Утопия (гет)

Вака был уверен, что сытный ужин, ощущение безопасного берега под ногами и добрые лица его родителей изменят настроение Тануми. Сам он, поглощая приготовленную матерью обильную и вкусную пищу, был попеременно счастлив: смеялся, встречая влажные от восхищения взгляды родителей, и умолкал, будто находил в улыбке что-то постыдное, едва посмотрев на жену. Нет, Тануми не сменила гнев на милость: сидела в молчании, не отзываясь на ритуальные чествования, и сосредоточенно насыщалась.

— Ты невежлива с нами, Тануми, мы теперь одна семья, от наших совместных усилий, от теплоты, с которой мы относимся друг к другу, зависит существование этого острова, — матушка Вака сделала замечание невестке. — Ты должна нам открыться.

— Существование острова и священного древа не зависит от людей… — слова Тануми остались незамеченными, потому что Тохо, отец Вака, перебил её:

— Оставь ребёнка в покое, Мия, дай ей в себя прийти.

— Тануми очень испугалась океана, ей не хотелось уезжать из дома и… — Вака пылко поддержал слова отца, покраснел, стыдливо опустил голову и улыбнулся.

Мия рассмеялась:

— Вот посмотри, как они тебя защищают, — обратилась она к равнодушно жующей Тануми, — оба на меня накинулись. Не волнуйся, сынок, жить мы будем мирно. Сколько жизни нашей с отцом хватит, во всём поможем. Священное дерево острова семейства Те пустит новые побеги. — Вака поднял голову и с благодарностью посмотрел в глаза матери — та в ответ на светящийся любовью взгляд сына поджала губы, сдержав дрожь в подбородке, и всхлипнула. — Наелись, дети? Теперь идите спать. Мы с отцом постарались, чтобы вам было удобно.

— Не плачь, мать! Не ко времени и не к месту, — отец Вака первым поднялся из-за стола и погладил Мия по спине.

Вака встал и в подражание прежде не раз им замеченной между отцом и матерью нежности взял Тануми под локоть и потянул, пытаясь помочь подняться, — она отдёрнула руку. К счастью, движение было достаточно слабым, чтобы задеть посуду на столе и быть замеченным родственниками.

Вака виновато посмотрел в глаза жены, встретил уже привычный полный ненависти взгляд и поплёлся следом. Страх, поднимавшейся в душе, жёг его изнутри. Нет, по сравнению с этим чувством бесконечный океан был приятной прогулкой.

Вид заботливо прибранной родителями комнаты заставил Вака позабыть страх через несколько мгновений. Мягкий голубовато-белый свет служившего небольшому помещению потолком корня священного дерева заливал застеленное несколькими слоями серой плотной ткани ложе, выбеленные, вышитые красной нитью простыни, а в дальнем углу стоял ларь с подношениями для Тануми.

— Спать будет мягко, — отец похлопал Вака по спине и усмехнулся.

— Как вы это сделали? — Вака в непритворном восхищении разглядывал убранство своей комнаты: слегка фосфоресцирующие в мягком свете кувшинки в плошках с водой, расставленные на невысоких плетёных тумбах; украшенную розовыми бутонами цветов гирам, скрывавшую кровать плетёную занавесь. — Как вы достали их, ведь по стволу невозможно залезть наверх?

— Я заставила твоего отца помахать шестом, сынок, а потом собрала уцелевшие бутоны. Мы очень долго ждали тебя и не находили себе места, — речь Майя прервалась всхлипом, и оба, Ваха и Тохо, нежно обняли её, успокаивая.

Вака прижался к матери и поверх приклонённой к его плечу головы посмотрел в глаза отцу — наблюдавшаяся эту сцену семейного единения с кровати Тануми отчетливо фыркнула и отвернулась. Майя посчитала этот звук обидным и, сдержав слёзы, отстранила сына:

— Ну-ка выйди, — Вака почувствовал угрозу в этих словах матери и поспешил предупредить её намерение:

— Матушка, Тануми очень устала. Мы ляжем спать, — попытался возразить он.

— Она не устала, — в глазах Майя промелькнула уже знакомая Вака искорка, влага высохла, а сама она выпрямилась и гордо подняла голову.

— Тануми была напугана и расстроена, — Вака обычно быстро терял способность сопротивляться матери, но на этот раз проявил нехарактерную для себя твёрдость.

— Твоя молодая жена не работала и не устала. Это ты вёл лодку через бесконечный океан, а она, судя по виду, спала.

— Матушка! — выдохнул Вака, пытаясь голосом и взглядом выразить мольбу о снисхождении.

— Выйди вместе с отцом! — голос, которым Майя произнесла эту фразу, не допускал возражений.

— Ты полегче там, — успел проговорить Тохо, прежде чем вывести слегка упирающегося сына, который, оказавшись за плетеной занавеской, сразу же опустился на опоясывавшую стол низкую каменную скамью и вцепился руками в волосы.

— Послушай, я просто хочу, чтобы моему сыну было хорошо. Твоё сопротивление и злоба бессмысленны… — эти слова Мия пробивались сквозь плетёную занавеску, и отец вывел Вака из дома.

— Посмотри на звёзды, сын.

Вака не хотел этого делать — его сердце билось от беспокойства за Тануми, готовясь вырваться из груди, — но невозмутимость полностью сосредоточенного на наблюдении за небесным сводом отца и настойчивость крепкого рукопожатия заставили его оставить попытки вернуться в дом.

— Твоя матушка хочет для тебя только хорошего, — произнёс отец после некоторого времени, проведённого в молчании.

* * *

Вид матери — уставший и расстроенный — заставил Вака позабыть недавно обретённое спокойствие и поспешить обратно в дом. Он отвёл приласкавшуюся к его рукам нежными бутонами гирам плетёную занавеску и сел на кровать — Тануми лежала на боку, зарывшись лицом в подушку и натянув покрывало до подбородка. Вака погладил её по ногам:

— Матушка не хотела обидеть тебя.

Вака не ожидал ответа на свои слова: он представлял, как ляжет рядом, обнимет Тануми, прижмёт к себе, как она забудется слезами облегчения у него на груди — тем ужаснее показался ему полный ненависти взгляд, которым, резко отбросив одеяло и приподнявшись, воззрилась на него жена.

— Ты такой слабак! — шёпот, которым это было сказано, был едва слышен, но он заставил Вака вздрогнуть. — Ты заставляешь мать просить за тебя.

— Я ни о чём её не просил, — попытался оправдаться Вака, но, к счастью, быстро понял, что это бессмысленно — его жена была слепа и глуха от ярости.

Вака печально обошёл кровать и лёг с другого края, повторив позу своей жены, но сон к нему не шёл — он привык занимать собой всю кровать, спать, широко раскинув руки и ноги.

— Послушай, ты спишь? — Вака повернулся с бока на спину и задел Тануми тыльной стороной ладони — девушка вздрогнула и разрыдалась в голос. — Да что ты?! — Вака быстро преодолел отделявшее его от жены расстояние, обнял её со спины и прижался. Попытки Тануми оттолкнуть его локтем были слишком слабыми из-за слёз — в следующее мгновение она повернулась к Вака лицом и спряталась у него на груди. — Тише-тише, — Вака обнял жену и улыбнулся. Осознание того, что всё так внезапно и счастливо закончилось, наполнило всё его существо необычной лёгкостью, заставив удивиться тому, как его готовое воспарить тело всё ещё сохраняет соединение с поверхностью кровати. Слёзы Тануми больше не пугали — Вака обнял жену и погладил по пушистой голове, она ответила на нежность, заколотив кулачками ему в грудь, но Вака только рассмеялся в ответ, повернулся на спину, пристроил голову жены у себя на груди и вскоре погрузился в глубокий сон.

К счастью, Тануми быстро сдалась и успокоилась сном на груди мужа, но пробуждение Вака не было столь же приятным — его грубо растолкали незнакомые руки.

— Вставай, тень священного дерева уже упала на воду.

Вака открыл глаза — незнакомые руки принадлежали Тануми — и посмотрел на потолок: корень священного дерева у него над головой почернел.

— Матушка ещё не приготовила завтрак. Когда будет готово, она позовёт, — Вака перевернулся на другой бок и собирался погрузиться в сладкий сон, но Тануми не хотела оставить его в покое:

— «Матушка приготовит завтрак», — повторила она слова Вака с издёвкой. — Вставай! Ты же говорил, что остров теперь наш, так зачем ты ждёшь мать? Ты должен вырубить новые террасы, наносить ил, собрать кору с гирам, чтобы у нас в доме был огонь, и, главное, выдолбить новую лодку.

Вака потёр одну ступню о другую, перевернулся на другой бок и ощупал кровать в поисках покрывала:

— Ты уже приготовила завтрак? Ты должна накормить меня перед работой.

— Почему это: «я должна?» Ты хочешь есть — вот и ешь!

Тон, которым Тануми произнесла эту фразу, полный злобы и отвращения, заставил Вака окончательно проснуться и сесть на кровати:

— Ты не будешь есть? — спросил он и удивлённо воззрился на молодую жену. — Я говорил, что остров наш, но он не только наш, понимаешь? Ещё я говорил, что здесь трудились несколько поколений моей семьи, помнишь? Остров просто покрыт террасами — негде выдолбить новые. Моя матушка уже посадила в ил семена, и сейчас мы ждём всходов. Я накормлю тебя, ты же хочешь есть, а ты скажи мне, почему ты так со мной говоришь и так на меня смотришь. — Тануми фыркнула в ответ, отвернулась и села на кровати. — Я понял вчера, что ты расстроена и не хочешь уезжать из дома, а сейчас не понимаю… — Вака не дождался ответа, с тяжёлым вздохом поднялся с постели и отодвинул закрывавшую вход в комнату занавесь — цветы гирам, вплетённые в неё, за ночь завяли и теперь были неряшливыми, пачкающими руки соком, липкими…

Его родители, измученные сутками ожидания, спали. Вака порылся среди объедков вчерашнего праздничного стола, не удовлетворился результатом, добежал до берега ближайшей протоки, выловил несколько моллюсков из закреплённой на ветвях мирамуи сетки и собрал нехитрый завтрак.

— Я разбужу родителей, — Вака не заметил, как его жена вышла из спальни и уселась за стол, — а ты разожги огонь под жаровней.

— Пускай спят. Огонь не нужен, эти моллюски и сырыми вполне съедобны. Открой мне!

Вака повиновался — просунул каменный нож между створками раковины и перерезал державшую их мышцу моллюска. Тануми забрала раковину из его рук и шумно затянула в рот её содержимое.

— Ты же не хотела есть, — Вака никак не мог объяснить себе поведение жены: только что она отказывалась говорить с ним, сидеть за одним столом, а сейчас тщательно пережёвывала приготовленную им пищу.

— Вкусно! — Тануми вытерла губы тыльной стороной ладони и улыбнулась. — Теперь ты должен срубить один из побегов священного дерева и сделать из него лодку.

— Послушай, — Вака в задумчивости опустился на опоясывавшую стол каменную скамью напротив Тануми и сосредоточил взгляд на её лице, — я рад, что ты больше не злишься на меня, но мы не должны так жить.

— Кто тебе сказал, как мы должны жить? — Тануми произнесла эти слова без тени прежнего недовольства, глядя Вака в глаза и весело улыбаясь.

— Я вижу, как живут мои родители, и мы должны жить также. Мы должны делить труды днём и постель ночью. Ты должна готовить еду, собирать урожай и ткать, а я должен таскать ил, рыбачить и разводить огонь.

— Это неправильно! — с уверенностью заявила Тануми. — Мы будем жить так: я буду говорить тебе, что делать, а ты будешь послушно исполнять все мои поручения.

Вака погрузился в размышления:

— Ты издеваешься надо мной, — произнёс он после некоторого времени, проведённого в молчании.

— Нет! — отрицание Тануми было насмешливо-искренним — она замотала головой так быстро и весело, что её кудряшки поднялись с плеч. — Ты же приготовил завтрак по моей просьбе — мне понравилось, тебе тоже.

Вака задумчиво взял раковину, вскрыл каменным ножом и быстро заглотил содержимое:

— Нет, матушка готовит моллюсков в жаровне, добавляет травы и коренья — так они вкуснее. Смысл нашей жизни — делать всё вместе, понимаешь?

— Ты скучный, — Тануми надула губки и отвернулась от Вака, но через несколько мгновений повернулась обратно. — Хорошо! Покажи мне остров.

Вака в задумчивости отломал кусочек от приготовленной матерью лепёшки — его ум отчаянно отказывался понимать поведение молодой жены.

— Пойдём! — согласился он, дожевав, и Тануми с улыбкой поднялась из-за стола и последовала за мужем. Вака переступил порог и ощутил, как нежные тонкие пальчики сжали его локоть — прикосновение было приятным и отозвалось посасыванием в недокормленном за завтраком желудке. — Вот, взгляни! — Вака широким жестом обвёл окрестности — он стоял на вершине высокого холма, и чёрный камень, составлявший его, почти терялся под дружными всходами. — За тыквами почти не надо следить, а плоду они дают большие, матушка толчёт в ступе семена, вываривает муку вместе с соком мирамуи и получается сладость. А твоя матушка делает так?

— Не вижу смысла толочь, а потом варить. Эти семена вкусны, когда высушены на солнце. Я люблю сидеть на берегу, болтать ногами в воде, есть их, а кожуру бросать рыбам.

— Мы выкидываем измельченную кожуру в протоки, но не всю. Матушка держит её в бочках, пока она не сгниёт, а потом добавляет в ил. Он становится гуще, лучше держит корни и впитывает воду, — Тануми промолчала в ответ на эти слова, и Вака, опасаясь потерять недавно обретенный контакт с женой, поспешил продолжить: — Я знаю, что тебе понравится. Они сладкие и их не надо готовить. Мы мало из сажаем, потому что их надо быстро съесть, но теперь, когда нас стало четверо, будем сажать больше.

Растение, на которое указал Вака, было небольшим: три имевших извилистую кромку листа с ярко-зелёными прожилками на пушистых тонких стеблях отходили от корня.

— Арбузы? — лицо Тануми впервые на памяти Вака засветилось искренним удовольствием:

— Не только! — он поспешил развить успех. — Вот дыня. Всего один плод, зато очень сладкий! Корень этих растений уходит неглубоко, стелется сеткой под тонким слоем ила, но это не мешает им давать большие плоды. — Ещё мы сажаем кабачки, но они придутся тебе не по вкусу, — Вака увлёкся, почувствовав на секунду, искреннюю заинтересованность жены, с видом хозяина повёл её по узким тропкам, широко размахивал руками. — Сегодня будет солнечный день, ты с матушкой пойдёшь к выдолбленным в камне колодцам, вы будете размешивать бобы, чтобы они быстрее превратились в солёный сок. Хлопок уже цветёт, но собирать его рано. Я всегда помогаю матушке делать это. Когда батюшка проснётся, мы с ним пойдём рыбачить и собирать водоросли, а ты с матушкой станешь делать пряжу. Она плетёт такие тонкие ткани — абсолютно прозрачные на солнце. Я хочу, чтобы у тебя было такое платье. Мы с тобой будем спать на берегу, чтобы не беспокоить родителей, подниматься с рассветом, приветствовать солнце. Я буду любоваться тем, как его лучи ласкают твоё тело.

Вака оглянулся, чтобы посмотреть на жену сейчас, и не обнаружил её за собой:

— Тануми! — Вака повернулся вокруг своей оси так быстро и вскрикнул так громко, что его голова закружилась. Каменная дорожка под его ногами была влажной от росы, но он побежал по ней назад, не думая об опасности поскользнуться и отчаянно оглядываясь сторонам. Тануми нашлась на вершине холма, и испугавшийся Вака обнял её со спины и прижал к себе.

— Ваше священное дерево зачахло. Я обошла его по кругу и не нашла ни одного достаточно толстого для лодки ствола.

Вака был слишком рад опять обрести потерянную мгновение назад жену, чтобы обратить внимание на её слова. Он прижимал к себе тёплое, будто напитанное солнечным светом тело, и непослушные кудри Тануми нежно защекотали его щеку, шею, проникли под рубашку...

— Ты должен сделать для себя новую лодку!

— Я же объяснял, — Вака не желал шевелиться, тело наполнялось негой и тяжестью, тянуло лечь, ласкать, прижиматься… — мой отец сделал хорошую лодку из толстого корня. Она прослужит мне и моему сыну, а, может, и внуку.

— Каждый мужчина должен сделать лодку! — произнеся это слишком эмоционально, Тануми повернулась в объятиях лицом к мужу и требовательно воззрилась ему в лицо.

— Да, это так, — Вака был удивлён внезапно овладевшим ей, такой равнодушно-отстранённой, возбуждением. Он успокаивающе погладил Тануми по плечам и сдался: — Ну хорошо! Я сделаю лодку. Ты видишь молодой стебель, который едва пробился сквозь камень. Тебе не говорили, женщинам не положено знать, но именно из таких стеблей и получаются хорошие лодки. Вот этот стебель, — Вака обнял жену за плечи и подвёл к выглядывавшему из-под камня белому ростку, — он маленький, но на самом деле он очень сильный и уходит неглубоко под поверхность, ещё не укоренился.

— Но как вытащить его наружу? — Тануми впервые с нескрываемым интересом смотрела в глаза мужу.

Ответив на её взгляд, Вака рассмеялся:

— Что сильнее камня, жена?

— Священное дерево, — ответила Тануми.

— А ещё вода и люди. Если долго лить воду в трещину, то она станет больше, и неукоренившийся стебель можно будет вытащить.

Занятый созерцанием окрестностей и душевным разговором с Тануми Вака не расслышал торопливых шагов, и окрик матери заставил его вздрогнуть:

— Вот вы где. Почему не разбудил нас, сынок?

Вака повернулся к Мия и ответил на её встревоженный взгляд, не разжав объятий на плечах жены, — Тануми толкнула его под рёбра недостаточно сильно, чтобы заставить отпустить.

— Вы устали вчера, мы не хотели будить.

— Но почему вы не разожгли жаровню и не поели горячего? Я видела, что ты наловил моллюсков, у вас были овощи, могли бы…

— Тануми сказала, что предпочитает моллюсков сырыми.

— Сырыми, значит? — в голосе Мия звучала обида, а взгляд показался Вака колючим, и он поспешил успокоить мать.

— Ты испугалась, мама, не найдя нас? Но куда бы мы могли деться?

Мия улыбнулась в ответ на эти слова сына, но ему эта улыбка показалась натужной.

— Конечно, вам некуда деваться, — усмехнулась Мия. — А раз вы поели, то пора и за работу. Мы с Тануми откроем колодцы, чтобы бобы напитались солнцем, и перемешаем их, чтобы они быстрее перебродили, а тебя, сын, ждёт отец. Наловите побольше рыбы.

— В доме достаточно еды, а мой муж должен доказать, что готов продолжить род… — Тануми замолкла под прожигающим взглядом Мия, и Вака поспешил пояснить слова жены.

— Тануми считает, что я должен сделать лодку.

Взгляд матери заставил Вака вздрогнуть.

— Вчера ты говорила, что наше священное дерево зачахло, а теперь хочешь уничтожить один из ростков, — Мия была в ярости, и Вака впервые видел мать такой. Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. — Пойдём, работа с Вака у вас разная, и её нельзя отложить.