Нереальная реальность: Тайна треугольника (джен)

Небо было рыжее в зелёных оттенках. Протянулось от горизонта до горизонта сплошным полотном.

Шипело сквозь тишину, как воздух из дырки в велосипедной камере. Воздух сухой и плотный.

Деревяшка над головой, светлая от свежего отёса, висела значительно выше, чем предполагалось в гробах. Даже в самых роскошных.

Постсмертный мир в деталях копировал ушедшую реальность.

Тёмные прожилки на досках сплетались в силуэт песочных часов и распускались, как ослабленная девичья коса. Взгляд скользил взад-вперёд, безыскусный узор вызывал равнодушную заворожённость — дань обыденной привычке. Как и вдох, как выдох. Теперь атавизм. В голове кто-то усмехнулся десятком усмешек, разделившихся на сотню перекрикивающих друг друга эхо.

Что-то было не так. Это что-то заставило её повернуть голову — с трудом, точно та держалась на шарнирах. Но не влево, а вправо. Почему-то она решила, что стоит именно вправо. Или не решала, а незаметно подбросила монетку, и выпало одно из двух — вправо. Хотя ладони плашмя лежали на суконной простыне, не было в них монетки. Даже клопов не было.

Над головой прорезалось окно, сквозь него — полоска света. Появилась будто только в тот момент, когда на неё взглянули. Смотреть, подведя глаза кверху, было больно. Взгляд пополз по лучу без единой пылинки и упёрся в комод. Четыре маленьких ящика и один большой. Комод обычный и отвратительный тем, что его почти чёрное дерево казалось обгоревшим на фоне светлой стены. Хотя роскошный канделябр в дюжину свечей, что должен бы стоять под стеклом в музее, выглядел ещё более несуразно.

Она решила встать — единственно за тем, чтобы проверить, что дверь в два локтя шириной ведёт в стену. Или в никуда. Однако дверь с ней не согласилась и участливо выпроводила в полумрак. В нём было пусто. Несмотря на угадывающиеся кругом силуэты пространство выглядело бессмысленным, предметы — бесполезными. Таким же отсутствующим взглядом она скользила по теням, равнодушным внутренним голосом зачитывала, как по списку, их названия. Просто потому, что могла. Затем пошла медленно к свету, что врезался сквозь прямоугольный люк и чётко обрисовывал ступени. Доски скрипнули.

Точно над макушкой, как подвешенная к потолку лампочка, на абрикосовом небе горело белым солнце: круглое, ровное, как на детском рисунке. Когда она опустила голову и глянула вниз со ступеней, там осталась только бесконечная тьма, будто тот мир схлопнулся за её спиной.

Мир под солнцем ещё существовал, мостился меж двух плоскостей: оранжевой и синей. Одна походила на закрашенный акварелью идеально гладкий холст, другая — на идеальный срез голубого сапфира. А между ними застряла шхуна. Паруса вздулись, тянули судно вперёд, хоть кругом не было и дуновения. Ничто не двигалось, не издавало звуков.

И всё же она слышала чей-то голос — удивительно красивый, неузнаваемый, неподдающийся описанию, невероятно далёкий и настолько же мощный.

Она исследовала каждый уголок шхуны — от кормовой каюты до трюмных бочек. Судно было безжизненно. Покинуто и забыто. В открытом море без намёка на близкий берег команде взяться неоткуда. Брошенная шхуна с обречённой покорностью стремилась в неизвестность, увлекая за собой единственного пассажира на борту. Пассажира, которого этот факт не сильно заботил.

Пустоты становилось всё больше.

Она прошлась от кормы к носу вдоль правого борта и вернулась обратно вдоль левого. Немного задержавшись у рулевого рычага, что покачивался из стороны в сторону, как хвост, она улеглась на палубу поперёк юта и уставилась в яркий круг солнца.

— Выйду ночью в поле с конём,

Ночкой тёмной тихо пойдём.

Мы пойдём с конём по полю вдвоём,

Мы пойдём с конём по полю вдвоём.

Звук её голоса будто растворялся в воздухе, едва слетев с губ. А ей непременно надо было дозваться топа мачты — и перекричать далёкий зов. Поэтому запела она смелее, наглее, ведь в пустоте некого было беспокоить:

— Ночью в поле звёзд благодать,

В поле никого не видать.

Только мы с конём по полю идём,

Только мы с конём по полю идём.

Она скрестила руки на груди, раскинула ноги и закрыла глаза.

— Сяду я верхом на коня,

Ты неси по по…

— Что ты творишь? — вторгся в самозабвенное пение недовольный голос.

Поочерёдно раскрытые глаза столкнулись с глазами маленькими, прищуренными и потемневшими до пепельного оттенка. Глаза не моргали, обжигали холодом, и от колкого взгляда, как тающая под солнцем сосулька, пропадало навязчивое желание воспринимать происходящее от третьего лица.

Теперь это происходило точно со мной. Я подняла руку, заслонясь от солнца, и уставилась на нарушителя спокойствия, обронив предупредительное заинтересованное: «Хм». То, что я фактически валялась у его сапог, никого из нас не волновало. Мозг тут же окрестил недовольного как «Смутно знакомый». При высоком росте сложен он был крепко. Большая смольная треуголка и одежда не бедствующего торговца придавали ему солидности. В правой руке дымила трубка. На вид ему было чуть больше сорока, хотя светлые то ли от природы, то ли из-за солнца длинные волосы, что сплетались с бородой и обрамляли загорелое лицо, добавляли к возрасту пометку «возможно».

Я перевернулась на живот, одновременно принимая сидячее положение. Смутно Знакомый направился прочь, но на первой ступеньке остановился:

— Ну и кто ты такая? — спросил он с равнодушной заинтересованностью и акцентом.

— Диана, — протянула я руку.

Незнакомец фыркнул, оттопырив верхнюю губу.

— Кто ты такая, что удостоилась её гнева, и чем его на себя навлекла? — Говорил он вполне спокойно, но взгляд, заполненный презрительным любопытством, впивался в меня, изучал с крайней скрупулёзностью, от которой становилось противно находиться в собственном теле и появлялось навязчивое ожидание объявления ценника.

Я поднялась, но, даже стоя ниже на ступеньку, требовательный незнакомец оказался выше меня, а взгляд его приятнее не стал. Я пожала плечами и, скрестив руки на груди, спросила:

— Чьего гнева?

На какое-то мгновение показалось, что светлые глаза Смутно Знакомого повеселели. Обводя меня оценивающим взглядом с ног до головы, он сделал долгую затяжку, плотно сомкнув губы вокруг трубки, а затем послал кольцо дыма прямо мне в лицо. Я беззастенчиво отмахнулась, а незнакомец размеренно направился в сторону носа. Я глядела ему вслед, силилась разжать губы, чтобы задать один-единственный вопрос, но рот словно бы сшили невидимыми прочными нитями, причём так давно, что сама способность говорить утратилась. Наконец, шагнув следом, я вытолкнула слова наружу:

— Значит… я умерла?

Смутно Знакомый остановился вполоборота, дыхнул дымом и через плечо обронил:

— Хуже. Ты здесь.

— А «здесь» — это где?

Он глянул на меня с нескрываемой усмешкой, как заносчивый мудрец на глупца-простака:

— Узнаешь, — качнул он головой. — Довольно скоро.

Я закатила глаза.

— Ясно. Ну а… вы кто? — Отчего-то язык не повернулся обратиться иначе. — Типа Харон? Перевозчик в Загробный мир? — В ответ последовало многозначительное, издевательское и приправленное причмокиванием: «Угу».

Разговор исчерпал себя. Незнакомец исчез так же неслышно, как и появился: я только бросила беглый взгляд за борт. Поглядев по сторонам и не найдя ничего привлекающего внимание, я вернулась на ют в прежнюю позу. Солнце всё так же висело над головой раскалённым кругом, доски под спиной были всё такими же деревянным, таинственный голос, ушедший было на второй план, зазвучал вновь.

Признать себя мёртвой оказалось проще, чем раньше думалось, например, перед казнью. Всё вышло как данность: ты — человек, ты — женщина, ты — мертва. С таким фактами и не поспоришь. Конечно, хоть смерть и неизбежное явление, никто не предполагает именно её концом своей истории, хотя именно такой исход стопроцентно вероятен.

Смерть многое упростила: от ощущения времени и пространства до банальных переживаний о разных мелочах. Солнце висело в одной точке, как шариковая голова булавки на рыжеватом атласе. Шхуна на всех парусах самозабвенно создавала иллюзию движения. Горизонт — казался не больше, чем окружностью. Я продолжила песню ровно с того места, где меня прервали, и, чем дольше пела, тем скорее растворялось всё кругом. Это было так похоже на пограничное состояние между сном и реальностью, когда мозг позволяет тебе обнаружить себя сразу в двух мирах и в то же время утратить любое мироощущение.

Пустота кругом. Пустота внутри. Яркие узоры под закрытыми веками.

— Тебе не надоело? — раздражённо прогремело над ухом.

— Я что, так долго пою? — равнодушно проговорила я, не открывая глаз.

— Куда дольше, чем следовало.

Я развела руками.

— И что с того?

— Ты всё больше походишь на новый уровень кары. — Сказано быстро и с ненавистью, сглажено удаляющимися шагами.

Раскалённый до бела диск солнца не сдвинулся. Глаза жгло огнём, но я упорно таращилась вверх в попытке распознать среди сюрреалистичных узоров значимые видения — или понять, что даже они всего лишь пустышка. Пока среди хаоса линий и мерцающих точек не проступили неосознаваемые и в то же время понятные очертания, и глухой голос, походящий на выбравшееся из глубокой пещеры эхо, не произнёс: «Сожаление будет напрасным… фурия в аду в сравнении с ней — ничто». Я резко и неуклюже взмахнула руками, саданула ребром ладони по доскам и, высекая из-под подошв пыль и деревянные опилки, едва ли не кубарем бросилась вниз. Наугад и вместе с тем точно зная, что именно туда, я ввалилась в кормовую каюту и то ли выкрикнула, то ли рявкнула:

— Джонс! Твоё имя — Дэйви Джонс!

Трубка застыла у края губы. Он глядел на меня не как на человека, а как на нечто невозможное, вызывающее восторг и неуёмный ужас. Небольшие глаза заполнили столькие эмоции, что описать их все не вышло бы у лучшего в истории сказителя.

— Откуда… — едва слышно начал моряк, тяжело поднимаясь с кресла. — Откуда ты знаешь моё имя? — В этом вопросе прозвучала внезапная надежда. Бывший капитан «Летучего Голландца», похоже, утратил человеческий облик столь давно, что ни один человек, даже с учётом крайнего долголетия, не мог знать, как выглядел Морской Дьявол на самом деле.

— Значит, я права, — выдохнула я, наконец отпуская створку двери. — И она, чей гнев… это Калипсо. Интересно…

— Откуда ты знаешь меня? — требовательно повторил Джонс, взяв себя в руки и вновь перевоплотившись в того, с кем трудно чувствовать себя на равных.

— Долгая история, — отмахнулась я, задумчиво плюхнувшись на мешок у двери. — Выходит… Не Ад и не Рай, да? Это Тайник? — Джонс только слегка прищурил левый глаз. — Что ж, сочту за комплимент, конечно… А что с вами? — поинтересовалась я. — Помнится, вы покинули бренный мир достаточно давно.

Выяснилось, что языческая богиня не была обделена чувством злобной иронии, а потому Дэйви Джонс навечно был заперт в собственном Тайнике, и в качестве нескончаемого наказания, его личного ада, разверзлось меж горизонтов море — без берега, без единого клочка суши: правилом «Раз в десять лет» Калипсо не ограничилась. Поведал свою историю Джонс с удивительным спокойствием, как скучный рассказ о чьей-то несладкой судьбе, что услышал однажды в таверне. С другой стороны, меня так же не особо заботила собственная участь. Недоумение вызывало только то, чем можно было заслужить вечные муки да ещё на пару с бывшим Морским Дьяволом.

Собратьями по несчастью мы становиться не торопились. Объяснить Дэйви Джонсу, как я его узнала, я не могла, он же, в свою очередь, не скрывал подозрения: хотя чего бояться, когда ты уже в адском аду? Навязываться я не стала, и время — вернее, его отсутствие, — мы коротали по-отдельности. Никому не нужна была правда — даже из любопытства, ибо в данных обстоятельствах теряла какую-либо ценность. Всё теряло ценность, становилось несущественным, как и живой мир по ту сторону двери. Всё, что думалось о нём, это то, что он был. Прошлое оказалось слишком сложным, чтобы безболезненно извлечь его или его обрывки из омута памяти. Объекты же окружающей реальности можно было пересчитать по пальцам и более не утруждать себя осознанием, поскольку ничто не менялось.

— Сколько вы здесь уже, Джонс? — спросила я, когда тот в очередной раз вышел поязвить на тему неуместных песен.

Капитан запрокинул голову, с наслаждением вдохнув нескончаемого курева из трубки, и вместе с дымом выдохнул ответ:

— Как и ты, — он насмешливо глянул мне в глаза, — всё ещё один день. — Я многозначительно промычала и продолжила отбивать пальцами бессмысленный ритм по доскам — лёжа на палубе поперёк юта. В этот раз Джонс прервал «Калинку-малинку». В этот раз уходить не торопился. — И как ты здесь оказалась, а? — В любом, даже самом безобидном вопросе слышалось требование безотлагательного ответа.

— Вам лучше знать, — пожала я плечами и, на секунду отвлёкшись на занозу под пальцем, добавила: — Но меня вроде как пристрелили.

Джонс стоял у борта, пуская овальные кольца дыма и разглядывая искусственный горизонт.

— Значит, ты смерти не боишься? — бесстрастно поинтересовался он.

— В чём смысл бояться того, что уже свершилось? — Я пристукнула ладонью и неспешно приняла позу лотоса. — Смерть неизбежна. Бояться её глупо, ибо жить не получится, но вот забывать о ней точно не стоит. Смерть мотивирует к жизни, вы знаете лучше меня. — Спина экс-капитана «Голландца» точно в камне затвердела. — А что это за корабль?

Дэйви Джонс обернулся, бросил на меня вопросительный взгляд, а затем осмотрел судно от носа до кормы, точно впервые заметил всё это.

— «Лисица», моя первая шхуна, где я некогда стал капитаном. В те времена она была лучшим торговым судном в порту.

У меня появилось желание послушать историю становления «Летучего Голландца», но отчего-то подумалось, что рассказчик на просьбу о подобном ответит извечным снисходительно-раздражённым взглядом.

— М-да уж, — протянула я, — в прямом смысле бескрайнее море — это весьма жестоко.

Джонс обернулся, как будто до этого бесконечной синевы не существовало.

— Я стремился к берегу… раньше на то была единственная причина...

Наши взгляды встретились, и голубые глаза моряка тут же похолодели и потемнели. Он поднялся, презрительно дёрнул губой и стремительной походкой исчез из поля зрения. Некоторое время я глядела ему вслед, а затем вновь растянулась на палубе.

Считать можно было лишь скупые разговоры и слова в них. Считать по привычке, так и не понимая, зачем. При каждой встрече я напоминала Джонсу, что созданный Тайником ад — весьма посредственное место, способное разве что наслать глубокую тоску. Экс-капитан запрокидывал голову с растянутым: «Это-пока-что». Он словно бы пытался от меня чего-то добиться, но в процессе оспаривал собственные догадки и приходил к выводу, что слишком низко пал, потому резко прекращал всякие откровения, точно я приставшая к акуле рыба-прилипала. Беседы — бессмысленные и бессвязные — забывались, едва прекратившись, и лишь некоторые моменты я перебирала в уме, уткнувшись взглядом в солнце, растянувшись на досках поперёк юта. Например, про голос, что не давал и секунды покоя — Зов Моря, как поведал Джонс. И слышен он, поскольку мы оказались наиболее близко к истокам океана. Не поверить в это было трудно.

Я перевернулась обратно на спину, проводив взглядом фигуру Морского Дьявола в очередной раз, когда он выбрался на верхнюю палубу проверить безыскусные владения. Что-то стукнуло о доски. Я сосредоточенно уселась, скрестив ноги, и огляделась кругом. В нескольких дюймах от колена лежал перстень, излишне ярко отражая преломлённый изумрудом солнечный луч. На ладонь он лёг тяжело, как и то невидимое, что сдавило грудь. Перстень перекатывался, покачивался — даже как-то снисходительно, — словно неваляшка, а взгляд всё тонул и тонул, растворялся в глубокой сочной зелени, в бесконечном переплетении граней. Изнутри давило, напирало; чувства и мысли бились о непроницаемую стену, не имея ни малейшего шанса проникнуть за неё. Но их напор пошатнул пустоту. Я легко подбросила перстень: он ударился о пальцы, соскочил на палубу и, пару раз стукнув, исчез меж ступеней. Я уставилась в линию горизонта.

— Хм, ты всё ещё здесь? — со странной интонацией спросил голос Дэйви Джонса.

— Вроде как, — не глядя, отозвалась я.

И если раньше причиной его появления было навязчивое пение, то теперь — долгая тишина.

— Знакомая вещь. — Голос сменил ноты презрения на подозрительность. — Твоё? — Я молча покачала головой. Джонс приблизился на два шага, едва слышно свистнул воздух, и в моментально выставленную ладонь упал небольшой предмет. — Никто не попадает в Тайник просто так, — напоследок заметил капитан «Лисицы».

Я сжала перстень двумя пальцами, подняла на вытянутую руку так, чтобы заслонить диск солнца, и застыла в этой позе, лёжа вдоль палубы.

Каюта исчезла! В тот единственный момент, когда проснулся странный интерес к ней, встретившая меня в этом мире обстановка жилого отсека обернулась пыльной кладовой с пустующими ящиками. Перстень болтался на шее, вместе с амулетом-рогом, и бил по рёбрам каждый раз, как я прыгала по ступеням. Это стало внезапным развлечением, игрой с устроителем этого мира, где ставка — вероятность свернуть шею. Джонс испарился, учуяв, что мне нужны ответы. Кладовая осталась кладовой даже при повторном возвращении. Я накидала мешков, набитых паклей, вдоль стены и завалилась на них с чувством выполненного долга (или же с воспоминанием о нём). Перстень оказался великоват, зато из-за этого можно было, уставившись в доски, бесконечно долго вертеть его на пальце, вырисовывая красную дорожку на коже. И вдруг стало скучно.

— Как насчёт дуэли на клинках? — Я с лёгкостью нашла Джонса в кормовой каюте, просто потому что знала, что он обязан там быть. Он задумчиво скосил бровь, прижигая придирчивым взглядом. — Да, бросьте! — развела я руками. — Больше-то и заняться нечем, к тому же, полагаю, в любом случае никто из нас ничего не потеряет. — Я приправила фразу хитрой улыбкой.

Джонс сразу распознал шанс рассчитаться с докучающим ему существом, и довольно скоро я на четвереньках отползала к фальшборту, мельтеша конечностями. А Дьявол издевательски посмеивался в спину.

— Удивлён, что тебя всё же пристрелили, — с насмешкой заметил он. — Ты в этом уверена?

Я послала ему мрачный взгляд.

— Не понимаю, — клинок злобно царапнул палубу, — я отлично сражалась! По крайней мере, в последнее время. Я умею фехтовать! — Прозвучало до смешного жалко.

Дэйви Джонс развёл руками.

— Все твои умения ничто. — Я фыркнула, поднявшись. — Ничто, покуда в голове царит хаос. Переживания, эмоции, мысли невпопад — это погубит тебя скорее, чем чужой клинок. — Я передёрнула плечами: в его словах был смысл. — Я могу преподать тебе пару уроков…

— С чего вдруг такая доброта?

— По крайней мере, ты будешь молчать.

Усталость была надуманной, скорее, просто Дьявол утратил ту страсть, с которой хотел изрубить меня в щепки, оттого и объявил перерыв, дабы снова накопить гнева. Под спиной вновь оказались мешки, набитые паклей, а между большим и указательным пальцем изумрудный перстень. Я закрыла глаза и увидела безграничную стену, что подпирал похожий на меня человечек. Упорно держал руками, равнодушно слушая клокотание того, что крылось по ту сторону. Он знал, что там, оттого прикладывал всё больше усилий. Он знал, что у встречи с тем, по ту сторону, будет один печальный бесполезный исход. Он боялся и понимал, что исход этот неминуем. Пальцы поглаживали самоцвет, прочувствовали каждый изъян металла, пока человечек водружал очередной кирпич…

Дверь крякнула со скрипом. Губы разъехались в довольной улыбке, предвкушающей очередную битву. Я резко села, распахивая глаза, и услышала каменный грохот. Укололо в самое сердце, в мёртвое сердце. Больно.

— Боже… — Перстень стукнул по кости. — Джек!!!

Говорят, страшны порывы ветра на мысе Горн, но ни один не сравнится по скорости с тем, как я метнулась навстречу пирату. Налетела на него, как шквал на заплутавшее судно, и стиснула в объятьях с той силой, с которой в шторм обрушиваются волны на палубу. Кэп растерялся, закряхтел, но всё же пригладил ладонью мои волосы по спине и пробормотал что-то вроде: «Я тоже скучал, дорогуша». Я уткнулась ему в плечо и совершенно не хотела вновь замечать окружающий мир, боясь, что он отберёт его.

— Ну, цыпа, довольно, а то нас неправильно поймут, — заметил Воробей в попытке меня отстранить.

Я отступила, пытаясь сдержать обезумевший хохот сквозь слезы.

— Диана… — Джеймс терпеливо застыл у порога. Его улыбка и тёплый взгляд лишили меня слов и самообладания. Я шагнула к нему, заплетаясь в ногах, и Уитлокк неизменно вовремя поймал меня сильной и бережной хваткой. В его объятиях стало легко и спокойно.

Джек тем временем просочился в отсек и принялся бить ногой по ящикам.

— Что вы здесь делаете? — восстановив дыхание спросила я, непроизвольно выйдя за пределы кладовой.

— Ты нам не рада? — обиженно обернулся кэп. Уитлокк укоризненно покосился на него.

— Рада! Но вы ведь не… — пираты непонимающе моргнули, — умерли? — тихо и опасливо закончила я.

Воробей громко фыркнул.

— Пфф! Ни в коем случае! Хотя шансы были…

— Я знала! — перебивая, воскликнула я в порыве радости. — Знала, что вы придёте! И мне… мне очень жаль, правда.

Уитлокк шагнул ко мне и взял за плечи.

— Диана, — ободряюще улыбнулся он, — давай для начала выберемся отсюда?

— Да… но… это важно… и…

— Что это за посудина? — с возмущением вопросил Джек Воробей и для достоверности недовольства громко чихнул.

Опомнившись, я бросила быстрый взгляд по сторонам и сразу же нырнула в кладовку, захлопнув дверь.

— Это «Лисица». — Я задумчиво закусила губу. — Джек, — кэп слегка отклонился назад, активно внимая моему серьёзному тону, — Джонс здесь.

— Какой такой Джонс?

— Тот самый. Дэйви Джонс, — сожалеющим тоном пояснила я. Кэп поджал губы и вскинул голову, будто вглядываясь сквозь палубы. — Но, — тут же быстро заговорила я, — он всё время сидит в кормовой каюте, по кораблю не ходит практически. И ещё он тут вроде как тоже пленник. И ещё он в своём человеческом обличии.

— Без, — Джек приставил ладонь к подбородку и пальцами изобразил движения конечностей осьминога, — щупалец?

— Без щупалец.

Уитлокк развёл руками.

— Отлично! Значит, он-то нам и поможет.

Я только и успела, что беззвучно открыть рот.

— Не поможет, — безапелляционно заявил Воробей. — Даже пытаться не стоит. Эта рыбья харя — бессердечная скотина. Нужно выбираться самим.

— И как ты себе это представляешь? — Джеймс скрестил руки на груди и с нескрываемым скепсисом уставился на оппонента.

— Я что-нибудь придумаю, — сверкнул глазами кэп. — Впрочем, как и всегда. — Феникс многозначительно усмехнулся. Несколько секунд косички на бороде пирата несогласно подёргивались в тишине. — И что это ещё значит?

— Не слушай его, Диана, — обернулся ко мне Уитлокк.

— Почему? — недоуменно прошептала я.

Капитан Воробей выплыл из-за плеча Феникса.

— Действительно, почему это?

Выдержав паузу, Джеймс обернулся и, сурово глядя ему в глаза, пояснил:

— Потому что, если доверишься ему, он тебя использует в очередной раз.

— Неправда! — в один голос с Джеком заявила я.

— Правда. И ты знаешь это, — не уступал Уитлокк. — Ответь, если он тебя не помнит и не знает, и не имеет никаких планов, зачем тогда притащился сюда, рискуя своей драгоценной шкурой? Исключительно ради тебя, да?

— Любопытно, о чём сожалел ты, когда ей всадили пулю? — с ядом в голосе парировал Джек.

Голова вскипала. Я не знала, кого и как успокаивать, более того, ураган, что до этого крылся за барьером, понемногу начинал крушить сознание.

— Ещё слово, — процедил Джеймс, — и ты пожалеешь.

Кэп вплотную подступил к нему, карикатурно ухмыляясь:

— Ой, да брось. Ты же, душка-капитан, ни за что не посмеешь огорчить свою зазнобу, смелости не хватит, если только с её разреше…

Оглушающе бахнул выстрел. Я врезала спиной в дверь. Джек Воробей, выразительно моргнув, завалился навзничь. Собственный визг ударил по ушам, когда я перевела взгляд с дымящегося пистолета в руке Феникса на окровавленную грудь Джека. Уитлокк обернулся ко мне с искренним сожалением в глазах, пряча пистолет, а я со всех ног бросилась бежать, отирая попавшие на руки капли крови.

В трюме слоилась темнота. Меня била крупная дрожь, сопровождаемая стуком зубов и тихим подвыванием. Осознание никак не умещалось в голове. Тщательно возведённая стена рушилась целыми секциями. Спасение обернулось карой. Циник во мне равнодушно нашёптывал, что исход этот был вполне ожидаемым, мне же хотелось верить, что всё это плохой спектакль.

Вскоре тишину нарушил звук осторожных шагов.

— Не подходи, пожалуйста, — с искренней мольбой, всхлипнула я. — Не надо…

Уитлокк приостановился, шаркнул ногой, а затем всё же подошёл и сел напротив: лица его мне было не разглядеть.

— Прошу, прости меня, Диана, — буквально прошептал он. — Я… я не знаю, что на меня нашло… это место…

— Должно было стать моим адом, Джеймс! — вскрикнула я. — Почему это сделал именно ты?!

— Я сожалею, Диана, и понимаю, что никакие слова не исправят этого… Но, прошу, позволь мне вытащить тебя отсюда, а затем я приму твой гнев.

Я спрятала лицо в ладонях.

— Но я не хочу теперь… Мне теперь не зачем…

Уитлокк протянул было ко мне руку, но потом одёрнул.

— Это не так. Ты просто не хочешь об этом думать.

— Мне теперь незачем! — закричала я, избивая руками темноту.

— Тебе легче будет выпустить гнев в реальности, — отрешённо продолжил Уитлокк. — Я не отступлюсь. Ты должна вернуться. Ты обязана.

Я вскочила и вновь побежала, хоть и знала, что он найдёт меня довольно скоро. Теперь меня преследовал навязчивый запах крови. Под ярким солнечным светом, что падал в сходной люк в районе носа, пятна на руках были едва заметны. Я буквально упала на тёплые ступени и схватилась за голову. Жуткая картина никак не шла из головы, и я с садистским упорством вглядывалась в неё, желая понять, как исправить непоправимое. Если это в моих силах…

Когда вновь обнаружилось чьё-то присутствие, чернота почти съела меня изнутри, до костей обглодала то воспрявшее духом существо, что с надеждой глядело на вторгшихся в адский мирок людей. Чернота эта была приятнее боли от бессилия. Я медленно подняла голову и тут же оцепенела от шока, граничащего с ужасом.

— Д… Джеймс же выстрелил в тебя!

Капитан Воробей опустил взгляд на пятно крови и чернеющую дырку от пули под рубашкой. Вновь с возмущением глянув на меня, Джек воскликнул:

— Мерзавец! Пойду найду и убью его!

Звук разгневанных пиратских шагов всё гудел в голове бесконечным эхо. Ладони с такой силой впились в доски, что слышался лёгкий треск. Его покрывал лишь свистящий шёпот, которым я, не останавливаясь, твердила: «О боже!». Глаза размером с дно бутылки таращились в полумрак, а из него проступали неверные силуэты, невозможные для окружающего неизменного мира. Пугаясь этого ещё больше, я выскочила на палубу, подлетела к борту и вцепилась руками в планшир. Море тянулось ровным полотном вперёд, чтоб соединиться с таким же идеально гладким полотном над головой. Тени прятались от жгущих лучей.

— Надо выбираться отсюда! — решительно заявила я, ввалившись в каюту, где обитал Дэйви Джонс.

Ко мне обратился улыбающийся — противно, всезнающе, высокомерно — долгий взор.

— Уже начала сходить с ума? — с довольством спросил Джонс.

Я резко выдохнула и злобно хлопнула дверью.

— А вы, значит, нет?

— У меня нет таких наклонностей, — спокойно покачал головой экс-капитан «Голландца».

Я фыркнула, ёрзая взглядом в поисках рома.

— Забавно слышать от того, кто вырезал и спрятал в сундук собственное сердце, — сухо отозвалась я. Джонс промолчал, и это было пугающе любых слов. Я уселась на ящик у стены, напротив него, в ожидании хоть каких-нибудь фраз, но Дьявол, покуривая трубку, растворился взглядом в пространстве, мгновенно забыв о моём существовании. Терпение лопнуло довольно скоро. — Джонс! Как отсюда выбраться?

— Сидел бы я здесь, зная это? — раздражённо бросил он.

Я всплеснула руками.

— Это же, черт возьми, ваш Тайник, и вы не знаете, где здесь запасной выход? — Я закатила глаза. — Напомните, когда я буду строить нечто подобное, чтобы не забыла прихватить запасной ключ.

Мой язвительный тон Джонса, казалось, только забавлял. Вечно насмехающийся взгляд, которым он следил за мной, слегка запрокинув голову, теперь отчего-то стал более сносным. Только когда я устало принялась потирать переносицу и со страхом думать о возвращении к безумному окружению, снизошло дьявольское откровение.

— Тайник — это не место. — Я подняла на него глаза. — Вернее, не столько место, сколько состояние.

— Барбосса со товарищами вытащили Джека Воробья с помощью сверхточной карты, а не психолога, — саркастично заметила я.

Джонс дёрнул верхней губой.

— Что клетка, что замок — это ты сам. Клетка — твой самый жуткий кошмар, замок — твой страх перед самим собой. Можно указать, где выход, но вскрыть замок получится, лишь разобравшись, примирившись с собственными демонами, со страхами, с тем, с чем хотелось бы столкнуться в последнюю очередь. — Голос капитана звучал пугающе, стоит признать, и груз на плечах стал лишь тяжелее, и всё же я не преминула заметить:

— Однако я угодила в вашу личную клетку. Значит, замок — гармония вашей души?

Он усмехнулся.

— Тогда не надейся его отпереть.

Его эта ситуация словно бы забавляла, доставляла наслаждение вновь чувствовать власть над кем-то. Я могла лишь стискивать зубы в бессильной злобе и язвить до хрипоты. Поскольку время отсутствовало, я не могла ручаться, как скоро на смену недавней пустоте придёт абсолютный хаос. И неизвестность пугала сильнее всего. За идею выбраться из Тайника я ухватилась как за спасительную нить, что вела к выходу из невозможного лабиринта, но возможность распутать её упиралась в необходимость разобраться с собственными мыслями, что грудились беспорядочно, всё ещё сдерживаемые хрупким барьером.

— Чего тебе? — буркнула я, объявившемуся в кладовой Джеку.

Тот развёл руками и беззаботно бухнулся на мешок рядом.

— Не стоит так расстраиваться. — Я схватилась за голову. — Брось! — Он по-дружески подбил меня локтем. — Скоротаем вечность вместе… Не так уж и плохо, а? — просиял пират.

— Не так плохо?! — вспыхнула я. — Я схожу с ума, Джек!

Капитан махнул рукой.

— Того, кто назовёт себя нормальным, можешь смело считать безумцем, поскольку было бы откровенным сумасшествием полагать, что столь сложное создание как человек может во всех аспектах собственного существования быть в равной степени нормальным и при этом соответствовать канонам нормальности каждого другого существа.

Я адресовала ему скептичный взгляд.

— Это сказал ты или тот ты, что как бы я, которая представляет, что бы сказал ты?

— Ну, — мгновенно выдал Воробей, — решать тебе. Но, по-моему, раз уж ты твёрдо вознамерилась вернуться в более насыщенный мир, сосредоточиться надо именно на этом.

С лёгкой подачи капитана Воробья, мы принялись активно размышлять над ловушками и замками Тайника и возможностями их обмануть. И все рассуждения неминуемо сводились к тому, что, как ни крути, как ни внимай впечатляющим рассказам Дэйви Джонса, без той самой карты выбраться крайне маловероятно.

— Слушай, Джекки, — толкнула я его в бок, — а ты карту не помнишь?

— Ну же, дорогая, — улыбнулся он, — я ведь в твоей голове, забыла? Сама не запомнила?

Я вздохнула.

— Не до того было…

Джек шмыгнул носом.

— Ну а компас, что ты прикарманила?

Я вскинула голову. От моего взгляда Воробей отклонился назад, взволнованно присматриваясь к моему лицу. Я хлопнула себя по карману. Джек сверкнул улыбкой. Достала я компас бережно, точно поделку из тончайшего хрусталя. Раньше мне не было до него дела, как и до всего остального, теперь же, пробуждающийся от небытия мозг, несясь к точке невозврата, всё-таки, пусть и в лице воображаемого пирата, но всё же вспомнил о важном. Да и присутствие Джека стало уже привычным. Он был не точной копией оригинала, но зато общался со мной совсем как в полузабытом прошлом, без постоянных увиливаний, двусмысленностей и недомолвок.

Большим пальцем я откинула крышку компаса, и мы с синхронной медлительностью склонили над ним головы.

— М-да, — прокомментировал Джек, пытаясь уследить за бешено вращающейся стрелкой.

— Вот чёрт! — Я едва не поддалась порыву зашвырнуть прибор в стену, но вместо этого бросила его на мешок. — Он прав, отсюда не выбраться.

— Спорное утверждение, — вставил кэп. — Но он будет прав, если ты на этом и остановишься.

Мне не хотелось на этом останавливаться, но идти тоже было некуда. Сознаться, что компас был единственной надеждой на спасение, оказалось страшно. Стена трещала всё сильнее. Я бродила по шхуне, как неприкаянное привидение, каждый миг ожидая наступления безумия. Воробей не преминул остроумно заметить, что сумасшествие прекрасно тем, что ты и не заметишь, как оно наступит.

С тенью даже поиграть не получалось.

— Любопытно, — тихо произнёс Джеймс, подсаживаясь рядом на ящик у кормы, — если определённое человеком время всего лишь иллюзия, безразличная Вселенной, отчего его отсутствие так сильно пугает?

Я покосилась на него.

— О таком тебе лучше рассуждать с Джеком.

— Это плохо кончится, — отозвался Уитлокк. — Так и не взглянешь? — он коснулся моей левой руки.

Я покачала головой.

— Это не просто шрамы. Каждый раз — как удар тараном в стену крепости. А она и так трещит по швам. — Джеймс понимающе промолчал. — Знаешь, это всё… я знаю, что там, в этом тёмном хаосе, знаю, где-то внутри себя… Но я не могу это впустить.

Уитлокк накрыл мою руку своей ладонью.

— Ты боишься. Но не того, в чём пытаешься себя убедить.

— Так нечестно. — Я извернулась, освобождаясь от его прикосновений, и отошла к борту. Помедлив, Джеймс направился следом, давая понять, что как бы ни старалась, сбежать мне не удастся. Он просто стоял, не говоря ни слова, даже не двигаясь. Я провела ладонями по планширу из стороны в сторону, затем, соединив указательные пальцы, дёрнула губой и перевернула левую руку тыльной стороной вниз. Шрам от кортика казался нарисованным на скорую руку, а метка Калипсо, наоборот, выглядела обесцвеченной, будто этой ране уже многие годы. — Я боюсь вернуться, Джеймс, — созналась я. — Боюсь встретиться с непоправимым. Боюсь чувства вины. Боюсь слов и взглядов. Боюсь того, что моё возвращение ничего не изменит. Или станет только хуже.

Уитлокк негромко хмыкнул. Мне послышались нотки веселья, и я резко обернулась к нему.

— Не узнаешь, пока не попробуешь. — Издевательство, жестокая насмешка или очевидная правда?

Шхуна всё же стояла на месте или двигалась из неоткуда в никуда? Спетые песни всё же повторялись по кругу, словно неспетые. Постоянно звучал только Зов в голове и окружающая тишина. О заданных вопросах никто спорить не торопился, пираты успешно избегали общества друг друга, и при моей попытке собрать их вместе уже слаженно плевались сарказмом через меня.

Когда доверять некому — доверишься и Морскому Дьяволу.

— Джонс, — я внимательно посмотрела на него, — почему тот магический компас Воробья не работал здесь? — Он пыхнул трубкой и откинулся на спинку кресла. Его глаза смотрели куда-то сквозь стену. Это раздражало. Не так уж часто ему задают жизненно важные вопросы. — Джонс?

Капитан одарил меня долгим вдумчивым взглядом.

— Компас указывает на то, что человеку более всего желанно. А мертвец, тем более мертвец в Тайнике, желает либо ничего, либо всё сразу. — И тут же, будто прочтя невысказанную мысль, добавил: — Можно желать чего-то или чтобы что-то не произошло, и совершенно необязательно в этом себе сознаваться.

Всё так или иначе сводилось к тому, что единственный вариант избежать безумства и пыток Тайника — добровольно разобраться с тем, что упорно задвигалось в самый дальний угол. Но разве кто-то мог дать гарантии, что, впусти я весь тот хаос в душу или то, что от неё осталось, я сумею сохранить твёрдый рассудок? «Не узнаешь, пока не попробуешь», — шепнул Джек Воробей. Он не доверял путанным монологам Джонса, но при этом руководствовался тем, что терять-то вроде как нечего. И только на предложения Уитлокка полностью поделиться всем с Морским Дьяволом, устранить все недомолвки и на волне единения совместно искать выход плевался колкими замечаниями. Равно тому, как стрелка магического компаса не прекращала неистового вращения, каждый обитатель этого не-совсем-места не принимал слова другого.

— Знаете, что это? — Камень совершенно внезапно оказался в руке. Да, всё это время он лежал в правом кармане, но, при этом, до того момента, как я решила открыть его Джонсу, словно бы не существовал. Вряд ли тусклая стекляшка между пальцев могла своим видом поведать об легендарном могуществе, но капитан впервые отложил трубку в сторону и подался вперёд; брови его всезнающе приподнялись.

— А ты, похоже, нет.

Кто-то другой внутри меня, видимо, более прозорливый, обеспокоенно напрягся от тона его голоса: в нём слышалось не только насмешливое поучение, но и некоторое… облегчение? или, быть может, понимание? Зачастую, похожим тоном можно услышать пресловутое: «Я же говорил».

Впервые, не дожидаясь сторонней просьбы, Джонс продолжил сам:

— Эфир Власти, — с издёвкой протянул он. — Да, люди падки на помпезные названия. Изначально это был подарок. Камень изумительной красоты и чистоты, неизведанного происхождения, долгое время он украшал шею могущественного создания, морской нимфы. И говоря «долгое время», я имею ввиду совсем не столетия. И за это время камень пропитался отголоском той силы, которая принадлежала его обладательнице, и сам стал её источником: для неё ничтожной, а для людей — непомерной. Однажды камень раскололся надвое, и его части затерялись, пока кто-то не наткнулся на этот «дар океана». По своей природе этот кристалл не способен даровать какую-либо мощь, лишь передать то, что в нём накоплено. Люди окрестили его Эфиром Власти, поскольку каждый, кто касался к нему, со временем брал верх над всем и всеми, казалось бы, совершал невозможное. Только конец у всех этих историй был один: ослеплённый жаждой найти другую половину обладатель Эфира погибал, и камень вновь вбирал в себя то, чем поделился с нашедшим. В итоге для человека эта безделушка не столько бесполезна, сколько губительна, ибо «осколок силы богов» не больше, чем искажённое зеркало. Вся мощь камня лишь в том, что он избавляет человека от того, что несвойственно богам — от слабостей. И после этого, как водится, человек перестаёт быть человеком. — Дэйви Джонс умолк, с наслаждением вдыхая табак и не сводя с меня глаз. — Хм, всегда считал, — добавил он, — что это полузабытая безыскусная байка об искушении и каре за него, но ты, вижу, наглядное доказательство истины, да?

Я уставилась на него потерянным взглядом.

— Просто… украшение?

Джонс слегка развёл руками. Мне так хотелось, чтобы он, выдержав драматическую паузу, расхохотался прямо в лицо, издеваясь над моей легковерностью. Но он молчал, прекрасно понимая, что правда в данном случае несёт больший урон.

Я склонила голову, закрывая лицо руками. Мысли и чувства, безумная, не подчиняющаяся, кипящая смесь, всё это копилось — будто в невидимом воздушном шарике, что всё рос и рос, увеличивался, потрескивая от напряжения, и теперь неминуемо и довольно скоро должен был лопнуть. И я решила сама взять иголку.

— Эта морская нимфа — Калипсо? — гулко спросила я. — А впрочем, какая разница… — Я подняла голову. Дэйви Джонс глядел на меня со спокойной заинтересованностью. — Я коснулась… взяла камень, потому что… устала. Поначалу я всего лишь хотела всё упросить, вернуть всё как было. Эгоистичное желание, чтобы всё было так же прекрасно, как запечатлённые в памяти мгновения. Я надеялась, что заключённое в камне… что бы то ни было… может разом решить все проблемы, распутать всё, ведь — признавалась я себе или нет — мне всё больше казалось, что я на это неспособна. Может, я пыталась побороть собственное смирение. Может, просто понимала, что мне не хватит сил… Или потеряла самое важное — веру. Человеку свойственно надеяться на волшебное разрешение всех проблем, и вдруг эта волшебная палочка оказалась в моих руках. Я впервые перестала сомневаться, впервые почувствовала, что совершу задуманное, чего бы это ни стоило. Поначалу мне хотелось всех спасти, затем мне стало всё равно, и в итоге — я всех погубила. Но теперь… кровь на моих руках до смерти пугает. Пугает то, что мне понравилось быть… другой. — Последовала горькая усмешка. — Видимо, всё же я, действительно, заслужила, — я очертила взглядом круг, — всё это.

Капитан чему-то глубокомысленно улыбнулся.

— Сознаться в пагубных желаниях и собственных слабостях, поверь, многого стоит.

Я качнула головой, пытаясь разглядеть на его лице оттенки истинных раздумий.

— Что держит вас здесь, Джонс? — Он прищурил глаза. — Давайте откровенность за откровенность?

— Моя история слишком долгая, — ответил Джонс, откидываясь в кресле и постукивая пальцем по трубке, а затем резко добавил: — И не для твоих ушей.

Когда настал черед остаться одной, я отправилась на верхнюю палубу, где долго пыталась игнорировать следующую за мной неспешную поступь. Уитлокк прекрасно знал, что я его слышу, что пытаюсь не замечать, но всё равно подыгрывал до тех пор, пока я не взмахнула руками в знак смирения.

— Что ж, теперь ты знаешь правду, — равнодушно проговорил он.

— Ага, — манерно кивнула я и пожала плечами, — только что теперь с этим знанием делать? Выходит, что всё напрасно. — Я широко расставила руки и запрокинув голову отчеканила: — Это была лишь иллюзия, которая обесценила всё настоящее.

— Так будет, если ты выберешь смирение.

— Как наивная мышь я попалась в ловушку.

— Думаешь, поэтому ты здесь?

Я прямо взглянула на Феникса.

— Джонс ясно сказал: смерть — единственный истинный дар камня.

— Вот именно.

Джеймс глядел на меня не моргая, лёгкая улыбка подсвечивала глаза. Он молча пытался подтолкнуть меня к верной мысли.

— Хочешь сказать, я тут оказалась не потому, что как безвольный мяч для гольфа покорно катилась в лунку?

— Почему ты здесь?

— Из-за камня!

— Почему ты коснулась его?

— Я… хотела перестать быть ведомой и действовать самостоятельно.

Уитлокк заулыбался и развёл руками. Я подозрительно прищурилась и закачала головой. Его это не смутило.

— Что держит тебя здесь?

— Ничего. Здесь нет ничего, а значит, нечего терять, нечего ценить… В этой пустоте есть свои плюсы, с ней легче.

— Почему ты боишься остаться? — с мягкостью доброго учителя спросил он.

— Потому что не хочу сходить с ума, разве не очевидно? — мгновенно и запальчиво ответила я.

— Но при этом боишься вернуться.

— Потому что!.. Я уже говорила. Ты знаешь. И эти попытки разговорить меня походят на издевательство.

— Это Тайник. Никто не говорил, что будет легко. И всё же. Зачем тебе возвращаться?

Я подняла голову. Уитлокк терпеливо не сводил с меня глаз. Его взгляд был слишком искренен и честен, чтобы упрекать в попытках насильственного разговора по душам. От этого взгляда стало бы стыдно, но я ощутила тоску, и сильнее, чем прежде, зазвучал чарующей грустью Зов Моря.

— Я не могу понять, — наконец созналась я, опуская глаза. — Я просто чувствую, что что-то не так. Это не даёт мне покоя.

Джеймс ушёл. Будто все интересные и важные мысли, на какие я была способна, уже прозвучали. А может, он просто решил отстраниться от того, чьё присутствие заметил куда раньше меня. Присутствие бесцеремонно беззаботное, потому я намеренно решила не обращать на Воробья внимания и спустилась в кладовую. Джек не торопился.

— Здорово ты от разговора струхнула, цыпа, — саркастично заметил капитан Воробей, фривольной походкой объявившись в каюте. Непонимающе вспорхнули ресницы. — Уж прости, я подслушал.

Я чересчур внимательно следила, как кэп выудил у меня из-под ног мешок, долго и упорно пристраивал его у противоположной стены, потом плюхнулся в него с чувством выполненного долга, и только после раздосадовано воскликнула:

— Тайник требует невозможного! Если я начну копаться в этом, оно сожрёт меня, Джек, но, чтобы выбраться, я должна в этом разобраться.

— Согласен, возмутительная несправедливость, — пират для красочности пристукнул каблуком. — Однако, признай, каждый имеет право на ошибку. — Воробей вытянул ноги и, потягиваясь, закряхтел. — Но не каждому выпадает шанс её исправить.

В потолке короед прогрыз дыру. Если так пойдёт дальше, настил придётся менять довольно скоро. Подумалось сначала, что по прибытии на Тортугу следует сообщить боцману, а потом дошло, что этот вечно пьянствующий порт самое неподходящее для забот о судне место. А вот каюту оборудовать всё-таки стоило, ибо прозябать на мешках с паклей, не будучи при этом в ранге пороховой обезьяны, как-то унизительно. С другой стороны, после фехтования с самим Дэйви Джонсом — пусть и ради развлечения — нет разницы, на чём отлёживаться. Но тогда никуда не деться от ироничных насмешек Барто и его завистливого ворчания. При случае, пожалуй, не будет лишним свести двоих курильщиков в споре о табаке и правильных ритуалах раскуривания трубки. Потеха на радость всей команде! Но если солнце не сядет, черед этого случая ведь может не наступить?..

— Джекки, помнишь мой остров? Отдых тогда вышел неоднозначный, согласись, — улыбнулась я. — Но отчего-то именно те дни я вспоминала чаще всего. Именно туда хочу вернуться. Можешь ворчать сколько угодно, но, если в шлюпке опять нет ничего, кроме рома, я сброшу его за борт. — Я назидательно глянула на Джека, тот насупился, и я добавила: — И тебя следом. — Кэп фыркнул. — И ещё ты научишь меня доставать кокосы с земли. Я, чёрт возьми, так их до сих пор не попробовала! Знаешь, а ведь этот остров подойдёт для пиратской базы, не находишь? — Воробей послал мне долгий взгляд. — Хорошо, для базы только «Чёрной Жемчужины». А вообще, это несправедливо: ты подарил мне этот остров, а значит, порядки там устанавливаю я.

— Но без меня ты туда не попадёшь, дорогуша, — заметил пират с дразнящей улыбкой.

— Это что, снова шантаж? — с улыбкой возмутилась я. Джек развёл руками. — Уверена, мы придём к компромиссу. — Взгляд сфокусировался на разводах в досках над головой. — Только представь: гористый клочок богом забытой земли — дикий, непокорный, прекрасный своей принадлежностью лишь создателю. Место, которое можно будет назвать домом. Ведь море всё же слишком опасно, и иногда так нужно возвратиться туда, где не страшны шторма. Где кругом близкие люди, а не грозная стихия. Клянусь богом, Джекки, я бы всё отдала, чтобы вновь повторить те несколько дней. Ну, пожалуй, без присутствия мерзавца Хавьера. — На правом плече почувствовалось навязчивое постукивание пальцем. — Мы бы зарыли там сундук, составили бы несколько карт и разослали их по миру, чтобы однажды удачливые искатели сокровищ откопали под старой пальмой потрескавшийся от времени ящик и обнаружили там бутылку рома и записку с бородатым анекдотом. — Я дёрнула плечом, но Джек не прекратил его терроризировать. — Мы прихватили с Тортуги строительных материалов? Ибо в сезон дождей я всё же предпочитаю крышу над головой. И ещё надо будет установить на вершине горы флагшток, чтобы чёрный флаг было видно издалека. Хотя… необязательно чёрный… почему бы не использовать чей-нибудь ещё как приманку?.. — Я раздражённо выдохнула, утратив последние запасы терпения, и повернула голову. — Ну чего тебе?

— Думаю, — сверкнул глазами кэп, — тебе стоит на это взглянуть.

Ленивый взгляд медленно пополз в направлении, что указывал пиратский палец.

— Джек, — дрогнувшим голосом протянула я, — ты же это видишь, правда?

— Между прочим, я тебе об этом и сказал, — выдохнул Воробей на ухо.

Как два неудачника, сорвавших джекпот в казино, мы таращились на компас. Всё это время я вертела его в руках, так что в итоге развернула, и компас оказался перпендикулярно палубе — и стрелка замерла. Подрагивая, оттого что у меня тряслись руки, она всё же невероятно твёрдо указывала вниз. Я покосилась на Джека и резко села: стоило дёрнуться, и стрелка вновь принялась бешено вращаться. Воробей тут же повалил меня обратно. Вернувшись в прежнее положение, компас вновь указал лишь одно направление.

— Хорошо, — некоторую тишину спустя протянула я, — у меня нет идей.

— Очевидно, что-то внизу, — прокомментировал Джек.

— Там пустой трюм.

— Проверим?

Шумным галопом мы понеслись на нижнюю палубу, спотыкаясь и сшибая пиллерсы, ибо взгляды были прикованы к центрифуге компаса.

— Пустой трюм, — громко провозгласила я в темноту. Закатив глаза (я не увидела, а просто знала), Воробей шустро подставил мне подножку и повалил на палубу. Приняв вертикальное положение, стрелка замерла. Джек, соединив ладони, перебирал пальцами. При малейшей попытке придать компасу верное положение, указатель тут же терялся в направлениях. Понаблюдав достаточно, мы синхронно обернулись друг к другу:

— Наружу!

В припрыжку носясь меж бортов, падая на палубу в случайных местах, чтобы проверить компас, перевешиваясь через планшир в попытке разглядеть что-то в синих водах, мы в конце концов сдались и растянулись посреди дека, рядом с грот-мачтой.

— Я не понимаю! Как там было на карте?

— «Закат на восходе. Зелёный луч. Верх внизу», — отрапортовал Воробей. Я упёрлась взглядом в солнечный диск над головой — абсолютно всё, что в данных условиях невозможно.

Джек что-то мурлыкал под нос, постукивая пальцами по палубе. Его единственной обязанностью стало отвечать лаконичным «Не-а» на каждое моё предположение. Сам же заняться полезным раздумьем над ситуацией капитан Воробей совершенно не желал.

— Помочь не хочешь? — наконец не вытерпела я после очередного растянутого «Не-а». — Я только и делаю, что думаю о том, как выбраться отсюда!

Джек поднялся, сладко потянулся, бросил на меня снисходительный взгляд и, прежде чем бессовестно скрыться, произнёс:

— Не думай. Импровизируй!

Звонко хлопнула крышка компаса, и буквально в тот же момент свистнул воздух в беззвучном восхищении, которое, если бы кэп не скрылся, было бы адресовано его спине. Я подорвалась, скользя по доскам, и тут же ткнулась носом в жёсткую кожаную перевязь.

— Тайник требует невозможного! — радостно объявила я Дэйви Джонсу.

Он опустил на меня тяжёлый взгляд.

— В твоей жалобе слишком много счастья.

Я вздохнула.

— Закат на восходе, верх внизу — это невозможное! Так? — Джонс сдвинул брови и отступил на полшага. — Чтобы выбраться, надо совершить нечто, на первый взгляд, невозможное. Оглядитесь! Море, море, кругом только море! И мы знаем точно, что земли нам не достичь, верно? — с хитрой улыбкой спросила я.

— Если ты скажешь ещё хоть одну фразу в подобной манере…

— Нужно попасть к земле! — воскликнула я.

Весь мой энтузиазм, который распространялся по сторонам, как радиоактивные лучи, перед Дьяволом словно бы на барьер натыкался, и единственный отклик, что получали мои слова, — раздражение. Как вдруг, будто разглядев некий смысл, Джонс внимательно посмотрел на меня.

— Знаешь как это сделать?

Я сжала покрепче компас и выпустила наружу подкреплённый улыбкой безумный смешок.

— Что будет за самоубийство в аду?

Покончив с объяснениями и на все контраргументы ответив лаконичным: «Надо попробовать», я под руководством Джонса, знавшего все тайники «Лисицы» и потому не считавшего её бесполезной, принялась за реализацию плана. К счастью, он был прост, а из необходимого инвентаря в списке значилась лишь пара топоров. Впервые в трюме загорелись фонари, разгоняя пыльную темноту. Джонс, позабыв про любимую трубку, прошёлся вдоль бортов, постукивая по обшивке. В некоторых местах он приостанавливался, подавал знак, и тогда я выцарапывала там кинжалом небольшую метку: всего их набралось около десятка.

— Значит так, — провозгласил Джонс, вручая мне один из двух топоров, — эта самая идиотская затея, которую…

— Знаю, капитан, — перебила я, тут же получая разгневанный взгляд, — давайте от унижений сразу к сути?

— Ты уяснила?..

— Что движемся от оконечностей судна к его центру? Да. И что если я буду долго возиться, то, скорее всего, весь план выйдет боком. И да, я трижды проверила: решётка закрыта, — закончила я, пальцем указывая на крышку люка у трапа.

Презрительно хмыкнув, Джонс направился к корме, я тут же поспешила к носу. Застучали топоры: я старалась синхронно попадать в удары капитана и вкладывала в них всю злость и горячность, что не давала покоя. Вскоре, тонко засипели два первых отверстия. Затем ещё два, и ещё… Вода с шипением врывалась в пространство шхуны, и отчего-то запахло прибитой дождём пылью. Я ковырялась с четвёртой меткой, когда с треском рвануло первое отверстие, а за ним, как по цепной реакции ещё три. «Живее!» — скомандовал Джонс, перекрикивая шум воды.

«Это ж надо, добровольно топиться вместе с кораблём! — про себя восклицала я, охаживая рейки ударами. — Так ещё и под лозунгом «Надо проверить»! И если ничего не получится, Джонс порвёт меня на британский флаг! Или мы вообще пробьём дно ада и попадём на новый круг! А что из этого страшнее? И где эти двое, когда их помощь бы так пригодилась!»

Тираду возмущения прервал мощный поток воды, что резким джебом сбил меня с ног. Едва ли не сделав сальто, я бухнулась в собравшуюся на палубе воду и отползла на четвереньках в сторону. Море быстро заполняло небольшой трюм. Прорвало остальные трещины, и теперь шум потока заглушал любые звуки. И всё же мне удалось расслышать угрожающее:

— Запомни, в случае чего так легко, как Воробей, ты не отделаешься!

Я отошла к трапу. Сквозь решётку сверху проникал тусклый свет. Пробоины в бортах шипели, плевались и с треском разевали пасти всё шире, пока всё не слилось в единый гул. Холодная вода прибывала стремительно, проглатывая пространство и вытесняя воздух. Забравшись под самый верх и ухватившись за решётку, я занялась наиболее подходящим в данной ситуации делом — запела песню из «Титаника». Шхуна не соглашалась тонуть, причём, не по воле недругов, а из прихоти тех, кто был на её борту: дерево застонало, дрогнули и затрещали колонны мачт. Со змеиным шипением погасли фонари. Вода подобралась к ногам, и я легко съехала вниз, не разжимая пальцев. Хрустнуло и засвистело над палубой. Воздух покидал последние дюймы пространства трюма. Я сделала глубокий вдох (наверное, скорее по привычке, чем из опасения в его необходимости) и скрылась под водой.

Вдруг голос стал оглушающе громким. Я тут же зажала уши, и невероятная сила потащила меня вниз. Зов Моря. Завораживающе красивый и вместе с тем полный тоски. Он звучал всё громче, словно теперь уже изнутри, вытесняя слова, мысли — даже собственное осознание. Оставляя одно единственное желание — раствориться в нём. Зов этот обволакивал, отбирал последние крупицы разума.

Прозрачные пузыри устремились кверху. Нырнувший в недра корабля луч солнца отступал перед морем и навлекаемой им темнотой. Сверкающие отблески растворялись, а перед глазами пускались в изящные пляски пряди длинных волос.

Днище шхуны вздрогнуло, и от низкого утробного эхо скрутило нутро.

Резко и раняще голос исчез. И следом исчезло всё.

* * *

Я подорвалась с диким криком и ощущением, что бешеный зверь разрывает когтями мои лёгкие. Но вместо крика наружу с хрипом вырвалась вода, солью раздирая глотку. Я зашлась кашлем, отхаркиваясь и отплёвываясь. От спазма в груди было больно пошевелиться. Глаза пекло, и из-за слез ничего нельзя было разглядеть.

Со стороны донёсся кашель — правда, не такой истеричный и отчаянный, как мой. Сплюнув очередную порцию горькой воды, я протёрла ладонью глаза и повернула голову: точно посередине верхней палубы, с выражением бесконечного удивления и непонимания на лице застыл Дэйви Джонс. Я подавилась смешком, следом прорвалась новая порция кашля. Весь вид Морского Дьявола — растерянный, как у землянина, ступившего на иную обитаемую планету, — был забавный и трогательный одновременно. Экс-капитан «Голландца» никак не мог поверить ни собственным глазам, ни ощущениям, ни окружению. Я тяжело осела на палубу, не сводя с него глаз и вслушиваясь во взволнованное биение сердца. Джонс поднял дрожащие руки к лицу, а затем перевёл на меня шокированный, всё ещё неверующий (или боящийся поверить?) взгляд.

По палубе звенела капель с такелажа. Я заулыбалась. За спиной капитана катилось к горизонту гигантское яркое солнце на фоне пастельно-голубого неба. Косые лучи подсвечивали сияющим пламенем тяжёлые тучи над головой, из которых сыпал освежающий тихий дождь. От прохладного дыхания вечернего бриза проступили мурашки. Волны заинтриговано перешёптывались за бортом. Я запрокинула голову, блаженно закрывая глаза и подставляя лицо тёплым каплям, и широко расставила руки. Хотелось крикнуть во всё горло — охрипшее и фальшивящее, но не хотелось нарушать эту идиллию.

Через какое-то время, оправившись и взяв себя в руки, капитан переродившейся «Лисицы» первым нарушил тишину:

— Ну, и где мы теперь? — Не было в голосе ни презрения, ни недоверия, ни былой раздражительности.

Я медленно раскрыла глаза, плавно поднялась и неспешно обернулась. Волна восторга вновь сбила дыхание. Я прижала ладони к губам, пытаясь сдержать слезы, пока взгляд суетливо скользил по сплошь заросшему двугорбому горному хребту, метался к белоснежной полоске берега с редкими пальмами и тут же возвращался обратно.

— Капитан Джонс, — я обернулась с широкой счастливой улыбкой, — через несколько часов мы прибудем на Тортугу!