Гарри Пэриш и пробуждение циклопа (джен)

Из скрытых за зелёной изгородью дверей дома №4 по Тисовой улице, постукивая клюкой, вышла сморщенная худощавая старушка, похожая на лошадиный скелет, обтянутый кожей. Её опущенная голова тряслась, как будто сидела на пружинке, а походка была медленной и осторожной. Она скривилась от резанувшего глаза солнца, от чего её и без того морщинистое лицо и вовсе стало похожим на кучку содранной сосновой коры.

— Смотри-ка, — донеслось из-за высоких густых кустов, — смотри-ка, шея и вправду ужасно длинная!

— Да шея как шея. Но сама стра-а-ашная, — пропищал в ответ совсем детский голосок.

— Конечно, страшная, — в первом голосе, тоже принадлежащем ребёнку, но постарше, послышались зловещие нотки, — вот попадёшься ей под руку — схватит и посадит в чулан, как Гарри Поттера!

Услышав злополучное имя, Петуния Дурсль — а это была она — взвизгнула и резко обернулась, распахнув уже нечётко видящие глаза в поисках тех, кто имел наглость явиться к её островку спокойствия и безопасности с явно возмутительными намерениями втянуть бедняжку в какую-нибудь ужасную историю.

Из гущи сочных тёмно-зелёных веток выглядывали две озорные мордочки — рыжая-прерыжая девчонка, вся в крупных веснушках, со слегка вздёрнутым носом и мальчик лет четырёх-пяти, удивлённо разинувший рот, в котором почти не было передних зубов. И если мальчуган казался вполне безобидным, то в веснушках девочки, усыпавших не только лицо, но и открытые светло-салатовым топом плечи, было что-то непорядочное, хулиганское, а её нахальная ухмылка заставляла вставные зубы Петунии самопроизвольно скрипеть.

Определённо, это была самая отвратительная девчонка во всей Англии, и миссис Дурсль не могла ей позволить оставаться на лужайке ни минуты больше. Она грозно подняла клюку и заковыляла к детям, бормоча угрозы дрожащим старческим голосом.

— Ой-ой-ой, она запрёт нас в чулане! — заголосил мальчишка и исчез в кустах, оставив от своего присутствия лишь несколько сломанных веток, которые с жалобным шелестом упали на траву. С улицы раздался быстро удаляющийся звонкий топот.

— Дурачок, — захохотала ему вслед девчонка, — что она тебе сделает? Она же еле ноги волочит!

— А ну иди сюда! — миссис Дурсль от гнева словно помолодела, распрямилась и заковыляла увереннее.

— Сперва поймай, старая!

— Ах ты, негодница! — Петуния протянула руку, чтобы схватить хулиганку за безобразно торчащие лохмы, но она с громким шелестом нырнула в кусты и через мгновение высунулась несколькими футами левее.

С рёвом, на самом деле больше похожим на скрип, старушка кинулась к ней, но девчонка нагло высунула длинный розовый язык и снова скрылась. В бессильной ярости миссис Дурсль ударила палкой по упругим веткам куста.

— Какая злобная старуха, — раздалось из глубины, — настоящая ведьма!

Петуния взвыла.

— Не смей! Не смей говорить про меня такие слова, маленькая паршивка!

— Какие слова? — удивились из-за кустов. — Ведьма?

Старушка взвыла ещё яростнее и громче.

— Ведьма! Ведьма, ведьма, ведьма! — радостно затрясся куст и захохотал отвратительно громким детским голосом.

За ним вновь зазвенел топот — на этот раз убегающей девчонки, и очередной крик «Ведьма!» раздался уже из-за соседнего забора.

Бедная миссис Дурсль уронила клюку, опустилась на траву и громко зарыдала.

* * *

Где-то на окраине Лондона была одна особенная улочка — на ней совершенно не росли деревья. Точнее, деревья всё же когда-то росли, но жители этой улочки, видимо, под влиянием старой миссис Дживс из дома №6 и неудачника Билли из дома №8, решили от них избавиться раз и навсегда. У миссис Дживс было около двадцати кошек, и чуть ли не каждый день хотя бы одна из них должна была посчитать необходимым застрять на каком-нибудь дереве и громко мяукать. Миссис Дживс, увидев очередную любимицу в столь бедственном положении, начинала ахать и охать и бежала за помощью во все дома в округе, собирая вокруг дерева толпу усталых соседей, которые, сколько бы ни бились, не могли снять несчастное животное. В итоге кошка либо слезала сама, либо её выуживала из ветвей служба спасения, но вечер обитателей этой улицы был безнадёжно испорчен.

Неудачник Билли получил прозвище из-за этих же деревьев. Стоило ему выйти из дома, как на него падала ветка, даже если не было ни малейшего ветерка. Билли для своих сорока был в очень плачевном состоянии — курил без остановки и кашлял так, что все окна в округе тряслись и гремели, имел тромб в мозгу и вечные проблемы с желудком, но он считал, что если когда-нибудь и умрёт, то точно из-за ветки, которая, как обычно, ни с того ни с сего свалится на него в один прекрасный день и задавит насмерть. Об этом он говорил соседям каждый вечер и в доказательство показывал им ветку, упавшую на него в этот раз, которую либо весь день таскал с собой, либо заботливо прятал у себя в саду, чтобы потом продемонстрировать.

Соседи всё это терпели-терпели, но однажды им надоело и они спилили все деревья к чертям собачьим.

«И правильно сделали, — прокомментировала миссис Пэриш, — эти бесполезные махины так пугали моего мальчика!»

Так вот, на этой особенной улице в доме Пэришей (особенном доме! — на нём единственном в округе был флюгер) и жил вышеупомянутый особенный ребёнок по имени Гарри.

Но он был не из тех неповторимых и безмерно талантливых детей, про которых с гордостью рассказывают любые родители, нет, этот мальчик был совсем другим.

«Извините, пожалуйста, он у нас особенный», — смущённо говорила миссис Пэриш, уводя сына от разгневанных очередной его выходкой людей.

«Понимаете, м-м-м… Он немного особенный», — мямлил мистер Пэриш, оправдываясь перед учительницей в первый же день, когда Гарри пошёл в школу.

«Если он особенный, то и условия ему нужны особенные. А в обычной школе ему делать нечего», — не выдержал директор спустя каких-то два месяца.

Родители стыдились его особенностей, и он тоже начал стыдиться себя. Ах, как он мечтал быть обычным ребёнком, одним из тех, что с воплями бегают по игровой площадке, не хотят идти в школу рано утром, а после уроков радостно бегут домой и рассказывают родителям о своих новых друзьях. Им не нужно каждый раз, когда они видят машину с включёнными фарами, трижды хлопать в ладоши, чтобы эти фары не вылетели из своих мест и не выбили им глаза, им не надо было старательно обходить тени деревьев (какое же облегчение, что их наконец срубили!) и самое главное, с ними могли подружиться.

А Гарри — а что Гарри? — он проходил домашнее обучение, преподаватели говорили с ним приторно-сладким голосом, будто с младенцем, хваля за каждый решённый пример. Гарри был особенным, а не тупым, он умел решать примеры не хуже сверстников! Но взрослые этого не понимали и каждое успешно выполненное задание воспринимали как небывалое достижение.

«Он у вас почти нормальный», — говорили в соседней комнате преподаватели родителям, и Гарри хотелось плакать.

Но однажды утром его разбудила фраза, которую настолько странно было слышать из уст родителей, что сперва Гарри не был уверен, не послышалось ли ему. Но снизу, из гостиной вновь донесся голос его матери:

— Он у нас почти нормальный! Он справится, я уверена.

— Но, м-м-м… дорогая… Неужели ты думаешь, что он, м-м-м, сможет там один? Мы его даже погулять одного не выпускали, а тут, м-м-м… магическая школа, понимаешь ли…

— Я не собираюсь ломать нашему сыну жизнь, — отрезала миссис Пэриш, — признаться, я совсем не ожидала, что его пригласят. Но раз письмо пришло… Дорогой, Хогвартс — прекрасное место, уверяю тебя! Мы же собирались снова попытаться отдать его в обычную школу, но… Может быть, в Хогвартсе у него всё получится… — она всхлипнула, внезапно перейдя со строгого тона, каким обычно разговаривала с мужем, на мягкий.

— Ну, м-м-м, не знаю, дорогая… Если ты так думаешь… — мистер Пэриш никогда ни в чём не был уверен и никогда ничего не решал.

— Конечно же, окончательное решение принимать только Гарри, — сказала миссис Пэриш.

Так Гарри и узнал о Школе Чародейства и Волшебства — Хогвартсе.

А ещё он узнал, что его мама — колдунья и отличный игрок в какой-то квиддич, а также лучшая в классе по зельям и травологии.

«Вот это да! — разинул он тогда рот. — Я тоже так хочу!»

А папа в ответ неопределённо пожал плечами — он как был простым бухгалтером, так и остался.

Гарри твёрдо решил, что хочет в школу. Конечно же, мама насупилась и сказала, что это очень сложно и ему надо взять себя в руки и постараться изо всех справиться со своими «странностями», что ей Гарри тотчас пообещал. «Ну смотри, — недоверчиво проговорила миссис Пэриш, — если твоё поведение не нормализуется, я тебя не отпущу».

Весь остаток лета Гарри с показными равнодушием и уверенностью ходил по теням, а в ладоши хлопал только мысленно, не играл с грязью, прокладывая ручейкам после дождей новые русла, и в целом вёл себя как нормальный ребёнок — качался на качелях, читал книжки и без конца расспрашивал маму о Хогвартсе.

Он научился сам завязывать себе шнурки и прошёл целый курс непонятных лекций мистера Пэриша о том, как завести друзей и не потерять их.

«А почему у тебя самого мало друзей?» — спросил Гарри, на что мистер Пэриш снова начал мямлить.

«Понимаешь, м-м-м, сынок, у взрослых всё, м-м-м, по-другому».

Гарри как будто бы понял и больше не стал поднимать эту тему.

Наконец настал долгожданный день — день, когда нужно было отправляться за покупками в Косой переулок.

Гарри так волновался, что не мог заснуть до самого часа ночи, хотя ложился в половине девятого, он ворочался, стараясь не скрипеть кроватью, пытался успокоиться, но чувство беспокойного ожидания засело в груди и не давало спать.

А когда он проснулся, ему показалось, что он проспал полдня и они опоздают, но на часах было всего пять утра. «А вдруг они испортились?» — испугался Гарри и решил проверить время на часах в гостиной. Там тоже оказалось пять утра, и тогда он на всякий случай заглянул в спальню родителей, чтобы убедиться, что и их часы так считают, и нечаянно разбудил отца. Тот, просыпаясь, громко всхрапнул, чем разбудил жену, и они оба уставились на Гарри.

— Я подумал, что часы испортились, — попытался оправдаться он, но миссис Пэриш разочарованно пробормотала: «Ну вот, опять он за своё. А я было решила…»

Гарри молча вышел, поднялся в свою комнату и там разревелся.

«Неужели всё вот так закончится и я не поеду в Хогвартс?» — рыдая, пищал он в подушку тонким от плача голосом. Подушка молчала.

Никто не пришёл его утешить, и вскоре Гарри так и заснул, уткнувшись лицом в мокрую от слёз подушку.

Разбудила его мать.

— Одевайся и спускайся завтракать, а после пойдём.

— Куда пойдём? — пробормотал Гарри.

— Ну здравствуйте, — ахнула миссис Пэриш, — он уже и забыл! Покупать тебе палочку, разумеется.

Так быстро Гарри ещё никогда не ел. Он в три приёма запихал яичницу себе в рот, проглотил почти не жуя и залпом выпил стакан кефира. Но тут перед ним будто из ниоткуда возник огромный сэндвич, с которым пришлось бороться непростительно долго.

Когда он наконец закончил, оказалось, что его мама ещё не одета и не накрашена, а папа и вовсе не понимал, зачем идти в такую рань.

— Не раскупят же там все палочки, в самом-то деле! Ты, сынок, м-м-м, не волнуйся, хорошо?

Гарри принялся объяснять, что кроме палочек ему нужны ещё мантии, шляпа, котёл, учебники и куча всего другого, но отец лишь отмахивался: «Успеете, успеете».

Когда они выехали, было двенадцать.

Пробки, бесконечные повороты, и вот на уже почти час дня.

«Дырявый котёл, говоришь? Возле того книжного магазина, — рассеянно бормотал мистер Пэриш, — значит нам так, а потом вот так… М-м-м, нет, лучше так. Господи, ну что за дыра…»

— Ну скоро уже? — Гарри задавал этот вопрос каждые пять минут, но ответ уже час как был неизменным.

— Скоро, скоро.

Гарри открыл было рот, чтобы снова спросить, когда же они наконец, будут на месте, как миссис Пэриш его перебила:

— Приехали. Выходи.

— Папа подождёт в машине, пока мы будем закупаться, — пояснила она, — магглам туда без необходимости ходить незачем.

Она крепко схватила его за руку и быстро зашагала, обогнув толпу дурно пахнущих людей. В этом старом баре было темно и пугающе шумно, от спёртого воздуха из без того ужасно волнующемуся Гарри стало совсем худо, жуткое место казалось ему бесконечным и опасным. Они вышли на задний двор и остановились возле заваленного доверху мусорного бака, из которого несло так, будто там сдохло несколько кошек. Миссис Пэриш достала из сумочки белоснежный платок и протянула его сыну. Гарри прикрыл им нос и рот, и аромат маминых духов немного перебил отвратительный запах.

Миссис Пэриш достала волшебную палочку и легонько стукнула три раза по одному из кирпичей.

Гарри выпучил глаза как глубоководная рыба, хотя и тысячу раз слышал от матери о проходе в Косой переулок — кирпичи зашевелились, разошлись и открыли за собой наполненную людьми, одетыми в черные мантии, извилистую улочку, по обеим сторонам которой громоздились неуклюжие строения.

Гарри не боялся людей, но от такого скопления странного народа ему стало очень не по себе. Он крепче вцепился в мамину руку и нырнул вслед за ней в толпу.

Сейчас больше всего на свете юный Пэриш мечтал поскорее купить палочку. Покупка учебников и других школьных принадлежностей, примерка мантий — это дело десятое, не требующее такого внимания. Выбор палочки — это судьбоносный момент в начале пути каждого волшебника, и как же хорошо, думал Гарри, что не он должен выбрать подходящую палочку, а этот удивительный магический предмет, обладающий собственной волей, выберет себе хозяина. Палочке уж точно виднее, а сам он не раз ошибался с решением. Чего стоит хотя бы та его истерика в парке развлечений, когда он умолял маму повести его в комнату кривых зеркал, убеждённый, что будет смеяться там до изнеможения. А увидев своё изуродованное отражение, он просто упал в обморок.

А ещё акварельные карандаши из захудалого магазинчика, которые он выпросил на день рождения и которые оказались настолько старыми, что только царапали бумагу.

Нет, определённо, ему нельзя доверять даже самое незначительное решение…

Миссис Пэриш остановилась возле мрачноватого трёхэтажного здания.

— Пришли, — она толкнула дверь, и та открылась с протяжным скрипом, — мистер Олливандер?

Из глубины тёмного помещения, уставленного шкафами и загромождённого полками, что делало его похожим на древнюю неаккуратную библиотеку, показалась старческая голова в ореоле пушистых седых волос.

— Кто пожаловал? Неужто это вы, Мэри? — хрипло прокаркал он, зловеще улыбаясь во весь рот. — Древесина акации, сердцевина из волоса единорога. Как сейчас помню, каким светом она озарилась в вашей руке…

Олливандер не понравился Гарри. Он был страшным и загадочным, хотя мама и утверждала, что старичок очень добр.

— А это, верно, ваш сын? — он наклонился к самому лицу мальчика, и тот невольно отпрянул. — Ну что ж, давайте попробуем. Для начала, вот эту…

Он протянул кривоватую палочку, которая показалась Гарри слишком длинной.

— Взмахни.

Гарри взмахнул, и на прилавке что-то треснуло.

— Тогда, возможно, эту?

С миссис Пэриш слетела шляпа и застряла где-то под потолком.

— Акцио!.. Ох, сердечная жила дракона вам явно не подойдёт. Сейчас попробуем такую же, как у вашей матушки…

Олливандер живо полез по опасно кренящейся лесенке и начал шарить на верхних полках.

Тем временем, Гарри принялся оглядываться вокруг, жадно всматриваясь в заваленную коробками с палочками комнату. Его страх постепенно проходил, и проснулся интерес.

Прямо возле его левой руки на прилавке лежал открытый футляр, в котором красовалась узловатая чёрная палочка с отчётливо выделяющейся рукояткой, покрытой расползающимися серебристыми разводами.

— Какая красивая… — Гарри протянул к ней руку.

— Сынок! — возмутилась миссис Пэриш. — Разве ты не знаешь, что нельзя ничего брать без разрешения?

Но палочка была уже в его руке. И тут же от рукоятки до кончика протянулась тонкая сверкающая линия, и палочка засияла мутноватым белым свечением.

— А вот и она… О! — старик спустился обратно, держа в руках немного измятый футляр.

— Она выбрала меня! — воскликнул Гарри. — Мама, смотри!

Миссис Пэриш счастливо улыбалась, но когда она взглянула на нахмурившегося Олливандера, улыбка исчезла и сменилась беспокойством.

— Что-то не так?

— Понимаете, — старик потёр переносицу, — это палочка не совсем хороша. Она уже использовалась одним аврором, но вновь попала ко мне на переработку. Может быть, молодой человек всё же попробует вот эту?

Гарри нехотя взял протянутую ему Олливандером палочку и — о чудо! — она тоже залилась в его руке волшебным светом, на этот раз тёплым и золотистым.

Миссис Пэриш ахнула, а Олливандер просиял.

— Случается так, что несколько палочек признают волшебника своим хозяином, — сказал он, — я знал, что она вам подойдёт.

— Но я хочу первую! — Гарри дёрнулся всем телом, почувствовав, что у него собираются отнять так понравившуюся ему красивую палочку.

— Но милый… — мама наклонилась к нему и положила руку на его плечо. Гарри с озлобленным рыком вывернулся и отскочил. На глаза навернулись слёзы.

— Молодой человек! — поражённо пробормотал Олливандер. — Как вы себя ведёте!

— Гарри, как тебе не стыдно?

Ему не было стыдно. Он хотел эту палочку, только и всего. И если понадобится утроить истерику и кататься по полу с воплями, то пусть. Он. Хочет. Эту. Палочку.

— Простите, — пролепетала миссис Пэриш, — простите, он у меня особенный…

От этих слов Гарри как будто пронзила молния. Он застыл, прижимая к себе футляр с чёрно-серебристой палочкой и подавившись подступающим плачем.

— Ну, — развёл руками старик, — она не опасна, так что если он хочет… Но могут быть затруднения со сложными заклинаниями на старших курсах, я бы не рекомендовал…

— Ничего, ничего, — миссис Пэриш вытерла заслезившиеся глаза платочком, — вы не возражаете, если мы купим обе? Если понадобится поменять…

Олливандер не возражал.

Так Гарри стал самым молодым волшебником, обладающим двумя палочками.