Персефона (гет)

Сентябрь 2009.

Рука Гермионы слегка дрожала, когда она протирала трофеи в личном кабинете Рудольфуса. Мышцы то и дело сокращались от остаточных явлений недавнего наказания за наглое дышание хозяйским воздухом. Но она игнорировала эти неудобства в пользу одного незаконченного дела. Были определенные плюсы в знании поместья от и до, например, где хранились нужные зелья. С помощью ключа, сорванного с груди еще не остывшего тела Беллатрисы, она взяла их наряду с другими крайне полезными для дальнейшего плана вещицами.

Последние часы прошли в ожидании Рудольфуса, большую часть из которых она провела за чтением, и, МЕРЛИН, как ей этого не хватало. Она перебирала каждую книгу, каждый том, до которого могла дотянуться в библиотеке Лестренджей — от «Волхование всех презлейшее» до «Тайны наитемнейшего искусства», жадно глотала строчки, пока не пришло время встречать ее Господина.

Гермиона протирала пыль, глаза блуждали по трофеям, а на губах сияла мечтательная улыбка. Он скоро будет дома, и все её горькие, томящиеся, невозможные намерения претворятся в реальность. Слишком долго она была разделочной доской для своих мясников. Она сгибала и разгибала пальцы, шевеля ими в ослабевших оковах своего волшебства. Требовалось всего одно действие — и её магия наконец-то будет свободна.

Острое чувство волнения кипело в груди, и впервые она как никогда ЖЕЛАЛА, чтобы Господин вошел в эту чертову дверь.

— Терпение, — напомнила она себе, — терпение, терпение, терпение…

Она продолжила бездумно водить тряпкой по поверхности, а затем провела пальцами по корсажу видавшего виды платья, спускаясь ниже — туда, где пряталась палочка Беллатрисы, аккуратно подвернутая под резинку трусиков.

Второй раз в жизни она держала ее в руках, хотя на этот раз… на этот раз ей было куда более приятно; если бы она прислушалась, то распознала бы, как древко ласково гудит, соприкасаясь с ее кожей.

Чего только не померещится, хотя…

Она вернулась к уборке.

Её магия все еще была скована и подавлена, запрещая ей использовать любые заклинания, кроме бытовых, поэтому Гермиона неспешно занималась единственным разрешённым ей занятием: наводила порядок.

Она отлевитировала тело Беллатрисы в её комнату, починила Скурджифаем свою и хозяйскую одежду.

Она протирала пыль.

Она убирала.

Она даже смогла съесть пару бутербродов.

Но в основном выжидала.

— Скоро, — бормотала она, взгляд нетерпеливо бегал от двери кабинета и обратно к тщательно протираемым полкам, — еще немного.

Как по чьему-то сигналу, в фойе раздался знакомый хлопок аппарации, и она услышала шаги Господина, быстро пересекающие главный зал. Гермиона нутром почувствовала его приближение… Она всегда чувствовала его приближение. Но на этот раз она лишь кивнула, продолжив вытирать пыль и улыбаться.

— Прелесть, — пропел Рудольфус от дверного проема своего кабинета. Он буднично заскользил взглядом по ее фигуре, наслаждаясь тем, как буйные кудри опускались каскадом по спине — он так любил, как при движении они ласкали ее бёдра, окаймляя её хрупкое тело. Когда Гермиона в ответ не повернулась к нему, то вместо раздражения его черты исказила хитрая ухмылочка.

— Ты сегодня трудолюбива, — он заметил, как её тело непроизвольно дергалось и подрагивало, и устремил взгляд к дверному проему, а затем обратно. — Госпожа ещё дома?

Гермиона закусила губу, подавив сухой смешок, и метнула свой самый похотливый взгляд через плечо. Она знала, что он будет близко, слишком близко, когда она вновь посмотрит на него.

— Госпожа спит.

Она все-таки не смогла скрыть свою довольную улыбку.

Рудольфус усмехнулся и так же самоуверенно, как все они, не заметил что-то необычное в излишней восприимчивости своей рабыни к его рутинным желаниям. Главным образом он не хотел быть застуканным, а потом заметил, что она одета в одно из жалких старых платьев его жены. То, которое он подарил ей недавно для одной из своих игр, и вот она щеголяла перед ним в таком очевидном ожидании его возвращения.

Наконец, наконец-то она поняла свое место, и он почувствовал, как кровь стремительно прилила к члену при виде этого зрелища. Грязнокровка была так похожа на молодую версию его сбрендившей женушки. О, тот коварный блеск в ее глазах, он пробуждал в нём жажду. Возможно, это был подарок от Беллатрисы — что ж, несомненно это был довольно странный поступок с её стороны, вызвавший у него лишь недоумение. Ну, в конце концов, она была совершенно спятившей…

— Какая удача для нас, м?

Улыбнувшись ещё шире, Гермиона развернулась, подарив ему прекрасный вид на своё декольте.

— Мне очень повезло, Господин.

Она заскользила кончиками пальцев вдоль спрятанной палочки, но, услышав его вздох, поняла, что он иначе расценил ее движение.

Не мешкая ни секунды Рудольфус захлопнул дверь взмахом ладони и опустил свои лапищи на ее талию. Оцарапав щетиной оголенную шею и плечо, он уткнулся носом ей в волосы. В своей жалкой манере, Лестрейндж что-то заурчал ей на ухо и, не тратя времени впустую, начал вгрызаться в её плоть, больно всасывая нежную кожу, пока пунцовые отметины не распространились вдоль тонкой линии её шеи.

— Моя грязнокровка, ах ты, непослушная маленькая дрянь. Весь день я думал о тебе и твоём тесном маленьком тельце.

Сверкнув глазами, Гермиона скривилась от услышанного, но Рудольфус не заметил её реакции, опустившись ещё ниже к ложбинке груди. Что ж, она продолжала подыгрывать ему — поглаживала и массировала его бицепсы так, как ему всегда нравилось, чувствуя, как его ладони поползли вниз. Скрипнув зубами от отвращения, она непроизвольно сжала пальцы, оцарапав ногтями его кожу на пути к шее, где запустила их в его тонкие, сальные волосы.

Ярость вспыхнула золотистым пламенем в ее глазах, и Гермиона припала губами к мясистому уху, намеренно понизив голос, чтобы с придыханием прошептать:

— Я ждала вас часами, Господин.

Он резко втянул носом воздух и весь задрожал. Сегодняшние пытки Беллатрисы, должно быть, пробудили в ней что-то распутное. Она всегда демонстрировала необыкновенное поведение после этих сеансов, но оно довольно быстро кончалось — к его великому сожалению. Он знал, что должен поторопиться.

Когда-нибудь, хоть один единственный раз, он хотел услышать крики экстаза, а не боли.

— Я так долго ждал этого…

Беллатриса не касалась его с тех самых пор, как Тёмный Лорд освободил их из тюрьмы… она была слишком поражена этим существом, чтобы обращать внимание на кого-то ещё. У них давно ничего не было — долго, слишком долго, а эта девчонка… Иногда она была так поразительно похожа на его Беллочку. Он стерилизовал свою грязнокровку, как сучку, и теперь мог снимать напряжение, но один раз — всего один раз — прежде чем та вырывалась из дурмана, сотворённого его женой.

Рудольфус был загипнотизирован её дыханием, прерывистым и хриплым, когда толкнул Гермиону к стеклянной витрине антикварного шкафа. Услышав вымученный вздох и едва ли что-то ещё, он приподнял девушку и, удерживая на весу, раздвинул ей ноги, прежде чем вжаться в ее промежность. Его толстые, мозолистые пальцы задрали платье, сдавив слишком чувствительную кожу внешней стороны бедра.

— Как и я, Господин, — процедила она, больше не скрывая ледяную интонацию.

Он замер, когда нащупал искривлённую деревянную палочку, подвернутую под резинку ее трусиков. Подняв голову от ее груди с видом чрезвычайного замешательства на лице, он поймал бешеный взгляд, который никогда не видел прежде.

Она сжимала в руке рукоятку одного из проклятых кинжалов, позаимствованного из коллекции Госпожи и припрятанного до поры до времени среди его безделушек. Блеснув зубами и издав хищный рык, Гермиона рывком вонзила лезвие ему в грудь.

— Ах, я ждала этого очень, очень долго!

Рудольфус хотел закричать, метнувшись за своей палочкой, но из возникшей следом новой раны на его шее вырвался лишь нечленораздельный хрип. Искривленный кинжал, зачарованный темнейшим проклятием, скользнул в его плоть, как горячий нож по маслу. Сталь погрузилась так глубоко, что рукоятка упёрлась в позвоночник, а лезвие проткнуло яростно подпрыгивавший кадык.

Рудольфус зашипел, облокотившись на неё всем телом. Черные нити проклятия стремительно расползлись вдоль его вен, прочь от кровоточившей дыры.

Гермиона оттолкнулась от секретера и по инерции спихнула с себя его булькающее тело. Рудольфус вцепился в ткань ее жалкого платья, с быстро угасавшими усилиями разрывая подол, пока, наконец, не рухнул на пол.

Гермиона следила за этим падением, упиваясь каждой судорогой и спазмом, которые пронизывали его плоть вследствие распространявшегося проклятия. Она наблюдала за тем, как ритм его сердца замедлялся, пока его проклятая кровь вытекала из тела через зияющие дыры на шее. Потом запустила руку под юбку и достала волшебную палочку, заметив, как его взгляд начал тускнеть. С каждой секундой она чувствовала, как ослабевают оковы на ее магии, заставляя буквально трепетать в ожидании.

Лестрейндж выпучил глаза, еле шевеля губами, а пальцы дернулись к её лодыжкам.

Магия трепыхалась и билась в клетке, как испуганная птица.

Рудольфус сумел дотянуться до мыска её туфель, и она попятилась назад. А затем с силой ударила его по лицу. А потом снова.

Ее волосы развевались словно на ветру, аура вокруг оживала с каждой секундой, словно чувствуя, что остались считанные мгновения до финального падения ее невидимых оков. Гермиона сильней сжала палочку, и та практически промурлыкала в её руке, напевая в гармонии с энергией, расползавшейся по стенам и спускавшейся к ее ногам.

— Помните наш первый раз, Господин? — не без горечи усмехнулась она.

Тошнотворно выглядевшая смесь слюны и крови, пеной пузырилась из его рта, а пальцы снова потянулись к её ногам, но Гермиона сделала пару шагов назад, выйдя из зоны досягаемости. Он лежал на животе, открывая рот, как умирающая рыба, извиваясь в тёмной, проклятой, помутневшей луже собственной крови.

— Я обещала, что убью вас, если вы снова прикоснетесь ко мне!

Палочка пела ей. Это была самая сладкая песня, о которой она когда-либо мечтала. Она запрокинула голову, вслушиваясь в каждую ноту. Душивший ее ошейник ослабевал, и магия начала медленно просачиваться в атмосферу вокруг.

Внезапно воздух стал свежим, разреженным и необыкновенно чистым.

Она глубоко вздохнула. Затем ещё раз. Потом снова, и её смех заполнил кабинет и прилегавшие залы — искренний смех, неслыханный в уважаемом доме Лестрейнджей.

А потом она заплакала самыми счастливыми слезами в своей жизни.

Она широко улыбалась до боли в уголках губ, всхлипы сменялись прерывистыми смешками.

Последняя часть оков спала, и магия стремительным потоком ворвалась в ее тело.

— Вы должны были прислушаться…

Резко взмахнув рукой, державшей палочку, Гермиона прошептала заклинание. Тело Рудольфуса устремилось в антикварный шкаф с его любимыми трофеями. Пролетая в воздухе, оно оставляло за собой кровяной шлейф, прежде чем врезаться лицом в стекло створок, тут же разлетевшихся под силой удара причудливым снопом осколков. Издав низкий рык, она взмахнула палочкой и, срывая дверь с петель, направила его труп прочь из комнаты. А затем, наконец, взглянула на полку с его самыми ценными побрякушками.

Гермиона подошла вплотную, ни на секунду не отводя взгляда от предмета, который привлек ее внимание с момента, как она впервые переступила порог кабинета Рудольфуса Лестрейнджа.

Широко, по-кошачьи оскалившись, она достала артефакт. Осторожно — о, очень осторожно — она прокрутила часть с вехой, восхищаясь медленно вращавшимися колечками и капельками песка, двигавшимися в стекле.

Это была самая ценная награда Рудольфуса за служение Тёмному Лорду. Последний в своем роде артефакт, чудесным образом избежавший разрушения в Департаменте Тайн. Это был единственный шанс на её спасение.

Гермиона благоговейно погладила сверкающий Маховик Времени.

Пришло время исправить её мир.