Нереальная реальность: Тайна треугольника (джен)

Кажется, в душе всё выгорело. Иначе бы я не смогла услышать взволнованное: «Они расходятся» и понять, что это важно. Плывущий взгляд остановился на бушприте «Чёрной Жемчужины». Впереди, уже в досягаемости залпа носовых орудий, вспенивали тёмные воды два корабля. И тот из них, где буквально только что и вместе с тем целую вечность назад я стала самым счастливым человеком, менял курс, уходил влево. Джошами Гиббс — всклокоченный, со следами копоти на лице — нервно поглядывал то на капитана, то на корабли. Джек медлил с решением, и винить его за это было нельзя.

— Кэп?

— Идём за «Людовиком». — Так и не обернувшись, капитан покинул мостик.

Я тяжело опустилась на палубу, спиной припадая к прогретым доскам гакаборта. Ладони пульсировали, тягучая боль стала привычной. Я принялась вытаскивать осколки, закусив губу, чтобы не произнести ни звука.

Скользнула тень. Джек уселся рядом, молча протянул бутылку рома. Я перевела на неё взгляд. Утопить вину в алкоголе, облегчить себе жизнь забытьём? Какая удобная «подушка безопасности». Если тебе надоело быть наедине с собой или ты себе противен, всегда можно заменить вездесущее внутреннее «Я» им — крепким и верным другом, которому плевать, кто ты.

Кэп поднял ром, качнул рукой.

— Он был хорошим парнем, — и после сделал большой глоток. Я выковыряла последний осколок и сжала кулаки, чтобы сильнее проступила кровь. — Выпей. — Бутылка коснулась плеча. Я втянула воздух через нос, взяла ром и облила ладони — будто в костёр сунула. Пират наблюдал за мной, чувствовался его внимательный взгляд. Я принялась дуть на руки, а Джек спросил: — Ты сказала, в той команде предатель. Кто именно? — Я с непониманием посмотрела на него: ведь сам говорил, что уже неважно. В ответ кэп бросил беглый взгляд на палубу. — Некоторые из них теперь с нами.

Я впервые подняла голову и оглядела «Жемчужину». В памяти чётко проступило вытянутое от неверия, разгневанное лицо капитана Воробья, когда он встретил свой корабль впервые после Треугольника: потрёпанный «Бонавентурой» Смолла, но не утративший своей красоты. Это было месяц назад, и те дыры успели залатать, но лишь для того, чтобы «Жемчужина» приняла очередной бой. После сражения, израненная, обагрённая кровью, теперь «Чёрная Жемчужина» выглядела не многим лучше, чем после встречи с Кракеном.

— Бойль, — сквозь зубы выдавила я. Взгляд суетливо метался меж мрачных лиц. — Это Бойль.

Тень капитана кивнула, что значило: одним опасением меньше. Погиб ли он, остался на «Страннике» до конца или сбежал — мне было всё равно, единственное, что хотелось узнать, не важно от кого: почему он так поступил.

— Теперь смерть видится иначе, правда? — внезапно, с философской грустью проговорил Джек Воробей. Внутри всё напряглось, точно в ожидании удара. — Вернувшись, видишь вещи такими, какие они есть. И мир тоже.

Он говорил о Тайнике. Только в таких разговорах его голос звучал уязвлённо, с оттенком горечи и сожаления, которое нечем искупить. Место, заставившее его, и вправду, стать «ненормальным», было намного ужаснее, чем он рассказывал, чем я видела. И как правило, Джек Воробей избегал упоминаний о собственных слабостях, о том, что задевало «неуязвимого пирата».

— Как ты понял? — после долгого молчания спросила я.

Кэп дёрнул плечом и вытянул правую ногу.

— Каждый видит жизнь после жизни по-своему. И только те, кому удалось заглянуть по ту сторону и вернуться, — видят всё так, как оно есть. — Я повернула к нему голову, наши взгляды встретились. — Это в глазах. — Капитан Джек Воробей исключительно редко бывал настолько серьёзным. Многие считали его бесцеремонным. И эти многие никогда не знали его настоящего. И не заслуживали этого, видимо.

Именно потому, что Джек понимал — хоть я и не задумывалась, почему, — что у меня в душе, он не пытался сочувствовать, жалеть, утешать. Со стороны это казалось равнодушным вынужденным присутствием, но, на деле, лично встретившись со смертью, понимаешь, что многое, принятое людьми, излишне. Именно поэтому я медленно отступала от края бездны, признавая, что нужды живых важнее памяти, что «здесь и сейчас» важнее того, что уже невозможно исправить, что даже для самых банальных и наивных вещей может стать слишком поздно.

С виноватыми глазами, я запустила руку в карман и протянула Джеку его вещи — компас и перстень, что всё это время хранила, как незаслуженное сокровище.

— Надо было отдать раньше, — неловко повела я плечом.

Кэп прищурился, дёрнул усом, компас тут же прикрепил к ремню, а перстень задержал меж пальцев, приглядываясь.

— Лучше поздно, чем никогда, да? — слегка улыбнулся Джекки. — Признаюсь, уже думал, какому скупщику они достались. — То ли пошутил, то ли поделился откровением.

— Что он значил? — Воробей непонимающе приподнял брови. — Для чего ты послал перстень?

Пират активно закачал головой.

— Смоллу нужно было доказательство, я ему отказал в подобной роскоши, — раздражённо пояснил он, — и этот его мерзкий лейтенант насильно отобрал, едва палец не отрубил. — Джек повёл челюстью, не замечая моих ошарашенных глаз, и с довольством надел перстень на прежнее место. Уязвлённое самолюбие всегда забавно отпечатывалось на его загорелом лице и подсвечивало глаза искрами, которые сперва казались задорными.

Я осторожно приподняла побагровевший от крови край банданы, убирая прилипшую прядь волос, отчего Джек тут же зашипел.

— Прости. — Я хотела было промыть рану ромом, но кэп мгновенно отобрал у меня бутылку. — Больно?

Воробей подвигал бровью, поморщился и ответил:

— Терпимо. Хоть и оскорбительно.

Задумчиво глядя сквозь него, я мягко констатировала:

— Ты бы не выстрелил.

Карие глаза неспешно оторвались от созерцания горизонта, прошлись цепким взглядом по палубе и только потом обратились ко мне. Их покрыла тень лёгкой улыбки, что скрывала попытку заговорить о чём-то серьёзном и важном, а значит, попасть в неуютные рамки откровенности. Джекки молчал.

Грустная усмешка вызвала старательно избегаемые воспоминания. Я видела за притворной улыбкой сожаление и не хотела наступать на больную мозоль. Но жажда правды, треклятая необходимость узнать ответ именно сейчас были иного мнения.

— А в прошлый раз?

Взгляды встретились. Каждый из нас помнил тот давний день по-разному, по-разному мы и относились к нему. И могла ли здесь быть объективная истина? Джек Воробей выдохнул — с каким-то обречённым облегчением.

— Ведьма, помнишь? — Джек искоса глянул на меня.

— Что снимала проклятье?

Кэп кивнул.

— Она… — по мне скользнул беглый сомневающийся взгляд. — Она сказала, что увидела крылья смерти за твоей спиной. — Я вскинула голову, Джек поспешно добавил: — Я передал дословно.

Брови пирата смятенно дрогнули, потому что я улыбнулась — понимающе, спокойно, мягко. «Это был лучший выход — исключить причину, чтобы не принимать следствия, чью бы гибель они ни сулили», — слова слышались кристально ясно, хоть Джек не проронил ни звука: то ли не желал объясняться, то ли знал, что я и так всё пойму.

— Как видишь, она оказалась права, — с жуткой усмешкой подытожила я. Пальцы скользнули по нитке и бережно взяли подаренный Уитлокком амулет.

Джек долго приглядывался ко мне, пока не послышался окрик мистера Гиббса:

— Четверть мили, кэп!

Я вздрогнула и крепче сжала ладонь. Остекленелый взгляд упорно таращился в никуда. Звякнул клинок, я шарахнулась в сторону: но это лишь началась подготовка к бою, который был больше долгом, чем желанием.

— Выпей. — Воробей вновь протянул мне бутылку, я закачала головой. — Ты в шоке, так что для трезвой головы — выпей.

— Это не шок, — вкрадчиво ответила я. — После Тайника всё вокруг… словно мозаика, рассыпается и случайно удаётся выцепить фрагменты. Восстановить рисунок. Но я помню. Я всё помню, Джек. Помню, как пуля впивается в кожу, как всё тело пронзает, точно раскалёнными кинжалами. Как булькает кровь, будто не внутри меня, а повсюду. Как ломаются кости, одна за одной, как выжигает глаза соль, выжигает схлопнувшиеся лёгкие. И тело, будто сунули в адский пламень, камнем идёт на дно, и конец близок, но каждый миг множится, и боль не утихает, а вспыхивает снова и снова, и деться от неё некуда… Но та боль ничего не стоит в сравнении с тем, что я чувствую сейчас. Это всё… — в горле мешался тугой комок, — всё из-за меня. — В глазах заблестели слёзы. Кэп попытался меня прервать. — Нет, Джек, — я подняла на него взгляд, — это не просто слова. Это правда. — Пират посерьёзнел, брови сдвинулись к переносице, в глазах тенями пролегло настороженное внимание. — Я встретилась с ним. С Деруа. На том острове, пока вы пытались сбежать, я не была в гавани, как рассказывала потом, я встретилась с Деруа. Поначалу я хотела выкупить свою жизнь…

— Как это? — перебил кэп.

— Деруа шантажировал Джеймса. Я думала, ты знал…

— Нет, — пират отвёл подбородок в сторону, — я только знал, что это личное.

Я пожала губы, прикрыв глаза.

— Потом я заключила сделку — камень в обмен на ваши жизни. Жизни всех. Твою. Джеймса. Элизабет, Уилла, жителей Тортуги… Всех. — Джек Воробей слегка прищурился. — Но я не собиралась никого спасать, мне нужно было только потянуть время. Я строила из себя наивную дурочку, и Деруа согласился. Я не собиралась отдавать ему камень, но назначила встречу. Через месяц у архипелага Искателей. Потом, когда объявился Смолл, я попыталась отложить передачу камня и сообщила ему то же время, то же место, чтобы они с Деруа встретились и поубивали друг друга, не знаю. Поэтому Смолл, — голос дрогнул, — нашёл нас здесь. Я думала, что смогу заманить сюда и Анжелику… — Со стороны пирата прозвучал едва слышный смешок. — Деруа предложил обменяться оружием в подтверждение сделки, и я отдала ему свою шпагу. — Взгляд съехал вниз, к эфесу. — Вот эту. Он сказал, что у него много врагов, а я ответила, что мне всё равно, кого из них она убьёт. Я угрожала ему, сказав, что на лезвии яд. Но его не было. Тогда не было. И… теперь это не случайность. Это послание. Мне. Деруа говорил, что я пожалею, если обману его. И Джеймс, он ведь предупреждал. — Я стиснула зубы и заставила себя поднять взгляд. — Так что, Джек, это не шок. Это злость. На саму себя, за всё, что совершила, за всё, что посчитала незначительным. Я должна найти его, должна отомстить, и до тех пор не могу что-либо чувствовать. Иначе мне не хватит сил.

Капитан повёл подбородком из стороны в сторону. Внимательный взгляд был устремлён на приближающийся корабль: даже потрёпанная сражением «Чёрная Жемчужина» всё ещё оставалась одним из самых быстроходных парусников. Деруа бежал, быть может, надеялся дотянуть до острова, что поднимался над морем в полумиле по ветру.

Джекки чему-то кивнул.

— Равнодушие, порой, полезная вещь, не спорю. — Он поднялся и с ободряющей улыбкой в глазах качнул рукой. — Но, поскольку, дорогуша, я тебя знаю, поверь: твои чувства и душевные терзания как раз-таки и делают тебя сильной, гораздо сильнее, чем ты думаешь. Только держи их в узде, смекаешь?

Джек уходил прочь, к команде с финальными наставлениями, а я молча глядела ему вслед. Кулон меж пальцев был удивительно холодный в противовес нагретой рукояти шпаги. В голове опустело. Я поглаживала крохотный каменный рог, вглядываясь в собственное отражение на гладкой поверхности клинка, отражение дрожащее, расплывчатое, словно растворяющееся в блестящей стали. Накинуть узду на демонов вместо того, чтобы сдаться им на растерзание?..

На доски со звонким щелчком упала тёмная густая капля. Следом ещё одна, и ещё. Взгляд медленно поднялся к зазубренному лезвию сабли, отливающему бордовым.

— C’est ca, — оскалился Астор Деруа, — думаешь, готова? — Мгновенно шпага со свистом рассекла воздух под резкий крик.

На меня глядел застрявший у трапа перепуганный матрос. На палубе остался кровавый отпечаток ладони — и только. Нервно сглотнув, пират сбежал вниз по лестнице и что-то активно зашептал Гиббсу, посматривая через плечо.

Шпага, зацепившись за ремень, опустилась в ножны. Я поднялась, пошла, тяжело переставляя ноги, будто к ним привязали гири. У самых дверей кормовой каюты настиг крик: «Открыть огонь!». Я тут же рухнула на колени, закрывая голову руками. Прогрохотала тишина чьими-то торопливыми шагами: ни залпа, ни пороховой гари. «Накинуть узду, накинуть узду на демонов, накинуть узду», — безостановочно шептали губы.

— Ты вовремя, — сверкнул глазами Воробей, едва я вошла в каюту, и тут же взгляд его потемнел: — Ты в порядке?

— Да, — кивнула я, рукавом убрав выступившую на губе кровь. — Нужны повязки и, — взгляд скользнул к шпаге, — огонь.

— И это, — кровожадно улыбнулся Джек, и на стол приземлились два пистолета в кобуре. Я одобрительно закивала. — Есть вопрос, — вставил кэп, пока я перевязывала ладони, — француз забрал камень, знаешь? — Я молча повела челюстью. — И… нам стоит опасаться?

Я затянула вторую повязку, взвесила пистолеты в руке и только потом ответила:

— Камень запечатан. — Пират беззвучно понимающе ахнул, хотя взгляд его так и требовал пояснений. Не вытерпев того, как я с раздражённым сопением пытаюсь усадить кобуру на бёдра и не тороплюсь с ответом, капитан выдохнул и принялся затягивать ремень самостоятельно. — Камень… Я коснулась его тогда. — Джек и ухом не повёл. — Со смертью владельца, сила Эфира возвращается обратно в камень, но теперь вышло так, что извечный цикл не завершён. Сила не вернулась в камень, но и я её больше не ощущаю. Камень бесполезен.

— Отлично! — просиял капитан Воробей, вскидывая голову, отчего косички на бороде щекотнули ему шею. — Значит, мы почти на равных!

«Людовик» сбрасывал балласт. По мощи военному кораблю «Жемчужина» противостоять не могла, но теперь в сражении один на один за счёт манёвренности и скорости уж точно не позволила бы себя расстрелять как мишень в тире. Деруа отлично понимал ту отчаянную одержимость, с которой велась погоня, с которой многие готовы были едва ли не вплавь прорываться вперёд.

К подошве сапог прилипала кровь. Я возвращалась с бака, крепко сжимая в руке фитильный пальник, что с трудом выпросила у канонира: мне необходимо было лично сделать это, увидеть, как от моей руки загорается, шипит фитиль, как орудие выплёвывает раскалённое ядро.

— Учти, у нас всего один бортовой залп. — Капитан Джек Воробей встретил меня у трапа полуюта. На мне задержался долгий тёплый взгляд карих глаз, в которых утопало яркое солнце. — Удача бы нам не помешала, — со странным намёком заметил пират.

Я отстранённо кивнула.

— Капитан! Парус на горизонте! Прямо по курсу!

Все, кто услышал громкий крик матроса, ринулись к фальшборту, вглядываясь в появляющийся из-за дальней оконечности острова тёмный силуэт крупного парусника.

— Гиббс, где труба? — Воробей суетливо хлопал себя по одежде. По палубе расползлась взволнованная тишина. Джек разочарованно цыкнул и соорудил из рук что-то вроде бинокля. И через несколько секунд все, кто был не дальше десяти футов, подпрыгнули от внезапного: — Морского ежа тебе в транец! — А затем более радостного: — Скормите мне ядовитую медузу на сухомятку, если я один это вижу!

Я двинулась к носу, перебирая руками по планширу и не сводя глаз с налитых густым кровавым оттенком гигантских парусов. Кругом, точно дождь, переходящий в ливень, поднимался воодушевлённый шёпот: «Неужели? Гляди, как красиво идёт! Это что, правда, он? Ну держитесь, сейчас вам «Месть королевы Анны» покажет, кто на море хозяин! Слыхал, слыхал, её капитан их дотла спалить может! То-то потеха будет!». Что-то нервно царапало, не давало хотя бы мысленно присоединиться к всеобщему ликованию. Взгляд искал подвох в мельчайшей детали, в неверно скользнувшей по волнам тени под степенно поднимающийся — как и боевой дух — обрадованный гомон.

«Месть королевы Анны» шла прямо навстречу «Людовику», и французский корабль на это никак не реагировал.

— Сигналь им живее! — послышалось где-то на шканцах. — Зажмём этих лягушатников!

На палубе «Мести» проявилось движение — быстрое, отлаженное, настораживающее. Я наклонилась через борт, отчаянно всматриваясь в фигурки людей на полубаке, и наконец разглядела то, от чего спину обдало жаром, а лёгкие сковал холод.

— Уходи! — закричала я, бросаясь прочь в сторону кормы. Слова потонули среди всеобщего галдежа. — Джек, разворот! — Беглый взгляд через плечо. — Уходи!!! — И уже почти у грот-мачты завопила: — Ложись, мортира!!!

Над ухом назойливо пищало. Не разлепляя глаз, я наугад махнула рукой, что-то хрустнуло и писк затих. Мышцы разомлели. Я поочерёдно перебрала пальцами и перевернулась с бока на живот. Что-то жужжало едва слышно. Дрогнули веки, пропуская сквозь ресницы крупицы света, затем плавно раскрылись глаза. Взгляд упёрся в цифры 05:28, подсвеченные бледно-синим неоном и пересечённые тонкой трещиной на пластиковом стекле.

Я подскочила, пальцы впились в мягкий ворс флисового пледа. За окном серело предрассветное небо.

— Не-е-ет, — протянула я, лихорадочным взглядом обводя комнату. — Не может быть. — Глаза наткнулись на едва различимое отражение в экране монитора. В носу и во рту чувствовался запах свежей крови. Я провела ладонью по лицу: на пальцах остался бледный след помады. Залаяла собака. Я подлетела к окну и тут же шарахнулась назад. — Так не может быть! — В панике я заметалась по комнате, спотыкаясь, падая, как угодивший в клетку дикий зверь. — Не может быть! — Оглушающе хлопали двери в попытке найти нужный выход. — Не может быть… — Я сползла на пол у стены, закрывая лицо руками. Тело будто цепями стянули, и дышать было почти невозможно.

От звонкого скрипа свело зубы. Я поморщилась и нехотя приоткрыла глаза. Прямо под носом валялся сапог. Я резко подорвалась, и окружение, которое мозг даже не успел определить, обратилось в бешено вращающуюся центрифугу. Повело куда-то в сторону, под щекой внезапно оказалось что-то сырое, сколькое. Пахнуло плесенью.

— …не видать тебе, как бабских грудей, понял! — болезненно пробилось сквозь пробки в ушах.

— Да всё, угомонись уже, Бобёр!

Хотелось смеяться, а тянуло на рвоту. Живот скрутило спазмом, что не разогнуться. От жадных вдохов становилось только хуже, но я продолжала корчить из себя выброшенную на берег рыбу. Наконец размытые тени обрели чёткий контур: полутёмный трюм с двумя слепыми фонарями, отсыревшие, покрытые плесенью доски, решётки камер — до двух можно было дотянуться. Странно было радоваться, обнаружив себя не в уютной квартире, а в пропахшем зловонием карцере. В клетке по соседству гневно толпились пираты. Джек Воробей отсалютовал мне из камеры напротив.

Всё происходило согласно закономерности: всему своё место. Собственное предназначение — вернее, его извращённую форму, — как сказала Калипсо, я исполнила. И теперь мир, которому я не имела права принадлежать, активно избавлялся от моего присутствия. Устранял помехи. Теперь уже не нужно было постороннее вмешательство, пугающие предсказания и ставки на опрометчивость. Всё рушилось, как карточный домик, и каждая следующая карта, что становилась сверху с большим трудом, лишь ускоряла неминуемый крах.

— У тебя на лице смирение, — подал голос Джек, когда в трюме собралась устойчивая угрюмая тишина.

— Верно.

Я сидела у стены, боком к нему, запрокинув голову. К нашему разговору решили прислушаться: стихло шумное взбудораженное сопение.

— Значит, сдалась?

— Выходит, что так. Это справедливо. Закономерный исход. — Пират громко и несогласно фыркнул. — Но это не про тебя. Ты поможешь попытаться.

— Именно! — запальчиво отозвался Джек.

С минуту слышалась попеременная возня и лёгкое позвякивание металла. И, казалось бы, всё моё существо смирилось с грядущей участью, — а конец у подобных историй был один, — но среди угасшего внутреннего мирка всё ещё теплилось любопытство. Я медленно повернула голову.

— Что ты делаешь?

Джек Воробей лежал на спине, макушкой головы почти касаясь дверной решётки и, периодически щурясь, вглядывался во что-то вверху.

— Смотрю на ситуацию под другим углом.

— Думаешь вскрыть замок? — равнодушно спросила я. — А дальше ты что будешь делать?

Кэп приподнялся на локте и послал мне разгорячённый всеобщим непониманием взгляд.

— Уж явно не прозябать в смирении, мисси! Верно, жизнь — сложная штука. Эта зараза не идёт тебе навстречу, если сам не делаешь шаг. Может, — он сел и стукнул сапогом решётку, — я вскрою замок и удачно сделаю ноги, попутно прирезав парочку лягушатников, а затем разнесу эту посудину в щепки, не пожалев ядер и пороху. А может, эта треклятая железяка скрипнет, сунутся солдаты и через минуту я буду примерять пеньковый галстук, в который раз наблюдая, как мою «Жемчужину» оскверняет какая-то недоваренная каракатица. Но знаешь, чего точно не произойдёт, а? — оскалился кэп. — Я не стану сидеть сложа руки! Пусть этот француз засунет себе крюйс-бом-брам-стеньгу в глотку по самые кишки, но так просто я им не дамся. — Он слегка отклонился назад. — Смерть — неотъемлемая часть жизни, от неё никуда не деться. Но если погибать — то сражаясь, смекаешь?

Его слушали все, не удивлюсь, даже если и караульные за дверью. Это был истинный капитан Джек Воробей, куда ярче того образа, что рисовали ему моряцкие байки. Вскипавшая в нём смесь жажды жизни, свободы, ненависти к любого рода оковам (на руках ли, в уме), будто бы врождённой неспособности принимать поражения, эта смесь горячила его кровь, сверкала искрами на радужке глаз и неминуемо заражала каждого, кто в них глядел. Он говорил вполголоса, но при этом звучал громко и уверенно, словно не пытался втолковать эти истины одному отчаявшемуся существу, а вдохновлял на бой войско тех, кто обыкновенно привык отступать. Огонь в его душе был настолько ярким, настолько сильным, что и внутри меня затрещали гаснущие угли, вспыхнул крохотный огонёк. Я глядела Джеку в глаза и часто кивала, хватаясь за тщедушный язычок пламени, как за последний луч надежды.

— Ну… и каков план? — неожиданно подал голос Гиббс.

Его капитан очертил взглядом невнятный узор и, чесанув скулу, проговорил:

— Надо увидеться с Гектором.

— Так он же это… того… — поспорил кто-то.

— А корабль его тогда здесь что делает, умник? — отчасти раздражённо бросил Воробей.

— Барбосса мёртв, Джек, — отозвалась я. Кэп послал мне укоризненный взгляд, и я с нажимом добавила: — Поверь мне.

— И что, почему «Месть королевы Анны» не нашей стороне? — засомневался Гиббс. — Всё дело в той его сабле?..

Джек в раздумьях повёл челюстью из стороны в сторону, растворяясь взглядом в полумраке над палубой, затем, прищурившись, покачал головой.

— Отчасти. Я был на «Мести королевы Анны», и то, что мы увидели сегодня, лишь жалкая тень её мощи. Очевидно, француз не может управиться с Мечом Тритона и кораблём Чёрной Бороды. И это нам на руку. Ещё мы знаем, что их больше и что, по неясным причинам, «Месть» не готова оказать нам поддержку… — Задумчиво плавающий взгляд Джек Воробья сфокусировался на мне. — Дорогуша, раз уж у вас с ним был разговор, может, он обмолвился полезными подробностями? Меч у него?

— Не знаю, надо выяснить.

— Созрел план? — загорелся пират.

Я пожала плечами.

— Придётся импровизировать. — Кэп засветился одобрительной улыбкой с хитрым блеском в глазах. Я провела пальцами по кулону Джеймса, вздохнула, пряча его под рубашку, и крикнула: — Эй, конвой! Есть кто? Надо поговорить с капитаном! — Через несколько секунд в полумраке проявилась худощавая фигура солдата, не понимающего моей просьбы. — Лё капитан, ясно? — Воробей подавился едва слышным смешком. Я указала на себя, на глаза и отчеканила: — Де-ру-а. — Караульный исчез.

Через несколько минут на запястьях защёлкнулись кандалы. «Узда, помнишь?» — кивнул Джекки, прежде чем меня вывели из карцера. Не дав сделать глубокий вдох свежего воздуха, конвоир подтолкнул в спину, да так, что я едва не впечаталась в переборку капитанской каюты. И всё же пойманные краем глаза побитые ядрами чёрные паруса послужили добрым знаком. В каюте стоял плотный, терпкий аромат миндаля и вина. Астор Деруа восседал в кресле, что своими габаритами превращало немаленького француза в хрупкого лепрекона. На столе перед ним отмеряли время белоснежными крупицами песочные часы. Едва слышно заскрипел металл, я тут же спохватилась, разжимая кулаки и стискивая зубы. «Держать в узде». Совершенно не хотелось. Он был прямо передо мной. Один, ибо солдатик не в счёт. Запрокинул голову, точно нарочно демонстрируя шрам на шее, тот самый, что во время бунта оставил ему Джеймс Уитлокк. Каждая клетка во мне желала обновить этот штрих, подкрасить ярко-алым, озвучить хрипом, подчеркнуть вылупленными от ужаса глазами. Но я отвечала не только за себя, и жизни тех людей, что остались ждать за решёткой, холодили кипящую кровь.

Я шагнула вперёд, приподнимая руки.

— Считаете, это необходимо? — Голос прозвучал отстранённо, спокойно, а потому ноты ярости и ненависти не вызвали в Деруа настороженности. Он кивнул караульному, и тот, особо не церемонясь, снял кандалы и удалился. Потирая запястья, я обвела каюту обманчиво любопытным взглядом и бухнулась в свободное кресло. — Наконец-то… — выдохнула я, разминая плечи, а затем подняла голову: — Вы отплатили мне дурной монетой, мсье.

Его взгляд даже не пытался быть менее сверлящим: досконально изучал малейшую тень эмоций на моём лице и ждал желанной реакции.

— Ah voilà! Это упрёк, хотя я вас предупреждал. C'est petit drôle!

Я слегка склонила голову на бок.

— У нас был уговор. И вы его нарушили. — Деруа собрался что-то сказать, но я не позволила, продолжая с холодным напором: — Я обещала вам камень — в день новой луны у архипелага. И вы его получили. То, что мне помешали присутствовать при обмене, не умаляет сути того, что он состоялся. А вы…

— Убил этого англичанина, и вы со своей бандой оборванцев намерились воздать мне за это, ведь так?

Я прямо глядела на него и, чтобы не дать эмоциям захватить контроль, представляла, как его лицо, точно у куклы, плавится под моим взглядом, как под лазером, стекает, превращается в отвратную кашу…

— Сопутствующий ущерб, так понимаю, — бесстрастно проговорила я. — Не скрою, неприятный момент, — я усмехнулась, — порой он мне нравился…

— А мне нет, — оборвал Деруа.

Я отразила его презрение терпеливой улыбкой.

— Так или иначе, говорить тут не о чем, сделанного не воротишь, а у нас имеются более животрепещущие темы, чем обсуждение временных привязанностей и разногласий, не находите?

Мне было противно находиться в собственном теле — вальяжно расположившемся напротив врага, слушать собственный голос — равнодушный до омерзения. Я ненавидела себя за каждое произнесённое слово, за каждый звук и в тот момент приняла бы возможность лишиться языка за дар. Будто это было очередное предательство с моей стороны.

Астор Деруа перевернул часы и опёрся локтями на стол.

— Наш уговор касался обеих частей Эфира, так что не смейте меня в этом упрекать, мадемуазель. Снова хотите торговать? — приподнял он брови. — Но теперь вам нечего мне предложить.

Я широко заулыбалась, разводя руки в сторону.

— Вам всё ещё нужна другая часть камня, а мне — свобода.

— А как же пираты? — оживился Деруа, при этом лицо его покрыла участливая заинтересованность, очевидно, это значило, что мерзавец пребывает в отличном расположении духа.

— О, — я повела глазами, — я сменила приоритеты! Видите ли, глупо променять бесценные истины, что дарует камень, на бравурные пляски, абордажи и разгульную жизнь, хоть в этом и была своя прелесть. Это всё мелочное. Вместе, используя «помощь» наших друзей, мы отыщем вторую часть. Часть камня, что некогда принадлежал морской богине! Это — вечное!

Деруа скривил губы.

— Мне это не интересно.

Я растерянно моргнула.

— Но вы же сами хотели…

— Зачем? — ровно спросил француз.

— Сила, что дарует Эфир, для неё не существует преград, и с её помощью человеку подвластно великое.

— Великая сила? — задумчиво переспросил Деруа. — Скорее, великая опасность. Мне ни к чему это могущество — сказки оно или нет. Тогда мне было любопытно проверить ваши слова, ваше упорство, и результат вышел ожидаемым. Всё, что мне нужно от камня, — сам камень. И я его получил.

— На черта?..

— Веками! — вскричал Деруа, заставив меня нервно схватиться за подлокотники. — Эта проклятая вещица обрекла на нищенское униженное существование поколения моих предков! Лишь за то, что им не удалось добыть обещанный королю артефакт. И те, кого король считал ближайшим окружением, кому даровал титул и земли, стали никем! Презираемой чернью, не отличимой от грязных простолюдин! Вот она, власть! Вот причуда тех, кто имеет всё! Но я поклялся, что найду камень, что король вынужден будет произнести при всех моё имя и имя моих предков и не с презрением, а с благодарностью! Я принесу ему этот проклятый камень, истинный яд, восстановлю честь семьи и буду наблюдать, как они все сгорают из-за своего желанного сокровища! И пиратское отродье, из-за которого камень был украден, будет разорено… Уже разорено! Сгорят не только их корабли, но и их города. В погоне за наживой вы так забавно перегрызаете друг другу глотки под песни о братстве!..

Сложившийся в голове образ жадного до власти, легендарной силы и мощи алчного и бескомпромиссного служителя своего короля трескался, точно древний саркофаг, являя нечто иное и, в данный момент, куда более страшное. Подступала паническая растерянность. Меч Барбоссы так и не попался на глаза.

— А что же Анжелика? — поинтересовалась я не только из любопытства. — Вы привели её к архипелагу, действовали сообща и что же теперь?

— Эта мадемуазель имеет надежду принести камень своему королю и получить прощение… — пренебрежительным тоном отозвался Деруа. — Ха! Именно испанские каперы напали на корабль моего предка, всего в дюжине миль от французских территорий. Испания не получит камень, а пиратку вздёрнут… Ирония! — Его лицо исказило подобие улыбки. — Как видите, я получил уже всё, что хотел. У вас всё ещё есть что мне предложить?

— Всё то же. Вы добыли то, что было смесью старых легенд и реальных свидетельств. Но вообразите, что вы получите, представив миру — заметьте, не одному королю, — то, что даже для мифов звучало сказочно? — Деруа фыркнул. — С вашей помощью или нет, я отыщу его. Наши мотивы не такие разные. Мне не нужен камень. Мне нужно убедиться, что он — целый, единый — существует, что легенда об утерянном украшении морской нимфы не просто красивый рассказ, и, учитывая то, что я видела, куда мне удалось заглянуть за прошедший месяц, я не сомневаюсь, что найду его. — Француз смотрел ровно, периодически слегка прищуриваясь, не моргая. — Вы знаете, камень что-то цепляет внутри человека, и потом от его зова, от Зова Моря, не уйти. Он не отпустит. И мы должны, обязаны откликнуться на этот зов. Подумайте, что, если не подобное свершение, оставит ваше имя в веках?

Астор Деруа поднялся, направляясь к окну, и тогда я увидела гигантскую чёрную саблю, что крепилась справа на поясе, а значит, предназначалась не для битвы правши. Я подалась вперёд, чтобы предпринять нечто глупое и неожиданное, но француз резко обернулся:

— Я не верю вам, — развёл он руками. — И считаю, что истинная мудрость, а значит, и сила в умении вовремя остановиться. И всё же, поскольку ваша жизнь для меня ничего не стоит, я готов испытать... — Он не закончил, внимательно присматриваясь ко мне. Я нацепила вежливую улыбку. — Однако, мне нужны доказательства. — Капитан позвонил в колокольчик, моментально явился офицер. Приказ по-французски прозвучал так же быстро. — Ответьте, мадемуазель, — странно выделив обращение, проговорил Деруа, — за что вы так рьяно и при этом неумело пытались убить эту испанку?

Последовала искренняя в своей презрительности усмешка.

— Это личное, мсье. Но, если честно и вместе с тем кратко, — я её ненавижу.

Деруа издал что-то похожее на смешок и закивал головой, точно услышал то, что предполагал. Он взял со стола хрустальный бокал, поднял к окну, наблюдая, как свет переливается в гранях, плеснул вина и выпил большим глотком. Послышались шаги, звон цепей, и в каюте появился Джек, закованный по рукам и ногам, в сопровождении двух солдат. Обращённый ко мне взгляд заставил внутри всё сжаться: такой и полагался «предателю».

— А я уж не думал, что удостоюсь подобной чести. — Кэп отвесил карикатурный поклон.

Я медленно перевела вопросительный взгляд на Астора Деруа. Он подошёл к комоду, а затем протянул мне мушкет:

— Убейте его.

Надо было ответить. Немедленно. Пусть сердце зашлось, пусть отчаянно хотелось взглянуть на Джека в поисках подсказки и поддержки, пусть самым явным было желание всадить пулю именно в лоб Деруа, а там будь что будет…

— Здесь? — холодно сорвалось с губ.

Деруа обвёл быстрым взглядом каюту, задержался на ковре у стола и двинулся ко мне, поправляя шейный платок.

— Non, вы правы. Вывести. — Солдаты вытолкали пирата вон. Француз галантно указал на дверь: — После вас, мадемуазель. — Он стоял близко. Так близко! Можно было дотянуться, выхватить саблю, бежать. С каждым мгновением промедления взгляд чёрных глаз становился всё напряжённее. Я молча вышла на пустующую палубу, и едва наши с Джеком взгляды встретились, мы оба поняли, что и как делать. — Прошу, — Деруа протянул пистолет.

Я напрягла руку до побеления пальцев, чтобы скрыть дрожь. Оружие тяжело легло в ладонь. Солдаты замерли по обе стороны от капитана Воробья. Я шагнула к нему. Астор замер за моей спиной.

— На колени. — Джек громко фыркнул. Его заставили. — Будет последнее слово? — вглядываясь в ромовую радужку, отстранённо спросила я.

Джек Воробей растянул коварную улыбку.

— Не промажь.

«Не сомневайся». Палец лёг на спусковой крючок. Опухшая ладонь буквально впилась в рукоять. Когда дуло указало точно в сердце, кэп едва заметно кивнул. Я мгновенно развернулась, дуло заглянуло в лицо французу, и спустила курок. Раздался щелчок, точно кто-то языком цыкнул. Со снисходительным одобрением. За спиной поднялась возня. Тут же, не давая опомниться, я метнулась к Деруа, пальцы зацепили холодный эфес меча. Мощный резкий удар наотмашь смёл меня на палубу. Во рту стало солёно от крови.

Деруа навис надо мной с победным оскалом.

— А как же наш уговор? — театрально удивился он.

— Ты убил Джеймса! — с яростным криком накинулась я на него. Деруа ловко увернулся, ударил по спине, выбивая воздух. Одной рукой я схватила его за плечо, другая поймала эфес меча, металл тихо зазвенел, покидая ножны. Француз тут же перехватил мою руку. Мощный удар коленом в живот будто перевернул все внутренности, мигом замутило. Сильные пальцы Деруа впились в шею, едва не ломая позвонки. Я только царапнула его ногтями по лицу, он впечатал меня в палубные доски, словно мешок.

— Ха, значит, не всё равно… — прилетело насмешливо, пока перед глазами расползалась темнота. Не успел взгляд сфокусироваться, я подорвалась в новой попытке разорвать его голыми руками, ведь говорил во мне не разум, не умения, не расчёт, а кристально чистая, неразбавленная, а потому слепая ярость. Наградой за это стал удар сапогом под рёбра. Пока я корчилась от боли, Деруа склонился, ухватил меня за подбородок и заставил глядеть в его смеющееся лицо, в полные садистского наслаждения чёрные глаза. Плевок кровью остался на манжете. Я безвольно рухнула на спину. Горло сдавило — француз наступил сапогом, постепенно надавливая всё сильнее.

— Чтоб… ты сгнил… в забвении! — прохрипела я. Погружаясь в тьму, взгляд поймал Джека Воробья, что был придавлен к палубе несколькими солдатами. Искры в глазах, если бы ими можно было ранить…

Карцер заполняла кромешная тьма. И это было к лучшему. Я слышала Джека, а он пытался услышать меня. Вонь плесени не ощущалась, её заменял устойчивый запах сырости, намешанный с гарью — трюм «Чёрной Жемчужины». От этой мысли вроде стало легче. Тишину, пробирающую до дрожи, разбавлял шум крови в голове — какой-то неправильный, совсем не похожий на шёпот моря, когда подносишь раковину к уху.

— Диана? — От меня остался бесчувственный мешок костей, так что Джеку не суждено было услышать отклик.

— Джек, ты? — вторгся осторожный вопрос.

Со стороны Воробья донёсся шорох.

— Гиббс! Ах ты старый чёрт! Выбрался всё-таки!

— Ну, — протянул старпом, — нет вообще-то. Я в камере. Как и все остальные. — Загудели низкие голоса. Послышалось разочарованное сопение. — А вы как здесь? Чего они нас сюда перевели? — заволновался моряк.

Джек Воробей, судя по ёрзанию и позвякиванию цепей, уселся у решётки. Все пленники молчали. Вопрос Гиббса так и остался без ответа, возвращая карцер в мрачную тишину. В кромешной тьме, где единственным свидетельством того, что ты не оказался на краю Вселенной, служило чужое дыхание, «Жемчужина» походила на сгинувший корабль, неприкаянный призрак, что с неупокоенной командой скитался по морям в поисках невозможного спасения. Быть может, это и был план Деруа? Обречь нас на одиночество? Пока от жажды, голода и тьмы не начнём терять рассудок? Пока в кровь не сотрём руки, пытаясь выбраться из-за решёток?

Слёзы, — которых, казалось, не осталось, — заскользили по щекам. Никогда в жизни так не плакала: тихо и спокойно, будто бы боясь нарушить тишину, боясь быть услышанной.

Что-то стукнуло над головой. Затем снова и снова. Застучали сапоги. Джек звякнул цепями. Топот сменился частым грохотом, будто протащили что-то тяжёлое. Поскрипывали доски, что-то падало, сквозь редкие щели просыпалась пыль и обрывки французских фраз.

— Ох, не к добру это, — через какое-то время с досадой проговорил Гиббс, явно что-то распознав.

— Порох… — как-то обречённо выдохнул кэп.

Голоса забормотали, загудели — взволнованно, нестройно, с надеждой обращаясь к капитану. Их прервал смех: хрипловатый, приглушенный и оттого более жуткий, будто потусторонний. Затем из темноты донеслось:

— Француз любит красивые зрелища. Взорвать такое судно — чем не красивое зрелище?

Я впервые двинула головой, разлепляя опухшие, склеенные кровью губы. Потому что голос сулил невозможное.

— Барбосса? — Вопрос прозвучал хрупко и так похоже на поскрипывание стекла под гвоздём.

— Барбосса?! — подхватил Джек, громыхая цепями о решётку. — Что ты тут делаешь? — возмутился он, будто Гектор заявился к нему в каюту с утра пораньше.

Капитан «Мести королевы Анны» снова рассмеялся.

— Расплачиваюсь за то, что прислушался к тебе, когда ты убеждал меня, что девчонка не опасна. Ну что ж, теперь мы все буквально и фигурально в одной лодке. Надеюсь, ты доволен.

Мне бы стоило удивиться, но сил на это не осталось. Я приняла как должное, что тот, кого я считала мёртвым от моей руки, теперь радовался пусть и странному, но восстановлению справедливости.

Капитан Воробей же был иного мнения.

— Если бы кто-то не профукал и Меч Тритона, и корабль, никто не сидел бы сейчас здесь! — парировал он.

— Джек, Джек… — с наставнической улыбкой в голосе протянул Гектор Барбосса. — Знаешь, я дожил до тех лет, когда на пороге смерти не ищешь виновных. Ты, давай, импровизируй. Я же готов пойти ко дну со своим кораблём.

— Это. Мой. Корабль, — безапелляционно заявил Джек. Барбосса счёл достаточным ответить философской усмешкой. Через минуту шумного молчания Воробей спросил: — И как ты попался?

— Подружка разве не рассказала? — отозвался Барбосса. Я рвано выдохнула. — Она сбросила меня за борт. — Почему-то в голосе шкипера прозвучали весёлые нотки, точно его забавляла ситуация. — А второй бриг француза выловил из шторма. И знаешь, Джек, если бы…

Приближался частый топот. В глаза ударил свет фонаря, ослепляя. Несогласно заскрипели петли в решётках. Меня подхватили под руки и потащили куда-то, считая коленями ступени трапа, следом Джека. Никто не упирался, и вот уже предвещающий наступление вечерней прохлады бриз прошёлся по свежим ранам.

— Бойль?! — Взгляд наткнулся на него сразу же, едва сапоги скользнули по доскам верхней палубы. В голову хаотичным потоком хлынули картинки, как в стереоскопе: все те «невинные» бессмысленные разговоры, «случайные» моменты, вопросы «невзначай», «недоразумения», за которые никто не был в ответе. И один-единственный выстрел, перевернувший всё вверх дном.

Матрос мотнул головой в сторону кормы. Я пыталась вывернуться, пока нас вели на полуют, но только пробудила новый очаг боли. Без излишних церемоний и каких-либо трудностей солдаты приковали нас к бизань-мачте по обе стороны, так что, когда я приземлилась на колени, руки оказались подняты над головой.

Бойль поднялся следом, придирчиво оглядел сначала мои кандалы, потом подступил к Джеку:

— Encore, — и следом Воробей недовольно зашипел: «Я тебе что, шкура для выделки?».

— Бойль! — с хрипом прикрикнула я требовательно. Он нехотя, но всё же подошёл, смерил суровым взглядом сверху-вниз. — Как ты мог? — пронзая его взглядом, процедила я.

Он повёл челюстью из стороны в сторону.

— Я выполняю приказ своего капитана.

— Джеймс Уитлокк был твоим капитаном, паскуда!

— Нет! — огрызнулся Бойль. — Никогда.

— Ты предал его, предал своих братьев! После всего, что он для тебя сделал!

Моряк резко склонился надо мной, рукой упираясь в мачту.

— Я его об этом не просил, — выплюнул он. — Они все — кучка безмозглой матросни! Неблагодарный скот! Им не понять, что капитан должен быть суров, что его слово закон, а когда иначе, то, считай, корабль пропал. И они заслужили свою участь, ясно тебе!

Заскрипели зубы; я прожигала его полным ненависти взглядом, не в силах что-либо сделать.

— Я бы с радостью посмотрела на твой бесславный конец!

Бойль ухмыльнулся.

— А выйдет наоборот, — и добавил, прежде чем уйти, презрительное, насмешливое: — Мисс.

И только тогда, глядя ему вслед, я заметила ещё более чёрную, чем доски палубы, дорожку пороха, что поднималась на полуют от шторм-трапа по планширу с одного борта, через доску к палубе, проходила в дразнящей, но недосягаемой близости и спускалась у другого, чтобы потом, наверняка, нырнуть вниз, к щедро переброшенным с «Людовика» бочонкам.

— Забавно, — грустно улыбнулась я, — там, в другом мире, я хотела, чтобы после смерти мой прах развеяли над морем, и вот последняя воля исполнится в точности.

Воробей дёрнул цепи, и трое оставшихся караульных тут же подняли штыки.

— Рад, дорогуша, что ты не теряешь оптимизма, но я всё-таки предпочёл бы отодвинуть исполнение подобного желания как можно дальше. — Через несколько секунд тишины, в которой каждый молчал о своём, Джекки спросил: — Как думаешь, уже время для сожалений?

Я обернулась, чтобы взглянуть на него, но боль в рёбрах не дала распрямиться.

— Я… — С трудом удалось протолкнуть ком в горле. Взгляд застыл на тёмных пятнах крови на коленях. — Я пытаюсь удержать дыхание, чтобы голос не звучал так жалко, и всё же… Знаешь, пусть всё будет так. Я не хочу, чтобы всё кончилось. Разве что этот бесконечно долгий день, но… Я не жалею, Джек, не об этом моменте, потому что мы разделим его на двоих. — Я поднялась на слабых ногах, прочертила взглядом линию горизонта. — Кругом меня мечта, которая стала реальностью! — Я шагнула к фальшборту; опадая, звякнули цепи. Волнующееся море устремилось к горизонту — лазурное, бирюзовое, сапфировое, слепящее бликами, сверкающее лучами солнца, ярче чистейших драгоценностей. Где-то там, неимоверно далеко, на краю этой бесконечности занималась гроза: небо растворялось в воде, поднималось молочным туманом, а здесь, над топами мачт, по сочной синеве ползла лёгкая дымка облаков. — Теперь я понимаю… «Свобода прекрасна, покуда есть, с кем её разделить». Всего этого — шума прибоя, непокорного ветра, ночных песен, звёзд, что будто бы можно сорвать рукой, тысяч и тысяч пройдённых миль, россыпей золота и драгоценностей, моментов триумфа… Чёрт, даже если бы я могла объять мир! Этого было бы мало. Потому что не с кем разделить. И этот самый момент, с тобой, куда дороже! — Я обернулась к Джеку. — Я так грезила о свободе, не до конца понимая, что это. Взгляни! — С воздушной лёгкостью ног я оказалась у края трапа, затормозила, хватаясь за край поручней. Порыв ветра следом, хлопнул в гигантских парусах. Взгляд по невидимой винтовой лестнице взлетел к топу грот-мачты: смольный флаг во всю улыбался беззубым ртом, дразняще полоскал на ветру саблями, предвкушая их сочный звон. Я задорно хихикнула и съехала по перилам, и тут же, предупреждая возможное падение, меня ловко поймал под руку юнга Томас. Засветился широкой улыбкой, собирая щёки складками, засмущался, когда я отвесила наигранный поклон. Загрохотал бас боцмана, и Томми пулей юркнул куда-то в трюм. И солнце слепило над морем, но здесь, на палубе «Жемчужины», взгляд расслабленно скользил вдоль бортов. Гиббс и Барто, отпуская шуточки, сошлись в бою за игрой в кости и собрали плотный круг болельщиков. Я сунула нос из-за спин, стукнули кубики, и следом взорвались голоса: Гиббс с досадой хлопнул себя по ляжке, а Барто, мигом отыскав мою физиономию, внезапно на радостях чмокнул в щёку. Я смущённо отпрянула, заулыбалась. Ветер, забавляясь, взбил волосы, щекотнул прядями шею и умчался ввысь. Широкая дорожка тени подвела к мачте. Я запрокинула голову и, расставив руки, медленно закружилась, и переплетение бесчисленного множества тросов, что тонкими нитями опоясывали рангоут, обратилось в калейдоскоп, заигрывающий с крупицами неба меж канатной паутины. И вот уже чьи-то руки подхватили меня, продолжая этот странный вальс. И лазурь небес оказалась в глазах напротив. Джеймс улыбнулся, выпуская мою ладонь, а я, извернувшись, взъерошила ему волосы. Загудели под сапогами решётки люков, я легко перепрыгнула на палубу, а Феникс провожал меня вопросительным взглядом, подсвеченным тёплой улыбкой. Под раскаты хохота из трюма вывалилась компания во главе с мистером Бэтчем. Кто-то швырнул в руки кружку, булькнул ром, затем стукнули жестяные борта — на радость победителю спора. «Чёрная Жемчужина» всковырнула волну, осыпая всех на палубе фонтаном прохладных брызг. Сапоги самовольно заскользили по мокрым доскам. Руки поймали канат, инерция развернула: я запрыгнула на пушку, затем на планшир, обернулась. Наружу попросился умильный смех при взгляде на засевшего у противоположного борта Барбоссу, что с серьёзным видом предлагал Джеку яблоко, на что капуцин строил рожицы и скакал по своему хозяину. Под ногами шипела пена, взмывала вверх под скрип такелажа. Сквозь толщу кристально-чистой воды проглядывали размытые очертания — то ли подводных рифов, то ли забытых сундуков. Я обернулась к корме: Джек Воробей стоял на мостике, расправив ладони на перилах. — Нет, Джекки, — я спрыгнула на палубу, — спасибо за эту жизнь, что ты вдохнул в меня, за жизнь, которую я прожила — по-настоящему. Так, как не могла и вообразить. За каждый вдох, что знаменовал победу над смертью! — Взгляд метнулся к носу корабля. — «Лучше сгореть, чем угаснуть». Да. — Я вприпрыжку рванула к бушприту, где, встречая ветры и волны, первой бросаясь сквозь шторм, парила на искусных крыльях нимфа с птицей в руке. И думалось, что у самого топа, опережая всех, смогу воспарить и я, забываясь и отдаваясь полностью на волю ветра.

Но с силой рвануло назад. Я раскрыла глаза, поднимая взгляд к пылающим запястьям в кандалах. Джек смотрел на меня из-за ствола мачты с восхищённым опасением. Солдаты замерли, точно оловянные.

— Лучше сгореть, — одними губами повторила я, не сводя глаз с пирата.

По ступеням взбежал Бойль, ускользнул от моего взгляда, затем резко выровнялся, изменился в лице с почтительным: «Капитан». Я тяжело осела обратно на палубу.

Астор Деруа неспешно поднимался на полуют, брезгливым взором осматривая изувеченную «Чёрную Жемчужину».

— Какой-никакой, — обратился он к Джеку Воробью, — но ты вроде как капитан этого… посудины. Так что я позволю тебе пойти ко дну на, — послышалась холодная усмешка, — законном месте.

— О, благодарю! — тут же отозвался пират. — Отсюда как раз отличный обзор на твой полыхающий рундук с парусами!

Деруа сипло рассмеялся. Затем шаги направились в мою сторону. Его присутствие разжигало костёр ярости — ярости бессильной, поэтому в ней сгорала я сама. Наручники резали запястья. Француз заложил руки за спину и слегка запрокинул подбородок.

— Comment drôle, — заговорил он, обращаясь куда-то в море за кормой, — я сказал твоему приятелю, что верну свой корабль или обращу в пепел вместе с ним. — Насмешливый взгляд на бесстрастном лице сполз ко мне. — Видишь, слово я держу. — Мои потемневшие от гнева и ненависти глаза его только позабавили. — Ah oui, как ты тогда сказала? «Примите предложение или пиратская песнь станет вашим реквиемом»? — Деруа бегло огляделся. — Что ж, теперь стоит спеть что-то для себя, а? Пока есть время.

Глаза застыли на его лице, но глядели сквозь. Я пыталась убедить себя, что, в сущности, такой конец не так уж плох, всё в мире рано или поздно заканчивается, но в душе поднимался трепет, неминуемо трансформирующийся в нервную дрожь. Французы покидали «Жемчужину», неторопливо, скрупулёзно проверяя пороховую ленту. Едва они спустились по ступеням, Джек принялся отчаянно дёргать цепи, кряхтеть, бить ногой мачту, выкручиваться. Деруа, одной ногой став на шторм-трап, бросил быстрый взгляд в нашу сторону и поджёг короткий фитиль, что упирался в порох.

— Зараза, — убитым голосом выдохнул кэп.

Я поднялась. Порох заискрил. «Месть королевы Анны» на пару с «Людовиком» степенно отдалялась от «Жемчужины», чтобы все, кто были на их бортах, могли любоваться зрелищем из безопасного издалека.

Сердце стучало всё чаще, всё громче. Дышалось всё труднее. Порох сгорал с невероятной скоростью, с шипением искры прошлись по доске — с планшира на палубу, устремились мимо, под какой-то всё ещё неверующий взгляд. Поворачивать голову не хотелось, знала, что эту печальную «эстафету» перехватит пиратский взгляд.

— Э-э-э… Гхм, Диана? — позвал Джек, когда искры помчались вниз. — Раз уж у нас тут такая неминуемая развязка, могу я полюбопытствовать — не то чтобы это так важно…

— Джек?

— Почему я? Почему после всего, что было, имея куда лучший выбор, несмотря ни на что ты упорствовала, почему не отступила?

Я на секунду прислушалась к шипению пороха и улыбнулась:

— Потому что это ты. Морской волк в шкуре трусливого кота. Благородный пират, с которым нельзя быть уверенной в следующем вдохе, в котором постоянно кипит варево из опасливой смелости, эгоистичной преданности, коварной честности и весёлой философии — и всё это под доспехами из бравурного чудачества и безрассудной решительности. Такой же непостижимый, как море, такой же свободный. Потому что это ты — Джек Воробей.

И только после всех слов я нашла в себе силы взглянуть на него. Нас разделяла мачта, так что и руки не протянуть, но карие глаза казались так близко, как никогда раньше.

— Вообще-то… — задиристо начал кэп и усмехнулся, подмигивая: — Звучит убедительно.

Оставались считанные секунды. Мы оба это понимали. И оба понимали, что в таких случаях принято говорить самое важное, да только между нами этого важного было слишком много. В моих глазах стояли слёзы, губы дрожали. Джек выглядел растерянным, будто впервые в жизни попал в ситуацию, когда не знал, как поступить. И хотелось ободрить его, разбить потерянный взгляд искрами задора, блеснувшей спасительным шансом идеей.

— Джек!

Я рванулась к нему, кандалы звякнули, наручники царапнули запястья. Кэп шагнул на встречу, до предела натягивая цепь.

— Мне жаль, дорогая.

И одна эта фраза прозвучала куда правдоподобнее, куда отчаяннее того «другого момента может не представиться», что было произнесено в каюте испанского корабля.

Я уткнулась лбом ему в плечо. Сердце его стучало громко, взволнованно, несогласно.

— Я счастлива в этот момент быть с тобой.

В ответ бархатным голосом, согревающим, укрощающим бурю в душе:

— Это честь для меня.

Я закрыла глаза. Только этот голос, только ощущение тепла не давали окончательно сойти с ума в последний момент. Я прижималась так сильно, растягивая суставы до невероятной боли, сдирая кожу с рук, словно бы это могло изменить неотвратимое… или, быть может, обратить этот миг, единственный миг, в вечность? Но растянувшееся время, мгновения, что казались минутами, лишь превращались в пытку, заставляя едва ли не молить о взрыве, о сметающей, крушащей в пепел всё кругом яростной силе. Поэтому всем своим существом я сосредоточилась на учащённом биении сердца, заставляя окружающую реальность отступить.

Послышался вежливый кашель. Я встрепенулась, глянула Джеку в глаза: в них ослепляющим блеском сверкало ошарашенное удивление, взгляд застыл на чём-то за моим плечом. Кэп прищурился, попытался податься вперёд.

— Прихлоп?!

Я мгновенно обернулась, колени едва не подогнулись. Прихлоп Билл Тёрнер застыл на ступенях трапа, что поднимался на полуют, и неловко поглаживал ладонью перила.

— Простите, не хотел прерывать, это, видимо, был весьма личный момент…

Я моргнула, посмотрела на Джека Воробья, он глянул на меня большими глазами и нервно дёрнул бровью.

— Вот уж не знаю, радоваться ли тебе… — смятённо проговорил капитан «Жемчужины». — Никак спасать нас явился?

Прихлоп беззлобно усмехнулся, поднимаясь на мостик.

— Ну, скорее, не вас, а её, — кивнул он на меня.

В его руке обнаружился топор. Легко отстранив меня в сторону, моряк одним мощным ударом, от которого мы с Джеком подпрыгнули, перерубил цепь.

— Ме-ня? — по слогам прошептала я.

Топор снова звякнул о цепь, и обрубок звеньев хлестнул Воробья по руке. Тот вскрикнул и метнул в бывшего подчинённого укоризненный взгляд.

Прихлоп обернулся ко мне.

— Уилл тебе вроде был должен.

Я понимающе кивнула, хотя в голове звенела растерянная пустота. Билл Тёрнер, перебросив топор из одной руки в другую, направился куда-то вниз с полуюта. Взгляд плыл за ним, прыгая по ступенькам. Руки, всё ещё украшенные тянущими к палубе браслетами, неловко покачивались, не зная, куда пристроиться.

За спиной звякнули цепями и подавились кашляющим смешком.

— Твои слова, — подал голос Джек, — ты серьёзно это тогда сказала или для драматич…

Я схватила его за грудки и заткнула поцелуем — спонтанным, безумным. Тот самый глоток свежего, настоящего воздуха, так необходимый после удушающего присутствия смерти.

— Оу… — обронил Воробей, пытаясь удержать улыбку, безуспешно пытаясь, оттого выглядя с забавной трогательностью, — кристально ясно. — Я легко похлопала его по плечу.

На палубу посыпали освобождённые пираты: покрикивали, постукивали руками по кораблю, точно в благодарность, и слали проклятья — вслед двум удаляющимся парусникам. Одним из последних трюм покинул Барбосса, ухватившись за плечо уцелевшего матроса со «Странника» и прыгая на одной ноге. Его цепкий взгляд тут же отыскал меня, я глаз не отвела, готовая — пусть не тогда, но позже — ответить за всё, а старый пират, прищурившись и хмыкнув, точно усмотрел во мне что-то, заковылял прочь.

Всех охватил единый, первобытный и потому понятный порыв, жажда мести — жгучая, придающая сил. Не сговариваясь, все положили усилия на то, чтобы нагнать «Людовика». На «Жемчужине» только принялись раскидывать с пути обломки, а французский корабль поднял все паруса и устремился прочь, к ближайшему острову.

— Гляди, испугались! — обрадовался Джошами Гиббс, а ему отозвался куда менее счастливый голос капитана:

— Да только не нас.

За кормой поднималась над водой акулья пасть «Летучего Голландца», пасть, некогда сулившая неминуемую погибель всем кораблям, «Жемчужине», а теперь вселившая надежду, что бой не проигран. Без помощи «Голландца» фрегат капитана Воробья вряд ли прошёл бы и пару миль: вода стремительно заполняла отсеки, рук не хватало, от большей части парусов остались драные лохмотья. Джек негодовал, с грустью пытался поставить на место навершие столбика у перил трапа, будто это была самая важная часть рангоута, а, завидев Прихлопа, тут же предложил команде «Голландца» кровавое развлечение — захватить «Людовика» и «Месть», раз уж для них морские мили только условности. Я хотела запротестовать, но Тёрнер-старший, опережая, закачал головой. Условности были: обитатели и капитан корабля-призрака могли перемещаться лишь на те суда, где бывали раньше. И всё же «Голландец» объявился не ради того, чтобы наблюдать за скорым зрелищем с почтительного расстояния: дьявольский галеон протянул руку помощи боевой спутнице пиратов, и «Чёрную Жемчужину» взяли на буксир.

Среди общей суматохи пробился негодующий скрип голоса Гектора Барбоссы: он накинулся на матроса, что участливо совал ему обломок доски вместо костыля.

— Убирайся к дьяволу! — вскипел шкипер, неуклюже повиснув на ванте. — Мне нужна моя сабля. И мой корабль!

— И твоя нога. — Джек объявился, как по волшебству, и швырнул Барбоссе деревянный протез. Тот ловко поймал, даже глаз не отведя с Воробья. — Нашёл среди хлама, — с дружеской издёвкой улыбнулся кэп, — подумал, ты оценишь.

Всё происходило с отлаженной быстротой, и всё же погоня отставала, а «Людовик» под прикрытием «Мести королевы Анны» стремительно подбирался к суше — к спасительной суше, ибо Деруа прекрасно понимал, где у них больше шансов. С «Чёрной Жемчужины» лавиной сыпался балласт: покорёженные орудия, обломки, всё, что хоть как-то могло облегчить корабль. В трюме без устали хлюпали вёдра. Гектор Барбосса активно хромал в районе шканцев, наставляя пиратов и указывая, куда и какие пушки из оставшихся ставить. Их спор с Джеком о лучшей тактике зашёл в тупик, и общим голосованием было решено следовать плану Уильяма Тёрнера, что передал его отец: сам он на борт «Жемчужины» не торопился. У противника имелось два мощных боевых корабля, а на стороне пиратов их было чуть меньше, чем полтора, потому вступить в открытое сражение значило заведомо проиграть. По иронии, судьба гигантских парусников зависела от предмета куда меньшего, лёгкого и мобильного, того, что крепился к поясу Астора Деруа — от Меча Тритона. Добыть его стало первоочередной задачей. «Голландец» должен был отвлечь на себя огонь и непредсказуемую «Месть королевы Анны», в то время как все, кто мог удержать в руках трос и саблю, отправлялись на абордаж, чтобы лишить французов очевидного преимущества.

Я была среди тех, кто скитался по «Чёрной Жемчужине» в поисках любого оружия — от кортиков до поварёшек, но в куче досок, щепок и клинков, что французы недальновидно оставили на захваченном фрегате, отыскала собственную шпагу. Рука смело потянулась к ней, но у самого эфеса отпрянула. Я знала, что не отступлю, что, неважно шагну ли на борт «Людовика» первой или последней, всё равно отыщу Деруа, знала, что не дам кому-либо ещё совершить возмездие, потому что это было возложено на меня. Это был мой долг, и отказываться от него я не имела права. Но один лишь беглый взгляд на гарду в виде павлиньего хвоста вытащил из-под лавины мыслей и чувств, что обрушилась с сумасшедшим потоком событий, воспоминания ранящие, от которых затрещала та самая уздечка. Перед глазами стояло растерянное лицо Джеймса, в голове зазвучала тишина вместо биения сердца. Я потянулась, снова попыталась его подхватить, и от прикосновения пальцев мираж растворился, точно облако под ветром. Из дыры в борту напротив сочился золотистый свет. Я подняла шпагу, сжала рукоять с такой силой, чтобы она вросла в кожу. В груди поднималось, клокотало, бурлило и вывалилось наружу разъярённым криком. Я пнула груду обломков, деревяшки тихо осыпались на палубу.

Засвистела боцманская трубка. Я развернулась и тут же столкнулась с Джеком. Он протянул мне пистолет, внимательно заглядывая в глаза, и слегка улыбнулся:

— Вижу, ты готова.

Раздался грохот орудий. Не успели мы подняться наверх, как «Летучий Голландец» открыл огонь из скорострельных пушек по «Людовику», одним залпом стирая в щепки резной балкон, витражные двери и добрую часть каюты. Мимо проплывали поросшие берега безымянной земли. «Месть» разворачивалась для бортового залпа, и «Голландец» помчался своей разинутой пастью прямо на неё, «Жемчужина» следом, как жеребёнок на привязи.

— Готовьсь! — прогремел над палубой командный голос капитана Воробья.

«Голландец» отклонялся влево, поравнявшись с французским кораблём. Я впилась в фитильный пальник и закрыла глаза. Грохнуло с оглушающим треском: союзники дали залп с кормы.

— Руби! — заорал Барбосса.

Секунда, другая, третья. Хлопнули канаты на носу. «Жемчужина» по инерции шла вперёд, неминуемо нагоняя. И вот, сквозь грохот залпов, которыми обменивались «Голландец» и «Месть королевы Анны», пробилось долгожданное:

— Огонь! Огонь из всех орудий!

Резко распахнулись глаза. Фитиль разгорелся ярче под ветром, зашипел. Я закрыла уши, сжалась, и следом единым залпом, распавшимся на десяток, обрушился пиратский гнев.

Дым выедал глаза, а я всё смотрела, смотрела, ужасалась собственным мыслям, но не могла отделаться от того наслаждения, что вызывала суматоха на борту «Людовика». Залпы «Голландца», удар из последних сил «Жемчужины» оказались втрое сильнее, чем того ждал противник. И теперь фигурки перепуганных моряков суетливо носились по объятой пламенем палубе под сочный треск грот-мачты, что кренилась в сторону кормы, разрывая, точно паутину, ванты и штаги. В корпусе, на орудийных палубах зияли дыры, пробивался чёрный дым. «Чёрная Жемчужина» пошла на сближение, не давая противнику опомниться. До берега было около сотни ярдов, до правого борта «Людовика» втрое меньше. Я запрыгнула на планшир, искренне сожалея, что не имею крыльев. Пираты, как и я, чувствовали себя теми самыми рысаками, нервно бьющими копытом в ожидании забега. Взгляд носился среди одинаковых мундиров в поисках одного-единственного, имеющего значение, и случайно скользнул по ахтерштевню за кормой.

— Трус!.. — сорвалось с губ.

Я бросилась к мостику.

— Джек! — взметнулась рука в сторону острова. — Джек, шлюпка!

Воробей обернулся, моментально распознал баркас с шестью гребцами и нервно оглядывающимся пассажиром. Я буквально увидела, как вспыхнул огонь в карих пиратских глазах.

— Шлюпку на воду, живо!

Ещё до того, как русленя «Жемчужины» прочертили глубокую трещину в свежей краске «Людовика», лодка плюхнулась в воду. Лишать абордажную команду свободных рук было опасно, и в погоню за трусливо удирающим Деруа бросились только мы с Джеком. Вёсла отчаянно молотили волны, взбивали пену, как в блендере. Плеск воды перебивали выстрелы и прилетавший с ветром звон клинков. От гари першило в горле. Я не чувствовала рук, не чувствовала тела и была этому рада.

Днище шлюпки скребануло по рифу на мелководье. Вырываясь на песок из плена моря, я нервно усмехалась мыслям в голове:

«…Окиян, подымет вой,

Хлынет на берег пустой,

Расплеснётся в шумном беге,

И очутятся на бреге,

В чешуе, как жар горя,

Тридцать три богатыря…»

Богатырей было двое, но лица пятерых гребцов оттого не стали менее перепуганными. Раненные, с ошалелыми глазами, они встречали нас на коленях, подняв руки и сбросив в кучу скудное обмундирование.

— Куда? — накинулся Джек Воробей. Те шарахнулись и взглядом указали направление.

Я мчалась сквозь джунгли, не замечая ни хлёстких ударов лиан, ни царапающих кожу колючек, ни отяжеляющего лёгкие влажного воздуха, ничего, кроме тропинки из примятой травы и надломленных веток. Мчалась так быстро, что порой забывала дышать. На ресницы падали капли пота, но взгляд был сосредоточен на пляшущей перед глазами зелени.

Тропинки разошлись. Резко затормозив, я глянула на одну, затем на другую, и, повинуясь не разуму, а внутреннему голосу, бросилась направо. Шанс нельзя было упускать, и Джекки ушёл налево. Мне казалось, что, если судьба вновь запрёт меня в Долине Возмездия, то пыткой Тайника станет именно эта дорога — которой нет конца и которую я обязана преодолеть. Среди зелени мелькнуло что-то, исчезло, затем объявилось снова. Вслепую хлопнул выстрел. Я нырнула под гигантский лист фикуса, взлетела вверх по упавшему стволу, как по бушприту, и прыгнула, со спины сбивая Деруа с ног. Руки на его шее тут же сцепились замком. Мы повалились на землю, и сила инерции потащила нас вниз по крутому холму. Ладони разжались, я вскрикнула от злости. Сначала за волосы, потом под руки безвольно кувыркающееся тело схватил высохший ствол, край ворота врезался в шею.

Веки поднялись, но перед глазами оказалась танцующая невнятными бликами тьма. Я попыталась двинуться и тут же передумала; левая рука была зажата под спиной, защищая от чего-то больно упирающегося в позвонки. Близко, будто в нескольких футах, шумело море, вызывая дикое желание нырнуть на самую глубину. Сквозь него пробился суровый голос:

— Ты должна встать. Ну, давай!

— Барто, — укоризненно прервал Феникс.

Фигура старшего помощника прояснилась, чесанула бороду и уселась на упавшую ветку.

— Чего? — пожал плечами старик, обращаясь к капитану за спиной. — Она хочет быть пиратом, а пират, моряк, не может быть слабым. — Барто вперил в меня долгий взгляд одного глаза. — И она знает, что не может. — Джеймс покачал головой. Я только устало шмыгнула носом. — Вставай или брось оружие! — приказал Барто.

Я закатила глаза, запрокидывая голову. Джеймс приблизился, присел, оказавшись со мной наравне.

— Проигрывать не страшно и не стыдно, Диана, но… — Он обернулся. Астор Деруа медленно выползал из кустарника, попутно отряхивая с рукавов листву и не видя во мне угрозы. Джеймс вновь посмотрел на меня. — Но уж точно не ему, верно?

Я слегка моргнула, соглашаясь. Правая рука ощупывала почву в поисках вылетевшей при падении шпаги. Деруа рассёк саблей воздух, разминаясь. Меча при нём не было. Он неспешно приближался ко мне, смакуя момент, ту растерянную суетливость, с которой моя рука шарила по земле, натыкаясь на камни и ветки, но не на клинок.

— Vous, pirates, êtes plus mauvaises que les cafards!

Деруа резко опустил саблю, намереваясь проткнуть меня, как тушку кабана. Высоко звякнул металл: в последний момент я выдернула кортик из-за спины, и его лезвие остановило клинок. Чёрные глаза француза округлились, лицо вытянулось. Я шибанула его камнем в скулу и ногой отпихнула куда-то в сторону. Активно затрещали сучья, заколыхались листья, и с холма скатился взъерошенный Джек.

— О! — только и выдал он. Я быстро поднялась, тут же едва не потеряла равновесие. — Ди, кажется, это твоё! — Я обернулась, и точно в руку прилетела шпага. Воробей довольно хохотнул, а в следующий миг покатился кубарем из-за кого-то, вывалившегося из джунглей.

Я только успела разглядеть, что это Бойль. Деруа метнул нож, и только чудом он пролетел в дюйме от моей головы. Я перемахнула через бревно и накинулась на француза. Шпага слепила солнцем, звенела и тонко взвывала, вздрагивала, прошибая руку током, и, тихо гудя, высекала искры из вражеской сабли. Тело само предугадывало движения, мозг действовал на опережение, заставляя Астора Деруа сомневаться в собственных силах. За спиной вырвался чей-то краткий вопль, и хлопнул выстрел. Я обернулась. Взгляд поймал Джека, пистолет в его руке. Что-то ударило по голени, сбивая с ног. Шпага, взвизгнув, вылетела из руки. Лицо столкнулось с влажной рыхлой почвой, на зубах заскрипела земля. Я перевернулась на спину. Острие сабли ткнулось в горло. Щёлкнул взведённый курок.

Я запрокинула голову, подводя глаза. Даже вверх ногами капитан Джек Воробей выглядел угрожающе с пистолетом в левой руке и с саблей в правой. Он слегка склонил голову на бок и цыкнул, качнув клинком:

— Приятель, пуля быстрее будет.

Деруа понимал это. Бросив на меня беглый взгляд, он подался вперёд, делая укол в шею ощутимее.

— Да, я знаю. Но послушай, ты умный человек, и явно заслуживаешь большего, чем просто быть на подхвате у неугомонной девицы. Этот камень, за который мы сражаемся, ты же, конечно, знаешь, чего он стоит, и знаешь, что это лишь половина всей ценности. — Я возмущённо фыркнула. Кэп весь обратился в терпеливое внимание. — Опусти пистолет, позволь обрубить этот якорь и тогда, je jure devant Notre-Dame, я приведу тебя к другой половине. Мы добудем Эфир. Мне достаточно будет лишь признания, а ты, ты знаменитый Джек Воробей, станешь обладателем не просто несметных богатств, а станешь, кем захочешь, кем заслуживаешь. Адмиралом, командующим флота, а не прозябающим на грязных кораблях среди пьяной матросни разбойником!

Джек задумчиво гонял меж зубов невидимую тростинку, глядя куда-то поверх француза. В сомнениях покачивались усы, подёргивались косички.

— Командующим флота, говоришь? — протянул кэп, точно пробуя на вкус обещанную должность. — Хм, заманчивое предложение, да? — Сквозь улыбку мелькнул золотом зуб. — Однако, во-первых, — сабля взмыла вверх, потому что её обладатель призвал к вниманию, подняв указательный палец с перстнем, — хоть и самому не верится, что говорю это, — быстро пробормотал пират, — но, знаешь, приятель, истинные сокровища не измеряются золотом и, на деле, бесценны. — Он сделал шаг вперёд. — Второе, я КАПИТАН Джек Воробей, — хитрый глаз подмигнул, — тебе бы следовало запомнить. И третье, горы золота и благородные титулы, это, конечно, замечательно, но, видишь ли, — Джекки расцвёл той самой неповторимой улыбкой, — мне пиратская жизнь по душе, смекаешь?

Да, капитан Джек Воробей умел привлекать к себе внимание, и это самое умение едва не стоило ему жизни. Взгляд, что будто приклеился к кэпу, чудом уловил плавное, почти незаметное движение свободной руки Деруа: она медленно сместилась за спину, напряглась, замерла. И только с губ пирата слетело знаменитое «Смекаешь?», плечо француза подалось вперёд, усиливая инерцию для броска ножа. Я рванула его руку с саблей в сторону, ударила ногой. Астор повалился рядом. Я перевернулась, пальцы подхватили эфес, и со всей силой и яростью воткнула шпагу ему в правое плечо: клинок царапнул кость, прошёл насквозь и с лёгким скрежетом застрял в корне под землёй. Деруа взвыл. Полные праведного ужаса глаза застыли на рукояти шпаги. Левая рука трепыхалась, как отрубленный хвост змеи. Колено упёрлось французу в грудь. Я надавила на клинок, отчего он беззвучно раскрыл рот, вытаращив глаза.

— Помнишь? Помнишь этот клинок, тварь? — процедила я.

Деруа помнил. Помнил и сгорал в агонии страха, предрекающего конец болезненный, мучительный. Он будто бы чувствовал, как растекается по его венам яд, как мешается с кровью, отравляя сердце, как это самое сердце булькает, разбивает грудную клетку, отсчитывая последние секунды.

Остался последний шаг. Последний удар. Кортик сам собой возник в руке, лезвие блеснуло лучом солнца, готовое обагриться кровью.

В голову легко вторгся мягкий заботливый голос, звучащий из воспоминаний и в то же время так отчётливо рядом: «Диана, если ты собьёшься с пути в этой битве, пожалуйста, будь сильной и помни, кто ты». Взгляд — с лихорадочным дрожащим блеском — поднялся в поисках образа и нырнул в просвет между деревьями к морю. Зазвучал смех — пугающий, наполненный ядовитой, безумной радостью, ледяной, низкий, переходящий в пропитанное слезами хрупкое хихиканье. Выбрался из моей груди, рассыпался среди зелени, затихая.

Я отступила на шаг, с широкой улыбкой, что сводила щеки, взглянула в лицо Деруа: бледное, мокрое от пота, искажённое ужасом.

— Ты получишь своё, — проговорила я спокойно. — И, как того желал самый неугомонный старший помощник из всех, мистер Барто, смерть станет для тебя желанным, но невозможным избавлением. — Я рывком выдернула шпагу. Деруа схватился за рану, заглянул мне в глаза, поднялся с трудом на колени, пытаясь проследить за моим взглядом. И увидел зеленоватые паруса «Летучего Голландца». Губы его принялись беззвучно шлёпать, глаза заслезились. Он с непониманием глядел на измазанный в собственной крови клинок шпаги. — Да, Барбосса учил, когда идёшь на встречу с заведомо сильным противником, имей ядовитое преимущество. Именно поэтому на шпаге нет яда, мсье. — Его лицо мигом осунулось от осознания той опрометчивой опасливости, что сдерживала его во время боя. Джек Воробей с красноречивым удивлением двинул бровями. Косички на бороде покачнулись, звякнув бусинами. Пират подхватил француза за шкирку, встряхнул, как копилку, вышвырнул в зелень нож и отобрал камень. Деруа выглядел жалко, при этом, не вызывая жалости как таковой. — Ах да, — спохватилась я, — как я тогда сказала? «Примите моё предложение или пиратская песнь станет вашим реквиемом»? — Я с улыбкой глянула на Джека. — Так выпьем чарку, йо-хо!

Закат догорал, убеждая что день, который обернулся невыносимой бесконечность, всё же обретёт конец, как и всё во Вселенной. К берегу приближалась шлюпка с «Летучего Голландца», но Астор Деруа всё ещё не верил в заслуженную участь, будто имел козырь в рукаве.

— Велико искушение, верно? — понимающе кивнула я.

Джек разглядывал Эфир, пропуская сквозь него лучи заходящего солнца.

— Так в чём его сила? — обернулся ко мне кэп.

Я вздохнула, встречая взглядом очередную волну.

— В твоей слабости. Именно об этом предупреждение, что человеку с ним не совладать. Камень оборачивает их против тебя же, заставляет ненавидеть и избавляться от того, что вроде делает тебя уязвимым. Остаётся лишь непреодолимое желание воссоединить его, во что бы то ни стало. И, кажется, что ты становишься тем, кем желал, но, на самом деле, теряешь себя. Нет никакого дара. Только его иллюзия.

Двое сложенных матросов спрыгнули в мелкие воды и размашистой походкой направились к нам. Деруа промычал что-то, дёрнулся в сильной хватке Воробья. Уилл Тёрнер, придерживая шлюпку ногой, отрывисто кивнул.

Джек легко подбросил камень, как грошовую монетку, потом сжал в ладони и замахнулся.

— Погоди. — Кэп вопросительно глянул на меня. — Он опасен, но не бесполезен.

Забрав кристалл, я направилась следом за моряками и тщетно упирающимся французом. Под суровый взгляд капитана, матросы буквально зашвырнули того в лодку. Уильям двинулся мне навстречу, насколько позволял прилив.

— Так, значит, вы нашли Генри? — слабо улыбнулась я, поняв, о каком долге обмолвился Прихлоп.

— Да, — кивнул Тёрнер, — хоть я и не верил. Спасибо. — Я поджала губы. — Мне жаль.

Я подняла непонимающий взгляд, и в потускневших глазах тут же считала ответ.

— И мне. — Голос дрогнул. Я глубоко вдохнула. — Уилл, я хотела спросить, зелёный луч, что за ним?

Капитан «Голландца» удивлённо дёрнул бровью, покосился на горизонт, будто ища там ответ.

— Бескрайние моря. — Он сделал паузу, пожимая плечами. — Или, может, горные вершины до облаков? Или песчаные дюны до самого горизонта? Я не знаю. — Уилл обернулся к подсвеченным солнцем парусам «Летучего Голландца». — Там иные миры. Каждому, очевидно, свой, а луч — лишь дверь между ними. Нужно шагнуть в эту дверь, чтобы понять, где твоё место, по какую сторону. — Тёрнер глянул на меня с тенью тоски во взгляде. — А дверь закроется — когда поймёшь.

Я подняла руку, раскрывая пальцы: Эфир Власти тускло поблёскивал на ладони, как дешёвая подделка из пластика.

— Сейчас это просто бесполезная стекляшка. Но, я знаю, ты… вы сможете отыскать другую половину, и тогда камень поможет. Или тот, кому он принадлежал.

Уильям недоверчиво прищурился и бесстрастно заметил:

— Ты коснулась его. Для этого мне придётся убить тебя.

Я легко усмехнулась.

— Нет, сдаётся мне, когда ты найдёшь его, в этом уже не будет необходимости.

Его карие глаза — тёмные, более холодные, чем у Джека, более сосредоточенные — испытывали меня долгим взглядом. В нём прояснился немой вопрос. Бросив беглый взгляд за спину, на Воробья, что буравил мой затылок, я с тенью улыбки легко пожала плечами. Уилл понимающе кивнул, забирая камень. И вдруг я ощутила небывалую лёгкость, словно высвободилась из тянущих к земле цепей.

К моменту моего возвращения Джек Воробей напустил на себя вид скучающего работяги, которого после смены привели в галерею, любоваться полотнами маринистов.

— Не жалко расставаться? Думаешь, оно того стоит? — спросил кэп, не отрывая глаз от разворачивающейся лодки.

Я покосилась в его сторону.

— «Истинные сокровища бесценны», ведь так?

— Кстати о сокровищах! — встрепенулся Воробей. — Эй, на баркасе! Стой! — Он припустил к воде, размахивая руками. — Уильям, мы не закончили!

Я осталась одна. Нет, кругом кипела жизнь, одиночества не набралось бы и на десяток ярдов, но в тот момент в душе взорвалось едкими чернилами чувство опустошённости. Навалилось что-то невидимое, но с осязаемой тяжестью придавило к земле. Подогнувшиеся колени утонули в песке. Уши оглушило низким гулом. Горизонт дёрнулся и встал вертикально, под головой оказалась пропахшая порохом рубашка на предплечье, под пальцами покорно разошлись песчинки. Подсвеченные лучами из-за горизонта пышные облака, полыхающие огнём, синеватый образ парусника, покачивающаяся на волнах лодка и две поднявшиеся над морем спорящие фигуры растворялись, будто силуэты на картине с сырой краской, куда щедро пролили воды. Выцветали, размывались, перемешивались, чтобы собраться в один сплошной чёрный..