Версия 2.0 (джен)

Конечно, на этом все только начиналось. Ведь у Гарри было время — целая прорва времени. А еще он никогда не забывал обидчиков и врагов.

Так, прошло не больше месяца с ухода Кормака, когда Харпера с легкой руки Гарри вдруг стали повсюду преследовали неудачи. Как и Гарри вначале, он нередко «терял» вещдоки или «не замечал» важных улик…

Ну и скандал же был, когда Тео Нотт попался на запрещенных зельях — а потом оказалось, что, кроме Харпера, никто тех зелий не видел. Нотт вышел из спецприемника с красочным синяком на лице, накатал на Харпера жалобу и дал прочувствованное интервью о детях, несущих последствия за грехи родителей.

В то время страна уже немного пришла в себя после войны. Зверства Пожирателей начали забываться. Нововведения Скримджера, контроль и давление на половину магической Англии тоже не всем приходились по вкусу. Кто-то поддерживал начинания Министра — кто-то опасался ужесточения режима. Пресса как раз муссировала слухи о заключенном, покончившем с жизнью после аврорского самоуправства. Речи Нотта прозвучали в нужное время — и были приняты на ура.

Харпер мог сколько угодно кричать, что улики украли, а Нотта он и пальцем не тронул — Долиш был зол, а имидж Аврората — запятнан. Харпер отправился в архив сортировать бумажки.

Гарри — все еще был на своем месте, посмеиваясь про себя и планируя следующие шаги.

Дальше все было только проще. В течение года все недоброжелатели, которые поначалу так сильно портили Гарри жизнь, были понижены в должности, перевелись в другие подразделения, оказались замешаны в скандалах или получили предложения из других Отделов.

Последний из бывших неприятелей, Брукс, осознав, откуда дует ветер, сам нашел Гарри, извинился за прошлое и пообещал, что впредь не доставит ему никаких проблем.

— Надеюсь, мы друг друга поняли, Поттер, — сказал он напоследок.

Гарри проводил его задумчивым взглядом, уже прикидывая, как и где помощь Брукса может пригодиться в дальнейшем. В конце концов, не все умели вовремя признавать ошибки — а Гарри нужны были свои люди в Отделе, ведь так?

Конечно, не только Брукс заметил подозрительную череду неприятностей, обрушившихся на лондонский Аврорат.

Долиш возненавидел еще Гарри пуще прежнего. Скримджер был холоден и молчалив. Многие сослуживцы шептались и бросали косые взгляды, когда думали, что он не видит. Уизли с прищуром наблюдал за ним, но каждый раз отводил глаза, стоило лишь обернуться.

Многие в тот момент относились к нему настороженно — и дело было уже не только в нелепых слухах. Но зато теперь Гарри знал, что больше никто не рискнет без причины портить ему жизнь.

Можно было переходить ко второй части плана, и он принялся за дело с удвоенной силой.

Ребята, которые пришли в Аврорат в один год с Гарри, относились к нему заметно теплее, чем «старожилы». Новобранцам нередко доставалось и от спесивого Маклаггена, и от Таулера с друзьями. Конечно, методы Гарри не всем пришлись по душе — и все же, с уходом главных задир всем зажилось намного легче.

К тому же, Гарри умел находить с людьми общий язык. Стоило лишь приложить немного усилий: начать ходить с сослуживцами в бар, помочь Уолтеру организовать мальчишник перед свадьбой, дать Хиггинзу денег в долг…

Прикрыть Майера перед начальством и пару раз вызваться на неудобные ночные дежурства. Взять на себя ответственность за провальную операцию, когда вина одинаково лежала на всех, и битый час терпеть крики Долиша…

Гарри быстро снискал благодарность и уважение, обзавелся приятелями, стал среди них «своим».

Особняком держались лишь Уизли да Томас, и Гарри это вполне устраивало. Он мог бы выжить из Аврората и Рона — и пару раз даже думал об этом… Рон наверняка это все понимал. И все же, каждый раз Гарри что-то мешало.

Было какое-то мрачное удовольствие в том, чтобы видеть Уизли на планерках, демонстративно проходить мимо, про себя улыбаться при виде его косяков. Наблюдать, как тот справится без помощи Гарри — там, где раньше он бы подставил плечо.

Что-то вроде молчаливой вражды или недо-соперничества, ядовитой злобы, тихого развлечения при виде его неудач… Что-то, что отравляло Гарри — и одновременно делало жизнь острее.

Они обходили друг друга по дуге, отводили глаза, столкнувшись взглядом, неприязненно косились друг на друга из своих углов. Иногда Гарри ненавидел Рона. Иногда злорадствовал. Порой — невольно скучал по их разговорам и шуткам. Чаще всего он не вспоминал о нем до момента, пока не видел рыжие волосы неподалеку — и тогда надевал свою лучшую высокомерную усмешку.

Так и жили.

Через год после прихода Гарри ряды Аврората пополнились, через два состав вновь был полностью укомплектован. Гарри уже неплохо держался, пользовался определенным уважением и легко снискал симпатии новобранцев. С этого момента и начался его путь к долгожданной цели.

За стенами Аврората могли теперь говорить что угодно. Все еще помнили Харпера, Таулера, Маклаггена — но уже год спустя об этом вспоминали не со страхом, а с уважением. Лишь шутили, что Гарри палец в рот не клади.

С ним охотно записывались на дежурства, за ним шли в бой, к его мнению прислушивались. Случись что — многие встали бы на его защиту.

Лондонский Аврорат был практически в кармане у Гарри. Дело оставалось за малым — пора было двигаться вверх и вперед.

* * *

Так получилось, что именно Брукс стал заместителем Долиша через три с половиной года после победы. Эта должность нужна была Гарри, как воздух — но он понимал, что с Долишем во главе Аврората ему никогда не видать повышения.

После очередной успешной операции Долиш, скрипя зубами, выдал Гарри жетон Старшего аврора. Но злые глаза говорили: тому не продвинуться дальше, даже если он будет дневать и ночевать в Министерстве годами.

Гарри и сам это знал. Но, на беду Долиша, у него был «план Б».

В то время вторая волна газетной травли только начала набирать обороты. На улицах уже посматривали настороженно — но многие еще помнили вклад Гарри в победу и относились к нему с симпатией. Череда неудач, обрушившихся на Гарри с приходом в Аврорат, пока поутихла.

Против него велись мелкие интриги, распускались сплетни — но все это оставалось за стенами Аврората. Гарри пока еще был далек от большой политики и мог закрывать на это глаза.

В целом, это было спокойное время. Никто не мешал ему делать свою работу. Его авторитет в Аврорате рос, новобранцы смотрели ему в рот, Брукс не ставил палки в колеса.

Гарри работал куда усерднее, чем требовала его должность. Он не был начальником — но сознательно брал на себя ответственность за сослуживцев, понимая, что только так сможет стать человеком, за которым они пойдут.

Он принимал решения и имел дело с последствиями. Составлял планы операций, первым выходил навстречу опасности, утрясал с Бруксом спорные вопросы и ругался с Долишем за «своих» ребят…

Эта тактика постепенно приносила плоды.

Он все еще был своим — но он же был тем, кого теперь звали решить проблему. К кому приходили спросить совета. Кому позволяли решать, куда двигаться дальше...

Вначале он брал на себя ответственность сам — потом это стало само собой разумеющимся. Все ждали, что Гарри придет и решит, что делать. Разберется с проблемой, вытащит их задницы из беды. Скажет, что правильно — а что нет. Что говорить Долишу — а что лучше попридержать… Он говорил, разбирался, решал и вытаскивал — снова и снова.

У Гарри оставалось три года до выборов, и он собирался одержать верх любой ценой.

* * *

После войны Скримджер жестоко и показательно расправился с захваченными Пожирателями смерти. В последующие несколько лет он ввел множество ограничений на кровную магию, а также на отдельные заклятия, списки с которыми публиковал «Пророк».

Ужесточались законы, включая те, что касались колдовства несовершеннолетних волшебников на каникулах, торговли волшебными палочками, регистрации общественных объединений… Создания нелегальных организаций, хранения запрещенных артефактов, свитков и книг….

Нарастало давние на частные СМИ.

Демонстративно уничтожались редкие книги, вынесенные из арестованных мэноров, ценные рукописи с ритуалами… Древние летописи, не содержавшие в себе ничего криминального, но оказавшиеся не в то время и не в тех местах.

На журналистов, которые позволяли себе открыто критиковать новую политику Министерства, неприятности сыпались одна за другой. Прошло несколько закрытых судов за «подстрекательство к мятежу», «клевету» и даже «государственную измену» над журналистами и общественными деятелями разной величины.

Открыто говорить что-то поперек решений Министра становилось уже не просто недальновидно — а опасно.

Скримджер действовал в рамках закона: нелепые декреты и законодательные акты множились с каждым днем. Министерство, как и всегда, успешно создавало видимость активной работы. Чиновничий аппарат постоянно расширялся, министерские работники вязли в бумажной волоките...

Новые законы, один за другим, понемногу сужали рамки дозволенного.

Гарри смотрел на происходящее и знал, что со всем этим нужно кончать.

В тот период они впервые крупно повздорили с Дамблдором.

Какое-то время Гарри почти не пересекался с бывшим директором. Орден зализывал раны, старик восстанавливал былое влияние — а сам он исправно трудился в Аврорате, отбиваясь от нападок и пытаясь справиться с неприятностями, навалившимися буквально со всех сторон.

Прошло без малого четыре года, прежде чем Гарри упрочил свои позиции, завоевал авторитет и поддержку со стороны коллег, и ему пришло время двигаться дальше. Тогда он и понял, что именно Дамблдор может помочь ему в этом — и написал бывшему наставнику письмо с предложением встречи.

Дамблдор встретил его прохладно — Гарри рассчитывал на куда более теплый прием.

Разговор с самого начала не задался. Казалось, словно Дамблдор присматривался к нему, выискивал в его поведении что-то… ну, словом, Гарри и сам не понял, что было не так, но исход встречи изрядно его озадачил.

Они и раньше не всегда понимали друг друга. Бывали и споры, и несогласие — и все же…

Все же, прежде Дамблдор смотрел заметно теплее. Прежде он относился к Гарри, как к «своему». Ученику, соратнику, человеку, который заслуживает доверия и поддержки…

В годы противостояния Волдеморту бывали моменты, когда Гарри и сам не верил в себя — но вера Дамблдора в него тогда, казалось, была безусловна.

И Гарри день за днем оправдывал эту веру: выбирая не то, что проще, а то, что «правильно». Сдерживая свои боль и отчаяние, ярость и тьму… Не нападая первым, не используя силу во зло, помогая слабым… Протягивая руку помощи тем, кто так же, как и он когда-то, балансировал на грани опасного выбора.

Множеству ребят на Слизерине пришлось нелегко после возрождения Волдеморта — и Гарри обещал им защиту, говорил с ними, убеждал, что есть другие варианты, и что Метка — не единственный возможный исход…

Он нашел в себе силы пойти против Волдеморта — и достаточно желания, чтобы его уничтожить.

Он отверг любые сомнения и страхи, сожаления и тоску…

Четыре года спустя Дамблдор смотрел на него без прежнего блеска в глазах. Они пили чай в до боли знакомом кабинете, прикрывшись вежливыми улыбками — и Гарри всем нутром, всем своим существом понимал: что-то было не так.

* * *

Дамблдор начал с ничего не значащих мелочей — заговорил о друзьях, об успехах Гарри в Аврорате, о неприятностях в Отделе…

Он был все так же любезен и учтив, лукаво усмехался в бороду и тонко шутил про Скримджера. Угощал Гарри сладостями, деликатно подбирал слова…

И все-таки, что-то изменилось — на уровне интуиции, ощущений: Гарри всегда тонко чувствовал такие вещи.

Его неприятно удивила возникшая между ними отстраненность: словно захлопнули дверцу, и прежняя близость вдруг безвозвратно исчезла. За доброжелательной улыбкой Дамблдора больше не было прежней теплоты. Сам Гарри уже не чувствовал в себе сил поделиться самым сокровенным, рассказать о сомнениях и страхах, излить душу — и веры в то, что найдет поддержку или совет.

Он шел сюда, чтобы рассказать откровенно: и о своих идеях, и о проблемах в Министерстве, о рискованных методах и нелепых покушениях на него. Но все заготовленные слова вдруг застряли в горле. И Гарри неловко шутил, стряхивал с пальцев налипший сахар, с фальшивой улыбкой рассказывал рабочие байки — и все запивал и запивал чаем растекшуюся по языку горечь.

Позже он много раз вспоминал их разговор — и думал, что именно этот день стал той самой точкой отсчета, с которой все началось.

Гарри ушел тогда из кабинета с чувством огромной потери — как будто потерял часть себя, свой тыл… Может быть, свою совесть.

Словно бы он осиротел снова — уже во второй раз, потому что его… Пусть не семья... но человек, который был наставником, самым ближайшим подобием родительской фигуры в его жизни — вдруг отказался от него.

Дамблдор ничего такого не сказал — но на каком-то уровне все это ощущалось именно так.

И все-таки, Гарри не мог и предположить, что всего лишь несколько лет спустя они не просто порвут все связи — а сойдутся на поле боя.