Персефона (гет)

— Давно ты знаешь?

Том внимательно рассматривал девушку, с большим интересом исследуя каждую черту, находившуюся в поле его зрения. В последнее время они хорошо ладили, и, хотя он никогда не шел на компромисс, все равно понимал, что в свете появившейся информации о Персефоне Каллаган, было достаточно опасно поступаться своими принципами.

Однако, было любопытно, почему она нацелилась на него.

Если, думал он, его планы преуспели — или, по крайней мере, значительно повлияли на волшебный мир, то тогда это многое объясняло. Она вернулась в прошлое, чтобы остановить его? Если да, то зачем отдавать книгу? И почему, будучи до этого момента такой сообразительной, она раскрыла настолько вопиющий знак своего происхождения? Это ошибка? Ловушка?

Так много вопросов…

Все это было чрезвычайно любопытно.

— Ты, видимо, из будущего? Недалекого. Что ж, так как ты… — он замолчал, наклонив голову вбок, невозмутимо наблюдая, как она смотрит на него из-под ресниц. Этот взгляд был скорее убийственным, чем милым, и он обнаружил, что тоже предпочёл бы первый вариант, — сильно отличаешься от той девушки, которую я встретил в Косом Переулке, то должна понимать, что, пока я не получу ответы на беспокоящие меня вопросы, у меня будут определённые сомнения в возможности этой подающей надежды зарождающейся… тесной дружбы с моими подчиненными.

— У нас была подающая надежды тесная дружба? — огрызнулась она, но в голосе проскользнула лёгкая тень разочарования.

— Не прикидывайся дурой, Каллаган, это тебя не красит, — парировал он, — каждый раз, когда ты старалась потакать этим идиотам, хлопая ресницами и сверкая своими кокетливыми улыбками — каждый раз меня выворачивало наизнанку.

— Успокойся, душа моя, это что, ревность? — Гермиона подняла свой сарказм, как щит, пока сознание билось в попытках придумать свой следующий шаг. Она не сильно продвинулась в переделке своего плана, когда чужая палочка больно кольнула шею, запрокинув подбородок вверх, чтобы та встретила его взгляд.

— Ревность? Это не те эмоции, что я испытываю. И так понятно, что ты принадлежишь мне…

— Я никому не принадлежу.

— И зная, что ты принадлежишь мне, ты будешь делать то, что я прикажу, и ответишь на любые мои вопросы.

Язык Гермионы скользнул по внутренней стороне зубов, когда её самообладание пошатнулось. Она напомнила себе, что должна оставаться невозмутимой, напомнила, что ей нужно держать голову на уровне его глаз, что, хотя его палочка скорее всего не согласится на команду убить ее, существовало множество проклятий, которые могли навредить.

Смотря на него, такого дерзкого и самоуверенного, убежденного, что на этот раз загнал её в тупик в ее же собственной игре, заставляло волосы вздыматься дыбом от злости. Она уже пережила все, что только могло навредить ей в этой жизни…

Голос в сознании, полный безумия и озорного лукавства, ласково пропел:

Разве что-то могло быть хуже?

— У меня есть условия, Том.

Том лишь фыркнул и сильнее надавил палочкой на челюсть ведьмы.

— Мне кажется, ты не в том положении, чтобы ставить условия, Персефона. Если я ввёл тебя в заблуждение, то я сожалею, и раз тебе тяжело с этим справиться самостоятельно, то позволь мне пояснить: я угрожаю тебе. Учитывая, откуда ты пришла, ты наверняка знаешь, что праздные угрозы — не синоним моего имени. Я боюсь, что, если ты не подчинишься, то у меня не останется другого выбора, кроме как заставить тебя досконально осознать последствия твоих действий.

— Ты всем своим девушкам так говоришь? — безмятежно улыбалась Гермиона, сквозь голос, напевающий внутри:

«Подчинишься…»

Подчиниться?

Хорошо, давай подчиняться…

Голос в её сознании сочился пережитками мрачных перешёптываний, свистов и шипений, исходящих от всех темно-магических томов, с которыми ведьма успела порезвиться в преддверии этого долгожданного момента, относя слова Тома куда-то далеко, в тихое, приглушенное место, где едва ли можно было их разобрать, чувствуя лишь постоянные, неуклонные толчки его магии.

— Ты мне нравишься, Каллаган. Ты меня интригуешь. Но я решил заявить на тебя права, поэтому придётся привести тебя в соответствие с остальным моим живым имуществом. Я извиняюсь, поскольку это не типично для меня — пытать женщин, но я уверен, что ты сможешь понять.

Гермиона снова почувствовала настойчивое давление его палочки, подталкивавшее подняться. Она подумала, что идея подвергнуться пыткам, став извивающимся, бессвязным месивом на ковре, была забавной.

Она сразу вспомнила, как ее последний раз пытали на ковре.

Она была уверена, что кровь никогда не вернётся обратно в вены.

Она пропитала его навсегда.

Испачкала плитку.

Испачкала камень под ней.

Испортила весь грёбаный дом.

Настойчивый стук пульса в ушах подскочил, и она закрыла книгу, отложив ту в сторону. Гермиона поднялась на ноги, следуя направляющему давлению древка в чужой руке. Когда он остановил её в центре этого слишком шикарного ковра, она протянула ладонь, чтобы осторожно провести ей по груди Тома, не удивляясь, что тот позволил.

— Я никому не принадлежу, Том Риддл, — сказала она легко, голос не дрогнул, и оставался ледяным под его пристальным вниманием и очевидным весельем, — я отвечу на твои вопросы, если ты ответишь на мои.

— Ты снова заблуждаешься, — хмыкнул Том, на этот раз более раздражённо. Он поймал ее запястье на полпути, ослабив давление палочки — только из-за неудобного положения руки, сказал он себе, — ты ответишь на мои вопросы. Точка. Или я…

— Или ты — что? — глаза Гермионы свирепо блестели, — какую власть ты на самом деле имеешь надо мной, Том? Ты подсмотришь ответы в моей голове? Я думаю, мы уже выяснили, что ты ничего не добьёшься без моего ведома. Ты заберешь их силой? Ну… ты можешь попробовать. Я думаю, ты обнаружишь, что у меня на удивление большая выдержка, благодаря в значительной степени тебе, — она сильнее прижала шею к его палочке, практически с издёвкой, наклонив голову в сторону, лицо стало серьёзным, почти послушным, когда голос ведьмы опустился до низкого, страстного мурчания, — я знаю твой вкус. Я знаю твой стиль. Я знаю твои способы принуждения, заставляющие подчиняться, корчиться в агонии или кричать для тебя. Я терпела это довольно долгое время, находясь в руках женщины, действительно полностью принадлежавшей тебе. Твои пытки сейчас, в столь юном возрасте, имеют ограниченный потенциал и недостаточны для того, чтобы действительно напугать меня.

Гермиона слегка отклонилась, наблюдая, как его внимание перемещалось с её глаз к губам и обратно, и невинно сжала пальцы вокруг его лацкана.

— Ты убьёшь меня? — ухмылка, игравшая на её губах, была полна порочности и злобы. — Это приведёт к обратному результату.

Том сжал челюсть, проскрежетав зубами. Ведьма была либо полностью лишена страха, либо абсолютно безумна — он не был до конца убеждён, что это исключало друг друга.

— Я разоблачу тебя.

— Абсолютно ничего обо мне не узнав, — она заметила, что он, казалось, еле сдерживался, чтобы не взорваться от гнева, и протянула вторую руку, дотронувшись и погладив его грудь рядом с местом, где другое запястье было остановлено, — нет, ты ничего не сделаешь. Вместо этого ты сыграешь со мной в игру.

Предположив, что разорвал в клочья и бросил к ногам все её преимущества, Том зарычал, вцепившись грубой хваткой в подбородок Гермионы, сжав пальцы в ярости и разочаровании.

— У меня нет времени на твои игры, Каллаган!

Она лишь красиво рассмеялась.

— А у меня есть всё время на земле, Том.

Возмутившись почти буквальной истине этих слов, он отпустил её, практически оттолкнул, закипая, фыркая и хмурясь, как древний, пышущий огнём дракон. Она хихикала, когда он зашагал по кругу в попытках охладить свой пыл.

— Что еще за игра, женщина?

Гермиона приподняла сарафан, вытаскивая палочку из кобуры, застёгнутой на бедре под юбкой, и, лаская тёмное древко, мило пропела:

— Игра вопросов, — разъяснила она, как будто это было очевидно, — у меня есть ответы, которые ты хочешь получить, как и у тебя есть кое-какие для меня. Будет весело. Обещаю.

Том взглянул на неё с очевидным вопросом на лице — «ты серьёзно?». Когда Персефона просто улыбнулась, он выгнул бровь, повернувшись к ней всем корпусом, и выпустил самый длинный, самый раздражённый выдох во всей своей жизни.

— Правила?

— Мы установим таймер на десять — нет, пятнадцать минут. Вопросы могут быть о чём угодно… и мы оба должны говорить правду. За каждый твой удар по мне…

— Удар?

— Да, попадание. Разве я не говорила? Это будет дуэль.

Ярость медленно покинула напряжённую осанку Тома, и он оживился от идеи, наконец-то, проклясть ведьму — особенно после абсолютного разочарования по всем фронтам, в которых участвовало это глупое, проклятое личико… и прочие части тела.

— Дуэль? Условия для заклинаний?

Она покачала головой.

— Что угодно, — Гермиона почти фыркнула от мрачного блеска в его глазах, — хотя я должна напомнить, что попытка убить меня, если палочка, конечно, позволит, в первую очередь может иметь обратный эффект.

— Принял к сведению.

Гермиона скептически усмехнулась.

— Как я уже говорила, за каждый удар по мне, я отвечу на вопрос. За каждый удар, который я сделаю по тебе, ты будешь отвечать на мой.

Том посмеялся над второй частью условий, но кивнул.

— И что я получу, если выиграю?

— Выиграешь?

— Если заставлю тебя признать поражение задолго до того, как закончится таймер.

— М-м… — Гермиона обняла себя за плечи и медленно прошла небольшой круг в раздумьях, — чего ты хочешь?

— Тебя, — ответил Том без запинки. От вида её вздернутых бровей, он ухмыльнулся, — твоё послушание. Ты будешь моей. Публично. Ты придёшь, когда я позову. Будешь подчиняться должным образом. Ты станешь одной из моих приближённых… — он осмотрел её с головы до ног, оценивая с улыбкой на губах, — хотя и самая красивая из группы.

Она лишь немного покраснела, съязвив:

— Только не повторяй этого при Малфое.

Собственнический блеск промелькнул во взгляде Тома.

— Ты будешь только моей во ВСЕХ отношениях.

Гермиона вслушалась в этот жаждущий, нетерпеливый гул его требования, взяв длинную паузу, заставившую Тома выпрямить спину и сильнее сжать палочку. Наконец, она кивнула.

— Хорошо. Договорились.

Продолжив плавное движение, как будто не был до конца доволен её согласием, Том лениво спросил:

— А ты? Что хочешь за победу?

— Услугу. Ты окажешь мне услугу, которую выполнишь в любое удобное для меня время.

— Какая услуга? — осторожность сквозила и в его голосе, и во взгляде.

— Любая услуга. Я могу попросить тебя угостить меня чаем. Или сделать массаж ног. Убить человека, вырезав ему язык, позволяя истечь кровью до смерти, — она пожала плечами, — всё, что угодно.

Теперь была очередь Тома прощупать намерения Персефоны за этими условиями. Когда всё, что он обнаружил, — невозмутимый, почти безмятежный взгляд — он усмехнулся.

— Договорились, — в любом случае, она не сможет выиграть.

— Прекрасно, — Гермиона весело хлопнула в ладоши и трансфигурировала какую-то блестящую безделушку с одной из заполненных доверху книжных полок в аккуратный маленький будильник, прикрепив тот на свою мантию. С быстрым щелчком запястья она расслабила руки.

Том занял обманчиво спокойную дуэльную позицию, тёмные глаза наблюдали за каждым резким движением Персефоны с нескрываемым интересом.

Гермиона заняла собственную дуэльную позицию и кивнула.

— Таймер готов, Том, так что, как только ты будешь готов…

— Диффиндо! — выплюнул тот с яростью, после быстрого взмаха своей палочки к циферблату, начав обратный отсчёт.

Глаза широко распахнулись от внезапности его атаки, и Гермиона едва успела увернуться, почувствовав, как режущее заклятье зацепило здоровую руку. Девушка возвела щит, перед этим мельком взглянув на разрез, сочащийся кровью и пропитавший одну из её идеально выглаженных, накрахмаленных рубашек. Глаза метнулись к Тому и сузились:

— Это жульничество.

Том лишь безмятежно пожал плечами.

— Это не моя вина, что ты не воспользовалась ситуацией, мисс Каллаган. Итак, откуда ты родом?

Гермиона, не сводя глаз с волшебника, позволила прохладной, хитрой улыбке распространиться по лицу.

— Из будущего.

— А конкретнее? — зарычал он, угрожающе перекатывая палочку в ладони.

— Это уже два вопроса, Том. И я боюсь, что ты ещё не заработал второй, — она, хихикая, бросила в его сторону проклятье ватных ног.

Том отклонил заклинание незначительным движением запястья.

— Не усложняй правила.

Она пожала плечами и парировала его следующее заклинание тонким росчерком древка.

— Я не виновата, что ты не уточнил условия перед началом дуэли.

Гермиона быстро послала ещё три проклятья в последовательности: мышиный сглаз, рост рогов, проклятие косноязычия, все они изучались в начальных классах и легко блокировались, хотя с каждым из них Том, казалось, становился всё более и более раздражённым.

— Хватит валять дурака! — Том сердито взмахнул палочкой в Гермиону. — Эверте Статум!

Заклинание ударило в щит и мощной волной оттолкнуло её. Слабый белый барьер разлетелся тысячей осколков, когда атака Тома достигла цели, отправив Гермиону назад в довольно древние доспехи.

— Арресто моментум! — закричала Гермиона с забавным весельем в голосе. Ее идеальные, вычищенные до блеска школьные туфли громко скользили по каменным плиткам комнаты, ноги дрожали от силы движения, но заклинание успело остановить её как раз перед столкновением с пикой и щитом железной брони.

— Каким колдовством ты очаровала моих приближённых, Каллаган?

Она ухмыльнулась на более конкретную формулировку вопроса.

— Умы твоего близкого окружения просты и примитивны, я встречала такие раньше. Подчинение их моей воле не было «колдовством», — усмехнулась Гермиона, — просто детская игра.

Теперь она атаковала его, послав ещё несколько лёгких сглазов, которые заставили его фыркать и раздражаться от возмущения.

Том парировал седьмое детское проклятье, когда наконец взорвался:

— НЕ издевайся надо мной, Каллаган! Не трать моё время!

— Флипендо! — Гермиона улыбнулась и резко вскинула свою палочку на стулья, стол и чайный сервиз, где они беседовали раньше. Мебель была отправлена к Тому, дрожа в полёте на предельных скоростях.

Но это ещё больше разозлило его, он поднял палочку, чтобы прорычать еще один диффиндо, разрезая каждый предмет по центру и отправляя их со свистом мимо себя, как волна, разбивающаяся о скалу.

— Я говорил тебе…

— Облитератус!

Гермиона дождалась, пока куски кресла, обивки, дерева и фарфора пролетят мимо Тома, окружив того со всех сторон, прежде чем вызвать своё заклинание. Комната задрожала от силы магии, и разрезанная мебель разорвалась на миллионы частичек. Щепки от мебели и осколки тонкой посуды летели в Тома быстрее, чем пули из пистолета. На нём уже было множество царапин, осколки порезали школьную форму и лицо, когда он призвал порыв ветра, чтобы отбросить оставшиеся.

Том пошатнулся, прижимая свободную ладонь к противоположной руке, где зарождался леденящий и влажный, но каким-то образом всё равно обжигающий ожог. Он заглянул под ладонь и увидел, что та истекает кровью. Его недавний порыв ярости временно сменился изумлением.

— Мне кажется, это похоже на попадание, — она кивнула в сторону порезов на его руке.

Слова плохо распознавались после пережитого шока, когда Том в полном замешательстве посмотрел на резкую смену поведения Гермионы. Она заговорила странным, мрачным тоном, вынуждающим обратить на себя внимание, и он тут же осознал, что её действия были совершенно преднамеренны. Он корил себя за это растянувшееся увлечение проклятой ведьмой, но не мог не повернуться в изумлении, когда та задала свой вопрос.

— Lasciate ogne speranza, voi ch'intrate*, если наш дорогой Абраксас окажется брошенным в Ад из-за плотского намерения в отношении того, что ты утверждаешь, как своё… — она ухмыльнулась, и её брови подвигались с намеком, — где он окажется?

— Что? — он отвлёкся от раздумий, услышав имя приближённого, — какое отношение Абраксас имеет ко всему этому?

Гермиона облизала губы и швырнула проклятье щекотки, которое он играючи отбил.

— Сейчас ещё не твоя очередь, Том. Ты должен сначала ответить на мой вопрос! — при смене оттенков на его лице, она промурлыкала: — Где твоя красивая игрушка обнаружит себя?

Глаза Тома сузились, когда она перефразировала вопрос, отслеживая движение её ладони по рту, задерживаясь взглядом на паре пальцев, чувственно скользивших между губ, задевая нижнюю, сминая пухлую плоть достаточно, чтобы та обиженно выскочила на место. Эти же пальцы проследили путь по подбородку и шее, очерчивая воротник рубашки, пока не упёрлись в узел галстука, ослабив его, пока тот не опустился низко, очень низко.

Образ Абраксаса Малфоя, дрочившего её шарфом для волос, на мгновение ослепил Тома, и, когда видение рассеялось, оставило лишь сердитый румянец на его скулах.

— Во втором, — слова походили больше на рык, чем на что-либо ещё. Том стиснул зубы и снова атаковал её, — во втором круге.

Похотливый маленький паршивец…

— Очень хорошо, Том.

Блок.

— Я не услышал от тебя ничего, кроме загадок, Каллаган!

Атака, атака, парирование, блок.

— Я не говорила, что загадки запрещены.

Парирование, парирование, блок, блок, атака.

Проклятая ВЕДЬМА!

— КАЛЛАГАН!

Атака, атака, атака, атака, атака.

— Я же когтевранка, в конце концов.

— КРУЦИО!

Палочка Гермионы взлетела вверх, чтобы защититься от его Непростительного, и глаза сверкнули чистейшим, диким, смертоносным пламенем. Воздух в Комнате внезапно разрядился, как будто вспышка её магии вобрала в себя сам кислород из атмосферы вокруг.

— Не используй это заклинание, — голос был низким, предельно серьёзным, с совершенно очевидной угрозой за произнесёнными словами.

Том не упустил из вида пошатнувшееся самообладание девушки и позволил себе жестокую, дерзкую ухмылку.

— Ты сама говорила: «никаких ограничений на заклинания», не так ли? Я не нарушил «правила», использовав Непростительное.

Оскал, медленно исказивший губы Гермионы, был совсем не дружелюбным, хищно обнажив ряд ровных белых зубов.

— О, это так. Тем не менее, именно это заклинание имеет тенденцию заставлять меня… чрезвычайно… сердиться.

— Я видел твой гнев, — усмехнулся Том, хотя они продолжали осторожно кружить друг напротив друга. Он помнил, как её надменная поза растаяла пред лицом этого проклятия, и после всех её издевательств он вцепился в эту возможность мёртвой хваткой, — не впечатляет.

Смешок, прозвучавший следом, был слишком низким и протяжным, наравне с сверлящим его злобным взглядом. Лживость и пустота, сквозившая в этом смехе, вынудила его на мгновение засомневаться в собственных суждениях.

— О, Том. Ты даже не догадываешься, как выглядит мой гнев. Никто не дожил, чтобы поделиться этим, — голова наклонилась в сторону, и воронки тёмной магии во взгляде закрутились в беспорядочной пляске, когда она щёлкнула в него другим проклятьем, но тот увернулся. Гермиона усмехнулась, — напомни мне показать воспоминания о том, что случилось с последней парой, пытавшейся «владеть» мной.

Его челюсть сильнее сжалась, но надменный облик не дрогнул. Очевидный подтекст за словами чертовски заинтриговал — упаси его Салазар. Женщина оказалась намного сложнее, чем он ожидал, пробудив в груди странные вихри эмоций. Она оказалась чем-то большим, чем просто интригующей, гораздо большим, и, когда он увидел её, там, в другом конце зала, прогнувшейся в предвкушении, с напряжением в плечах, улыбкой на губах, замершей, как хищница перед прыжком, собиравшейся опустошить его всей тёмной магией, что накопилась внутри и просачивалась сквозь её тонкую кожу, он просто захотел ещё…

Том вернул ей насмешку и взмахнул палочкой поверх наиболее глубоких порезов, заставляя их затянуться, прежде чем снова занять боевую стойку.

— Прошу прощения, но теперь мне трудно поверить во все твои сказки, мисс Каллаган. У тебя отнюдь не выдающийся послужной список в проявлении честности, — он снова щёлкнул палочкой, — КРУЦИ…

— ФУНДТИО ЧИЗМЕ! ДЕВОВАРЕ!

За секунду магия Тома собралась на кончике палочки, ожидая, когда окончание заклинания и последний слог слетят с языка, и в следующий миг камень на полу разорвал себя на части прямо под его ногами. У него не было времени отреагировать, прежде чем каменные плиты сомкнулись вокруг лодыжек, зажимая их в тиски, как зубы железной ловушки, глубоко погружаясь в плоть.

Крик изумления и боли всё ещё звенел в атмосфере, когда ледяное шипение следующего вопроса просочилось из её уст.

— От бессердечия тех воронов, что ставят её ниже остальных. Взгляни на место, бывшее убежищем, скрывающим ее от глаз людских, — она повернула руку, приказывая плитам ещё больше сжаться, сверкнув смертоносным взглядом, — о чём я говорю?

Том собрал свои чувства в кулак, вытеснив их за пределы оглушающей боли, простреливающей ноги, и прорычал своё собственное заклинание. Его магия вырвала куски камня и отправила их вперед с опасной скоростью, разрывающей воздух, из небольшого кратера, в котором он теперь стоял. Безумная ведьма едва уклонилась от одного из самых больших снарядов, когда он пошатнулся к ней на своих раненых конечностях.

Возмущение от того факта, что она действительно наносила по нему удары, быстро затмилось тем, что они не только достигли цели, но и причинили боль — довольно сильную.

Когда он пошатнулся вперед, обжигающая, саднящая, пульсирующая боль позволила Тому определить, что Персефоне Каллаган, возможно, удалось сломать ему пальцы на ногах.

Он, должно быть, молчал дольше, чем положено, находясь в дымке боли и смятения, потому что она улыбнулась ему довольно снисходительно и спросила:

— Вышел из игры, Том? Ну же, куда бежит эта штучка, когда сталкивается с чем-то, безумно пугающим — например, со своей тенью?

— Каллаган…

Рычание Тома прокатилось по её коже, — так мелодично для её слуха  — и она бросила ещё одно детское проклятье, которое тот парировал, приближаясь к ней со спёртым дыханием.

— Здесь я даже дам тебе подсказку, — Гермиона перекинула копну волос на бок и, использовав свободную руку, скруглила пальцы в колечко, расположив их над одним глазом. — Косички, очки, одиночка и всё время хныкает…

Атака, блок, атака, атака, парирование.

— Жалкое оправдание для Когтеврана.

Том едва мог мыслить за пределами боли в конечностях, когда к ушам прилила кровь.

Прошло довольно много лет с тех пор, как он был так ошеломляюще ранен, а тем более женщиной, да никогда в жизни!

Он истекал кровью.

Он хромал.

Он дышал так, будто пробежал пятьдесят марафонов подряд.

Он совершенно точно с самого начала недооценил её. Она подманивала его детскими уловками, и он попался на них, попался, как и на всё прочее, связанное с этой мисс Персефоной Каллаган. Он не воспринимал её ничем, кроме красивых глазок с амбициями, даже после того, как узнал, что та из будущего. Он был так озабочен и погряз в своем эго, что забыл увидеть настоящую опасность в этой ведьме.

Он — Том Марволо Риддл — оказался в чём-то не прав.

Сознание Тома было как в тумане, внимание и концентрация напряжены до предела перед лицом этой таинственной Персефоны. Он изо всех сил старался сохранить контроль над самообладанием, чтобы выразить что-то большее, чем бессвязное рычание и неконтролируемые, дикие жесты на каждый раздражающий изгиб брови, или насмешку на губах, или низкое, гортанное хихиканье.

Гермиона перестала бросать свои дразнящие проклятья и еле сдерживала ухмылку, когда он не сразу запустил ответную серию своих тёмных заклинаний. Он смотрел на неё настороженно, приподнятая рука держалась прямо и жёстко, пальцы сжимали палочку так сильно, что та дрожала.

— Где убежище девушки? Итак, позволь мне помочь тебе снова. Ее имя рифмуется с ирт…

— Туалет, — наконец прошипел Том сквозь стиснутые зубы, пока взгляд пылал от ярости, — девушка, о которой ты говоришь, это мисс Уоррен, а её убежище — туалет.

Как она СМЕЕТ смотреть на него свысока?!

Даже в разгар дуэли и всеобщего хаоса, наряду с быстро растущим разгромом в Комнате, он был достаточно умён, чтобы ответить на ее гребаные загадки.

— Отлично, Том!

Снисходительная нотка в голосе Гермионы окончательно взвинтила его нервы, и палочка стала всё настойчивее мелькать, направляя заклятье за заклятьем в её сторону между его надвигающимися, хромающими шагами. Однако каждый из её щитов был совершенно непроницаемым и служил только для того, чтобы румянец с его щёк распространился на остальное лицо.

— Я выжгу эту паршивую улыбку с твоего гребаного ЛИЦА! — Том отправил в неё ещё несколько заклинаний, которые она или заблокировала, или парировала, или от которых увернулась, и он накинулся на неё с удвоенной силой.

— Ты действительно должен их вылечить, Том. ЭПИСКЕЙ!

Персефона взмахнула палочкой, и он выставил защитный блок, только чтобы дружественное заклинание на полной скорости просвистело прямо сквозь щит и ударило в обе его ноги. Раненые и треснувшие кости вернулись в первоначальное состояние, посылая, казалось, сам огонь через каждую клетку его тела на пике болезненного рыка.

—  Тот дикий жеребец был приручен, свободный дух низвергнут, конец той бренной тишине, теперь пахать и сеять. 

— Это НЕ СЧИТАЕТСЯ! Это было исцеляющее заклинание! — взревел он между атаками.

— В правилах нет ничего, запрещающего определённые виды заклинаний, — прощебетала Гермиона, но менее провокационно, чем несколько минут назад.

— Они были сломаны! ТАК ЖЕ, КАК Я СЛОМАЮ ТЕБЯ!

Том повелел, чтобы все предметы, окружающие Персефону, загорелись и взорвались, осыпая её пылающими обломками, от которых та уворачивалась, отмахиваясь с помощью взмахов запястья. Он зажёг всё вокруг: все книги, все стеллажи, всю мебель — всё, что окружало её, — абсолютно всё  — и повелел всем этим обломкам лететь прямо в это ухмыляющееся лицо. Персефона подпрыгивала, периодически крутилась, приземлялась и ныряла между бросками своей магии, чтобы избежать обломков, летящих в её сторону. Она была красива и смертоносна, и так безумно опасна, но всё, что он мог видеть, было окрашено кровью, особенно эта, не сходящая ни на секунду, проклятая ухмылка.

Вырву её с твоего гребаного ЛИЦА.

Ещё несколько пылающих фрагментов рухнули вокруг неё, и Том направил толчок своей магии, подражая её недавнему облитератусу. Движение палочки не было точным, определенно было что-то ещё, что он, возможно, пропустил, но обломки взорвались в ливне пылающего дождя, который застал её врасплох, поджигая школьную форму и волосы — и он, наконец, заработал свой вопрос.

— Дерзкая ведьма! Неудивительно, что ты подверглась пыткам по моей воле, если ты всегда была такой невыносимой! Скажи мне, что ты сделала, чтобы заслужить мой гнев?

Гермиона тушила крошечные пожары в волосах и юбке, кашляя сквозь возникшую копоть, пыль и дым.

— Я пыталась остановить тебя.

Пыталась остановить меня.

Это означало, что он преуспел!

Она пришла изменить его планы.

Мысль заставляла его одновременно желать и возмущаться тому, что кто-то посмел остановить его. Он был на пике адреналина, когда бросил очередное проклятье в Персефону, пока та всё ещё приводила в порядок своё горящее тело.

— И как ты собираешься остановить меня сейчас, Каллаган?

— Ох, Том, э… — Гермиона разорвала на части следующие несколько фрагментов пылающего дерева, осыпавшихся золой, словно невесомо падающий снег. — Не знаю. Серпенсортиа!

Том наблюдал, как невероятно длинная черная гадюка выскользнула, освобождаясь из кончика палочки. Пресмыкающееся поднялось, отклонившись назад и распахивая капюшон, а затем резко дёрнулось вперёд, обнажая свои острые клыки. Он усмехнулся, почти захохотал при виде змеи, пытавшейся напасть на него.

— Для той, кто прибыл из будущего и страдал от моей руки, ведьма, ты ужасно неосведомленная, если думаешь, что это помешает мне!

Гадюка агрессивно заскользила к нему, голова была настороже и готова к удару, но Том просто зафиксировал её подчиняющим взглядом и зашипел, заставляя ту дёрнуться и остановиться, будто в удивлении.

— Стой, — проговорил Том на парселтанге, ровно и легко сорвавшемся с губ, — напади не на меня, но на нахалку, настолько глупую, что пыталась тобой командовать.

Остроконечная голова наклонилась в сторону, отдалённо напомнив ту, с которой он сражался. Том не мог не позабавиться от мысли, что волосы Персефоны были тоже чем-то сродни капюшона, распушив которые, как кошка свой хвост, и становясь выше, она предупреждала других существ о своём гневе. С этой забавной мыслью он подавил смешок, немного успокоившись. Он был уверен, что получил преимущество и теперь заставит её уступить позиции до того, как закончатся последние щекотливые минуты их таймера.

Несмотря на то, что он всё ещё чувствовал сердитое раздражение под кожей, оскорблённый таким продолжительным сопротивлением, поведение Персефоны усилило желание владеть ей в сто раз.

Гадюка особо не сопротивлялась предложенной возможности сменить своего временного магического хозяина и вместо этого развернулась, чтобы сосредоточиться на Каллаган.

— Давай, Каллаган, — уверенно сказал Том, — время для…

Он даже не успел закончить фразу, прежде чем серия громких хлопков прогремела в Комнате, и горстка толстых жёлтых канареек вырвалась из её палочки, чтобы молниеносно пролететь ударной волной прямо в прирученного фамильяра. Пухлые маленькие птички начали клевать змею, весело щебеча, прячась от змеиных глаз, ныряя за голову и пытаясь очистить всю её спину от чешуек.

Гермиона почти согнулась от смеха.

— Смотри, Том! Это же прямо, как мы с тобой.

— ДОВОЛЬНО уже твоих грёбаных игр! — взревел Том, возмущение от преднамеренности всех её действий и этих насмешек над ним, наконец, подавило внутри все остальные чувства. Он развоплотил змею и взорвал всех птиц, а затем щёлкнул палочкой в сторону камина. С шипящим заклинанием, от которого пламя в очаге громко затрещало, раздуваясь в стороны, Том взмахнул запястьем, заставляя огонь извергнуться вперед из своего каменного кратера прямо в направлении Персефоны. Ревущее пламя закружилось вихрем, закручиваясь в воздухе, сжигая этот слишком шикарный ковер под ногами, мебель, её обломки, все, что было достаточно глупым, чтобы оказаться на его пути.

Гермиона первой ахнула от свирепости его напора. Он был в ярости и на этот раз действительно вышел из себя — наконец-то! Она рассмеялась, слишком обрадовавшись проявлению его настоящего напряжённого до предела нрава и забаррикадировалась за щитом.

— Но я думала, что нам так весело, Том, — насмешка, сквозящая весельем, пробилась сквозь сжатые зубы, когда она напрягла ноги, встречая непрекращающийся поток его магии. Все её тело вибрировало от силы воли Тома, испытывая те острые ощущения тёмного волшебства, покалывающие плоть миллионом иголок.

— Ты ЗАПЛАТИШЬ за своё неуважение, девчонка! Я покажу тебе, что происходит, когда ты не воспринимаешь поединок с Томом Марволо Риддлом всерьёз!

Тридцать лет жизни.

Десять лет пыток, истязавших её тело всевозможными тёмными проклятьями, которые только могли придумать Лестрейнджи.

Бесконечные часы, потраченные вне времени, чтобы учиться, изучать, исследовать и готовиться к совершенно иной жизни, так не похожей на предыдущую.

Все против подрастающего, такого дерзкого и нахального шестнадцатилетнего Тёмного Лорда…

Это было почти несправедливо.

Её смех прозвучал мелодично.

Это было жутко и даже сюрреалистично.

Воздух опять разрядился, когда Персефона опустила свои тщательно возведённые стены, закрывающие те части разума, которые удерживали остатки тьмы, а также знания и способности её взрослого «Я».

— Тогда покажи мне. Если думаешь, что сможешь.

Том зарычал и удвоил напор огненного потока, направленного в барьер девушки. Он видел, как её тело задрожало от напряжения, пока она удерживала свой щит, что заставило его жадно увеличить свои усилия.

Именно тогда он увидел, как её губы зашевелились, хотя то, что она произнесла, затерялось в реве пламени, а затем Гермиона отозвала свой щит, позволяя огню прорваться сквозь него и проглотить её миниатюрное тело. Он застыл в потрясении, не веря своим глазам, на которых только что она так охотно подожгла себя… Но затем шок рассеялся, когда Том обнаружил, что она всё ещё стоит среди огненных всполохов, как сама Богиня Преисподней, обворожительно улыбаясь, защищённая заклинанием замораживания огня. Её рука атаковала быстрее, чем он отреагировал, отвлёкшись видом замершей в пламени, совершенно прекрасной, но всё ещё невыносимо бесящей ведьмы, и её следующее заклинание, пролетев свой путь до Тома, беспрепятственно попало в цель, заставив прочувствовать каждую из этих, наверно, самых долгих секунд в своей жизни.

Том рефлекторно вздрогнул, когда её магия прокатилась по нему, но затем обнаружил, что никакой боли не последовало. На самом деле, он заметил, что чувствует себя гораздо лучше, наконец-то дыша полной грудью. Именно тогда он увидел магически созданный пузырь, колеблющийся вокруг его головы. Гермиона смотрела на него прямо и открыто, все ещё не опуская палочку.

Злая улыбка на её лице заставила тяжёлый камень провалиться сквозь все его внутренности.

— ДИМИНУЭНДО!

Глаза Тома округлились, когда уровень зачарованного кислорода, держащий пузырь на лету, резко сократился, вобрав в себя весь драгоценный воздух вокруг. Он присосался плотно к голове, блокируя дыхательные пути, прижимаясь к черепу с силой, которую могла дать только магия, и он наконец отвлёкся от пламени вокруг Персефоны, резко прекращая своё огненное заклинание.

Он зацарапал скулы, обнаружив, что оболочка устойчива, эластична, как каучук и обманчиво прочна для какого-то проклятого пузыря.

Вспышки искр взорвались под веками, заглушая все мысли, кроме одной, посвящённой неистовому выживанию.

Он ловил ртом воздух и задыхался, но проклятый пузырь просто всасывался в горло, заставляя чувствовать удушье — Мерлин побери, она использовала чары четвертого, блядь, курса — чтобы УБИТЬ его.

И вдруг всё прекратилось.

И он тяжело дышал, стоя на коленях, пальцы сжимали щебень на разрушенном каменном полу.

И Комната была темной, холодной и оглушающе тихой.

Он мог чувствовать её силу, дрожащую, как неуклонно стучащая барабанная дробь, но не мог точно определить, где. Её магия была везде.

Том дрожал и кашлял, всё ещё пытаясь вернуть кислород в опустошенные лёгкие, чтобы свободно думать и двигаться. Наверно, это и стало тем, что отвлекло его, хотя, возможно, она всё ещё играла с ним — играла с ним всё это время — потому что вдруг его тело отбросил яростный толчок магии прямо в ближайшую стену.

Несколько оглушающих, дрожащих взрывов пронеслось от камина к подсвечникам вдоль стен. Свет залил комнату, ворвавшись в реальность, словно вспышки молнии, замирая у истоков неуклонно звенящих переливов колокольчика, объявляющего конец дуэли.

Глаза Тома сосредоточились на совершенно спокойном, безмятежном, расслабленном выражении Персефоны Каллаган, находившейся всего в паре сантиметров от его лица, и он почувствовал одну из её рук на горле и прикосновение палочки на виске.

— Я пришла сюда не для того, чтобы остановить тебя, Том. Я пришла сюда, чтобы помочь тебе. Я пришла сюда, чтобы обеспечить себе будущее как нечто большее, чем просто ценная рабыня.

Её голос заставил гудеть и пульсировать его нервные окончания.

— Я хочу, чтобы ты подумал о нашей игре…

Дыхание Персефоны танцевало на его коже, и казалось, будто её глаза освещались чем-то большим, чем блёклый свет комнаты.

— Ты уже думал об этом?

Том кивнул. Его рука двигалась сама по себе, непроизвольно ища источник тёмной магии, наполнившей Комнату, его чувства, ощущения, стремясь просто дотронуться до той силы, которая душила его таким простейшим заклинанием.

— А теперь… скажи мне, где вход в Тайную Комнату?

Его рука остановилась, застыла там, где начала проникать в её волосы, когда оцепенение пропало, зрение прояснилось, а понимание вдруг всплыло на поверхность.

Том вспомнил предполагаемые места, до которых он сузил координаты Комнаты.

Он вспомнил о местах, которые хотел исследовать, но был ужасно занят, благодаря отвлекающим факторам на подобии какой-то Персефоны Каллаган.

Он сделал то, что она попросила мгновением раньше, и подумал об их «игре».

…Я пришла сюда, чтобы помочь тебе…

Он вспомнил свои ответы на её, казалось бы, нелепые и случайные вопросы.

Он вспоминал всё это в течение нескольких сердцебиений, и наконец его вид, полный замешательства, растянулся в хитрой и понимающей ухмылке, наконец-то сложив воедино все детали — все подсказки — которые она дала ему, сравнив их с воспоминаниями своих записей.

Гермиона наблюдала, как напряжение в теле Тома улетучивалось, видела, как осознание промелькнуло во взгляде, когда он снова взглянул ей в глаза, и убрала палочку от его виска. Она поймала зубами край своей нижней губы и тихо заговорила тем дразнящим шепотом, который использовала весь этот вечер.

— Видишь? Я же сказала, будет весело.

Голодный, дикий, безошибочно собственнический рык вырвался из его груди, и мысли об «этой проклятой ВЕДЬМЕ» эхом повторялись в его голове, когда он накрыл её губы своими.