L+L (гет)

Тяжелее всех юбилей Хиггса, спонтанно превратившийся во вполне традиционный праздник первого волшебства, дался Колину Вейси. Шерил было проще: она просто злилась на непонятно с чего решившего вдруг восстановить родственные связи дядю и на Тайлера и Холли, которые возмутительнейшим образом пропускали её шипение мимо ушей и с огромным интересом сперва разглядывали новых членов семьи, а затем, после основного блюда, когда все перед десертом вышли прогуляться в сад, отправились знакомиться и общаться с ними. Запретить им это громогласно Шерил не могла, а на её возмущённый шёпот и гневные взгляды Тайлер с Холли не обращали ни малейшего внимания — подростки, что с них взять? Так что Шерил смело могла злиться — а это чувство простое и понятное.

А вот Колину злиться было не на кого. Не на Хиггса же! Он здесь был хозяином, он заранее известил всех своих гостей о том, что отправил приглашение племяннику и его семье — если Колин не желал их видеть, он мог не прийти. Мог сказаться, например, больным, мог сослаться на какую-нибудь проблему с книззлами — все бы поняли, в чём дело, разумеется, но никто бы этого не показал. И он действительно обдумывал подобную возможность, но потом всё-таки решил пойти. Хотя обида на сына, выставившего его, всё же сделавшего первый шаг, за дверь, за прошедшие три с лишним года не только не утихла, но, напротив, стала тяжелее, и отравляла Колину те вечера, что Мерибет проводила, как она деликатно выражалась, «не дома». Она никогда не говорила, что пойдёт к сыну и невестке — только:

— Меня этим вечером не будет дома.

Или днём не будет. Или даже ночью.

Он понятия не имел, кстати, зачем ей ночевать там, и даже как-то попытался предположить, что на самом деле Мерибет проводит ночи вовсе не у них, а у любовника, но не смог подобного представить. И не потому, что полагал, что его жена не может заинтересовать кого-то — но она не стала бы его обманывать. Она просто ушла бы от него — или, может, предложила бы ему решать, хочет ли он оставаться в браке с ней и делить её с другим мужчиной. Хотя нет — нет, Колин не мог представить и подобное. Мерибет просто ушла бы от него и развелась.

Когда-то эта мысль его до смерти пугала — особенно, когда он начал изменять ей. Может быть, он отчасти поэтому и изменял: они жили тихо и размеренно, и хотя Колин не любил ни сильных потрясений, ни эмоций, их ему, наверное, не хватало. Правда, со временем он устал от них, да и Мерибет снова стала, так сказать, доступна, и он свёл на нет свои походы в «Спинни Серпент» и постепенно успокоился и перестал бояться, что может потерять жену. В конце концов, ну зачем ей уходить? Разве у них плохой брак? Двое детей, книззлы, которых Мерибет, похоже, полюбила даже больше, чем он сам, большой дом… разве ей чего-то не хватает? Деньги есть, опять же…

И он успокоился.

И когда случилась эта дичь с отставкой и женитьбой сына, одним из самых сильных потрясений для Колина оказались даже не они, а то, что Мерибет как-то между делом ему сообщила, что отлично знала о его изменах. И о том, почему когда-то решила сохранить их брак. Он тогда был до того ошеломлён, что толком не сказал ей ничего, а потом уже возвращаться к этой теме было вроде глупо… Но забыть об этом он не мог, и это мучило его, порою до бессонницы, и он пытался, и всё никак не мог понять, как она вообще могла жить с ним так, словно ничего не произошло? И не просто жить — ложиться с ним в постель? Сам бы он не смог простить подобное. Никогда и ни за что. Он бы не притронулся к жене, если бы узнал, что она была ещё с кем-нибудь.

А она смогла. И не просто смогла — она даже родила от него второго ребёнка! Между прочим, того самого, который всё это устроил.

Сколько Колин ни пытался представлять, как она жила с ним эти годы — ничего не выходило. Всё, что он сумел придумать, было очень уж нелестно для него. Когда женщина в таких случаях прощает? Когда у неё нет денег и ей некуда идти — но это было не про Мерибет. Когда любит без памяти — но это тоже ей не подходило. Оставалось только… равнодушие. Если не испытывать к мужчине ничего, не будешь, видимо, и ревновать — ну, или, по крайней мере, вполне сможешь действовать так, как это покажется выгодным и нужным.

Но тогда… зачем? Зачем Мерибет всё это? Этот брак, вся эта жизнь?

— Ты нездоров?

Голос Мерибет ворвался в мысли Колина, словно удар током. Он слегка подпрыгнул на кровати и ответил, зачем-то натягивая одеяло до подбородка:

— Нет.

— Хорошо, — ответила она и перевернулась на бок, поворачиваясь к нему спиной. А потом спросила вдруг: — Что-нибудь случилось? Ты ворочался.

— Почему ты тогда не развелась со мной? — спросил Колин, резко садясь и поворачиваясь к ней.

— Я тебе уже об этом говорила, — со своим обычным спокойствием ответила она, поворачиваясь на спину и так глядя на него. — Мне пришлось бы объяснить всё Берти или нашему отцу. Они убили бы тебя, и попали в Азкабан. Я сочла, что их жизни стоят больше, чем моя обида.

Колин некоторое время молчал. Его будто оглушили — а ещё он понял, что, на самом деле, ожидал такого вот ответа. Именно такого. Да, всё сходится. Она позаботилась о тех, кого любила. А он… он просто был одним из обстоятельств. С которым, по некотором размышлению, вполне можно было и смириться. Мало ли, кто с кем живёт.

— Их жизни? — хрипло повторил он.

— Тебе я тоже смерти не желала, — ответила она.

— Почему? — спросил Колин, пытаясь в темноте разглядеть выражение её лица.

— Я уже не помню, — сказала Мерибет. — Вероятно, я не кровожадна.

— Как ты можешь быть всегда спокойна?! — вдруг сорвался он. — Я вообще не помню, чтобы ты кричала на кого-то или плакала! — он с размаха ударил в стену кулаком. — Как ты так живёшь, а?!

— А зачем? — Мерибет тоже села, и теперь смотрела на мужа… с интересом.

— Что «зачем»?! — Колин подался было к ней, но остановился на середине и так замер, тяжело дыша. — Зачем кричать? Потому что живые люди кричат, когда им больно?

— Зачем это демонстрировать тому, кто причиняет эту боль? — ответила она, задумчиво касаясь своего подбородка пальцами.

Колин задохнулся. Это прозвучало как пощёчина — нет, хуже. Если есть такое. Как плевок.

— Я, — пробормотал он. — Я…

И замолчал.

Потому что что он мог сказать? «Я не хотел»? «Не думал»? Что он «не»?

— Почему ты это сейчас вспомнил? — спросила Мерибет после довольно долгого молчания, во время которого она продолжала на него смотреть, а у Колина не доставало мужества и сил хотя бы просто встать и выйти, чтобы скрыться от её внимательного взгляда.

— Я не понимаю, почему ты живёшь со мной, — тяжело ответил он. — Жила всё это время. Как в постель ложилась, наконец!.. — снова крикнул он — и замолчал.

— Поначалу это было сложно, — сказала Мерибет, откидывая голову назад и прислоняясь затылком к изголовью. — Впрочем, я тогда почти и не ложилась, если помнишь. Но потом, со временем, я научилась не вспоминать о том, что знаю, в таких случаях.

— Но зачем?! — он потёр виски дрожащими руками. — Бет, зачем? Ты могла бы… ты могла просто всем сказать, что разлюбила.

— Я не люблю врать, — ответила она. — И предпочитаю этого не делать без крайней нужды.

Колин открыл рот, чтобы что-нибудь сказать, и даже, кажется, что-то произнёс — а потом до него окончательно дошёл смысл сказанного, и все слова пропали. И всё, что он сумел из себя выдавить, это сказать редкостно дурацкое:

— Ты что, меня любишь?

— Ты мне не ответил на вопрос, — напомнила ему Мерибет, не отвечая. — Почему ты всё это вдруг вспомнил? Именно сейчас?

— Не знаю, — хрипло сказал он. — Не помню. Так любишь?

— Я давно не думала об этом, — ответила она. — Раз не помнишь — давай спать, — она зевнула, прикрыв рот кончиками пальцев, и опустилась на подушку. — Доброй ночи, Колин, — она закрыла глаза и привычно улеглась на левый бок.

К нему спиной.

— Подожди, — он выбросил вперёд руку, будто бы пытаясь схватить её, но, конечно, не посмел — и вдруг подумал, что вообще не помнит, когда в последний раз прикасался к собственной жене. Особенно не в танце на каком-нибудь торжественном вечере и не когда упрямым книззлам надо было дать лекарство. А вот просто так — или хотя бы, как сейчас, чтобы обратить на себя её внимание. Мерибет вообще недолюбливала прикосновения, и довольно быстро отучила от них мужа…

Или нет?! Они ведь целовались, когда только начали встречаться, и она — он помнил! — любила обнимать его за шею. И любила сплетать свои пальцы с его собственными, когда они гуляли. А что, если они стали неприятны ей именно из-за его измен? Она ведь… так, когда всё это началось? Кажется, как раз после родов — первых родов, да. И первых его измен… Ох ты, Мерлин…

Колин замер, а потом медленно опустил поднятую руку. Да, он мог её понять. Только вот что ему делать с этим знанием? И как ему теперь жить с этой женщиной, которую вообще неясно, что держит рядом с ним?

— А сейчас? — спросил он. — Сейчас почему ты не уходишь?

— А зачем? — спросила Мерибет, не открывая глаз.

— Если бы ты жила одна, ты могла бы приводить к себе Лео и его семью, — сказал он. — И внучку приводить. И Берти бы уже не удивился.

— Как ты себе это представляешь? — спросила Мерибет, снова садясь. — Нам пришлось бы делить дом, поместье, книззлов… ты готов на это?

— А ты нет? — тихо спросил он.

— Скажем так: мне бы этого не хотелось, — ответила она. И добавила с лёгким неудовольствием: — Зато мне хотелось бы поспать. Если ты желаешь что-то обсудить, можем ли мы сделать это завтра?

— Да, конечно. Прости. Спи, — тускло выговорил он.

И даже лёг — чтобы не раздражать жену. Это неприятно, когда ты пытаешься уснуть, а рядом с тобой кто-то сидит. А он не хотел её сердить.

Она точно этого не заслужила.