Чёрное или белое? (гет)

Мне тебе не объяснить, что значит боль

Быть не твоей рядом с тобой…

Синевой глаз заменить небо над головой,

Руки на пульсе держать, ровно дышать и не ждать, не ждать!

Что для тебя сердце верное?

Солнце остылое гладишь шутя ветром северным…

Что без тебя сердце верное?⁽¹⁾

Джинни не так чтобы часто снятся сны. И даже когда снятся, им не хватает живости. И за это она должна быть благодарна своему подсознанию, иначе, она просто уверена, это были бы сплошные кошмары.

Но в этот раз всё совсем иначе. Она оказывается посреди травяного моря, над которым ослепительно ярко светят звёзды и молочно-белая, как головка козьего сыра, луна. Джинни без страха шагает в это безмолвие, податливые побеги трав, щекоча, касаются голых щиколоток.

— Здравствуй, крошка, — ветром по полю несётся знакомый до боли голос.

Джинни резко оборачивается на звук слов, волосы бьют её по глазам, и она ахает от неожиданности. Там стоит Лорд Волдеморт, и потоки воздуха ласково треплют многослойную ткань его чёрной мантии.

— Ты? — выдыхает она. Обречённо. Восторженно.

— Я, — просто отвечает он, чуть растягивая тонкие бескровные губы, и разводит в сторону руки, словно ожидая, что она кинется к нему в объятия.

— Это сон, — полувопросительно, полуутвердительно шепчет Джинни, прикладывая холодные и дрожащие ладони к губам, и не спешит подходить. Хотя и очень хочет, если признаться честно, сократить расстояние и убедиться, насколько он реален.

— Тогда тем более нет причин не обнять старого друга, — Волдеморт никогда не отличался терпением, но сейчас спокоен, не опускает рук, ждёт...

— Ты мне не друг, больше нет, — Джинни упрямо мотает головой из стороны в сторону. Высокий бледный лоб Лорда Волдеморта обрамляет тёмная волна отросших, жёстких, насколько может она припомнить, волос. То тут, то там встречаются седые серебряные прядки, но возродившая Волдеморта магия всё-таки сильно изменила его, и сложно теперь определить точный возраст. Сколько ему на вид: сорок, пятьдесят? Знакомый изгиб бровей, придающих лицу жёсткое надменное выражение, отчетливо заметная складка, омрачающая его лоб тенью неразрешимых противоречий, глубокие синие тени в глазных впадинах.

— Всё дерзишь? — уточняет Лорд Волдеморт с предупреждающими нотками в голосе. И подходит сам. С едва слышимым шорохом приминается трава под его босыми ногами и шлейфом шёлковой мантии. Джинни нервно сглатывает. Тот-кого-нельзя-называть останавливается едва ли в паре футов, и от его внимательного взгляда бегут мурашки, — знаю, что заставил тебя слишком долго ждать. Мне пришлось перелопатить гору книг, чтобы найти нужное заклинание, — в его хриплом голосе ей слышится смешок.

Джинни приходится задрать голову, чтобы видеть его лицо. С годами он стал ещё выше, чем был в свои шестнадцать, и по-прежнему — намного выше неё.

— Я тебя не ждала, — невозможно так долго общаться с лжецом и не стать подобной ему. Дурные качества перенимать легче всего, — зачем ты пришёл?

— Поздравить тебя с Днём Рождения, — неожиданно отвечает Волдеморт. — Семнадцать — важная для волшебника дата.

Джинни смотрит, насторожившись, как он вытягивает вперёд ладонь и проводит над ней волшебной палочкой. Из открывшегося пореза выступают рубиновые капли крови, отчётливо контрастирующие с его бледной кожей.

Он сжимает и разжимает руку, чтобы кровь текла быстрее.

— Откуда ты узнал? — заворожённо следит Джинни, как его ладонь наполняется ярко-алой жидкостью.

— Я и раньше-то умел добывать информацию, которая была мне необходима. А теперь стоит только приказать: и сам директор Хогвартса с радостью приносит мне любое ученическое досье.

— Сколько чести, — слова вырываются сквозь сжатые зубы с вызовом. Ей не нужно его внимание. Ей ничего от него не нужно.

Крови становится так много, что струйки стекают с ладони по обе стороны. И тогда он стряхивает быстрым резким движением кровь на траву, а затем добавляет взмах волшебной палочкой. И там, где киноварные капли коснулись изумрудных побегов, расцветают алые маки с почти прозрачными нежными лепестками. Он проделывает свои манипуляции ещё и ещё, и вот уже десяток маков колеблется на тонких ножках вокруг девушки. Джинни в каком-то непреодолимом порыве немедленно наклоняется и отрывает белый лоскут от своей длинной ночной рубашки.

Её шаг навстречу сокращает расстояние между ними окончательно. Она молча берёт его руку и перематывает белой тканью.

— Есть же магия, малышка, — говорит он чуть растерянно и более хрипло, чем нужно для того, чтобы подумать, что ему всё равно.

— Не надо крови. Ты же мог бы просто их трансфигурировать, — Джинни слегка поглаживает его руку поверх повязки, будто жалея.

— Это было бы совсем не то. Посмотри, — он наклоняется и срывает ослепительно красный цветок, — он совсем настоящий.

Джинни втягивает носом тонкий, больше травяной, чем цветочный запах. И кружится голова, и дальше стоять на своих ногах почти невозможно. Она отшатывается, едва не выронив мак из тонких пальцев, а Тёмный Лорд ловит её за локти, притягивает и крепко прижимает к себе. Слышится его тяжёлый вздох. И сердце, которое должно быть спокойно, отчаянно бьётся в грудной клетке под самым её ухом... Неужели даже его сердце умеет лгать?

Руки сами собой смыкаются за спиной Лорда, и Джинни позорно обмякает в его объятиях. Можно ли убедить себя, что это всего лишь временное отступление, но не капитуляция?

— Есть что-то более красивое и желанное, чем то, что даётся ценой боли?

— Поэтому тёмная магия так притягательна? — Джинни не хочет ничего об этом знать. Но, тем не менее, невозможно не поддаться на мелодию его завораживающего голоса.

— Может быть, — тянет Тёмный Лорд, подушечками холодных пальцев прикасаясь к оголённой коже её спины, поверх круглого выреза ночной рубашки.

Джинни, словно кошка, трётся щекой о гладкую ткань на его груди, покрываясь миллионом мурашек под осторожными прикосновениями Лорда. Прижимается теснее. Это всего лишь сон. Наутро всё исчезнет, словно и не бывало, и никто не сможет обвинить её в преступной несдержанности.

— Продолжишь утверждать, что нисколько не скучала?

Джинни мотает головой, пряча лицо на его груди, потому что горло пережимает спазм: не вымолвить и слова в своё оправдание. Его лёгкие пальцы поднимаются вверх по спине постукивающими движениями. Забираются под волосы, у основания шеи прижимаются ладони. Она мотает головой, стремясь увернуться от его прикосновений — ей щекотно. А к изогнутой шее ещё удобнее приникнуть губами, чем он и пользуется, прикасаясь к бьющейся горячей жилке. Проводит кончиком носа по чувствительной коже к подбородку. Джинни изгибается, словно стараясь переплестись с ним ещё теснее, стать ещё ближе

— Какая же ты тёплая, — он с шумом вдыхает её запах, сухие губы мажут по мочке уха. Джинни не может подавить предательский, краткий, но отчётливо слышимый стон. Все воззвания рассудка растворяются в безумном желании навсегда остаться во власти уверенных рук Волдеморта.

Джинни позволяет себе несмело коснуться его волос: так и есть, жёсткие и густые, — упруго скользят меж пальцев. В этот раз его поцелуй смело можно назвать нежным. Ничего общего с тем первым — единственным — в поместье Малфоя. Впрочем, Джинни в самом деле уже всё равно, каков он — груб или ласков. Какую бы маску он не надел — внутри он всё тот же (тот, в ком нет ничего человеческого). Она знает это, но бессовестно позволяет ему сцеловывать всё новые и новые стоны с её губ, пока руки хаотично бродят по спине и талии, то сжимая, то легко поглаживая.

— Нет, — вдруг Волдеморт отступает, и на лице его написана болезненная досада. — Это всё не то.

Он зло ведёт головой, как норовистая лошадь.

— Что случилось? — Джинни становится так холодно без него, будто из летнего дня она шагнула в арктическую ночь.

— Я не хочу так.

— Как — так?

— Не по-настоящему.

— Это не важно, — Джинни порывается вновь приблизиться к нему. Ведь не важно же? У неё есть только эти пару минут сна, где она может отпустить свои невыносимо тяжёлые обещания, а Лорд пытается забрать у неё и эти крохи. Но он только отрицательно качает головой, произнося одними губами:

— В другой раз, малышка, — и рассеянно проводит ладонью по ало-рыжей волне её волос.

Джинни чутьем осознает, что он сейчас исчезнет и торопится спросить (может, хоть её подсознание знает ответы на мучащие девушку вопросы):

— Постой! Твой блокнот! Ты снова пытаешься убить меня?

— Почему ты так решила? — он хмурит брови, пока его холодные пальцы скользят по мягкой округлости её щеки.

— Это ведь как в тот раз: ты отнимешь всю мою энергию?

— Не говори глупостей, — его глаза зло вспыхивают красным блеском, и он слегка встряхивает её за плечи. — Я и в первый раз не желал тебе смерти. Зачем мне это теперь? Это всего лишь Протеевы чары.

Джинни продолжает вопросительно смотреть на него, желая и опасаясь высказать ему, что не верит. Он раздражённо качает головой, глубоко и гневно вздохнув.

— Не люблю повторять что-то несколько раз. Я тебе уже говорил, да ты ведь далеко не дура и сама понимаешь, что верить нельзя никому. Но ты должна знать, что существует масса заклинаний, способных выявить природу применённой магии. Так пойди и проверь сама! Чему вас в Хогвартсе только учат? — Волдеморт произносит отповедь недовольной скороговоркой.

— До того, как ты его разрушил, среди прочего, учили, как спастись от тебя, — немного пристыжённо, но больше — вызывающе-насмешливо отвечает Джинни, вопреки всем здравым размышлениям успокаиваясь от слов Лорда.

— И как? Помогает? — развеселившись, спрашивает он, и его дыхание обжигает висок Джинни.

— Как видишь, не очень, — хмыкает Уизли в ответ, и последний раз касается Того-кого-нельзя-называть перед тем, как тот пропадает.

* * *

Горизонт расчерчен малиново-персиковой полоской рассвета. Джинни, задыхаясь от волнения, сковывающего каждый мускул судорогой, тяжело опирается о подоконник, выглядывает в окно спальни и зажимает пальцами края глаз у переносицы, чтобы не дай Мерлин, не позволить слезам сорваться вниз. Это всего лишь сон. Ей ведь действительно сегодня семнадцать. Она думала об этом, и сны это отразили. Точка. И их ничего не связывает. Между ними слишком много слов, запретов, боли, людей, лет, которые немыслимо преодолеть, переступить...

— Ты чего не спишь? — раздаётся сонный голос Гермионы за спиной, заставляющий Уизли вздрогнуть.

Джинни так виновата перед подругой. Грейнджер всегда была к ней добра. Помогала всякий раз, когда Джинни обращалась за помощью в учёбе или с чем-то ещё. Успокаивала столько её истерик. А Джинни? Хотела ей смерти. Самой большой храбрости не всегда хватает, чтобы встретиться лицом к лицу с собственным истинным ликом. Внутреннее лицо Джинни — такое же уродливое, как и недавний облик её чудовища, в очередной раз сменившего личину. И как же она презирает себя за это!

— Сон дурной... — отвечает Уизли, проводя ладонями по лицу, словно стараясь собрать воедино все паутинки слов Лорда Волдеморта.

— Эй, что у тебя на спине? — Гермиона откидывает одеяло и встаёт. — Кровь?

— Где? — тревожным набатом гудят вены, Джинни быстро подходит к зеркальной двери шкафа и оглядывается через плечо. По вороту, по спине — красным по белому — маленькие алые пятна: отпечатки окровавленных пальцев Тёмного Лорда. Джинни словно из-под толщи воды слышит свой голос: — Не знаю, откуда, может, расчесала во сне...

А потом опускает взгляд вниз и видит у самых ног неаккуратно торчащие из хлопковой ткани нитки на месте оторванного куска подола.

1) © Анна Пингина

Вернуться к тексту