L+L (гет)

К Вейси Причард пришёл вечером следующего дня — и первым, что увидел, было странное голокожее создание в голубом свитере в полоску, самозабвенно вылизывающее длинную заднюю лапу прямо посреди гостиной и не обратившее ни малейшего внимание на вылезшего из камина гостя.

— Грэм! — Леопольд и Лорелей, в обнимку на диване читавшие одну книгу на двоих, поднялись ему навстречу.

— Ну что там? — спросил Леопольд. — Как вчера прошло?

— Это что? — спросил Причард, указывая на непонятное животное. — Или кто?

— Это полукниззл, — улыбнулась Лорелей. — Мистер Бальд. Мы купили его вместе с Макулусом… с вороном.

— Это — книззл? — переспросил Причард. — Вы зачем его побрили?

— Он таким родился, — мягко упрекнула его Лорелей, а полукниззл смерил Причарда невероятно презрительным взглядом и принялся вылизывать другую лапу. — И он очень добрый — а ты его обидел.

— Ну простите, — сказал Причард с усмешкой, обращаясь к полукниззлу. — Очень уж вы, мистер Бальд, уникально выглядите. Не признал.

— Расскажи про Ферклов, — нетерпеливо попросил Леопольд. — Ты нашёл тех, кто это сделал? Ты арестовал их?

— Да, — ответил Причард. — И нет. Я поясню, — он уселся в своё любимое кресло и, вытянув ноги, пошевелил ступнями. — Всё оказалось не совсем так, как выглядело. Вернее, — он поморщился, — совсем не так.

Рассказ Причарда Вейси выслушали в напряжённом молчании. А когда он завершил его, Лорелей прошептала:

— Ничего не изменилось… ничего. — Она сжала руку мужа и добавила тихонько: — Бедные дети…

— Дети? — переспросил Леопольд. — Ну, допустим, девочка ещё ребёнок — ей всего двенадцать. Но мальчику пятнадцать! В этом возрасте уже пора иметь мозги. Боялись они, — фыркнул он. — А с братом такое сделать они не боялись!

— Ты не понимаешь, — возразила Лорелей. — Ты не жил там… Грэм, не надо их наказывать, — попросила она. — Или накажи, но как-нибудь…

— Да я сказал же — мы с Флитвиком решили, что наказание определит он, как директор, — недовольно сказал Причард. — Тем более, что то письмо у них действительно нашли — по крайней мере, они его не уничтожили. Я с таким подходом абсолютно не согласен, но кому какое дело, что я думаю? Наказать их надо, а если поставить их перед Визенгамотом, те расчувствуются, и маленьким мерзавцам ничего вообще не будет. А так хоть что-то. Но вообще не о том вы думаете. Думать надо о том, что теперь родители Ламорака узнают, что их сын волшебник. И у вас могут быть проблемы.

— Они захотят вернуть его, — тут же сказала Лорелей взволнованно.

— Пусть попробуют, — хмуро сказал Леопольд.

— И что ты сделаешь? — усмехнулся Причард. — Заколдуешь их и сядешь в Азкабан? Нет, тут нужно по-другому, — он сощурился. — Тут надо действовать официально — через Визенгамот. Этой ночью я, наконец, завёл на Ферклов дело, — сообщил он им довольно.

— По какому поводу? — удивился Леопольд. — Мы же думали с тобой — и ничего не выходило.

— Так то было прежде, — заулыбался Причард. — До всей этой истории с письмом. А теперь мы будем разбираться, что такое они сделали с детьми, что те готовы стать преступниками, но не признаться им в дурацкой, но невинной, в общем, шутке. Иными словами, они, по сути, растят преступников — а это уже обвинение вполне реальное. Толкать несовершеннолетних на преступления запрещено. Более того — подобное обвинение позволяет мне тщательно проверить, что вообще там происходит, в этом доме — и насколько реальны те угрозы, про ежей. Вот теперь, когда преступление случилось, они перестали быть обычными словами.

— Ты сказал — через Визенгамот, — сказала Лорелей. — То есть будет слушанье? Официальное?

— Это единственный способ официально оставить его с вами, — сказал Причард. — По-другому не получится, если Ферклы захотят его вернуть.

— Я понимаю, — она вздохнула.

— Что ты? — спросил Леопольд заботливо, беря её за руку. — Ты боишься, что всплывёт твоя история?

— Мне жалко детей, — ответила она. — Тех, кто учится сейчас — и ещё придёт учиться. Их же много, ты сам говорил… Их задразнят в школе. Представь, как это будет, когда всё всплывёт…

— Ну, тут не поделать ничего, — сказал Причард. — Или так — или уповать на милость Ферклов. Лей, я понимаю, всё это тяжело и неприятно — но с этим надо что-то делать. Так нельзя жить. Ты представь просто, каково им там, этим детям. И они же там растут — а потом становятся такими же. Это нужно прекратить. И сейчас у нас появился шанс. Скандал, конечно, будет знатный… Впрочем, можно попытаться сделать заседание закрытым, — сказал он с сомнением. — Я могу попробовать — но не уверен, что получится.

— Попробуй, пожалуйста! — попросила Лорелей.

— Визерса вот подключи, — ухмыльнулся Леопольд. — А я поговорю с дядей.

— Двое из пятидесяти — это здорово, конечно, — скептически проговорил Причард. — Но лучше, чем ничего. Я попробую, но ничего не обещаю.

…Когда Причард ушёл, Вейси посидели ещё некоторое время в гостиной, а затем начали готовиться ко сну — и когда они уже оба лежали в кровати, Леопольд сказал:

— Я не готов взять в дом ещё кого-то.

— Я ведь не просила, — сказала Лорелей.

— Но ты хочешь, — вздохнул он. — Лей, я правда не готов. Но мы можем приглядывать за ними — если хочешь.

— Не знаю, — она прижалась к нему, и он обнял её и, погасив свет, утешающе поцеловал в висок. — Мне так жалко их… Но я знаю — это было бы ужасно тяжело. И я не уверена, что Рик бы захотел такого.

— Но ты хочешь, — повторил он, и она, вздохнув, кивнула и сказала:

— Но я понимаю, что из этого, скорее всего, ничего хорошего не выйдет.

— Расскажи мне про твою семью, — осторожно попросил он. — Про родителей.

— Они до сих пор живут там? — тихо-тихо спросила Лорелей.

— Живут, — так же тихо отозвался Леопольд.

— Ты их видел? — она сжалась, и он прижал её к себе и укутал в одеяло поплотнее.

— Видел, — сказал он.

— Какие… они? — она говорила очень тихо, и очень крепко держала его за руку.

— Старые, — ответил он. — Или выглядят таким. По идее, они младше мамы, но выглядят они совсем не как она.

— Старые, — повторила она, и в её голосе ему почудилось удовлетворение.

— Но им это не мешает вредить детям, — добавил он.

— Сколько их ещё? — спросила Лорелей. — Двое?

— Я не знаю, — он вздохнул. — У нас есть сведения только о тех детях, что ходят в школу. Но там много младших, и я не разобрался, где чьи. Можно спросить Рика — хочешь, я ему завтра напишу?

— Нет, не надо, — она уткнулась лицом ему в плечо. — Мы же всё равно теперь узнаем.

— Теперь да, — согласился он. — Лей, мы можем там бывать. И приглядывать за тем, что там творится. Но я в самом деле не готов устраивать приют из дома. Одно дело — Рик, он сам нам написал и к переменам был готов. Хотел их. Но другие дети могут быть далеко не так лояльны.

— Там никто не хочет жить, — возразила Лорелей уверенно.

— Если б не хотели бы — не жили, — ответил Леопольд. — Кто мешал твоим брату и сестре уйти оттуда? Кто мешал это сделать твоим кузенам? Нет, Лей, в том-то и беда, что им там нравится. Они привыкли. И воспроизводят теперь этот ужас сами.

— Я не понимаю, — прошептала она. — Не понимаю…

— Лей, ты ведь не старшая, — ласково проговорил он. — Вместе с тобой ведь учились братья, сёстры и кузены — почему никто из них не защищал тебя от нас? Или я не помню этого?

— Сестра меня утешала, — Лорелей стиснула его руки до боли. — И кузен… но тогда ведь было очень сложно, помнишь? Война только закончилась, и слизеринцев все и так ненавидели — а тут я… Братья и кузены — никто не хотел, чтобы их со мной ассоциировали. Не вини их, — попросила она. — Понимаешь, мы привыкли дома, что мы — худшие, что нас не хвалят и не любят — а в Хогвартсе впервые видели другое. Никто не хотел этого лишаться.

— Но ты была не виновата, — с болью и беспомощностью сказал он.

Он ведь тоже был тогда там — сначала. Но вообще не обращал внимания на маленькую девочку, жавшуюся по углам и вечно сидящую с учебником. Ему даже в голову не приходило защищать её. А ведь он мог бы, мог! Но этого теперь не исправить.

— Была, — вздохнула Лорелей. — Но это тогда было не важно. Не вини их, — повторила она. — Ты не понимаешь, каково это — лишиться тёплого внимания. От такого не отказываются — ни ради сестры, ни ради… да кого угодно. И эти… Лиод с Бедивером — я их тоже понимаю, — продолжила она. — Но не знаю, как объяснить тебе. Если бы эта история всплыла, с письмом, им бы жизни не было. Им бы это вспоминали постоянно — а сначала бы отправили в сарай. Жить с курами. Это кажется нестрашным — но там всегда ужасно пахнет, и там холодно — летом земля же голая совсем… их бы вместе с курами кормили — и кормили тем же самым… ну, почти. Запаренным зерном и старым хлебом. А сначала бы избили так, что вся спина была бы просто чёрной… Это очень страшно, Лео. Очень, — повторила она, вновь сжимая его руки.

— А Рику страшно не было? — спросил он, медленно вдыхая. Может, просто их убить? Пойти прямо сейчас — и поджечь этот вертеп. И выжечь подчистую. Там, конечно, дети — но им, может быть, так будет даже лучше. Или можно их как-нибудь извлечь сначала — а остальное сжечь.

Глупости, конечно. Но как хотелось…

— Было, — согласилась Лорелей. — Было, но… Их я тоже понимаю. Там… Там очень учишься думать, прежде всего, о себе. Потому что больше некому — а остальные… Не враги, конечно, но если выносить и мыть ночные горшки будет кто-нибудь другой, это не придётся делать тебе.

— Горшки? — озадаченно переспросил Леопольд. — Зачем их мыть? Они же зачарованы.

— У нас были обычные, — грустно ответила она. — И их приходилось выносить и мыть каждое утро и каждый вечер. За своими мы должны были смотреть сами, а у взрослых убирал кто-нибудь из нас.

— Им вообще не место на земле, — пробормотал Леопольд. — Они вообще люди, Лей?

— Их самих так же растили, — сказала она, оборачиваясь и глядя ему в лицо. — Часть уходит — и больше никогда не появляется, едва закончит школу. Но кто-нибудь всегда возвращается — и остаётся. Знаешь, — медленно добавила она, — я ведь тоже там осталась бы, если бы не попала в «Спинни». Я туда фактически сбежала… Дома было жить совсем невыносимо.

— Почему ты просто не сняла какую-нибудь комнату? — спросил он. — Самую крохотную и простую? Или же не нанялась куда-нибудь на ферму, например?

— Не знаю, — она вздохнула и смутилась. — Я была… Я никогда не была сильной. Мне хотелось… Хотелось какой-нибудь другой жизни. Яркой. Настоящей. Хотелось увидеть хоть что-нибудь отличное от того, что я знала. Я трусиха, — она грустно улыбнулась. — Безвольная трусиха.

— Вовсе нет, — он взял её лицо в ладони. — Нет, Лей. Ты тогда была слабой и запуганной — но это не безволие… Тебя попросту сломали. Нельзя тебя винить за это.

— Их сломали тоже, — она снова улыбнулась — ещё печальнее. — Всех.

— Ну, дети быстро восстанавливаются, — не очень-то уверенно сказал он. — Мы попробуем с этим что-то сделать. Обещаю, Лей.