Панацея (джен)

Эту Набу он не помнит.

Они снижаются над лесами, просверкивет вода среди зелени, сияют цветы на лугах, впереди синева озер, а он все пытается увидеть знакомое — и не может. Не та климатическая зона, и леса в основном хвойные, и оттенок воды совсем не тот, и небо…

Но может быть и так, что помнит он уже не настоящие события, не тот подлинный воздух, не свою юность — а придуманное и увиденное на голо и картинах с тех пор. К лучшему, наверное. Да, к лучшему.

Архитектура лечебницы, впрочем, знакома. Классический набуанский стиль. Вписанность в природу, окна, переходы, арки. Красота в каждой детали. Это не его мысли, про красоту, это чья-то фраза, чья-то цитата, когда-то зацепившаяся за память. Он красоту оценивает совсем иначе, и с его позиции лечебница нерациональна. И защищать ее сложно: корпуса и жилые модули расположены на пяти островках, эвакуация будет затруднена…

Здесь никогда не было серьезной войны. Архитекторы даже не задумываются об этой возможности.

Их сажают у небольшого домика на берегу озера, посадочная площадка закрыта рощей вечнозеленых деревьев и не сразу заметна. Вейдер по привычке ищет зенитные орудия базы и только не найдя, спохватывается. Это не военная база. Даже не правительственная резиденция.

Его телохранитель за пилотским пультом кривится от прекрасного вида и настраивает систему шаттла на пассивное наблюдение. А орудия направляет в небо.

— Мне так будет спокойнее, — говорит в воздух.

Он не отвечает, но он согласен. Ему так тоже будет… не спокойнее, но привычнее.

Их встречают. Трое врачей, мужчины, люди. Запрашивают разрешения подняться на борт, но Вейдер спускается к ним сам. На это-то он пока способен — на то, чтоб самому свести кресло по рампе. Телохранитель идет сзади.

Он помнит, как должен пахнуть воздух на Набу, и даже на какой-то миг кажется, что способен его ощутить. Но — нет. Все, что говорит ему кожа — что снаружи тепло, что дует ветерок. Наверное, должно пахнуть водой. И хвоей. И цветами — у рампы в жилое здание стоят вазоны с чем-то алым.

Эмоции врачей клубятся на грани восприятия, но он сознательно отстраняется. Прочесть их просто, но незачем. Они здесь, чтобы делать свою работу, он здесь из-за Люка, давайте все переживем этот эпизод с наименьшими потерями и разойдемся. Вряд ли Люк будет рад, если он в ярости разгромит этот игрушечный мир, лишь потому что какой-то врач позволил себе его пожалеть.

Жалость, часто говорит Люк, всего лишь значит, что у человека доброе сердце. Вейдеру не понять, у него сердца вообще нет — в самом прямом из смыслов.

— Мы очень рады вас здесь приветствовать, — говорит главный из троих. — Поверьте, вы не уйдете разочарованным.

Вейдер молчит. Врачи кажутся ему очень молодыми, странно яркими. Он отвык от красок, и громких звуков. От глупой вежливости и вводных фраз он тоже отвык.

— Есть ли у вас какие-то пожелания? — спрашивают его, все так же улыбаясь во все белоснежные зубы.

— Минимум контактов, — отвечает он. От звука вокодера врач едва заметно вздрагивает. — Я здесь не ради социальных связей.

— Социальные контакты являются частью терапии.

Набуанцы и их религиозная вера в целительный эффект общения.

— Помимо терапии, — говорит он. — Вам должны были сообщить, что я предпочитаю дроидов.

— У нас только живой персонал.

Да, он знает. Это тоже «часть терапии» — и заодно показатель высокого класса заведения.

— Для их же блага сделайте так, чтоб мы не пересекались.

— Я все устрою, — ровно говорит Айла за спиной.

— Прекрасно, — улыбка первого из трех никуда не девается. — Теперь мы пройдем в вашу жилую зону, я продемонстрирую приборы. На всякий случай наша медсестра будет дежурить неподалеку, если вам что-то понадобится, обращайтесь немедленно. Во внутренней сети у вас создана учетная запись, все процедуры будут выводиться на ваши устройства каждый день. У нас обширная библиотека, как книжная, так и медийная, мы устраиваем трансляции из столичной оперы и театров, вы не заскучаете.

Но доступа в голонет здесь нет — и насчет «не заскучаете» у Вейдера большие сомнения. Впрочем, сеть здесь точно есть, а потому добраться до нее наверняка можно. Нужно будет заняться. На всякий случай. Отсутствие постоянного потока информации его раздражает. Хотя и это отсутствие наверняка тоже часть терапии.

Домик, ему предоставленный, не похож на тот, смутно вспоминаемый, дворец. Только и общего, что терраса и спуск к воде. Три комнаты — одна гостиная, одна спальня-палата, вторая спальня и «кабинет» — с голограммами шелестящего леса вокруг рабочего места. Старший из трех врачей отключает голопроекторы взмахом руки, и комната пустеет, остаются только стол с декой и голые стены.

— Вы можете настроить здесь все по вашему вкусу.

На его вкус ничего настраивать не потребуется, голые стены его полностью устраивают.

Ему представляют штат слуг — троих молодых людей — и двух дежурных медсестер. Им всем достаточно только взгляда, они кланяются и исчезают. Обдав его удушающим запахом жалости напоследок. Хорошие, значит, люди. Добрые.

Когда все наконец-то убираются прочь, он выезжает на террасу и смотрит на синее озеро.

Они прилетели на закате, хвоя деревьев леса на другом берегу, вначале золотая, сливается в одну темную массу, небо сияет глубокой синевой и чернеет. Созвездия здесь не те, что он помнит, он слишком далеко от Тида. Но звезды видны ясно и четко.

— Вам не холодно?

Ему никак. Но он позволяет увезти себя в дом.

* * *

Чудесная терапия Набу основывается на вытяжке некоего набуанского эндемика, не переносящего гипертрасс ни в каком виде. На рекламе чудесного заведения, разумеется, чудесный голубой цветок. Вейдер все больше склоняется к тому, что чудесное растение — мох или плесень.

Дом у озера практически пуст. Айла выполнила обещанное: слуг он не видит и не ощущает. Если бы можно было оставаться там постоянно и просто смотреть на воду, он был бы почти доволен.

Но терапия проходит в основном здании, в суперсовременном медблоке, под надзором десятка очень доброжелательных взглядов. Его подсоединяют к аппаратуре, чистят кровь, вкалывают свою панацею в оставшиеся ошметки его живого тела. Мониторят показатели, работу мозга, нейро-активность… Ничего нового — кроме панацеи, но сколько панацей он уже пережил.

От нее очень болит голова.

Раз в день нужно забыть об этом и ответить Люку на его деликатное теплое прикосновение в Силе. Все в порядке, не волнуйся. Все хорошо.

Все хорошо.

Согласно предписаниям ему следует гулять каждый день по три часа. Простое нахождение на террасе не подходит. Что-то там о новых впечатлениях. Он не вникает. Нужно — так нужно. Три часа он ездит по дорожкам сада-леса на островке, обычно не встречая никого. Иногда встречая. В большинстве своем лиц их он не видит, камуфляжные поля окутывают их головы. Но кто они, он способен угадать и так, если встречал хоть раз. С другой стороны — зачем?

Спустя неделю после прилета он, во время их прогулки по берегу озера, вместо того чтобы отвести ветви от лица Силой, поднимает руку. Будто это самое естественное и обычное для него движение.

Сзади от Айлы доносится удивление пополам с радостью и триумфом. Вот видите, громко думает она, видите!

Он сам смотрит на свою руку и не в силах удержать улыбку. Неужели?..

…Неужели — работает? Разве возможно?..

Они остаются на прогулке дольше обычного, и питательные смеси кажутся вкусными — а закат ярче всех виденных здесь до того. Вейдер смотрит на пылающее небо, а затем на звезды, и позволяет себе на мгновение поверить — представить, что возможно будет встать, снова сесть в истребитель и подняться туда, где только звезды, и темнота, и Сила.

Когда он утром открывает глаза — темнота остается неизменной. А рук у него будто и не было никогда. Даже ощущение тяжести протезов пропало окончательно.

…Ну что ж. Ну что ж.

«Все в порядке, — отвечает он на запрос Люка. — Все хорошо. Не волнуйся».

И под страхом немедленной смерти запрещает Айле докладывать об ухудшении своего состояния.