Нереальная реальность: Тайна треугольника (джен)

Архипелаг Искателей был местом, где совершались сомнительные — даже по меркам Тортуги — сделки. Туда добирались те, кто искал встречи на свой страх и риск. Несколько крошечных островов — самый крупный из которых, остров Полумесяца, уместил бы только треть Иль-де-ля-Торту, — были разбросаны в шести милях к северо-востоку от пиратского порта, и, назначая там встречу Деруа, я знала, что никто не помешает; сказав Смоллу, намеревалась стравить их между собой. План, в сущности, имел право на существование, если бы всё не пошло наперекосяк.

Как бы шустро ни готовилась «Лисица» к внезапному отплытию, каждая секунда заставляла всё больше заламывать пальцы и всё отчаяннее твердить: «Только бы не было поздно». Я не могла усидеть на месте и готова была чуть ли не в паруса дуть. Джонс посмеивался, подробностей знать не хотел, довольствовался лишь тем, что у несносного Джека Воробья были все шансы отправиться в мир иной. И всё же за Джека я переживала несколько меньше, чем за Джеймса. Псевдо-записка Деруа, выведенная истинно моей рукой, абсолютно точно значила, как минимум, одно: на борту «Странника» предатель. От этой мысли холодела спина и сжимались кулаки.

Я знала, нам не успеть, не догнать ни «Жемчужину», ни «Странника» час ли между нами или только его четверть, главное — чтобы не было слишком поздно. Но, увы, прежде чем над морем поднялись неровности архипелага, в небо на горизонте устремились клубы дыма. Сердце громко и часто отбивало ритм рушащихся надежд.

— Вот так зрелище! — довольно оскалился Дэйви Джонс, услужливо предлагая подзорную трубу.

Пальцы только сильнее впились в трос. Отчего-то думалось, что если не смотреть, не давать возможность поверить глазам, то и происходящее не станет таким уж достоверным и неумолимо опасным. Отсрочка момента была недолгой, и вскоре происходящее можно было разглядеть невооружённым глазом, вернее, то, что не застил густой дым.

«Чёрную Жемчужину» я опознала сразу же: периодически прорываясь сквозь пелену, она яростно выплёвывала в противника раскалённые ядра. Грохот пушек не утихал. Пылали мачты — корабля небольшого, скорее брига. Но стоило только обрадованно выдохнуть, дым слегка рассеялся, являя идущего на таран «Призрачного Странника» — и противостояли ему не патрульные, а вполне себе боевые корабли. Два на два, плюс недобитый, но юркий бриг.

Джонс решил приободрить:

— Мёртвой ты мне нравилась больше. Собственно, как и Воробей. Передашь ему привет на том свете.

Убавили паруса, приближались с опаской, не желая впутывать шхуну в битву титанов. В какое-то мгновение капитан отдал приказ к развороту.

— А, чёрт тебя подери, Джонс! — вскричала я, взлетая на планшир. Поколебавшись с секунду, я постаралась красиво и как можно дальше прыгнуть. Морская вода мигом попала в нос, защипало глаза. Вынырнув и жадно хватанув воздух, я со всей прытью, на какую вообще была способна, устремилась к кружащим в смертельном вальсе кораблям.

Морской экс-дьявол не соврал, что не приблизится к врагам и на две сотни ярдов, до которых мы сумели сторговаться. Позади осталась едва ли четверть пути, а маячок покидавших тело сил звенел всё явственнее. Дыхание сбилось. Волны, как назло, не помогали плыть, а лишь подальше оттаскивали от места битвы, словно намекали, мол, не твоё дело.

Ну, уж нет! Ещё как моё! Я перевернулась на спину, изображая морского котика, и глянула в последний раз на палубу «Лисицы». Казалось, Джонс с весёлой и недоверчивой ухмылкой наблюдал за моими потугами спасти всех и вся, и зрелище, похоже, было жалким.

Дальше. Надо плыть дальше! Стоило развернуться, и от испуга я полностью ушла под воду, изрядно глотнув солёного эфира. Вдребезги разнося волны и покачивающиеся на них обломки, на меня неслась «Чёрная Жемчужина» — прекрасная в своей мощи. «Весёлый Роджер» ехидно хлопал на ветру саблями. Я растерялась, не зная, в какую именно сторону не успевать уплыть. Но фрегат совершил манёвр. Загудел гик, со свистом проносясь к левому борту. Меня подбросило на волнах. Когда я очередной раз вынырнула из-под воды, отхаркивая воду, громыхнул залп. С «Жемчужины» взмыл фонтан обломков, крови и брани. С борта со стоном плюхнулась пушка. Звонкий треск, и в полуметре ухнул канат, толщиной в две руки. Я уж было обрадовалась, что меня заметили, и вцепилась в него, чем только могла. Но, увы, это был не спасательный конец — а перебитый бизань-штаг. С палубы «Жемчужины» громыхнул дружный залп, заставивший все органы внутри подпрыгнуть. Фрегат разворачивался для новой атаки. Бок о бок с ним встал «Призрачный Странник», прикрывая «боевую подругу» огнём с носовых орудий.

Меня тащило на канате, как глупого малька, заглотившего приманку: волны давали пощёчины, обломки скребли по рукам, будто бы пытались ухватиться и вместе со мной вернуться на корабль, на своё место. Зубы скрежетали, ладони горели огнём, но я ползла наверх — как муравей над ручьём, ухватившись за стебелёк. В дыму невозможно было ориентироваться. Я видела лишь одну цель — перебитый фальшборт «Чёрной Жемчужины» — недосягаемо вверху. Вдруг ноги поймали опору, уже и не важно, что. Сапоги скользили по смольному борту, отталкивались, подгоняли. И вот, наконец, рука ухватилась за палубу сквозь шпигаты. Я подтянулась, перевалилась через фальшборт и загремела на шканцы, как мешок с костями. Пепел, щепки и размытая взбешёнными волнами кровь. Кое-как собрав конечности, я поднялась, обессилено припадая спиной к фальшборту.

Глаза так и застыли, распахнутые до рези. Вместо крика — вдох сквозь кашель. На меня смотрел ослепляющий свежей краской правый борт корабля с тремя рядами разинувших пасти портов, из них, словно языки, торчали чёрные жерла пушек. Затрепетал на ветру французский серовато-белый флаг, точно на прощание.

— Боже…

Канонада распалась на десятки залпов. Я закрыла руками голову, заскользили сапоги, отталкиваясь от борта. Первое ядро пробило обшивку, корабль вздрогнул. Спотыкаясь, уклоняясь от раздирающих кожу обломков, я кинулась к грот-мачте. Осталась всего пара шагов. На палубу обрушился сотрясающий лёгкие грохот. Точно щепку, меня отбросило в сторону, следом в спину прилетела доска. Вырвался вопль — истязающий горло и совершенно неслышный. Ползком, захлёбываясь от слез, я карабкалась по накренившейся палубе. В поднявшейся суматохе мне едва не размозжили голову сапогом. Кто-то упал рядом. Я вжалась в неохватный ствол мачты, зажмурилась, закрывая уши. И закричала. Яростный грохот орудий раздирал нутро. Осыпало фонтаном мелких обломков. Я всё кричала, пока канонаду не накрыла внезапная темнота…

Я закашлялась. Из левой брови, через глаз, стекала тонкая дорожка крови. Мир предстал размытым. По крайней мере, я была живой, хоть и основательно оглохшей. Дышать было трудно, будто я загремела на спину с приличной высоты. Ноги держали, тело шло мелкой дрожью. Взгляд рассеяно плыл по затянутой дымом палубе. Я сделала шаг, другой. И вдруг пелена гари выплюнула человека: он рухнул мне в ноги, захлёбываясь в крови, а следом выпрыгнул разъярённый боцман «Жемчужины». Я едва успела пригнуться и тем самым сохранить голову на плечах. Боцман что-то рявкнул и исчез. Взгляд медленно поплыл следом. А ведь сказал он что-то знакомое, что-то понятное и, по всей видимости, важное…

Абордаж!

Солдаты Деруа хлынули на палубу, как обезумевшие крысы. Убивая без разбору, без замешательства, с сумасшедшим огнём в глазах, будто дело было в персональной вендетте. Доза адреналина и наставленное ружье мигом привели в чувство. Я метнулась за мачту, попутно выхватывая саблю, и, звякнув клинком о ствол, полоснула солдата по груди. Глядеть по сторонам было некогда.

Перепрыгнув через обломок планшира, я блокировала удар — француз едва не пригвоздил штыком одного из пиратов. В меня впился озлобленный взгляд, штык надавил сильнее. Я стиснула зубы, ухватилась второй рукой и откинула ружье. Француз отступил, умело, как жонглёр, развернул ружье так, что сшиб меня на палубу. Но порадоваться не успел — словил пулю. Я так и не успела подняться, только отпрыгнуть на четвереньках от выстрела. Надо мной навис тяжеловес с топором в руке. И отбилась я первым, что попалось — сковородой. И больше её не выпускала.

Отпор французам дали славный. В короткий миг, когда противник отступил, и я жадно глотала воздух, взгляд впервые поймал «Призрачный Странник», при этом ошарашенно отъехала книзу челюсть. К «Жемчужине» с фланга направлялся другой, незнакомый фрегат, а французский корабль переключился на «Странника». На его борту кипела жаркая битва, и её королём, бесспорно, был Феникс. В подобной суматохе мне вряд ли удалось бы его отыскать, если бы не огонь. Над полуютом болтался объятый пламенем крюйс-марсель, рядом в попытке то ли потушить, то ли обрубить тросы суетились матросы. Защитой от абордажных сабель им был капитан: Уитлокк не пропускал ни единого врага дальше пары ярдов от трапа — двое ли их было или больше. На длинных полах капитанского кителя расползалось пламя, и при каждом молниеносном выпаде огненный язык взметался кверху. На полуют взлетели двое. Нырнув под саблю, Феникс оттолкнул первого, блокировал штык второго, в развороте через спину сорвал с себя горящий китель, не глядя и при этом совершенно точно метнул его в лицо первому. Тот в панике отступил. Свободной рукой Уитлокк буквально вырвал ружье у француза и, не дав опомниться, отправил в нокаут. Со спины попытался прыгнуть другой — и тут же напоролся на предупредительно выставленную шпагу. Тем временем моряки управились с парусом.

На всю эту сцену, что длилась менее минуты, я таращилась бесконечно удивлёнными глазами, подобно ребёнку, впервые попавшему на программу «Цирка дю солей». Что-то восхищённое просилось на язык, тело неосознанно подалось вперёд — и тут нечто мелькнуло среди обломков. Лёгкое оцепенение тут же лопнуло, как пузырь. Капитан Джек Воробей вприпрыжку нёсся к носу «Жемчужины», не обращая внимания ни на членов команды, ни на уцелевших противников. Вражеский фрегат с потускневшей синей краской на бортах приближался наперерез, чтобы, повернув, зайти с правого борта и финальным залпом добить корабль о чёрных парусах. И, учитывая, что носовых орудий на «Чёрной Жемчужине» не было, манёвр её капитана выглядел более чем странно.

— Что за?.. — Джек пулей взлетел по бушприту на нижнюю рею, с ловкостью мартышки перебрался на его край и с удивительной точностью, будто до того провёл с полтора десятка сложных математических расчётов, прыгнул — и угодил на кормовой руслень корабля, проходящего в опасной близости. И затем, как паук, принялся карабкаться к кормовому балкону.

Взгляд метнулся к «Страннику». Бой на его борту кипел выстрелами и звоном клинков, но пираты задали врагу трёпку: я при своих умениях вряд ли оказалась бы ценным помощником, и Уитлокк уж явно справится без меня. А вот Воробей, определённо, что-то задумал.

«Дело-то плёвое!» — решила самоуверенная часть меня, пока я во весь опор мчалась к противоположному борту. Мозг работал на опережение, и вот я уже, вцепившись в невесть где пойманный трос, сиганула с фальшборта. «И правда!» — обрадовалась я — но только на одно мгновение, а в следующее сильный удар о перила балкона выбил весь воздух из лёгких. Канат выскользнул. Вырвался испуганный возглас. Рука чудом ухватилась за перекладину. Сапоги никак не могли отыскать опору, а в воду во время морского сражения никак не хотелось. Наконец нога нащупала крошечный выступ, через боль удалось подтянуться, перехватить рукой повыше и затем перевалиться на палубу. Сквозь стон прорвался сиплый нервный смешок. «Некогда разлёживаться!» На трясущихся ногах, оголяя саблю, я ввалилась в каюту. Только и успела, что вскрикнуть и вжать голову: Джек среагировал моментально, и выстрелом выбило перекрестие между дверных стёкол.

— Какого чёрта? — взвизгнула я.

Воробей возмущённо потряс пистолетом.

— Именно! Что ты тут забыла?

Я выдохнула.

— За выпивку поблагодарить хотела! Тебе тот же вопрос. — И следом взгляд наткнулся на вырезанный по дереву герб на шкатулке на столе. — Испанский… — Я подняла глаза на кэпа. — Анжелика? — Он неопределённо качнул головой и продолжил прерванное занятие — потрошить сундучок с кружевным бельём. На первый взгляд, идея выглядела безумно. А ещё эгоистично и вместе с тем вполне резонно: если, конечно, я правильно поняла намерения Джека, и он в разгар боя пробрался в каюту Анжелики Тич не за тем, чтобы раздобыть пару кружевных платочков. — Кукла? Ты её ищешь? — Вместо ответа над пиратской спиной взмыл ворох бумаг. Я попыталась взять себя в руки, бегло оглядела каюту и выдвинула ящик стола — он был ближе всего.

— Уже смотрел, — бросил кэп.

— А где?..

Воробей замер, насторожился, словно бы среди окружающего грохота, урагана криков и пальбы услышал какой-то особенный шум.

— Давай, сюда, живо! — Я тут же оказалась рядом. Джек вставил в ручки дверей какую-то железяку и с моей помощью перегородил выход массивным книжным шкафом. Удовлетворённо кивнув, пират поставил мои руки на одну из полок: — Смотри не отпускай!

Капитан Воробей продолжил устраивать хаос в каюте, я подпирала собой шкаф, прислушиваясь к звукам снаружи и сознавая, что они постепенно становятся всё агрессивнее. В стену со злостью полетел серебряный поднос.

— Джек, — двери будто кто-то толкнул, я слегка присела, — почему ты думаешь, что кукла не при ней?

— Анжелика самоуверенная, но не глупая, — отозвался он откуда-то из-за комода.

Послышались крики. Хлопнули быстрые выстрелы. Шкаф вздрогнул. Джекки обернулся ко мне с немым вопросом. Я кивнула и подумала, но так и не сказала: «Давай скорее!». Нас, определённо, раскрыли. Как капитан «Жемчужины» всё яростнее крушил обстановку каюты, так и попытки пробиться из-за заблокированных дверей становились всё активнее. Дело плохо, мы оба это понимали. Неизвестно, что происходило за бортом, и служило ли наступившее затишье добрым знаком. Несколько пуль пробило переборку. Петли и доски натужно скрипели. Внезапно двери сотряс мощный удар: меня оттолкнуло, шкаф покачнулся.

— Думаешь, это всё ещё хорошая затея? — с нервной усмешкой спросила я, вновь подпирая шкаф.

Джек шевельнул плечом, вытряхивая содержимое ящика стола: все его движения становились более резкими, дёрганными, грубыми.

— Нет, но… — Я подпрыгнула от удара и со злостью пнула шкаф в ответ, сильнее впиваясь в него руками. — Знаешь, похоже, самое время… — По полу зазвенели монеты. — Видимо, всё же стоит сказать…

— Чтоб вы там ромом траванулись, мерзавцы мундирные! — злобно заорала я в двери.

— Диана, я помню тебя.

Я обернулась на секунду.

— Вот так новость! — выскочил саркастический смешок. — Протрезвел, что ли?

Из-за спины прозвучало вкрадчиво, с лёгкой улыбкой и осторожностью:

— Помню девчонку с ошалелыми глазами, у неё сабля торчала меж рёбер, а волновала её горящая грот-мачта… — Взгляд застыл на пляшущей под напором из-за дверей толстенной книге в кожаной потрёпанной обложке. Ладони, впившиеся в полку, онемели, художественная резьба набила шишку на коленке. — Ну, впрочем, ты же и так это поняла, верно? Просто не хотела признавать…

— Ч-что… что ты сказал? — прохрипела я, медленно оборачиваясь. Лицо его было серьёзно, напряжено, глаза подсвечивала улыбка. Джек приподнял брови и, слегка разведя руками, перебрал пальцами, мол, что слышала. В горле с трудом протолкнулся ком. — Как… — воздуха не хватало, — как давно?

— Ну, видишь ли, всё не так просто… — начал Воробей, переключаясь на ворох бумаг на столе.

— Когда?!

Джек встрепенулся и замер. Карие глазищи — то ли виноватые, то ли извиняющиеся — прилипли ко мне долгим елозящим взглядом.

— Ты упала на меня. — Я шумно выдохнула. — На острове, — выдавил кэп и, отклонившись, точно испугался моих глаз, затараторил: — На острове Креста. Это было точно видения, скорее не воспоминания, а миражи, бред, я всерьёз думал, что сбрендил…

Меня словно шибанули той самой сковородой, что я ещё недавно отбивалась от французов. Я отступила, шкаф тут же запрыгал под ударами. Воробей подлетел, толчком впечатывая его обратно. Глаза остекленели, взгляд застрял где-то в дальнем углу каюты.

— И говоришь ты это только сейчас? — спокойно спросила я. Видимо, слишком спокойно, потому что Джек ответил с небывалой искренностью:

— Согласен, момент не самый подходящий, но упорство наших друзей заставляет подумать, что другого может не представиться. — Его перебил ряд выстрелов. — Лучше поздно, чем никогда, верно?

Я думала, что задохнусь. От мыслей и чувств. Они, точно внезапно сошедшая лавина, крушили меня изнутри. Бесчисленное множество — разных, противоположных, обуревающих с неистовой силой, подменяющих сознание кипящим варевом эмоций.

— Мерзавец!!! — Воздух свистнул под саблей. Джек отпрыгнул, но по сапогу звякнула отсечённая с прядью подвеска.

— Что ты?! — испуганно воскликнул Воробей, пятясь к окну.

— Я! Тебя! Лично! Акулам! На обед! Нашинкую! — Вдогонку каждому слову летел слепой удар саблей наотмашь. Кэп подпрыгивал и нырял под саблю, но клинок всё равно царапнул его по плечу.

— Тебе надо успокоиться, дорогуш… А-а-а! — вскрикнул он, ловя лбом толстенный фолиант.

— Всё это время! — Сабля прогудела над пиратской треуголкой.

Загрохотал шкаф. Кэп вывернулся, скользнул под рукой и навалился на него.

— Говорю же! — пылко воскликнул он. — Всё не так просто, дорогая!

— Бесчестный обманщик!

— Разве бывают честные? — Я взревела. Пират, сожалея, шикнул. — Я не был уверен, любовь моя-а-а! — Сабля рубанула вертикальную доску, где мгновение назад ещё была его рука. Воробей метнулся к столу. — Давай, давай поговорим, а? — Что-то затрещало. — Только после, — он тряхнул пальцами в сторону двери, — всего этого, идёт? — Засверкала золотом заигрывающая обольстительная улыбка.

— После всего этого я придушу тебя, Джек Воробей!

Я гоняла его по каюте, как юркую птицу по клетке, с одним намерением — загнать в угол. Кэп наворачивал круги вокруг стола, едва успевая уклоняться от клинка и пытаясь воззвать к моему состраданию, благоразумию и ещё многим прекрасным чертам характера, которых, как оказалось, у меня бесконечное множество. А кроме того, умудрялся периодически придерживать шкаф.

Я запрыгнула на сундук. Джек примирительно выставил руки.

— Диана, нет. Потом же жалеть будешь, я тебя знаю!

— Ах ты! — Я замахнулась, но руку опустить так и не смогла: лезвие застряло меж досок над головой.

Воробей обрадованно хихикнул и, отпрыгивая от моего пинка, припал к шкафу у дверей. Я остервенело дёргала эфес, проклинала, горячилась. Джек читал успокаивающие нотации. Гневный огонь утихал, но желание взбучки не угасло. Всем весом я налегла на рукоять. Дёрнула раз, другой. Клинок скрипнул, пошёл вниз, выламывая доску. И с лёгким стуком к ногам упала деревянная кукла с красной банданой и нарисованными углём усами и бородкой.

Левая рука боязливо коснулась, отступила и бережно подобрала куклу.

— Джек… — Я подняла на него глаза, но больше не успела вымолвить ни слова. Ни слова подумать. Всё, что осталось от меня, блаженство на грани беспомощного сумасшествия. Блаженство, от которого, подрагивая, закрылись глаза, и тело охватил пламень — страстной нежности, какого-то совершенно невероятного, невозможного восторга, заставляющего сердце колотиться с гулким отзвуком. И мир растворился от прикосновения любимых губ, от поцелуя, что казался несбыточной мечтой. Я сдалась ему. И даже если бы в следующую секунду нас изрешетили ружейные выстрелы, мне нужен был каждый миг промедления. Каждый миг Джека Воробья.

Постепенно сознание прояснялось. Опьяневший взгляд скользил туда-сюда, такой же отрешённый, как и недоулыбка, боящаяся спугнуть сладкое послевкусие. Рвано вдохнув, я приложила левую руку к губам, будто стараясь удержать исчезнувший поцелуй. Пальцы скользнули по влажной коже, задержались…

Я резко выставила ладонь перед собой. Глянула под ноги. И снова на руку. Ничего! Воробей стащил чёртову куклу! И тут же, протрезвев, взгляд вперился в зияющую дыру, что осталась от шкафа, дверей и части переборки. Я прорычала что-то неразборчивое и куда больше радостное, чем гневное, потому что реальность, в которой капитан Джек Воробей околдовывает девушку и использует этот момент в личных коварных целях, — как пить дать настоящая. С трудом управляя разомлевшим телом, я вывалилась из каюты, покрутила головой, и, взлетев по трапу на полуют, столкнулась с Джеком. Вернее, с пистолетом в его руке.

— Уходи, — с какой-то полуживой интонацией проговорил кэп.

Я смело заглянула в наставленное на меня дуло и усмехнулась.

— И не подумаю!

— Прошу, уйди, — с посылом повторил Джекки. За шоколадно-карей радужкой глаз проглядывали золотистые всполохи гневного пламени.

— Ну нет, — закачала я головой, — ты не выстрелишь.

— Уверена? — прозвучало со стороны. Мой взгляд мгновенно наполнился ненавистью. Анжелика неспешно направилась к нам от противоположного борта. Густую смольную шевелюру развевал ветер, поблёскивал хрусталь серёг. Тич издевательски улыбнулась и играючи, как безделушку, показала куклу в руке. — Вот, значит, ты какая? — По мне прошёлся придирчивый оценивающий взгляд тёмных глаз, после которого захотелось отряхнуться. Анжелика подошла к Воробью вплотную и, не отводя взгляда, словно в танце поведя рукой, сняла с него треуголку. — Всё ещё влюблённая, очарованная. Всё ещё веришь ему и ошибочно полагаешь, что единственная и неповторимая, кому может поверить Джек. — Она сочувственно улыбнулась и надела шляпу на себя. — А всё, что не сходится с твоей верой, за правду не считаешь. Я угадала?

Я с болью взглянула на Джека, лишившегося главной ценности — свободы, и с довольством всковырнула тлеющие огни гнева, представляя, с какой радостью сотру с лица испанки эту всезнающую снисходительную ухмылку и какую взбучку потому устрою Воробью, за то, что он умудрился допустить этот весьма неподходящий моему настроению момент.

— Кхм, ну нет. Прости, — обратилась я к Джеку, хоть и глядела на Тич, — к нему у меня очень много вопросов, поверь, но сначала — ты! — Я рывком отобрала у кэпа пистолет и шибанула им его по голове: ненавидя себя, но понимая, что это лучший выход.

И всё же надежды поставить Анжелику Тич на место и со спокойным сердцем идти почивать на лаврах не оправдались. Меня потряхивало, о сдержанной концентрации не было и речи. Как рассеянный полуслепой кузнечик, я скакала по палубе полуюта, то ли защищаясь, то ли нападая — никто так и не понял. Анжелика, остановив всех, кто порывался вступить в бой, с профессиональным хладнокровием гоняла меня вокруг штурвала, посмеивалась, и лишь в редкий момент моего удачного выпада в её глазах проблеском мелькало удивление. Краем глаза я подметила, как Джекки зашевелился и попытался подняться. Сабля Тич высекла искру о мой клинок и зацепила по руке чуть выше локтя. Не успела я опомниться, как оказалась у самого фальшборта, отбиваясь от её ударов, как от назойливой мухи. «Зараза!» — я с силой рубанула испанскую саблю, из-за этого качнулась вперёд. Анжелика перехватила мою руку, замахнулась. Я метнулась назад, что-то попало под ноги, и через секунду меня накрыло волной.

Море почти сразу же вытолкнуло меня на поверхность. Сабля пошла ко дну, сапоги тоже тянули вниз. Испанский корабль «La Presciencia de Dios» мерно удалялся. Сквозь мой частый кашель послышалось близкое фырканье. Джек поймал меня радостным взглядом, я подплыла и тут же влепила ему звонкую пощёчину.

— За что это? — возмутился кэп. Я метнула в него жгучий взгляд, и пират понимающе скис.

Видимо, победа в сражении была за пиратами: «Людовик», корабль Деруа, уходил следом за Анжеликой. От брига остались только шипящие обломки.

Злиться на Джека Воробья в тот момент не было ни сил, ни желания, хоть и поступил он как заправская свинья. И стребовать с него все ответы и законные извинения я планировала чуть позже, когда глаза перестанут сверкать от чрезмерного и вроде как не совсем уместного счастья.

От соли свежие раны пылали огнём. К счастью, спасительный трос, то ли брошенный, то ли упавший с «Призрачного Странника», оказался в приятной близости. Я неловко грохнулась на палубу неподалёку от грот-мачты, охнула сквозь смех, глядя на недовольного Джека, что хмурился, будто кот, упавший в ванную, а затем всё же решительно поднялась.

Оставалось одно крайне важное дело: оттягивать разговор с Джеймсом было бы бессовестно непростительно, недомолвки нас всех и так завели невозвратимо далеко. Уитлокк стоял около штурвала, спиной ко мне. На полуюте тлели остатки крюйс-марселя: мачту спасли.

— Джеймс! — окликнула я, взбегая по ступенькам, и у верхней, как назло, споткнулась.

Уитлокк медленно обернулся, правая рука касалась шеи с левой стороны. Я направилась к нему. В его глазах отразилось нечто странное: смесь радостного удивления, невысказанного вопроса и сожаления.

— Диана… — Он сделал шаг, протянул руки, точно для объятий, и я подалась навстречу. Вдруг лазурные глаза расширились. Он начал падать, беззвучно, на колени, и я едва успела подхватить его у самых досок.

— Джеймс! — Я перевернула его на спину. Взгляд засуетился, заметался. — Джеймс, что?! — Его глаза застыли на небе, будто пытались разглядеть что-то неимоверно далёкое. Рука метнулась к ране на шее: всего лишь царапина. — Джеймс! На помощь! Кто-нибудь! — во все горло заорала я, чувствуя, словно осталась одна во всей Вселенной. Я коснулась его щеки, заглянула в лицо. — Слышишь меня! Джеймс! — Рука соскользнула на грудь, и ужас пронзил в самое сердце. — Нет, Джеймс! — не веря тому, чего не чувствовала, закричала я. — Помогите!!!

Подлетел Барто, грубо отпихнул.

— Не дышит… — прохрипел старик.

— Ч-что? Нет, нет, нет, нет… Джеймс, не смей! Не смей, слышишь!

Я разорвала его жилет, рубаху. Руки судорожно пытались отыскать причину — пулю, след клинка. Хоть что-нибудь. Ран не было. Его словно бы сразила невидимая сила, и я поняла, но не захотела признавать, что не смогу её побороть. Охваченный лихорадочной паникой мозг с трудом сознавал происходящее. Но откликнулась какая-то его часть, что обучилась действовать хладнокровно в любой ситуации.

Сердце сжалось, я забыла, как дышать, открестилась от окружения. Полумеханический голос из далёкого прошлого равнодушно диктовал: запрокинуть голову, отыскать место соединения рёбер, два пальца вверх, одну руку поверх другой, считать. «Раз, два, три…»

Чьи-то руки обхватили меня за плечи, попытались оттащить.

— Ну всё, тише…

В ответ сквозь всхлип, надрывно:

— Я пытаюсь его спасти!

Снова считать. Надавливать. Считать. Слезы застилали глаза. Цифры сквозь шёпот переходили в рёв раненного зверя. Тридцать. Вдох. Снова вдох. «Раз. Два. Три. Четыре…» До бесконечности. Не останавливаться, не сдаваться! Счёт сбивался. Руки немели. В замерших расширенных зрачках в обрамлении яркой голубой радужки отражался свободно трепещущийся на ветру флаг: золотисто-огненный феникс в темно-алом поле.

Кто-то вновь попытался меня унять, и сил сопротивляться уже не осталось. Я обхватила Джеймса за руку — тёплую и шершавую от мозолей, упёрлась головой в грудь.

— Пожалуйста, Джеймс! Мы не должны сдаваться! Прошу тебя, вернись! — задыхаясь слезами. — Слышишь меня?! История ещё не кончена! Джеймс… Джеймс!!! — то ли вой, то ли хрип, то ли стон из-под воды, захлёбывающийся и жалкий в своём отчаянии.

Горячая тяжёлая рука легла на плечо.

— Умер он, — сухо, отстранённо констатировал голос. Я хотела посмотреть Барто в глаза, убедиться, что не дьявол, издеваясь, произносит эти слова со знакомой хрипотцой, но взгляд зацепился за блеск металла чуть дальше на досках. Идеально гладкое изящное лезвие, длинный тонкий клинок и гарда в виде роскошного павлиньего хвоста. Я резко отшатнулась, отползла, под звук голоса старпома: — Это яд.

«— …Превосходное оружие! — обрадованно хохотнул Астор Деруа; чёрные глаза глянули с несвойственной благодарностью. — А у меня так много врагов…

— Мне всё равно, кого из них она убьёт».

Зажмурилась, закрыла уши руками, сжалась, но собственный голос зазвучал только громче со страниц прошлого — стало только больнее. Сквозь пелену донеслось: «Могло помочь разве что чудо».

Я вскинула голову, слёзы скатились по щекам. Никаких чудес могло не существовать. Никакой магии, никаких волшебных поцелуев. Но это не отменяло надежды, отчаянного упования на последний, единственный шанс — был ли он чудом или неминуемой закономерностью.

Я поднялась, дрожа, едва не падая, бросилась вниз, на миг встретилась с карими глазами и не смогла выдержать этот взгляд, то ли прошептала, то ли подумала: «Не ходи». Хлопнули двери каюты, щёлкнул замок.

— Калипсо! — Я рухнула на колени. — Калипсо, прошу! Прошу приди!

— Ни к чему так кричать, дитя. — Голос глубокий, отстранённый. Взгляд больших глаз, в которых будто растворилась темнота, снисходительно опустился ко мне.

— Д-джеймс… — Голос дрогнул, кольнуло страхом, будто само имя могло разбиться, словно хрусталь. — Он…

Богиня двинула бровью.

— Я предупреждала.

В тишине бесконечным гулом сотен голосов зазвучало: «Погубить одного, чтобы спасти другого. Это будет твой выбор». Потерянный взгляд застыл на широком лице. Мне не хотелось слышать, не хотелось признавать, не хотелось понимать. Эти слова были об этом самом дне. Об этом самом моменте.

— Умоляю, — прошептала я, воздевая руки, — прошу, верни его. Верни Джеймса.

— О, — сочувственно выдохнула она, качая головой, — я не могу.

— Нет-нет, ты можешь, я знаю, — я подавила подступающий комок рыданий, — ведь тогда ты… ты вернула Барбоссу! — с мольбой и настойчивостью воскликнула я.

— Не могу, потому что не хочу, — вкрадчиво уточнила Калипсо.

— Наша сделка! — Я показала отметку на запястье. — Я сделаю всё, что ты захочешь! Камень! Я отдам тебе его! Я-а-а… я отыщу второй! Только умоляю, умоляю, спаси его!

По щекам вновь скользили слёзы. На мои мольбы богиня нетерпеливо качала головой.

— Встань, — приказала она, и, когда я повиновалась, острый взгляд вонзился в меня невидимым кинжалом. — Зачем портить то, что мне едва удалось исправить? — Она будто бы действительно ждала от меня ответа, даже не просто ответа, а объяснения. Я неровно вдохнула, пытаясь разобрать смысл её слов. Считав тени явного непонимания, Калипсо презрительно фыркнула: — Вы, люди, отвратительно самонадеянны! Неужто ты и впрямь решила, что, — она усмехнулась, — Вселенная или Судьба возлагает на тебя какие-то надежды, потому и отправила сюда?

— Мне помогли… — пролепетала я.

— Да, конечно, потомственная и бескорыстная ведьма? Это было даже забавно.

Всё это её, и вправду, веселило: моя боль, отчаяние, беспомощность.

— Так это была ты. — Признать оказалось нетрудно, будто я уже и так это знала, просто не обращала внимания.

Калипсо заговорила с презрительным раздражением:

— Всему в мире есть своё место. Даже тебе. То, что тебя в первый раз занесло сюда какой-то неведомой силой, вовсе не значит, что ты тут вообще нужна. Ты не должна была оказаться здесь. Никогда. Миры не должны пересекаться, только соприкасаться. Но ты явилась. И умудрилась нарушить ход событий, запустила цепочку того, чего не должно было произойти — точно слон в посудной лавке! И ущерб устранять обязана я. Неблагодарная работа…

— Ущерб?

— Из-за тебя люди изменили предначертанной судьбе. Мне пришлось возвращать всё на круги своя. И я подумала, почему бы не заставить тебя же всё исправить? Считай, наш бартер удался: в обмен на затянувшийся отдых в этом запутанном мирке ты наконец устранила все помехи.

— Помехи? О чём-ты?.. — Богиня красноречиво изогнула бровь. Стало тошно. — Джеймс?! Он…

— Не должен был стать тем, кем стал, — сурово оборвала Калипсо. — Собственно, и жить тоже.

Я попятилась.

— Нет, нет, я тебе не верю! — Закипал гнев. Меня бы не остановило даже осознание, что я против неё, что комар.

Калипсо равнодушно пожала плечами.

— Маленькая неисправность в большом механизме может привести к ужасным последствиям, не так ли?

— Ты говоришь о человеке! — вскричала я, срывая голос.

Она отмахнулась.

— Он мёртв, ему мои слова не вредят.

Я не могла больше держать себя в руках. Боль выжигала изнутри. Каждая мысль ранила больнее пули. Рыдания изматывали, тянули за собой наружу сгрудившуюся внутри тьму.

— Ты позволила мне обрести так много. Чтобы потом всё отобрать, — мёртвым голосом проговорила я.

— У всего есть своя цена.

Она развернулась спиной, собралась раствориться, как и всегда.

— Стой! — окликнула я. — Ты не можешь! Мы заключили сделку!

Калипсо вмиг оказалась передо мной. Пальцы впились в запястье сильной хваткой, едва ли не ломая кость. Я застонала.

— Нет никакой сделки. Ты расторгла её. Да и условия были иными. — Её глаза вспыхнули, и, будь огонь настоящим, от меня остался бы лишь прах. — Добро пожаловать в мир, где приходится отвечать за свои поступки… и их последствия.

Я осталась одна. Наедине с омутом мыслей, что затягивал всё глубже. Наедине с ненавистью, отвращением к самой себе и бессильной злостью.

— Похоже, даже богам не чуждо чувство злой иронии, — негромко, осторожно прозвучало за спиной.

Я встрепенулась: так, словно бы впервые вдохнула по-настоящему, и опасливо, боясь всё испортить, обернулась. Джеймс улыбался — успокаивающе, ободряюще. Голубые глаза, что всегда напоминали мне о море, его безграничной способности удивлять, светились — жизнью, хоть с лица не отступала тень смущения. Я спрятала лицо в ладонях, давясь плачем. Ноги подогнулись, и я рухнула в объятья Джеймса. И тут же все страхи, вся боль и удушающее отчаяние отступили, точно остались за пределами кольца сплетённых рук. Губы шептали слова благодарности и молили о прощении. Джеймс прижимал меня всё крепче, твердил, что всё кончено.

— Диана, — серьёзно заговорил он, — ты сказала ей, что готова на всё. — Я кивнула, не поднимая головы. — Не слишком ли высокая цена?

— Я гот… — начала было я и тут же осеклась. Взгляд упёрся в переборку и опрокинутый комод. Под коленями похрустывали щепки; из-за множества мелких осколков с ладоней капала кровь — крошечные стекла глубоко вошли под кожу от резкого падения. Метки на запястье не было. Не было объятий и моря в глазах. Только злая шутка нездорового рассудка. Всё, действительно, было кончено. Осталась лишь беспомощность — крик, который никто не слышал.

На палубе никто и с места не сдвинулся, будто время замерло. Может, так и было на самом деле: как и многое в этом мире, оно было подвластно Калипсо.

Я опустилась перед Джеймсом на колени, бережно обхватывая за руку, и всё, что смогла промолвить, закрывая ему глаза, тихое и ничтожное: «Прости меня».

«— Странно ты его назвал. «Призрачный Странник». Можно было бы и не так мрачно.

Я перегнулась через планшир, поддавшись порыву, и похлопала корабль по обшивке словно скакуна. Джеймс, провернув штурвал на пару румбов, с улыбкой обернулся ко мне.

— Это же пиратский корабль. Он же должен внушать страх?

Я задумалась.

— А ещё мощь и уверенность в собственной непотопляемости. Так почему «Призрачный»?

— Бывший капитан, чтобы избежать позора, сказал всем, что корабль сгинул вместе с командой, и лишь ему чудом удалось уйти. Но те, кто видел «Странника» после, не подумали, что капитан может солгать, скорее уж покалеченное судно стало неприкаянным призраком, правда?

— Хм… — Я обвела взглядом корабль, словно рассматривая с другой стороны. — Он тебе подходит.

— Вот как? — улыбнулся Уитлокк. В его глазах заблестели отражения огней.

— Вы похожи. — Я оперлась спиной о планшир. — Оба считаетесь погибшими, но на самом деле живее всех живых. Нашли жизнь, что по душе. Вы… эм… как закадычные друзья.

Джеймс провёл рукой по штурвалу и кивнул пару раз.

— Да, пожалуй, мы достаточно пережили вместе для этого.

— А ещё вы оба голубых кровей, — добавила я. Уитлокк удивился, продолжая с довольной улыбкой и светящимися глазами глядеть на меня. — Просто он… шикарен, — выдохнула я, тщась подобрать нужное слово.

— Приятно слушать комплименты из уст дамы, — отозвался Джеймс.

— Всегда пожалуйста. Мне не жалко. Обращайтесь в любое время.

Мы дружно рассмеялись, а тёплый вечерний ветер приятно коснулся кожи и взъерошил волосы.

— Что ж, теперь корабль — мой вечный дом, — внезапно серьёзно проговорил Уитлокк.

Остатки смеха скомкано исчезли с лица.

— Он так прекрасен или ты отчаялся?

Пират пожал плечами.

— Просто так мне кажется».

Мы все совершаем ошибки. Это делает нас людьми. Ошибаясь, человек меняется — к лучшему или худшему. Если же этого не происходит, то всё напрасно, ошибка ничему его не научит. Когда случается что-то плохое, начинаешь копаться в прошлом, искать, какая же ошибка — твоя ошибка — стала роковой. Многие находят. Многие живут с этим, постоянно боясь вновь повторить её. Люди причиняют боль другим, себе, но между тем учатся так не делать, запоминают эти уроки и пытаются защитить от подобных ошибок и близких. Но что делать, если ты перешёл точку невозврата? От осознания своей «роковой ошибки» мир для меня не стал понятней, мне ничего не открылось, кроме неохватного пространства вины и боли. Зная, что все имеет причинно-следственную связь, мы не задумываемся над самыми мельчайшими, кажется, вовсе незначительными поступками. Может, это и есть главная ошибка? Ты приходишь к чему-то и только после этого с грустью оборачиваешься, понимая, чего нельзя было делать. В любом случае — поздно. Слишком поздно.

Мною овладела какая-то сила. Я пыталась сопротивляться, но бесполезно. Чьи-то руки тащили меня прочь. Я рвалась обратно, к нему.

— Нет. Нет! Пусти! Я его не оставлю!

Передо мной появилось лицо Барто — суровое, резкое, без извечной повязки, глядело на меня двумя глазами, полными праведного гнева.

— Уходи, давай же.

— Ч-что? Нет, — я отчаянно закачала головой, — нет, что вы, нет, нет, я его не оставлю.

— Уходи! — рявкнул Барто. — Иди за ним!

Я поначалу непонимающе глядела на него, кругом поднималась суматоха. Смысл его слов пришёл сразу же.

— Я не могу, Барто, не могу…

Он грубо встряхнул меня за плечи.

— Можешь!

— Вы не понимаете, это из-за меня…

— Я знаю, — холодно прервал моряк. Я не могла выдержать его взгляда, но он, сдавив пальцами подборок, не позволил отвести глаз. — Бери. — Барто сунул мне в руки шпагу. — Иди за ним, слышишь, отомсти, пусть его муки будут такими, чтобы смерть казалась желанным избавлением. Ясно? Иди!

Меня вновь потащили куда-то.

— Я… я не попрощалась…

Барто, подхватывая с палубы ружье, дёрнул подбородком:

— Смерть мало кому даёт на это шанс.

Пальцы сжимали рукоять шпаги, вгоняя осколки глубже, чтобы боль пробудила сознание. Гудели взволнованные голоса, грохотали шаги. Что-то происходило, заставляло разбитую сражением и потерями команду хладнокровно возвращаться к обязанностям. Понимания достигали лишь обрывки фраз.

— Готовь брандер! Если я и пойду ко дну, то со своим кораблём и капитаном! Давайте, ребятки!

Палуба полуюта осталась выше уровня глаз. Я рванулась обратно, потому что сама мысль оставить Джеймса одного, уйти, не понятно зачем и для чего, казалась кощунственной.

— Пусти! Пусти меня! Прошу! Пусти! Нет! Отпусти, отпусти! — уже не кричала, хрипела севшим голосом.

Но руки упрямо держали меня. Перенесли на другой корабль и не отпускали до тех пор, пока борт «Странника» не отдалился на сотню ярдов. Я сидела на коленях, сжимая побелевшими пальцами рукоять шпаги. На клинке темнели пятна крови. Мысль о мгновенном избавлении показалась простой и понятной, но вдруг среди хаоса проступил фрагмент из случайно сложившихся деталей.

— Предатель… — пробормотала я больше себе. — На их борту. На борту «Странника» предатель!

— Теперь уже не важно, — прозвучало в ответ.

Джек стоял рядом. Всё это время. Неловко пытаясь скрыть руки, исцарапанные моими ногтями. Его взгляд сместился в сторону, отвечая на невысказанный вопрос. Я медленно приблизилась к бортовому лееру. «Странник» оставался на месте, постепенно скрываясь за утёсом, и всё ещё можно было различить фигурки людей на верхней палубе. К нему приближался другой корабль, гордо реял флаг: на изумрудном поле лев, задирающий быка. Эти символы — знакомые, уже виденные мною прежде и не единожды. Герб. Фамильный. Принадлежащий роду Уильяма Смолла.

— Брандер… — Я обернулась к кэпу, он тут же потупил взгляд. — Джек, что такое брандер?

Пират бегло глянул на меня, беззвучно повёл челюстью, точно не зная, что или как сказать, и вместо ответа взглядом указал на исчезающие корабли. Выступ горной гряды почти полностью закрыл обзор, и последнее, что удалось увидеть, мчащегося во весь опор «Бонавентуру» и поднимающего остаток парусов «Призрачного Странника». Не моргая, я не сводила глаз с горизонта, про себя считая секунды, чтобы не сойти с ума. Миновало больше минуты, ничего не произошло, я бросила на Джека Воробья непонимающий взгляд… В небо взметнулся огненный столб дыма, затем по ушам ударил раскат грома — вот только молнии взяться было неоткуда.

Ноги не держали. Я сползла по фальшборту под голос Барто из собственных воспоминаний: «Не брандЕр, а брАндер… Тоже мне, францужанка… Словом, что-нибудь плавучее, способное взорваться и проредить силы противника без потерь, так сказать. Ну это когда уж совсем прижмёт». Я была неспособна кричать, и потому из лёгких выбралось нечто жуткое, искажённое, похожее на вопль пробудившегося монстра. Этот крик — всё, что мне осталось.