув острием бутафорского оружия в грудь. — Ногу. Назад. Ты ферелденец, а не слащавый орлейский франт! — паренек сглотнул, хмуря брови. Его взгляд метал молнии, еще бы — опозорился, считай, на глазах всего отряда. Но темноволосый Страж был все так же спокоен. Подав новобранцу руку, он рывком поднял того с земли, хорошенько тряханув. — А теперь разбиваемся на пары. И шустрее, время не ждет!

Наблюдать за дальнейшей тренировкой я не стала, хотя такое желание возникло, пытаясь найти глазами брата. Двор перед поместьем был довольно обширным, но чего тут не хватало, так это растений, как, в общем-то, и во всей столице. Лишь истоптанная земля, лошадиная конюшня у главных ворот с пегими и гнедыми жеребцами, соломенные манекены дальнего и ближнего боя, первым отводился огороженный низким забором закуток у одной из сторожевых башенок, и толпа солдат, день изо дня оттачивающих свое мастерство в ожидании доброго боя. Не просто поместье, а целая «карманная» крепость. Это место можно было бы назвать замком, вот только язык не поворачивался, да и рва с водой вокруг не хватало. В остальном же, при должной обороне, на штурм ушла бы не одна неделя.

— …даже не самый худший: говорят, в Вал Руайо десять тысяч эльфов живут на клочке земли размером с денеримский рынок, — заметил Табрис, вертя в руках бывалого вида медяк. Удобно устроившись на скамейке у дверей казармы, Оуэн, Дайлен, Зевран и мой новый знакомый эльф, как ни в чем не бывало делились новостями. Хотя «делились», это, пожалуй, громко сказано. Говорил в основном Дарриан, а остальные, откинувшись на гранитные блоки крепостной стены, слушали. Им бы бочку эля, закуски, уютный костерок и вышел бы самый что ни на есть «мальчишник», но, к несчастью, мне пришлось разбавить их мужской коллектив своим присутствием, неслышно подойдя со стороны.

— Ты достал пропуск? — Оуэн резко дернулся, неловко ударяясь головой о камни.

— Да… — протянул он, потирая ушибленный затылок. — Долго же ты собиралась, мы уже успели понаблюдать комплекс отжиманий, приседаний и стоек, — имея в виду тренировку новобранцев, добавил он.

— Вам бы тоже не помешало.

— Поотжиматься? — спросил Араннай. Удивление в его голосе граничило со смехом. — Как по мне — мы со Стражем в великолепной форме, а? — демонстративно согнув левую руку в локте, бывший Ворон напряг бицепс, одарив меня лучезарной улыбкой. Младший энергично закивал, подражая товарищу, напрочь забыв об ушибленном, по всей видимости, мозге, а вот Дайлен тактично промолчал, заведомо поднявшись мне навстречу и теперь, чуть улыбаясь, стоял рядом, запустив пятерню в рыжевато-русые волосы. Что же насчет городского эльфа, то он, ловко перехватив монетку, лишь сложил губы в ироничную линию, не зная, как именно стоит реагировать на безобидные манипуляции двух шутов — Зеврана и Оуэна. Будь я на его месте, я бы тоже растерялась, особенно на том моменте, когда брат, поджав губы, еще и вторую руку напряг, согнув обе книзу, подражая бывалым кулачным борцам. Идиот, не меньше.

— Так мы идем или нет? — поинтересовалась, вскинув брови. Не хотелось понапрасну тратить время.

Печально вздохнув, «веселая парочка» синхронно вскочила на ноги. Бывший Ворон звонко расхохотался, хлопнув младшего по плечу. Второй выпрямился, отдернув ворот расстегнутого дуплета. Присборивая заправленную в штаны рубаху, на поясе болтались стеганые ножны с отцовским мечом. Пожалуй, в том, что Анора теперь находилась в прямой конфронтации с отцом были свои плюсы. К примеру — официальное разрешение на ношение оружия в черте города.

— Есть какие-то важные новости? Из форта? — обогнув взвод солдат, мы теперь неторопливо шагали к воротам.

— Нет, — отозвался Амелл. — Тебя никто не ищет.

И это было странно. Неужели Логэйн не встревожен? Из бывшего имперского форпоста бесшумно улизнула «особо опасная преступница», словно испарилась, а городская стража до сих пор даже не попыталась ее разыскать, прочесывая дома вольных граждан. Может, он уже заведомо считал себя проигравшим? Что вряд ли, ибо тейрн Мак-Тир опытнейший военачальник. В таком случае, что же он задумал? Диверсию? Еще один переворот? Массовую расправу? Каждая новая идея была страннее и жестче предыдущей, но ни одна из них не внушала должной уверенности. И эти непредсказуемость, бездействие потенциального врага — они пугали.

* * *

После прошедшего вечером дождя, над Денеримом нависло девственно-чистое голубое небо. Где-то в вышине тонкими чернеющими штрихами парили птицы, время от времени отдыхая на угловатых крышах жилых и торговых построек. Под пылающим утренним солнцем, еще не достигшем своего зенита, лужи на рыночной площади высохли, и теперь ремесленники и купцы нехотя разгребали завалы, устроенные вчера дезертирами Хоу и беспощадным, ураганным ветром. Дверь кузнечного дома Уэйда вновь была гостеприимно распахнута, предлагая обеспеченным воякам свои услуги, а мальчишка с потрепанным лотком, полным свежих куриных яиц, носился крест-накрест по торговому участку, за пару медяков предлагая и без того разраженным предпринимателям и горожанам свой скромный товар. Он и на нас налетел, этот растрепанный зеленоглазый сорванец, вот только я с детства не переносила вкуса сырых яиц, зато Дайлен с готовностью полез в карман, выскребая оттуда скудные остатки своего состояния.

— Ворота закрыты, разворачивайтесь и топайте обратно! — высокомерно заявил один из сторожей Эльфинажа, едва завидев в начале каменного моста нашу скромную процессию. В ламеллярном доспехе, гибком и легком, но по прочности ни в чем не уступающем добротной кольчуге, он, как и его товарищ, имел, в общем-то, полное право нас так грубо отослать. Единственное, чего не рассчитал этот гордец, так это официального пропускного листа, заверенного печаткой Ее Высочества королевы Аноры. Листа, молча вытащенного из внутреннего кармана братского дуплета, развернутого и сунутого едва ли не в лицо безымянному охраннику. Мужчина поморщился, пробегая глазами чернильные строки, покосился на печать, нахмурился, пытаясь разглядеть в темно-алой кляксе монарший герб и, недовольно поджав губы, кивнул, смиряясь с нашей правотой. — К закату Эльфинаж закрывается на ночь, — помогая сослуживцу отворить створы, коротко сообщил сторож. Это, в общем-то, и так было ясно. Оуэн фыркнул и молча прошел мимо охранников, пересекая границу эльфийского квартала.

Сложно сказать, чего именно я ожидала от этого места. Вероятно, всего, но не того, что увидела... Стена, отделяющая Эльфинаж от прочего жилого массива Денерима, была так высока, что солнечный свет до сих пор не коснулся и верхушки гигантского, широкого дуба в центре главной и единственной площади. Это древо с буйной зеленой листвой, сомкнутой в полог, земля под которым была на удивление суха, было, пожалуй, единственным светлым пятном на личике эльфийского «городка». Жалкие кособокие лачуги теснились по кругу от древесного старика, прилепившись стена к стене, а порой даже залезая на крыши соседних строений. Этажи прыгали, точно ухабы на лесной дороге, представляя собой беспорядочную мешанину обитаемых домиков с заляпанными окнами и грязных, безымянных лавчонок. Бельевые веревки с висящими на них рубахами и портками тянулись в два, а то и в три ряда поперек узких и в большинстве своем тупиковых улочек. Мостовой не было, вместо нее слякоть и полноводные лужи с перекинутыми через них гнилыми досками. От запаха испражнений и пота щипало в носу.

— Дом, милый дом, — то ли искренне, то ли с иронией продекламировал Табрис. Затем обернулся к нам, махнув рукой. — Идите за мной, и берегите головы. — Предупреждение было излишнем, и так ясно, что ночные горшки и ведра с помоями выплескивали прямо из окон. Характерный местный смрад об этом очень «тонко» намекал. — Постучимся к хагрену, в последний раз я видел его дома.

— Хагрен? — переспросил брат.

— Старейшина, — лениво отозвался Дарриан, ведя нас вдоль шатких строительных лесов, тянущихся по всей длине пустующего, с заколоченными окнами, строения. Этот единственный одноэтажный дом, все остальные уже давно опередили его в росте за счет надстроек и полузакрытых балконных крылечек чуть ли не под самой черепично-фанерной крышей, смутно напоминал миссионерский приют или захудалую гостиницу, популярные в некрупных городках, расположенных неподалеку от Имперского тракта. Похожая ночлежка была в Лотеринге и даже у озера Каленхад, у самого причала, вот только во второй еще уютно размещалась ухоженная таверна.

— Ты бы мог еще раз обрисовать ситуацию? То, что рассказал эрлу, — вновь спросил младший, вслед за Табрисом одним большим прыжком перемахивая через лужу на дороге. Лужу, в которую он таки вляпался пяткой, забрызгав правый сапог. — А то мне бы не хотелось проторчать в этом свинарнике до ночи.

Последняя фраза была лишней. Я так и видела, как наш новый знакомый напрягся, расправив плечи, и в его серых глазах затрещали искорки злости. Стремительно обернувшись, он несильно, но достаточно ощутимо, толкнул Оуэна в грудь. На голову ниже брата, остроухий ни на кроху не уступал ему в силе.

— Этот свинарник — мой дом! — чуть ли не прошипел эльфийский юноша.

Поняв свою оплошность, брат приподнял руку в знак капитуляции. Отвечать насилием на насилие было крайне глупо, и хвала Создателю, что до младшего это вовремя дошло.

— Мой дом раньше тоже не претендовал на звание «жемчужины» Ферелдена, — негромко заметил он. — Но в отличие от моего дома, твой хотя бы еще есть. Пусть даже в таком виде. Мой же обратился в пепелище.

Дарриан молчал, щурясь. Затем резко выдохнул, крутанулся на пятках и зашагал дальше. Похоже ответ Оуэна его немного, но удовлетворил. Жаль только, что путь наш был недолгим. Шагов через двадцать-двадцать пять дверь ближайшего кособокого жилища распахнулась и из дома выскочила рыжеволосая девушка, кинувшись на шею Табриса.

— Создатель, ты жив! — звонко выкликнула она. Молодой мужчина растерялся, не до конца понимая, что за призрак на него налетел, но затем, узнав незнакомку, тут же обнял ее в ответ. Воссоединение семьи — чудесное зрелище, что тут еще добавить.

— Шианни, ты в порядке? Как отец?

Девушка отстранилась, не сводя глаз с Дарриана. Вот только теперь вместо облегчения в ее взгляде читалась печаль. Легким взмахом кисти отбросив с лица прядку волос, она вздернула носик, сцепив руки в замок, и, сдерживая слезы, которые так и наровились ручьями пуститься по щекам, ответила:

— Я в порядке, но вот дядя… он заболел.

— Отца забрали целители? — глаза Табриса округлились, он, сам того не заметив, до боли сжал плечи Шианни, заставив вторую болезненно скривиться. — Когда? Они увели его силой?

— Два дня. Создатель, если бы Сорис был тут, он бы…

Громкий кашель младшего прервал рыжеволосую на середине фразы. Она нахмурилась, заглянув за плечо родственника, окинув каждого из нас с ног до головы цепким, любопытным взглядом темно-серых глаз.

— Кто это?

— А… — городской эльф обернулся, сложив руки на груди. — Эти люди пришли сюда, чтобы разобраться в беспорядках.

— Поздно пришли, — негромко заметила девушка. Обвинение это было или всего лишь тонкая, колючая насмешка — я не знала. Однако отчаянная боль, какой сквозила эта короткая фраза, не осталась мною не замечена.

— Что за целители? — переведя взгляд с миловидного личика эльфийки на кучку любопытных зрителей на той стороне площади, поинтересовался маг. Те поминуты, которые девушка молчала, подбирая слова, я, пользуясь случаем, рассматривала площадь. Увидела и измученного бродягу у шаткого забора справа, и троих ребятишек, швыряющих камушки в неглубокую лужу, и пару женщин у деревянного помоста под дубом, и эльфа в дорогом стеганом доспехе, нарвавшегося на мой взгляд и торопливо свернувшего за угол обшарпанного жилища с вывеской креста над дверью. Последний запомнился особенно ярко, заставив насторожиться.

— В Эльфинаже эпидемия «серой чумы», так они это называют, — наконец отозвалась рыжая.

— Никогда о такой не слышал. Какие симптомы?

— Понос, испарина, бледность, тошнота.

— Много умерших? — вклинился Оуэн.

— Все… все, кого забирают в лечебницу, обратно уже не возвращаются. Все… кроме Дарриана, — девушка осторожно коснулась плеча двоюродного брата, комкая ткань рубахи. Светловолосый юноша помрачнел.

— Нам нужно к старейшине. Ты видела его сегодня? — наконец произнес он.

— Валендриана увели вместе с дядей.

Руки Табриса, болтающиеся по швам, сжались в кулаки. Как сказать родному человеку, что соседей и друзей, знакомых тебе с детства, унесла не какая-то фантазийная болезнь, а группа четко-организованных людей, торгующих чужими жизнями, точно скотом на рынке? Как сказать, что «серая чума», это лишь отговорка, и реальная причина лежит куда глубже — сразу за хозяйскими ночными горшками, вычищенными до блеска, и статусом тряпичной куклы в доме господина, вольного делать в тобой все, что ему заблагорассудится? О таком просто так не скажешь. Разумнее промолчать, в одиночку смиряясь с этим знанием. И Дарриан промолчал, громко сглатывая, затем развернул девушку к себе спиной и ткнул пальцем в дом, из которого она ранее выбежала.

— Слушай меня внимательно и делай как скажу, — негромко произнес городской эльф. — Иди домой, закрой дверь и сиди молча. Никого не впускай, если надо — пусть вышибают дверь. Ты поняла?

— Поч…

— Не спрашивай, — прервал ее юноша. — Просто доверься мне.

— Я тебе уже однажды доверилась! — внезапно вспылила она. — Где была твоя храбрость в тот день?! — и не проронив больше ни слова, Шианни быстрым шагом направилась к своему жилищу. Хлопнула дверь, да так, что даже лоскутная занавеска на окне с той стороны взлетела вверх и тут же опустилась, прилипнув к грязному стелу. Табрис молчал, не двинувшись с места. Следующая фраза Зеврана вернула его к реальности, заставив нелепо тряхнуть головой:

— Я, конечно, ни на что не намекаю, но с самого нашего прихода в это примилое место за нами осторожно наблюдают. Их четверо. И двое подозрительно сильно смахивают на местный колорит, удачно поднявшийся из дерьма в алмазные хоромы, — Араннай растянул губы в любезной, ни к чему не обязывающей улыбке, зацепившись большими пальцами рук за поясной ремень.

— Тогда разделимся, — предложил младший. — Ева, Дайлен и Табрис, если он конечно не против, прогуляются, осмотрятся, поспрашивают местных о том о сем. Если что, маг, — Оуэн выставил вперед указательный палец, ткнув им в меня, — отвечаешь за нее головой.

— Как всегда, — отозвался Амелл. Я не могла не фыркнуть.

— Вы-то с Зевраном чем займетесь?

— Посмотрим, что за лечебница, о которой столько разговоров. Познакомимся с целителями. Единственное, приятель, — обращаясь к городскому эльфу, вдруг вспомнил Оуэн, — тут бывает солнце? Сегодня великолепная погода, но как-то темновато.

— К полудню будет светлее.

— А заход когда?

— Часа через два с половиной, может три, — немного подумав, ответил юноша.

— Великолепно. Тогда, когда солнце вновь уйдет за стену, встречаемся у дерева. Договорились?

— А если опоздаем?

— Ты и опоздаешь? — брат смерил меня насмешливым взглядом. — Не смеши. Но, если вдруг, опоздание расценивается как крупные неприятности, — квартальчик все-таки небольшой, потеряться сложно. И вообще, будем решать проблемы по мере их поступления.

* * *

Говорят, что Эльфинажи были всегда — с тех пор как эльфы и люди стали жить в одних краях. Во всем мире их, со слов Дайлена, насчитывалось чуть ли не с десяток. Когда-то обездоленные, потерпевшие поражение в Священном Походе на Долы, эльфы, большая их часть, были вынуждены склониться перед волей Церкви и Верховной Жрицы Ренаты I, вливаясь в бурное море городской жизни, им ранее не знакомой. Высокие стены, вечно запертые ворота и сторожа с той стороны, охраняющие не столько выход, сколько вход. Эльфинажи никогда не считались тюрьмой или крепостью, они был болотом, глубоким и илистым, утягивающим в свою путы всякого, кто в него попадал. В глазах большинства людей эльфы — третьесортные, никем не признанные беженцы-прихлебатели, которым позволили не жить, но хотя бы существовать по соседству с победителем. Потому остроухие вечно бунтовали, устраивали погромы, воровали, грабили и убивали, выбираясь по ночам из своих застенок и шатаясь по безлюдным улицам. Их раса стала синонимом террора для немногих терпеливых горожан, чаша доброты которых постепенно иссякала. В итоге — повсеместная ненависть, клокочущая, вибрирующая злоба, нависшая между людьми и эльфами, непреодолимая и глубокая, как бескрайний Амарантайнский океан. Они ненавидели нас, мы ненавидели их. И ничто, даже забытые эльфийские боги были не в силах утихомирить эту извечную бурю, в эпицентре которой вращался весь Тедас.

Ведомые Табрисом по единственной широкой, полной рытвин и луж дороге Эльфинажа, мы с Дайленом особенно сильно ощущали на себе чужую неприязнь. Любопытные, ледяные глаза местных обитателей, выглядывающих из окон и дверей, провожали наши спины презрительными взглядами. Оборванные, непричесанные, живущие на гране нищеты, городские эльфы, все до одного, все же держались гордо и красиво. Они, как и их бродячие братья — долийцы, внушали трепет и уважение, пусть даже поверхностные, неясные, почти прозрачные. Но внушали. Были, правда, старики, кто смотрел на нас равнодушно и без эмоционально, но их было немного. Ведь ярая нелюбовь к чему-то, как говорят, передается с молоком матери. И это был тот самый случай.

— Местные, кажется, не слишком настроены на разговоры, — заметил Амелл.

— Их близкие пропадают непонятно куда, а шемы с северным говором и тевинтерским гербом на мантиях шныряют по Эльфинажу, точно у себя дома. Как бы вы себя вели? — отозвался Дарриан, останавливаясь у крытой торговой лавки по левую сторону от дороги. Я бы не догадалась, что это своего рода магазинчик, если бы не корявая надпись на самодельной вывеске: «Мелочи Аларита». Сам же хозяин, согнувшись вдвое, выискивал что-то под прилавком: свет полуденного солнца, не так давно одарившего эльфийский квартал своим летним теплом, подсвечивал горчичного цвета рубаху на его спине. Чуть погодя мужчина резко выпрямился, едва не стукнувшись затылком о низкую крышу, и, сжимая в руке как-то мешочек, уставился на нашего проводника.

— Посмотрите кто пришел! — выкликнул торговец. — Дарриан Табрис живой и здоровый! Да еще и с новыми друзьями. Чем обязан? Есть припарки, бальзамы, кое-какие травы к чаю и даже хрустелки для домашних питомцев! Посмотрите? Совсем недорого.

— Не до того, Аларит, прости, — отозвался эльфийский юноша, опираясь руками на столешницу, разделяющую его и старого знакомого. — Ты был прав насчет целителей, знаешь?

— Еще бы, — фыркнул темноволосый мужчина. — Я не один год был их рабом и могу отличить настоящих лекарей от торгашей живым товаром. Но чужака ведь никто не слушает, что тут еще добавить.

— Ты был имперским рабом? — поверить в подобное удавалось с трудом. Но сила воли того, что стремится в жизни, порой превосходит всякие мыслимые и немыслимые границы. Другой вопрос: как вырваться из крепких рабских пут, пересекая весь мир по диагонали и оказываясь в наших холодных, суровых и безжалостных ферелденских краях? Да и стоит ли итог затраченных усилий, если подумать? Наверное — стоит.

— Это было давно, столько воды утекло, — пространственно отозвался эльфийский предприниматель. — Кто твои спутники, юный Табрис? Представишь нас?

— Это люди денеримского дворянина, взявшегося разобраться с нашими бедами, — нехотя ответил Дарриан. — Ева и…

— Дайлен, — подсказал маг. Светловолосый эльф коротко кивнул с знак благодарности.

— Беды, говоришь? Да, пора бы уж, — согласился Аларит, подбрасывая мешочек в руке. — Так чем могу быть полезен?

— Расскажите все, по порядку, — попросила я, приваливаясь плечом к деревянному столбу, на котором держалась крыша. Целитель сложил руки на груди, подходя поближе. Табрис развернулся и прыжком уселся на столешницу, а торговец, неторопливо опустив конопляный мешочек на прилавок, шмыгнул носом, и, задумчиво хмурясь, начал свой рассказ, нервно постукивая пальцами по бедру.

В который раз вспоминая о Море, ужаснейшей катастрофе, способной смести с лица мира целые государства, хочется добавить, что, по сути своей, Архидемон с его бескрайней ордой порождений тьмы, с его оскверненными плодовитыми матками, производящими изо дня в день не один десяток новых воинов, с его гигантским размахом крыльев и огненным дыханием — пустяк в глазах простого обывателя. Он далеко, говорят они, вновь забивая голову неуплаченными долгами, сопливой простудой, ушибленной ногой или розыском без вести пропавших соседей. И вроде бы дело горожан благородно, ведь, как нас учит история, война может длиться не одно десятилетие, а пища, кров и положение в обществе важны всегда, но… кажется мне, что как-то это слишком эгоистично и подло, ставить свои проблемы выше всеобщего благополучия. Может, не будь моим теперешним долгом предотвратить распространение моровой скверны от Ферелдена и дальше, я бы думала иначе, — не знаю. Но, как говорится, «золотой соверен собирается из медяков», так что будем считать, что большая победа наскребается их десятков дюжин более мелких триумфов и, не размениваясь по пустякам, влачиться вперед. Так было в Башне Круга, в Орзаммаре, с Урной Священного Праха и в Бресилианском лесу. Было бы странно, если бы Денерим с его беспокойным Эльфинажем нарушил бы эту новую традицию, оказавшись вполне себе тихим и беспроблемным местом. Местом, не знающим ни невзгод, ни скорби.

— Драка у лечебницы! Бунт! — прерывая Аларита на середине слова, воскликнул эльфийский сорванец, дугой рассекая дорогу, едва не спотыкаясь о камень, торчащий из грязи, и налету врезаясь в грудь Амелла, обернувшегося на крик. — Драка! — повторил мальчик, вновь срываясь с места. Четкий отпечаток детской ладошки так и остался на дуплете, подсохшим чернеющим рисунком оттеняя серо-коричневую палитру отдраенной воском кожи. — Берем лечебницу силой! Целители и охрана нам не помеха!

— Ох не нравится мне все это, — искоса глянув на пылающий солнечный шар, зависший в стороне от западной стены, протянула я. — Спасибо вам за информацию, Аларит. Но нам пора. Амелл? Табрис? — эльф и маг синхронно кивнули, заинтригованные «дракой» не меньше меня. Второй, оглядевшись, тут же схватился за крепкую палку, валяющуюся у забора. Повернувшись к площади, я пустилась трусцой, спутники не отставали. А пара ножей за спиной вдруг стали подозрительно тяжелы… Убить или быть убитым, как сказал бы брат, выбирая первое. Но я к такому была не готова, в душе надеясь на мирное разрешение еще одного, затянутого в тугой узел, конфликта. Если это теперь, конечно, было возможно, учитывая вспыхнувший «бунт».