Нереальная реальность: Тайна треугольника (джен)

От Иль-Верд не осталось и следа на горизонте. Уже очень долгое время я сидела верхом на бушприте и бесконечно протирала ладони вымоченным в вине лоскутом. Мозоли жгло, желание вернуть свою шпагу с павлиньим хвостом на эфесе возрастало соразмерно дискомфорту. И всё же настроение упорно тянуло на губы улыбку.

— Парус! — заорали за спиной с радостным подвыванием. Я даже глаз не подняла. — Вижу! Чёрный парус!

Самое интересное обещало быть впереди: очередная игра в ненавязчивое склонение на свою сторону. У меня был камень, было время, оставалось дело за малым — заполучить корабль. Украденный нами бриг словно бы чувствовал, что смена ему грядёт скорая, оттого буквально разваливался по частям, грозя затонуть раньше времени.

— Подобно гениям предпочитаешь одиночество, — опережая стук собственных шагов в спину послал замечание Джек Воробей. — Или прячешься?

Он объявился точно, как я ожидала: когда «Чёрная Жемчужина» увеличилась до тех размеров, что можно было и без подзорной трубы разглядеть фигурки пиратов на её борту и угадать среди них важного мистера Гиббса.

— Ни то, ни другое, — через плечо бросила я, — просто отсюда вид лучше. — Затем поочерёдно перекинула ноги на палубу и развернулась вполоборота. — А ты, очевидно, пришёл делиться следующей порцией мудрых рассуждений. Или предложить новый уговор?

Кэп прищурил левый глаз.

— Ни то, ни другое. Вообще-то позлорадствовать.

— Но я же поддержала тебя… — отчасти недоуменно протянула я.

Джек привалился к фок-мачте.

— Но, по-моему, не до конца в это верила.

— По-твоему.

— Так что же, это план или ты импровизируешь?

Я поднялась, поравнявшись с пиратом, и с тенью улыбки взглянула ему в глаза, выдержала некоторую паузу, медленно моргнула, дёрнула бровью, будто в ответ собственным мыслям, и, прежде чем уйти, поставила точку лаконичным: «Да».

Переходные мостки ещё даже не были заготовлены, а необузданная и громкая радость захлестнула палубы обоих кораблей. Воробей едва ли не пританцовывал, отдавая приказ к сближению, то и дело сверкал улыбкой из арсенала «Я же говорил», но его затмевал волнительно суетящийся на «Жемчужине» Джошами Гиббс, что будто никак не мог дождаться момента, когда можно будет сбросить на чью-нибудь спину капитанские обязанности. Команда ликовала — причём, ещё даже до того, как Джек первым перебрался на палубу и задолго до того, как узнать о добыче. Это не могло не настораживать. Обмен счастливыми приветственными похлопываниями по плечу не был завершён, а между пиратскими капитанами разгорелся новый спор.

— «Призрачный Странник» в двух милях от Порт-Хауэла…

— И что с того? — тут же перебил Уитлокка Джек Воробей, норовя пройти на полуют.

— Нам нужно добраться туда, если хотим дать Деруа отпор.

— Гхм… Кап… — попытался вставить Гиббс.

— Тебе, — шикнул кэп, столкнувшись с плечом Феникса. — Меня этот француз не впечатлил. — Голоса заглушил звонкий хруст дерева и протяжный стон, с которым в море обрушилась часть грот-мачты угнанного брига. Джек двумя руками указал на него. — А если нужен транспорт — бери скорее, пока не затонул.

— Капитан…

— О, думаешь, ты всё ещё третья сторона?

— Кэп…

— Джеймс, послушай, — шагнула к ним я, — мы в меньшинстве…

— Именно, мисси, а кроме того, на МОЕМ корабле, — «Кэп!», — и потому, если всё ещё хотите находиться на его борту, причём, не в карцере, советую…

— О, вот, значит, как? А жалеть не будешь, если я прямо сейчас предпочту эту французскую развалюху твоей ненаглядной «Жемчужине»?

— Капитан!

— Шантаж? Грязно играешь…

— Кто бы говорил, — съязвил Уитлокк. — Ты готов был сдать Деруа камень!

И я тут же добавила:

— Не говоря уже о десятке более мелких предательств.

— Заткнитесь же вы хоть на секунду!

Негодующий голос Гиббса сработал словно бумажная хлопушка: мы мгновенно умолкли, медленно оборачиваясь к старпому. Тот с трудом протолкнул в горле ком, пытаясь выдержать одновременно три прожигающих его насквозь разгневанных взгляда. Вдруг Джек, что стоял точно напротив помощника, слегка отклонился вправо, заглядывая тому за спину, затем вовсе сдвинул его в сторону, освобождая путь.

— Гиббс, — нарочито сдержанно протянул Воробей, — в моём корабле дыра? — Его взгляд упирался в двух замерших в растерянности матросов — между трюмным люком и бортом — с вёдрами в руках, а с нижней палубы в их адрес уже летели обвинения в черепашьей скорости.

— Трещина, — выдохнул старпом, обрадованный вниманием к насущной проблеме. — Пока что.

Капитан обводил взглядом палубу, такелаж, рангоут, пушки, залатанные паруса: хоть это и не бросалось в глаза, «Чёрная Жемчужина» выглядела так, точно её игриво потрепал в зубах гигантский морской пёс.

— Что ты вообще сотворил с ней? — с болью в голосе воскликнул кэп.

Гиббс слегка развёл руками, переминаясь с ноги на ногу.

— Ты велел следить за тем кораблём…

Воробей обернулся со скоростью молнии.

— Именно! Следить!

— Но, видать, запамятовал упомянуть, на что они способны, — с претензией вернул ему старший помощник. Джековы усы принялись отплясывать гневную морзянку, а Гиббс продолжил: — Мы спровадили их до самого Инагуа, на следующий день отправились за ними в открытое море, где нет ни островов, ни скал, ни единого клочка суши. Этот корабль просто день за днём ходил по параллели, пока однажды ночью не исчез, а утром — объявился точно за нами. Вот с того самого часа они гонят нас, вернее, загоняют, как дичь. Без отдыху! Половины парусов уже нет, обшивка еле держит…

— Как скоро объявятся? — прервал Джек Воробей сухим тоном.

Гиббс поднял мозолистый палец к горизонту за кормой.

— Боюсь, они уже здесь…

Мы синхронно обернулись, встречая взглядами выплывающий из-за острова, подобно айсбергу, гигантский парусник. Казалось, он приближался так медленно, что разделяющие нас полтора десятка миль преодолел бы к закату следующего дня — море щедро на иллюзии.

— Где, говоришь, твой корабль? — обернулся Джек к Фениксу.

Французский бриг отдали на волю ветра и волн: на нём не оказалось ни пороха, ни снарядов — равно как и на «Чёрной Жемчужине». По словам Гиббса, им и уйти-то удалось только потому, что расстреляли всё, что было в трюмах. Поднимая окуляр подзорной трубы на горизонт, я поймала себя на мысли, что сложившаяся ситуация вызывает лишь раздражение, не более. Подсвеченные солнцем белоснежные паруса «Бонавентуры» ослепляли, контрастировали с хлопающим на клотике грот-мачты тёмным полотнищем. Будь даже у «Жемчужины» все ресурсы для манёвренности и ведения боя, решиться вступить в него было бы не просто. Зато «Странник» принял бы вызов на равных. Я намеревалась на «Чёрной Жемчужине» добраться к более населённым берегам, среди которых Порт-Хауэл точно не значился, но решение идти туда не сильно изменило планы: в том порту затеряться и уйти с очередным экипажем в нужном направлении было легче лёгкого. Но чем дольше бушприт «Бонавентуры» маячил за кормой, тем больше сомнений зарождалось во мне.

— Гиббс, — на бегу остановила я старпома, — почему они не потопили вас?

Пират растерялся.

— Ну… мы дали им погрызть ядер и… маневрировали… видать…

— А они пытались?

Обветренное лицо моряка округлилось, морщины проступили сильнее. Его взгляд застыл на мне, медленно заполняясь осознанием. Едва Гиббс попытался что-то сказать, ветер донёс гулкий хлопок. Десятки голов синхронно обернулись к корме: в паре сотен ярдов от неё в воду со звонким плеском прилетело ядро. Капитан Воробей вскинул взгляд к парусам и крутанул штурвал, загоняя в них больше ветра. Мне было достаточно секундно встретиться с ним взглядом, чтобы убедиться, что кэп понимает то же, что и я — охотник и добыча поменялись местами: Смолл не гнался за «Жемчужиной», он её выслеживал. Благородно дав предупредительный залп, «Бонавентура» прибавила парусов, тут же разрывая в клочья иллюзию о быстроходности пиратского судна. Сейчас «Чёрная Жемчужина» была неспособна спастись бегством и тем более успеть к Порт-Хауэлу до того, как её настигнет британский корабль: от «Призрачного Странника» нас отделяло больше двадцати миль, от «Бонавентуры» — вполовину меньше.

— Они не станут нас топить, — с раздражением бросил Воробей, — ему же нужен камешек, смекаешь? Потому будем идти сколько получится.

За этими словами крылся безыскусный ход: маячившая впереди кучка островов знаменовала отмель, куда линейному кораблю престарелого англичанина путь был заказан. Кэп ворчал под нос сожалениями об избавлении от вёсел. Вода под килем шипела и вскипала. Ежесекундно палубу осыпало лавиной брызг и пены. Джек не сводил глаз с парусов, предугадывая малейшее отклонение ветра и тут же накидывая на бейдевинд уздечку. Команда выла от изматывающего аврала, но стоило только обернуться, и силы разгорались под бризом, подобно тлеющим углям. И всё же несмотря на колоссальные усилия, «Жемчужина» едва заметно замедляла ход, сходила с дистанции, как выдохшийся марафонец.

— Давай же, любовь моя! Все обиды на потом! — ласково уговаривал свою ненаглядную Джек, как вдруг его воркования затмил почти звериный рёв Джошами Гиббса, выбравшийся из полумрака трюма:

— Капит-а-а-а-н! — Воробей скривился, точно раскусил самую противную конфету в своей жизни. — Джек! — Гиббс, запыхавшийся и мокрый по макушку, вывалился из сходного люка. — У нас пробоины!

— Что? — ошарашенно моргнул капитан.

— Мы тонем? — быстро спросила я.

Гиббс глянул на меня, а за него, почти огрызаясь, ответил объявившийся следом Барто.

— Ещё нет! Но уже и не плывём!

В два прыжка я забралась на кормовые ванты и приникла к глазку подзорной трубы. За спиной капитаны и их старпомы сошлись в бою за судьбоносные решения, а я, переведя их голоса в фоновый шум, рассматривала окрестности, то и дело возвращаясь к настигающему нас кораблю Смолла. «Бонавентура» шёл при полном параде, вздыбившись пушками во все стороны, разрывая мощным тараном толщи воды; на полубаке суетились матросы. «Там что-то происходит», — скорее себе тихо выговорила я, а следом прогремел двойной залп — прилетевшие ядра едва не чиркнули по корме. Все, кто был на полуюте, только и успели, что вжать голову в плечи.

— Бесчестные мерзавцы! — злобно заорал Джек, обернувшись. — Только трусы стреляют в безоружных!

— Хей, кэп, — я легко спрыгнула на палубу и едва не упала из-за предательски дрогнувшего колена, — дотянем?

Труба в ладони, как указка, отмечала ближайший остров: его северную оконечность венчала старинная башня забытого маяка, а к югу расстилалась не длинная, но широкая полоса белоснежного песка, обнажённая начавшимся отливом и утопающая в небольшой гавани. Джек практически вырвал подзорную трубу из моих рук и придирчиво осмотрел сушу. Удостоверившись в чём-то и кивнув самому себе, Воробей развернулся ко мне вполоборота и заговорщически подмигнул. На все дальнейшие вопросы следовал один ответ: «Терпение, цыпа». Тем временем гвалт в нижних отсеках становился громче соразмерно крену, что давала «Жемчужина» на правый борт. Трюмные насосы не справлялись, вода прибывала быстрее, чем её отправляли за борт, а плотники не могли подступиться к плюющимся морем пробоинам. Те, кто управлялся со снастями на верхней палубе, то и дело пригибались к доскам, после очередного залпа мортиры, что посылал нам преследователь. Джек не выпускал штурвал ни на секунду, точно приковали его, а сосредоточенный взгляд сновал меж парусов и линией горизонта.

Мы поравнялись с утёсом, где высился маяк. «Жемчужина» упорно шла вперёд, словно её капитан не видел ничего, кроме одной единственной точки далеко за горизонтом, известной лишь ему. И точка эта была — только отнюдь не осязаемая. Джек Воробей ждал, ждал благоприятного момента, поражая всех якобы своей недальновидной упёртостью. И момент этот настал: залп громыхнул более звонкий, я едва успела отшатнуться в сторону, как за спиной раздался треск и звон бьющегося стекла — «Чёрная Жемчужина» утратила часть акростоля. Сквозь разлом взгляд наткнулся на дула носовых пушек «Бонавентуры». Я обернулась к Воробью с немым вопросом. Вместо ответа, кэп резко крутанул штурвал вправо. Врезавшаяся в борт волна многих сбила с ног. Когда я поднялась, прямо по курсу сиял белизной островной берег. Вражеский корабль ложился в разворот медленно и тяжело. Вопреки ожиданиям капитан Воробей молчал. «Точно спятил», — мысленно возмутилась я, покрепче хватаясь за леер. «Чёрная Жемчужина» на полном ходу уцелевшей половины парусов зарылась носом в песчаную отмель, наполнилась возмущёнными криками, покачиваясь, склонилась на правый борт — и замерла.

— Похоже, они всё-таки загнали нас в капкан, — через минуту, когда все пришли в себя, подытожил Феникс. Топ бушприта «Бонаветуры» нависал над мелководьем, но корабль, подбирая паруса, остался в хорошей воде, а кроме того, став к «Жемчужине» правым бортом с четырьмя десятками орудий, отрезал нам путь из бухты.

— Я позволил им так подумать, — из-за спин объявился Джек Воробей со скомканной рубашкой в руках.

Уитлокк скрестил руки на груди.

— Может, топить нас они и не станут, но что им помешает взять нас на абордаж?

— Я! — просиял кэп, расставив руки. — Мистер Гиббс. — Старпом шустро очутился под боком. — Даю разрешение вам хоть самого дьявола вызвать, но чтобы все течи были устранены до моего возвращения, ясно?

— Возвращения? — недоуменно переспросил Джошами и, тут же получив грозный взгляд в ответ, предпочёл бросить: «Есть, кэп» и поспешить выполнять приказ.

Уитлокк глянул на тряпьё в руке Джека, на самого Воробья, на корабль позади и снова на кэпа.

— Я пойду с тобой.

Воробей издевательски ухмыльнулся и с вопросом в глазах обернулся ко мне.

— О нет, — покачала я головой, — если я снова встречу этого индюка, ваши переговоры точно перестанут быть мирными.

Джек понимающе кивнул, затем раздражённо выдохнул, оборачиваясь за спину, где сошлись в словесной баталии два старпома, позабывших, что ещё минуту назад действовали удивительно слаженно.

— Хорошо, — протянул Воробей, закатывая глаза, — потому что кто-то должен остаться главным.

«Белый флаг» на носу шлюпки развесёло трепал рукавами. Я глядела вслед пиратским капитанам, примеряя этот ранг теперь и на себя, и при этом прекрасно понимала, что никакого значимого итога у переговоров не будет. Всё, что требовалось, потянуть время: заделать пробоины, откачать воду, дождаться ночного прилива и улизнуть под покровом темноты. До заката оставалось не многим больше пары часов. Отправив старпомов в разные части трюма и тем самым прекратив все споры, я по-хозяйски вошла в капитанскую каюту. В пыльном полумраке крылось столько всего — тайны, намёки, неопределённости, планы и страхи — нужно было лишь поискать. Джек Воробей не разрешал этого, о да. Но и не запретил. Сперва ящики стола: один оказался заперт, в другом пылилась стопка карт. Я разложила их на столе, внимательно осматривая местности и куда больше интереса проявляя к мелким пометкам. Удивительно, но синхронные удары молотков в трюме начинали усыплять. Один за одним я изучала острова, гавани, порты, пытаясь понять, есть ли у них что-то общее. Как вдруг настороженный слух уловил среди стука дерева спешный взволнованный топот. Резким движением стопка карт вернулась в ящик, на столе осталась лишь та, что была развёрнута ранее. Я подпёрла подбородок руками и якобы с любопытством уставилась на план Карибского бассейна.

— Кап!.. Мисс Диана, — Гиббс неловко затормозил у входа, — корабль уходит.

Я тут же отложила в сторону карту и спешно вышла на палубу.

— Видать, сумели договориться, — сразу же заметил Барто.

«Бонавентура», подняв паруса грот-мачты, неторопливо покидал гавань, тем самым открывая нам путь.

— Что с пробоиной? — спросила я.

— Почти заделали, — ответил Гиббс, — но можно выходить. И прилив начинается. Быстрее бы капитаны вернулись.

Я рассеяно качнула головой, провожая корабль задумчивым взглядом: везение казалось чересчур удачным.

— Шлюпка! Левый борт!

Со стороны берега к «Чёрной Жемчужине» направлялась лодка с белым флагом и одиноким гребцом. Пираты отпускали шуточки по поводу парламентёра в красном мундире, а старпомы периодически бросали на меня вопросительные взгляды. Встречать переговорщика отправился мистер Гиббс на правах, так сказать, старшего.

— Я… мне велено говорить только с женщиной, — послышался неуверенно дрожащий голос.

Гиббс бегло глянул в мою сторону. Я направилась к фальшборту, заинтригованная таким поворотом событий. Солдат елозил взглядом по пиратам, словно ища подтверждения, что именно со мной ему следует говорить.

— Мистер, здесь вы не найдёте другой женщины, готовой вас выслушать, — спокойно проговорила я, локтями устроившись на планшире.

Парламентёр беззвучно пошлёпал губами и, выудив помятый листок, заговорил нервно скачущим по нотам фальцетом:

— Мне велено передать от лица сэра капитана Смолла, что двое известных вам пиратов арестованы солдатами Его Величества и будут в кратчайшие сроки переданы суду и, бесспорно, за все их преступления приговорены к казни. Однако сэр Смолл готов обменять их свободу на известный предмет, находящийся у вас в руках. При любой попытке освободить преступников иным способом пираты будут казнены на месте.

Старпомы по обе стороны от меня ошарашено затихли. По палубе зашелестел шёпот, передающий ультиматум. Солдат протолкнул в горле ком и несмело моргнул.

— С чего нам должно быть до них дело? — усомнилась я и с усмешкой добавила: — Мы знаем многих пиратов.

Солдат принялся лихорадочно шарить по форме и наконец выудил что-то из внутреннего кармана.

— Капитан Смолл предвидел этот вопрос. Это в качестве доказательства.

Я выставила ладонь, и он швырнул мне небольшой предмет. «Вот чёрт», — мысленно шикнула я, когда в руку приземлился изумрудный перстень Джека. Сцена, в которой Смолл насильно стаскивает кольцо с пальца пирата выглядела абсурдно, куда скорее Воробей сам его отдал, конечно же, не просто так. Я хмыкнула, зажимая перстень в ладони.

— То есть, я правильно поняла, мистер: капитан Смолл наглым образом арестовал людей, что явились на переговоры под белым флагом, а затем присылает ультиматум, осмеливается шантажировать нас, укрываясь тем самым белым флагом и надеясь, что после всего сказанного мы не нашпигуем вас свинцом и не скормим рыбам в этой самой бухте? — С каждым словом мой голос звучал всё холоднее и угрожающе. Солдат медленно бледнел, распахивая глаза. Лодка закачалась. Переговорщик переводил испуганный взгляд с одного пирата на другого и лихорадочно пытался отыскать пальцами крестик под рубашкой. Вдоволь налюбовавшись страхом в его глазах, я ударила ладонью по планширу. — Расслабься, мы верны Кодексу, в отличие от некоторых.

Солдатик плюхнулся в лодку и шустро заработал вёслами.

— Что делать будем? — подал голос Гиббс из-за спины.

Барто прокашлялся и добавил:

— Он даже ответ не спросил. Этот Смолл даёт время подумать?..

Пальцы отбивали по планширу задумчивый ритм. Я следила за удаляющейся шлюпкой и едва сдерживала улыбку.

— Уходим.

— Что? — оторопел Барто.

Гиббс шумно мялся с ноги на ногу. За нами следила вся команда.

— Мы что же, правда, уйдём? Бросим их там? — послышался чей-то голос из толпы.

Старпомы пожирали меня взглядами. Им ничего не стоило сместить меня и броситься на выручку капитанам, но даже несмотря на муки совести смелости на это никому не хватало. Имея в своих руках хоть какую-то власть, я могла действовать, и истинные цели моих решений знать им было не обязательно. Чтобы успокоить пиратов, я обернулась, одарив Гиббса и Барто долгими взглядами.

— Мистер Гиббс, вы знаете историю этого перстня? — Изумруд подсвечивало солнце, оттого он выглядел дороже, чем был на самом деле. Моряк чесанул бакенбарды и отрицательно покачал головой. Я про себя улыбнулась, а вслух с ностальгической грустью проговорила: — Джек рассказывал когда-то… Ещё до капитанства, до «Жемчужины», он как-то ходил на бриге в патруле. Однажды два британских корабля столкнулись с португальцами. Капитан одного брига был убит, а того, где служил Джек, струсил вступить в бой и перед тем, как сдаться с другим кораблем, дал Джеку перстень как взятку, сказал, чтобы тот предпринял обманный манёвр и ушёл. А как враг потеряет преимущество, вернулся и воздал по заслугам. Но португальцы оказались хитрее, и по возвращении Джек обнаружил лишь догорающие обломки. — Я подбросила перстень на ладони. Старики-пираты по-прежнему буравили меня мрачными взглядами: сомневающимися и отчасти виноватыми. — Таковой была его последняя воля. — Я закрыла ладонь. — Вот почему мы уходим.

Гиббс неловко чесанул затылок и вздохнул.

— Командуйте, мисс.

Однако помимо выслушавших историю старпомов и ещё пары человек, остальная часть команды совершенно не готова была подчиняться, тем более следовать такому понятному и в то же время возмутительному приказу. Я поднялась на полуют под десятком следящих взоров и оперлась ладонями о перила мостика.

— Да, мы, правда, уйдём, — громко провозгласила я. — Правда, оставим их. Пусть англичане убедятся в пиратской алчности, в продажности, пусть укрепятся в мысли, что для каждого из нас своя шкура важней. Мы оправдаем их ожидания и уйдём. — Пираты не сводили с меня глаз. Пауза заставила их напрячься, неуверенно переступить с ноги на ногу и, наверняка, с облегчением признаться самим себе, что бегство — не такое уж бесчестное решение, что жизнь команды важнее. Я обвела взглядом каждого и продолжила: — Но когда мы вернёмся… Они познают всю ярость и мощь Берегового братства! Почувствуют жар наших клинков, согретый единством! Это не бегство. Это тактическое отступление. — В глазах моряков засверкал огонь. Бравурные речи горячили не сильнее рома, и в такой же степени усыпляли бдительность.

Вернувшись в капитанскую каюту, я сразу же заперла дверь и сделала долгий глубокий вдох. Всё складывалось просто превосходно, даже заставляя в некоторой степени сомневаться в реальности настоящего. «Чёрная Жемчужина» слепо пойдёт туда, куда я ей прикажу, а убедить пиратов в правильности происходящего не составит труда, особенно, имея в руках перстень Джека, истинного посыла которого никто не знал. Оставалось лишь благополучно добраться до Порт-Хауэла и затеряться среди множества судов, исчезнуть, не боясь вскорости быть найденной. Предпочтут ли пираты возвращаться и вызволять капитанов или трусливо сбегут уже не имело особого значения.

Я уверенно направилась к столу и без особых церемоний вскрыла ящик, давно поняв, что в нём скрывается: среди нескольких драгоценных самоцветов, на журнале, лежал компас. Потянувшись к нему рукой, я помедлила и сначала поочерёдно, аккуратно зажгла каждую из шести свечей в канделябре. Казалось, с момента, когда я держала его в руках последний раз, компас потяжелел. Крышка по-прежнему поднялась с лёгким щелчком. Я откинулась на спинку кресла и лишь потом взглянула на стрелку — строго на юг, к неизведанным горизонтам. Верно, Уитлокк и Воробей были полезны в поисках второй части камня, в сказанном Деруа не было лжи, и всё же возможность действовать самостоятельно прельщала куда больше. К тому же в подобном предприятии удобнее, когда под рукой тот, кем можно жертвовать без излишних колебаний. Смолл вряд ли бы решился избавиться от них, не заполучив камень, а значит, мы ещё могли встретиться.

Что-то подмывало напевать под нос неприличную портовую песню. Впервые совершенно пропало ощущение нависшего над головой кукловода. Откопав в тумбочке початую бутыль рома, я плеснула напиток в золочёный бокал и принялась расхаживать по каюте, изучая и оценивая. Огни «Бонаветнуры» в запылённых окнах «Жемчужины» тускнели и мельчали, пока не исчезли вовсе. Я вскрыла неприметный сундук в дальнем углу каюты в резонной надежде откопать среди хлама что-нибудь полезное или хотя бы стоящее. Но нет — пустая узкая бутылка, пара разряженных пистолетов, завёрнутый в тряпье подсвечник и грубая шкатулка. На ней взгляд задержался. Крышка легко поддалась лезвию кортика. Я быстро откинула её и тут же разочарованно выдохнула: внутри оказалась перевязанная тесьмой стопка бумаг. В мозгу за мгновение родился абсурдный образ Воробья, строчащего любовные письма сеньоре Тич, а потом заботливо укладывающего их в укромный ящик, за неимением достаточной смелости, чтобы отправить. Я провела пальцами, загибая листки, сгоняя пыль, и из любопытства вытащила самый нижний. Взгляд бегло, наискось побежал по написанному; внутри что-то дёрнуло — предвещая недоброе. Отчего-то я обернулась к запертой двери и затем обратилась к слегка скошенным строчкам. Внутренний голос покорно зачитывал слова, но их смысл никак не хотел доходить. Я смотрела на буквы, цеплялась за аккуратно выведенные символы. Стало трудно дышать, машинально рука попыталась расслабить воротник, которого не было. Чем дольше взгляд держался на пожелтевшей, потрескавшейся бумаге, тем меньше мира оставалось кругом, точно вся вселенная, реальность сжималась до размера тонкого потрёпанного листка меж дрожащих пальцев. Бокал со звоном приземлился у ног, расплёскивая остатки рома.

«…словно бы вынырнула из забытья, и без его помощи бы не справилась… без него… собрать слова воедино, чтобы всё высказать…

Мой милый Джек… теперь ещё сильней, чем раньше, сердце бьётся чаще, когда он рядом… …нет ничего прекрасней того чувства, когда я просто смотрю ему в глаза, когда хочется утонуть в них… …он подарил мне новую жизнь, что для меня он и его жизнь — это всё… Джек для меня по-прежнему велик, по-прежнему недостижим. …когда любишь до потери пульса. …когда стоишь у штурвала, одна его рука лежит у тебя на талии, а другая сжимает твою руку, придавая уверенности, эти чувства, когда сердце готово выпрыгнуть из груди и броситься в освежающие воды Карибского моря, чтобы охладиться от извержения эмоций, эти чувства известны только здесь и там, дома, их не будет. Никогда… у меня одно объяснение: я безумно люблю его, я люблю Джека!»

Лист с едва слышным шорохом опустился на доски палубы. Рассеянный взгляд сполз следом. Изображение расплывалось, на носки сапог упали капли. Я медленно подняла голову, слезы с готовностью скользнули по щекам. Взгляд плыл по каюте, спотыкаясь о предметы сотен воспитаний. Меня словно бы разрывало изнутри: хаос чувств, эмоций, мыслей и боли. Очередной нож, только в этот раз воткнутый моей собственной рукой. Всё вокруг вдруг показалось незначительным, словно бы ненастоящим. Реальной была ненависть и злость — к самой себе. Стало мерзко до явственного желания застрелиться. Пистолет очень быстро оказался в руках, но, едва взглянув, я его тут же выронила. Поначалу едва переставляя ноги, спотыкаясь, затем быстрее, лихорадочно ловя непослушными пальцами ключ в скважине, задевая створки дверей и всем существом сосредотачиваясь на обескураженном биении сердца, я вывалилась на шкафут и вдруг уже внезапно оказалась у штурвала.

— Разворот… — Голос был хриплый, измученный, настоящий.

— Что? — Гиббс прищурился, вглядываясь в моё лицо.

Я заставила себя выровняться и твёрдо повторить:

— Разворот, мистер Гиббс. Мы возвращаемся.

Каждое слово давалось с трудом, словно я только училась говорить. Взгляд дрожал, пытался избежать встречи с чужими знакомыми глазами.

— С чего вдруг? — Барто быстро приковылял от другого борта. — Мы вроде ж за подмогой идём, нет?

— Мы возвращаемся. Сейчас же. Потом будет поздно. Мы должны их спасти.

— Ну, а как же перстень и Джек? — спросил Гиббс.

— К чёрту всё! — вскрикнула я. — Возвращаемся! Немедленно! Нельзя их бросать… — почти всхлипнула я.

— Но для чего? У тебя есть план? — насупился Барто.

Меня начинало потряхивать. «Будет», — бросила я и сбежала обратно в каюту. Я рухнула на колени, закрывая лицо руками. Ладони были ледяные, а тело полыхало огнём. Как мантру, заплетающийся язык твердил: «Возьми себя в руки». Глаза раскрыть боялась, будто кругом чёрная дыра. Но нет. Боялась наткнуться на стопку измятых листов с собственным почерком, что хранили на скошенных строчках нечто светлое и честное, настолько чистое, что я теперь казалась лишь искажённым отражением этого. Не было времени быть слабой. Закусив губу до крови, я поднялась, резко смахнула слезы, искусственным спокойным шагом подошла к шкатулке и аккуратными, похожими на механические, движениями вернула бумаги на место. Крышка со стуком захлопнулась. Я чувствовала, будто выгораю изнутри, но упорно заставляла себя закрыть глаза на всё, что не было важным здесь и сейчас. Возвращаясь на мостик, я была уверена, что смогу держать себя в руках столько, сколько потребуется, пока Джек и Джеймс не избавятся от общества британских солдат и Уильяма Смолла.

— Нам нужен порох, ядра. Оружие. Так? — Барто и Гиббс синхронно кивнули. — Этого полно на «Бонавентуре». Мы высадим наших людей вне зоны их видимости. «Жемчужина» пойдёт в ту же бухту и постоянно будет на виду. Я вызову Смолла на переговоры, на обмен… к маяку. Он, справедливо ожидая засады, приведёт с собой солдат, на корабле останется не так уж много. Чутье подсказывает, что переговоры не будут такими уж мирными, но я буду тянуть время — с ним это нетрудно. Тем временем наши должны захватить «Бонавентуру», забрать столько боеприпасов, сколько получится. Ну и устроить диверсию. Числом их не победить, только хитростью. А дальше будем действовать по обстоятельствам. — Пираты сомневались, видели в плане много значимых допущений. — Я верю, у нас получится. И сделаю что угодно, лишь бы так и было. Но при всём желании, одной мне не справиться…

— Ну, — Барто хлопнул по коленям, — одна ты уж точно не пойдёшь. Засаду мы ему всё-таки устроим, не разочаровывать же старика в самом деле, — усмехнулся старпом. — Только надо подготовиться, как следует. — Теперь, когда в голосе старого пирата зазвучали заговорщические нотки, задумка становилась всё более осязаемой. У команды было много вопросов, и Гиббс с готовностью принялся отвечать на них. Поначалу план казался безумным, а затем — заманчиво дерзким. «Чёрная Жемчужина» на обратный курс легла с большей охотой, а охватившийся всех разбойничий кураж будто бы разгорячил даже ветер.

Я вновь вернулась в каюту, чтобы написать записку Смоллу и долго не могла удержать перо в дрожащих пальцах.

«Сэр Уильям Смолл, вы можете найти меня у маяка, ровно через час, где мы обсудим предложенный вами обмен пленными, конечно, прежде я должна убедиться, что они невредимы».

Молнией в голове мелькнула, на первый взгляд, глупая мысль, но я всё же быстро добавила:

«Или же вы можете отпустить их сейчас. Моя позиция не изменилась, и искомый вами камень для меня не составляет ценности. Однако пока что он необходим для разрешения другого спора. Отпустите их, и, обещаю, вы получите Эфир Власти без всяких усилий, но несколько позже, через месяц, в первый день новой луны у архипелага Искателей».

До острова лежало не так много миль, но создавалось ощущение, что мы на другом конце Земли. Свечи на столе извивались пламенем, гипнотизировали непредсказуемой пляской, успокаивали и в тот же момент призывали из омута памяти самые нежелательные воспоминания. Стекла снисходительно посвистывали ветром сквозь трещины. В голове творился полнейший хаос. Откреститься от чувств было непросто. Точно кошки, они скреблись за воображаемой дверью, не давали забыться и на мгновение. Нужно было сказать столько всего важного, но даже перед воображаемыми капитанами на языке умещалось только растерянное: «Э… я… мне…». Молчать — значило струсить. Это было нечестно, недостойно. Устав мерять шагами Джекову каюту, я выудила из ящика в столе кусок пергамента, ляпнула чернильную кляксу и спешно написала: «Мои дорогие пираты…».

— Пфф, что?! — вслух возмутилась я и уже собралась черкать, рвать и метать, но вовремя опомнилась: бумага весьма ценный ресурс. Не знаю, сколько времени я просидела, схватившись за голову, прежде чем написать несколько строчек, и сколько потом провела, пустым взглядом уткнувшись в слова и понимая, что мне ни за что не перевести на человеческий язык всё то, что внутри.

— Мисс? — Гиббс протиснулся в двери. Я медленно подняла голову; взгляд постепенно приобретал осмысленность. — Время.

«Как? Уже?» — испуганно вспыхнуло в голове. В груди стало тесно, что-то скрутилось тяжёлое в районе живота. Я аккуратно взяла сложенную втрое записку для Смолла и с напускным спокойствием покинула каюту вслед за мистером Гиббсом. Кругом царила темнота. Тонкий месяц слегка подсвечивал полупрозрачное перистое облако, над восточным краем горизонта мерцали звезды. На фоне тёмного неба ещё более тёмным силуэтом проступали очертания острова. Фрегат бросил якорь за мысом перед бухтой, чтобы с «Бонавентуры» никто не углядел лишнего. Тридцать два человека в сосредоточенном молчании перебирались на берег. Каждого я провожала взглядом, мысленно желая удачи и лёгких ног. Пираты поглядывали на меня не без сомнений, но, распознавая в глазах уверенность, ободряюще покачивали головами. Мне нетрудно было изобразить твёрдость и хладнокровие — память об этом сохранилась красочная. Благо, притворяться легче…

Я вдохнула запах ночи: сырой, ободряющий. «Чёрная Жемчужина» неслышно двинулась вдоль берега к бухте; зажглись огни, оживляя пространство. Ночное море напевало колыбельные, с земли доносились шумы джунглей, на борту негромко звучали голоса. Звуки жизни успокаивали. Мне следовало сосредоточиться. Вспомнить до мельчайших подробностей того человека, что какое-то время хладнокровно принимал сложные решения, потому что врагу нельзя было показать и толику слабости.

Но не Смолла я боялась. Не его глаз, не его слов. Приближение освобождения приближало и судный час. Мой личный. И покаяться перед теми, кто и близко не был безразличен, попросить у них прощения — вот, что пробуждало панический ужас.

Туманно-белый образ «Бонавентуры» внезапно проявился в синеватой темноте. Горели огни на палубе, тепло светились окна кормовой каюты. «Готова?» — спросил Барто. Я решительно кивнула. Спускали шлюпки: первую — для Бойля, что отправлялся с посланием, вторую мне, третью — для «группы поддержки», на которой настоял Барто. Могучая кучка из трёх человек с одноглазым пиратом во главе должна была уберечь от «непредвиденных обстоятельств». Но, скорее, Барто просто не мог усидеть на месте, когда его капитану грозила опасность, а засесть в засаде в кустарнике не казалось таким уж бездельем.

Прилив подобрался к самой кромке растительности, не оставив от песчаной гряды и следа. Я подожгла фонарь и в одиночестве двинулась вверх, где на вершине холма мрачно возвышался забытый всеми маяк. Чтобы не слышать внутренний голос, я отчаянно вслушивалась в хруст травы под сапогами и звонкий стрёкот цикад. Ручка фонаря отзывалась скрипом на каждый шаг, но вместо раздражения вызывала неуместные смешки. Воображение рисовало эту картину со стороны: разные оттенки темноты, крошечные огоньки внизу и ползущее, покачивающееся пятно света — будто пламя, что некогда люди подносили маяку, теперь пыталось добраться само из последних сил. На верху меня встретил тёплый ветер. Вытянутый уступ на вершине мыса густо зарос пучками шершавой травы. Башня маяка казалась слишком массивной для этого места, и, чем дольше я сидела на вершине, отвернувшись спиной, тем явственнее становилось ощущение, что она вот-вот меня раздавит, оказавшись ногой древнего великана.

И вот с другой стороны холма поднялась заря. Для рассвета было рано, а значит, приближались люди, много людей с факелами. Я встала, фонарь остался у ног; от ближайшего края пропасти отделяло всего несколько ярдов. Ровным строем солдаты поднимались на вершину и тут же рассредотачивались по поляне выверенным полукругом. Я впервые бросила беглый взгляд на заросли, где, по замыслу, засела наша поддержка. Солдаты всё прибывали, оттого радость внутри меня фонтанировала всё сильнее: чем больше мундиров здесь, тем больше шансов на удачу у отряда захватчиков. Фигуру Смолла я угадала сразу же: он единственный, кто был в треуголке. Переваливался с ноги на ногу, торопился. По сторонам даже не смотрел, а целеустремлённо, едва ли не бегом, направлялся ко мне. За ним неотрывным конвоем следовало ещё четверо. Я инстинктивно отступила к обрыву, рука с сжатым меж пальцев камнем взмыла в воздух.

— Ещё шаг и брошу! — зазвенел решительный голос.

Смолл приостановился, как будто споткнулся, махнул рукой, и солдаты разошлись. Уже менее торопливо он продолжил путь.

— Мисс Диана, — нарочито расслабленно выдохнул капитан. — А я едва успел подумать, что вы умеете удивлять, что, действительно, бросите своих приятелей во имя куда более важной цели. — Он остановился в паре ярдов от меня. — Жаль, очень жаль.

— Где они? — громко, но холодно потребовала я. — Хочу видеть, немедленно.

Смолл подтянул уголки губ и выписал факелом дугу. От окруживших нас солдат отделилась высокая фигура, двинулась в сторону маяка, затем из-за холма показались ещё факелы. В их свете чётко угадывались безрадостно бредущие, точно на заклание, Джек Воробей и Джеймс Уитлокк. Мне не хватало воздуха. Правая рука, зависшая над пропастью, крупно дрожала, левую я отвела за спину и с силой сжала кулак: только так удавалось внешне сохранять спокойствием. И хотя пираты, на первый взгляд, были невредимы, помимо тугих верёвок на руках, у каждого во рту был кляп. Узнала я и того высокого человека: им был офицер Смолла, которого я когда-то брала в заложники. Пленников остановили ярдах в десяти от меня, скрестив перед ними штыки.

Я опустила руку. С моей стороны было бы наивно полагать, что при численном перевесе Смолл выполнит условия сделки, тем не менее я продолжала играть по правилам, ведь от пиратов, затаившихся в зарослях, зависело не больше, чем от бумажного кораблика в ручейке.

— Пусть они свободно уйдут, — заявила я, — только так сделка состоится.

Уильям Смолл удивительно сильным движением воткнул факел в землю.

— Позвольте, мисс Диана, объяснить вам кое-что. Первое, вам нет необходимости сомневаться, что я выполню условия сделки. Второе, как раз-таки об условиях, вы меня неверно поняли: один камень — один пленник.

Мне словно пощёчину дали. Осознание подступило замедленно: я почувствовала, что теряю контроль, что глаза растерянно ищут подмоги, что грудь часто вздымается от волнения, и спину покрывает испарина. Откуда тот, кто всю жизнь пытался откреститься от сокровища, знал, о его первозданном состоянии? Или же не знал, и выбор этот ставил по иным причинам? Что бы ни происходило в душе, никто — ни солдаты, ни Смолл — не должен был этого увидеть. Холодная расчётливость — вот и всё, всё, чем я должна сейчас быть.

— Один? — сдержанно переспросила я.

Смолл словно бы сочувственно вздохнул.

— Знаю, мисс Диана, о чём вы думаете, но, поверьте, это самое большее, что я могу для вас сделать, — признался он. — Я испытываю к вам крайнюю симпатию, потому что… вы напоминаете мне одного человека… Не будь это так, и лейтенант Молрой действовал бы согласно строжайшим законам, так что, мисс, я оказываю вам большую услугу. Конечно, я хотел бы, чтобы вы приняли совсем иное решение, но, бог вам судья, я сделал всё, что мог. Как я и сказал, двое смогут уйти. Выбирайте, кто будет вторым. Я гарантирую, вас не тронут.

С губ сорвалась горькая усмешка.

— Вы пытаетесь заставить меня сделать невозможный выбор... — Я подняла голову; взгляд наполнился холодной уверенностью. — А что, если я брошу камень?

— Не бросите, — передёрнул плечами офицер. — Не бросите, — повторил он, — иначе бы давно это сделали.

Мысли путались. «Что мешает?.. Что мешает прямо сейчас запустить эту проклятую драгоценность куда подальше и только видеть, как она звонко булькает в морские волны?». Мешало. Словно камень невидимой нитью зацепился за крючок в сердце.

«Перед тобой станет выбор… спасти одного, погубив другого» — эти слова прозвучали так явственно, так чисто, словно бы Калипсо возникла за спиной и чётко проговорила их весомым тоном. Вложила их прямо в разум.

Я с трудом проглотила застрявший в горле ком, подрагивающий взгляд потемнел от ярости.

— Не смотрите на меня так, — часто закачал головой Смолл, — умоляю. Я не злодей, мисс Диана.

Я выдохнула сквозь низкий смех.

— Вы заставляете меня убить одного из тех, кто мне дорог.

Капитан развёл руками.

— Это лучшее, что я могу вам предложить. Кого бы вы ни выбрали, его сначала будет ждать справедливый суд.

Справедливый суд… Искренность этих слов была абсолютно противоположна их правдивости. Быть может, Смолл разрешил бы уйти одному, руководствуясь своими искажёнными моральными заветами, но «суд» свершился бы ещё до захода солнца, ведь корабельная рея была поблизости. Мне так хотелось обрести хоть толику поддержки, но я не могла найти сил, чтобы взглянуть на пиратских капитанов.

— Дайте мне минуту. Пожалуйста… — Смолл слегка кивнул и отступил на несколько шагов.

Я подошла к краю пропасти. Буквально и фигурально. Из-под сапога вниз осыпалась земляная крошка. Небо серело, предвещая прекрасный рассвет. Бриз дышал в лицо, успокаивающе поглаживал по плечу и волосам, как старый друг. А сердце колотилось всё чаще, едва сдерживая лавину паники. Я с силой сжимала кулак, от холодных граней камня на ладони проступала кровь. Боялась и надеялась, что именно сейчас, в тот самый предсказанный момент, придёт Калипсо. Готова была к её злорадству и новым условиям. Но другая часть меня, что совсем недавно перестала задумываться над такой мелочью, как человеческая жизнь, убедительно рассудила: богиня не явится. Не явится, чтобы проучить, чтобы покарать за дерзость. Или будет со стороны наблюдать, как я справлюсь сама.

Я сложила ладони и взглянула на затемнённый кровью камень. Он оказался у меня в руках лишь потому, что я решила действовать самостоятельно, а не полагаться на извечную Судьбу. Теперь следовало поступить так же. Солдат за спиной было слишком много, перед ними засевший в засаде пиратский отряд точно индейцы перед конкистадорами. Отвлекающий манёвр, и мы могли начать бой, могли сражаться до последнего и переманить удачу на свою сторону, но в случае проигрыша потеряли бы всё: Смолл получил бы камень, пираты, Джек, Джеймс и я были бы убиты на месте или отправлены на скорую казнь. Где же этот благоприятный момент?..

«Ты скорее умрёшь сама, чем примешь решение». Взгляд скользнул с камня вниз — к подножию утёса, где тёмная сапфировая вода шла тихой рябью. Когда-то… наверное, уже неправдоподобно давно я так же стояла на краю обрыва, охваченная восторгом от красоты водопада и желанием ощутить себя птицей, хоть ненадолго: нырнуть в пропасть, чтобы снова взлететь вверх… Решение пришло само собой. Быть может, глупое, на первый взгляд, бесшабашное и отчаянное. Но я не сомневалась — верное. И эта выходка обеспечит и суматоху, и свободу действий. Едва голос в голове твёрдо озвучил план, задышалось легче. «Сколько тут? Футов пятьдесят, даже меньше… Ничего, прыгать с высоты мне уже не раз приходилось. Важен самоконтроль. И дыхание. Удержать конечности вместе. Глубокий вдох. Подумаешь, это как в детстве! Будет больно, наверное… Но это ничего, ничего… Вдох и выдох. Вдох. И выдох. Главное — верить!..»

Я плавно обернулась, пряча камень в карман. Смолл тут же встрепенулся, заложил руки за спину и выжидательно посмотрел на меня. Сердце билось громко, отдавалось эхом по всему организму: голос бы неминуемо задрожал. Я впервые взглянула на капитанов. Уитлокк держался ровно, как и подобает Фениксу, не выказывал слабину, несмотря ни на что. Только глаза пристально, пронзительно следили за каждым моим движением. Джек же корчил из себя наблюдателя, зрителя, уставшего от происходящего цирка, и по привычке пытался что-то промычать охраннику. Они не могли слышать всего разговора, но Смолл, наверняка, обозначил им свою позицию, чтобы лишний раз помучить. Я ободряюще улыбнулась.

— Мисс Диана? — Уильям Смолл сделал полшага вперёд и с официозным равнодушием спросил: — Вы приняли решение?

— Да, — кивнула я, не сводя глаз с капитанов. Они словно бы что-то поняли, подались вперёд, насколько позволили штыки. Я шумно и резко выдохнула, а затем достаточно громко спросила: — Знаете, капитан Смолл, в чём главная суть пиратства? — Он заинтересованно приподнял брови. — Не упустить благоприятный момент! — Смолл весь напружинился, впился взглядом в моё лицо. — Хотите камень? — Я широко расставила руки. — Так возьмите!

Крик едва достиг апогея. Я круто развернулась, сделала шаг, оттолкнулась. Тело напряглось: каждой мышцей, каждой клеткой. Ступни толкнули почву. Воздух нырнул в лёгкие. В голове уже мелькнул момент приводнения... За спиной хлопнул выстрел — звонко и быстро. Сильный толчок. Прожигающая насквозь боль. Сердце всхлипнуло в муках. Доли секунды. Тело камнем рухнуло вниз. По ушам ударил ветер.

«Мои дорогие пираты…

Не так, всё должно быть совершенно не так!

Я знаю, это причиняет боль, но, пожалуйста, не отказывайтесь от меня.

Мы будто на полыхающем корабле, но я не утяну вас на дно.

Извинения, очевидно, не моя сильная сторона, поэтому… простите меня.

Больше всего я не хочу, чтобы вы во мне разочаровались, пожалуйста, не…»

Смерть была цвета странного, но приятного. Лазурного с бордовым. Лазурь обволакивала, душила, растворяла боль и агонию. И меня саму. Бордовый уносился прочь, к небу. Вился по рукам, извивался меж безвольных пальцев. Холод становился всё приятнее. Темнота — всё роднее. Покой — всё желаннее.