Чужая. Часть 2. Мёртвый дом (гет)

Очнуться Берта очнулась. Но прежде сознания пришла к ней радостная дрожь: Люпин вернулся! Ещё до того, как открыть глаза, Берта почувствовала его запах — вокруг, рядом, на простыне, даже, кажется, на собственной коже... Это было здорово, так здорово, что Берта вскочила с постели, будто и не пролежала без сознания несколько дней.

— Ну, здравствуй, спящая красавица, — улыбнулся Рем.

Она только кивнула, безумно и счастливо улыбаясь.

И тут же в руках у нее очутился стакан с прозрачной ароматной жидкостью.

— Что это?

— Это тебе привет от профессора Снейпа. Выпей, а потом я буду ругаться.

Берта послушно проглотила напиток, оказавшийся о ч е н ь горьким.

— В чём дело? — еле шевеля онемевшим от горечи языком, спросила она.

— Дело в том, что ты чуть не погибла. И чуть не погубила Северуса Снейпа.

— Он... он жив?

— Он жив. Но ты вмешалась в магические процессы такого уровня, который тебе не по зубам.

— Да?

— Да. И вы оба остались живы только чудом. Проводить такие обряды, не обладая соответствующей силой и долговременной практикой — все равно, что сложную хирургическую операцию делать топором. Причем без рукоятки. Аналогия понятна?

— Вполне, профессор, — невольно улыбнулась Берта. — Только... что мне было делать?

— Тебе? Я думаю, что в твоем положении тебе следовало бы пореже высовываться, — как-то резко и неприятно сказал Люпин.

— А если бы он умер?

— Не умер бы. Ты здесь была не одна. Сириус...

— Был бы только рад, если бы со Снейпом что-нибудь случилось.

— Не передёргивай, — оборвал её Люпин. — Да, Сириус враждовал с Северусом в школьные годы. Но теперь... прошло уже много времени, и сознательно вредить пусть неприятному, но соратнику, Сириус бы не стал.

— Но и помочь ему ничем бы не смог! — Берта припомнила яростные вопли Снейпа в Хогвартсе во время памятного разговора, когда тот узнал про них с Ремом. Вспомнила, как с пеной у рта зельевар требовал отчислить Гарри Поттера. Как Сириус, бледнея от отвращения, отказывался пускать бездыханного Снейпа дальше прихожей. Но промолчала.

— Что нам было — в Мунго его отправлять? Представляю их лица — беглый заключённый и девица в розыске трансгрессируют в больницу Пожирателя Смерти. Да еще неизвестно, можно ли было его трансгрессировать...

— А больше всего меня удивляет, что вы ничего не сообщили Дамблдору, — так же размеренно, в тон Берте, произнёс Рем.

— Я не знала, стоит ли связываться с Дамблдором м н е. А Сириус, по-моему, вообще хотел пришить Снейпа по-тихому...

— Не знала — а полезла, куда не надо... Только оставь вас одних... Как дети, честное слово.

— А ты не оставляй, — тихо и беспомощно проговорила Берта.

— Это невозможно, — вздохнул Ремус. — Пока. Думаешь, мне это всё в радость? Неделями тебя не видеть, думать, как ты там, не натворила ли чего, а то и вовсе — не ушла ли. Шёл сюда, подумал: а вдруг тебя здесь уже нет, так, поверишь ли, замёрз даже.

— Я так ждала тебя. Ты всё не шёл, не шёл. Я думала: где ты? что с тобой? А потом уже и думать перестала, — слова торопились выскочить, спотыкаясь друг о друга. — Когда Снейп пришёл, у него только до дома дойти сил хватило, я думала, он умрёт. Тогда бы это было всё... Всё бы кончилось, понимаешь? Надо было прогнать от него смерть.

— Позвали бы Дамблдора... Это волшебник, который может всё. Или почти всё.

Берта медленно покачала головой.

— Никакое волшебство не поможет, если человек сам не хочет жить. Тут другое нужно.

— Что? — ответ знали они оба.

— Живая душа рядом, которой не всё равно.

— Тебе, никак, его жаль? — Рем смотрел на Берту с искренним интересом, будто увидел впервые.

— Да, — серьёзно сказала Берта. — Он очень несчастный человек. Ты... ты знаешь, кто такая Анна?

Рем побледнел.

— Нет... нет.

— Я тоже не знаю. Но, думаю, Снейп любил её. Он звал её, постоянно звал... Если человек ничего для тебя не значит, на смертном одре его звать не будешь. Родной души ему не хватало, понимаешь?!

Слезы хлынули из глаз неожиданно для нее самой.

— Всё, всё, ну всё, — Берта не заметила, как Рем ее обнял. Как же она успела от этого отвыкнуть! — Всё обошлось. Ты всё-таки спасла ему жизнь. Не надо плакать.

Рем еще долго гладил её по голове. И с каждым его прикосновением Берта всё острее ощущала, как сильно по нему соскучилась.

— А ещё Сириус мне сказал, что Снейп будто вовсе и не удивился, когда тебя здесь увидел, — негромко и размеренно проговорил Люпин.

Берта вдруг замерла под его рукой, а затем подняла на Люпина успокоенное и просветлевшее лицо.

— Ну, значит, я всё сделала правильно.

Полнолуние оба пережили хорошо и даже с комфортом — в одной из пустовавших комнат особняка Блэков, с применением Волчьего противоядия. Берта и раньше знала, что это уникальное зелье, и раньше была благодарна профессору Снейпу за многое, но только теперь по-настоящему оценила обоих. Разница между полнолуниями в лесу и полнолунием на площади Гриммо была впечатляющей.

Спустя пару дней после Рем, слегка оклемавшись, снова куда-то ушёл. Берта уже было приготовилась скучать, но оказалось, что скучать в ближайшие месяца два ей не придётся точно.

То ли Дамблдор, наконец, вспомнил, что штаб-квартира его ненаглядного Ордена находится в доме Сириуса, то ли сам Орден так здорово потрепало прошлой войной, что собрать его снова удалось лишь в течение месяца, но в результате пустой заброшенный дом вдруг наполнился разношёрстным людом. Настолько разношёрстным, что представить этих людей в обществе друг друга где-то ещё было невозможно.

Некоторые из присутствующих были знакомы Берте, других она видела впервые.

Несколько преподавателей Хогвартса, несколько бывших студентов (имён их Берта не знала, но их лица были ей определённо знакомы), парочка авроров, какие-то пожилые маги не совсем адекватного вида... Не слишком устрашающая армия, что и говорить.

Сама Берта старалась особенно не афишировать своё присутствие. Во-первых, ей просто не хотелось никого видеть и никому ничего объяснять. Во-вторых, заметив в компании орденцев несколько авроров, Берта поняла, что лучше ей не светиться. Они, конечно, члены Ордена, но ведь она сама никакого отношения к Ордену не имеет. К тому же, вполне возможно, что фотография ее личика до сих пор находится в Аврорате...

И в-третьих... Берте трудно было выразить это словами, но... всех этих людей — таких странных, непонятных, невозможно разных, кроме общего дела — несомненно, важного и благородного — объединяло ещё одно: все они мучительно не вписывались в атмосферу старинного фамильного особняка.

Берта не знала, когда именно начала думать о доме Сириуса вот так. Она никогда не жила в подобном. Она не имела никаких прав на этот. Но отчего-то её не оставляло ощущение поруганного гнезда, когда она видела бесконечные собрания в комнатах и залах, чужих, незнакомых волшебников, снующих по коридорам... А ведь когда-то ходили по этим коридорам совсем другие люди — хозяева дома. Тихо обедали в зимней столовой. Сидели в гостиной у камина. Приглашали гостей на званые вечера. Устраивали балы. Читали вслух в библиотеке. Учили детей играть на фортепиано.

Куда всё уходит? Никого из Блэков не осталось в живых. Только Сириус. Но он же не станет устраивать балы! Разве что дискотеки...

То время и тот уклад ушли безвозвратно. И некому их возродить.

Теперь война, а в этом доме штаб.

Берте никто не мешал наслаждаться одиночеством. Она часто бродила по пустым комнатам — к счастью, орденцы заняли не весь дом, — и пыталась вообразить, каким этот особняк был раньше, до того, как в тихую, размеренную жизнь его хозяев ворвалась война? От этих мыслей душу охватывала какая-то незнакомая печаль.

Странно и то, что в этих, чуть мрачноватых стенах старого дома Берта чувствовала себя, словно рыба в воде. Ей никогда не приходилось жить в таком доме, она ничего общего не имела с древней магией чистокровного семейства. Но отчего-то именно здесь девушка ощущала себя необыкновенно уютно, защищённо. И ей никуда не хотелось отсюда уходить.

Берта полюбила сумрак Гербового зала. Долгие часы просиживала она на старой софе, забравшись на неё с ногами, и рассматривала многочисленные портреты на его стенах. Похоже, коллекция пополнялась регулярно ещё со времен постройки дома. Каждый владелец оставлял в Гербовом зале свой портрет.

Особое внимание Берты привлекли три портрета, видимо, написанные совсем недавно — краски на них ещё не успели выцвести.

Первый из них невозможно было пропустить. Большое колоритное полотно находилось в центре самой просторной стены и бросалось в глаза сразу при входе в зал. В полный рост на нём изображались две фигуры: крепкий широкоплечий мужчина средних лет стоял возле великолепного кресла, в котором, чуть опираясь на его высокую спинку (но, впрочем, не теряя величавой осанки), расположилась очень красивая женщина лет тридцати. Густые тёмные локоны, выпущенные из замысловатой причёски, спускались на ослепительно белые плечи, чуть приоткрытые вырезом платья. Грациозную шею украшало сверкающее ожерелье, явно старинное и необыкновенно дорогое. Художник очень старательно выписал драгоценные камни. Но едва ли не ярче бриллиантов блестели тёмные глаза этой дамы и её жемчужно-белые зубы, приоткрытые надменной повелевающей улыбкой. Всё лицо её было выразительно, нервно, чуть порочно — и невероятно притягательно. Платье из серебристо-серого мерцающего шёлка мягко подчеркивало точёные линии тела. На правой руке, рядом с обручальным, сверкало бриллиантами старинное фамильное кольцо.

Несмотря на обилие украшений, ничего в облике дамы не выглядело чересчур броско, аляповато или не к месту. Казалось, она сама излучала какое-то неземное сияние — сияние красоты, энергии, магии...

Невообразимо знать, что второй портрет этой дамы пугает резкими воплями вошедших в прихожую, там, внизу.

А та, что здесь, на портрете, милостиво и горделиво улыбается, не предполагая, что ожидает её в будущем, когда она останется одна. Но пока рядом с ней муж...

Орион Блэк (как гласила подпись на портрете) внешне казался довольно заурядным — особенно на фоне яркой супруги. Встретишь такого человека в толпе — и никак не отличишь его от тысячи других. Аккуратно стриженные тёмные волосы, правильные, но, в общем-то, вполне обыкновенные черты лица. Одет он был в простую тёмную мантию. Но Берта (хоть никогда в жизни и не была модницей), посетив однажды лавку мадам Малкин, знала, сколько может стоить такая обманчивая простота.

Единственное, что при взгляде на Ориона Блэка бросалось в глаза — это усыпанный бриллиантами орден Мерлина. Эта награда была выписана не менее тщательно, чем драгоценности миссис Блэк.

Второй портрет, на который так часто заглядывалась Берта, совершенно терялся рядом с подавляюще парадным портретом родителей. В том, что изображённый на маленьком холсте юноша — сын Ориона Блэка, усомниться было невозможно. Те же волосы, то же лицо, те же серые глаза, только у отца взгляд спокойный и уверенный, а у сына — настороженный.

Приподнявшись на цыпочки, Берта прочитала подпись: «Регулус Блэк». Брат Сириуса... Как непохожи они друг на друга! Сириус пошёл в мать — красивый, яркий, раз увидишь — никогда не забудешь. Регулус тоже мог быть красивым — если бы не взгляд исподлобья, поджатые губы и напряжённое выражение лица. Но и красота его была бы иной, более сдержанной.

Он во всем походил на отца, даже мантия, в которой его запечатлел художник, была копией отцовской. На груди юноши тоже что-то поблёскивало. Берта пригляделась и увидела слизеринский значок старосты. Регулус Блэк с портрета был едва ли старше Берты.

Позже Берте показалось странным, что портрет юноши находится как-то на отшибе, вокруг него много свободного места, хотя другим портретам явно тесновато. Подойдя поближе, она разглядела следы на тёмных обоях — два гвоздя, один из которых был погнут, а другой — и вовсе сломан, и ещё два маленьких отверстия пониже гвоздей. В тех местах, где они находились, как раз могла уместиться парочка холстов.

Странно...

Ещё один портрет, нравящийся Берте, находился в стороне от портрета родителей Сириуса, возле другого двойного портрета старого мага и чародейки, таких заносчивых с виду, что и смотреть на них не хотелось.

А вот портрет трёх совсем юных девушек, сидящих рядом на бархатной софе на фоне герба Блэков, показался Берте интересным.

«Белла, Ани и Цисси Блэк — дорогой тёте Вальбурге с любовью», — гласила подпись. Ясно, что сёстры. Старшей не более двадцати лет, и она — красавица. Волна тяжёлых блестящих волос — настоящее великолепие; большие выразительные глаза, чувственный рот — всё в ней было ярко, заметно, даже чересчур. Скромный покрой платья почти не мог скрыть очертаний её фигуры. Лицо её дышало энергией и имело властное и надменное выражение. Под тяжёлым взглядом тёмных глаз хотелось опустить собственный.

Как же её могли звать? Больше всего этой девушке подошло бы имя «Белла». Красавица... красавица напоказ.

Вторая сестра сначала показалась Берте копией первой — только младше. За близнецов их нельзя было принять только потому, что разница в возрасте ощущалась довольно чётко. Есть различие в манере держать себя между взрослой девушкой, уже появляющейся в свете, и девочкой, ещё не окончившей Хогвартс. Но позже Берта поняла, что дело не только в возрасте. При бросающемся в глаза сходстве сёстры здорово различались. У обеих длинные тёмные волосы — но у второй сестры пряди лёгкие и пушистые, и не кажется, что они оттягивают голову назад, делая осанку ещё более горделивой — как у старшей сестры. И вообще, если приглядеться, средняя сестра заметно сутулилась — несмотря на вероятное аристократическое воспитание.

Черты лица у обеих сестёр поразительно похожи, но у второй они как-то тоньше, и от этого лицо выглядит более сдержанным. Но не менее привлекательным — если лицо старшей сестры сразу обращало на себя внимание своей яркостью, то лицо средней заставляло в себя всматриваться и тем долго не отпускало чужого взгляда.

И глаза... глаза у неё были совсем другие. Меньше, и разрез их необычный, нежный, и цвет — серые, чуть затуманенные. И, может, более опасные это были глаза, чем у её сестры.

О третьей девочке — потому что до девушки ей оставался год или два — сразу хотелось подумать, что никакого родственного отношения к первым двум она не имеет. Но раз она тоже носит фамилию Блэк... вполне возможно, что её матушка просто-напросто согрешила с ангелом. Ибо белокурые волосы и голубые глаза девочки никак не вписывались в общую композицию полотна.

Что ещё немного удивляло — это то, что старшая сестра со своим почти-отражением-в-зеркале едва соприкасалась рукавами платьев, тогда как младшую крепко обнимала за плечи.

Берта часто смотрела на них. Такие красивые... такие разные... такие похожие... похожие в главном — в своём счастливом девичестве, в своей довоенной беззаботности. Ведь портрет явно написан до войны.

Какими они стали теперь? Да полно — стали ли? Живы ли они сейчас? И если живы, то как сложилась их жизнь?

Берта знала, что в Гербовый зал ходит не одна. Однажды девушка застала там Кикимера. Стоя напротив тех же самых портретов, что так нравились Берте, домовик плакал. И Берте не нужно было спрашивать, почему.

По злым обрывистым высказываниям Сириуса, по воплям портрета миссис Блэк в прихожей, по тихому, но различимому бормотанию Кикимера Берта поняла, что когда-то давно в этой семье разразилась страшная трагедия. И что, по сути, она и разрушила эту семью. Что бы там ни было — от Сириуса, от портрета миссис Блэк, от Кикимера до сих пор веяло непреходящей болью.

Но какое дело до них было Берте?

Всё, что случилось, случилось в далёком прошлом. Незачем ворошить старое. Даже если кто-то из тех, кто теперь надменно глядел с портретов, физически остался жив, время наверняка изменило их до неузнаваемости. Той жизни и тех людей на свете больше нет. А живым остается жить.

Больше в Гербовый зал Берта не ходила.

Да, живым — жить и смотреть по сторонам. Берта не особенно вникала в дела Ордена (да и кто бы стал её в них посвящать?), но кое о чём всё-таки догадывалась.

То, что ситуация накаляется, становилось ясно — по напряжённому гулу голосов, по почти ежедневным собраниям, по постоянно приходящим в дом разнообразным волшебникам. Некоторых Берта запомнила.

Высоченный темнокожий колдун в аврорской форме выглядел весьма колоритно, и, конечно, его нельзя было пропустить мимо глаз.

Вид хромого старика, подозрительно косящего на всех жутковатым искусственным глазом, покоробил даже много чего видевшую Берту.

Звонкоголосая молодая женщина с ядовито-розовыми короткими волосами, похожая на магловскую неформалку, смотрелась в штаб-квартире настолько несуразно, что странно было думать, что она тоже из Ордена. А это наверняка было так: здесь она появлялась часто и присутствовала на всех собраниях.

Несколько раз Берта видела в доме Северуса Снейпа, но подойти к нему не решалась. Да и зачем? Главное, что он был жив и вполне себе бодр.

Дамблдор и профессор Макгонагалл тоже иногда появлялись в штаб-квартире.

А вот Уизли жили в ней постоянно. Как въехали в июле месяце, так и жили. А поскольку разговоры этого семейства частенько вертелись вокруг безденежья, причина переезда была ясна: снять квартиру в Лондоне этим орденцам было не по карману.

Берта всё никак не могла понять, сколько же их? Сначала въехала маленькая толпа, потом к ним присоединились ещё и ещё кто-то. Потом кто-то уехал. Конечно, все они были разные, но и сходства было достаточно — все рыжие, шумные и бестолковые.

Позже Берта смогла их идентифицировать. Недотепа-отец, клуша-мать, высокий симпатичный парень с длинными волосами (трудно поверить, что это старший сын этих двоих), низкорослый крепыш, весь покрытый шрамами и веснушками — ещё один сын, который приехал аж из Румынии, где, судя по всему, работал с какими-то опасными тварями; братья-близнецы — их Берта помнила по Хогвартсу (они её, кстати, тоже узнали); ещё один брат, тоже из Хогвартса, на этот раз знаменитость — Лучший Друг Мальчика-Который-Выжил, видите ли; и, наконец, девочка — маленькая, круглоглазая, в общем, совсем обычная, но Берте она не нравилась категорически. Чудилось в ней что-то до того недоброе, что даже заводить знакомство с ней не хотелось. Что, впрочем, было взаимно: младшая Уизли тоже не рвалась общаться с Бертой. Как, собственно, и все остальные члены шебутной семейки. Неизвестно, что они знали о девушке со слов Сириуса и Люпина (больше Сириуса — он и был болтливее да ещё постоянно находился дома), только впечатление у них создалось не самое хорошее.

Что ж... Берта с недоверием относилась ко всем, кто носит аврорскую форму. Ее удивляло, что делает в Ордене девушка, роняющая всё на свете и спотыкающаяся на ровном месте. При ближайшем рассмотрении оказалось, что та не такая уж и юная — по крайней мере, тинейджерские шмотки ей были явно не по возрасту. Глядя на безобидных старичков и старушек, на изрядно потрёпанных жизнью магов и волшебниц, Берта слегка цепенела. Боже, неужели э т о — армия, которая будет сражаться с Волдемортом?! Совсем не по себе девушке стало, когда на пороге особняка появилась старуха довольно безумного, но все же совершенно магловского вида.

Уизли Берту просто раздражали.

Неожиданное появление в доме еще одной студентки Хогвартса, Гермионы Грейнджер, как-то не очень исправило ситуацию. Во-первых, та обладала чисто гриффиндорским любопытством, а, во-вторых, до оскомины походила на Молли Уизли. Никакого желания пообщаться с этой девочкой Берта не испытывала.

Наконец, в августе состоялось знаменательное событие: в особняк на площади Гриммо переправили британскую знаменитость последних полутора десятков лет — Гарри Поттера. Мальчишку именно что переправили — с многочисленной охраной, словно редкий артефакт. И судя по реакции зрительного зала... то есть, конечно, обитателей и гостей дома номер двенадцать, львиная доля происходящего здесь была ориентирована на мегазвезду магического сообщества.

«Мегазвезда» оказалась худеньким, недавно и быстро вытянувшимся нервным пареньком. Чёрные взъерошенные волосы, хмурое и настороженное лицо, бедная одежда, явно с чужого плеча. Ничего примечательного. Только глаза его на миг поразили Берту — необычного разреза, зелёные-зелёные. Она в жизни не видела таких ярких глаз. И, кроме того, на лице этого мальчишки они были явно не на месте: словно кто-то другой глядел сквозь невзрачную оболочку. Эти глаза рождали смутное ощущение тревоги.

...Так проходили дни. Новые и уже привычные лица, резкие голоса Уизли (за одно Берта была им благодарна — Молли объявила-таки генеральную уборку). Правда, кое-что и коробило девушку — то, с каким остервенением выбрасывал из дома фамильные реликвии Сириус. Кажется, была бы его воля, он бы их сжёг. Берте-то, в общем, было всё равно, а вот на того же Кикимера смотреть жалко. И миссис Блэк... Хорошо, что она портрет, если бы её угораздило ожить, она, наверное, умерла бы вторично.

Так проходили дни, оставляя в памяти лёгкий след, но не задевая особенно рассудка. Потому что за днями наступали ночи — сумасшедшие августовские ночи, расцвеченные удивительно яркими звёздами — вечными, с чёрного бездонного неба, и мгновенными, вспыхивающими под веками и проливающимися счастливыми слезами... После Берта, отдышавшись от стремительного полёта в бесконечность, остыв от объятий, непременно взбиралась на подоконник, чтобы поблагодарить созвездия за гостеприимство.

А Рем смотрел на неё... Впрочем, долго смотреть он не выдерживал. Подходил, обнимал крепко, и все повторялось снова. Даже сон не мог их разделить.

...Воистину, как странно устроен человек! Каких-то пару месяцев назад, имея жильё, кое-какую работу и относительно спокойное будущее, Ремус Люпин чувствовал себя страшно несчастным. А теперь, когда магическому миру грозила война, и он, Рем, мог оказаться на передовой; когда Министерство лишило его как оборотня почти всех прав; наконец, когда рядом с ним появилось существо куда более бесправное и зависимое, чем он сам — и существо это во что бы то ни стало нужно было легализовать, ибо других документов, кроме магловской метрики, у Берты (а речь о ней) не имелось. А ещё нужно было каким-то образом обеспечить её будущее, что при его собственных туманных перспективах становилось большой проблемой. И всё же... даже идя на задание, с которого мог бы и не вернуться, даже читая в газетах об очередном законе, принятом Министерством... да что там! даже превращаясь в полнолуние — он был беззаботно, по-мальчишески счастлив. Потому что в мире, где сбываются самые безумные мечты, просто не могло быть иначе, чем все хорошо.