Орёл и Кошка (гет)

Как правило, в октябре мы с мисс Макгонагалл устраивали больше чаепитий, чем в другие месяцы. Даже при её всё возрастающих от года к году нагрузках она выбиралась ко мне как минимум дважды: четвёртого октября и семнадцатого, в свой день рождения и в мой. Мы обменивались какими-то забавными мелочами, а то и просто сладостями, и делились впечатлениями от начала учебного года.

В этот раз она не появилась четвёртого числа и вообще не зашла ни разу за всё время, поэтому я не рассчитывал увидеть её в своём кабинете, хотя, учитывая её совершеннолетие, подарок приготовил отнюдь не пустяковый: перо, которое не нуждалось в чернилах и не оставляло клякс, было зачаровано мной лично, но, поскольку она не заходила в гости и не задерживалась после лекций, случая вручить презент мне пока не выпадало, а в коридоре я, с тех самых пор, вести частные переговоры опасался.

Иногда я вспоминал тот день, когда Мими стало плохо, и восстанавливал в памяти подробности той истории. Вот я встречаю Мими и Августу, вот мы отводим больную в лазарет, вот я иду к Дамблдору, через полчаса выхожу оттуда совершенно не в себе, вот собираюсь с мыслями и снова иду в Больничное крыло…

По всему выходило, что разговор Дамблдора с Асклепиусом состоялся сразу же после того, как мы с мисс Гринграсс притащили к нему девочку. По крайней мере, сам доктор настаивал, что не прошло и пяти минут после нашего ухода, как к нему примчался Дамблдор и начал требовать разрешить ему срочное посещение.

Таким образом, Альбус навещал Больничное крыло в тот же самый период времени, когда поил меня чаем и обыскивал моё сознание.

Как это возможно?.. Это ведь не могло быть то, о чём я подумал в первую очередь, верно? Те предметы… Они надёжно заперты в Отделе Тайн, и само расположение комнаты, где они хранятся, представляет собой государственную тайну, о которой знают всего два человека: Хранитель этой комнаты и министр. И ни один из них не рассказал бы Дамблдору, как туда попасть. Хотя насчёт Хранителя я не уверен: там у каждой комнаты — свой Хранитель, и только начальник Отдела Тайн знает, кто чем заведует.

Во всяком случае, не может быть, чтобы Дамблдор, даже будь у него в руках такая вещь, решился использовать её для того, чтобы провести два допроса в один и тот же час! Не того полёта мы птицы — что я, что старый колдомедик.

Да, я зарёкся вмешиваться в Альбусовы дела, да, я почти перестал общаться с Мими — да что там, перестал совершенно. Как оказалось, без моей инициативы дружба очень быстро заглохла. Не могу сказать, что не испытывал никакой досады по этому поводу, однако мне это показалось вполне логичным: девочка выросла, ей больше не нужен кто-то вроде меня. Естественно, ведь для дружбы у неё полно сверстников, есть одна лучшая подруга, а для наставничества — кто может быть полезнее, чем Альбус Дамблдор, её декан и научный руководитель, на минуточку, величайший маг современности?

И всё же, на мой день рождения она пришла. Мы посидели за чашкой чая, она принесла мне какой-то вишнёвой пастилы и рассказала последние новости: мама Августы Гринграсс, оказывается, ещё в начале лета ушла от мужа. Теперь развод оформили официально, Аурелия Гринграсс снова стала Аурелией Пруэтт, а Августа решила жить с матерью.

Пруэтты, вопреки ожиданиям, не поддержали решения Аурелии, и девочку взяла на воспитание Мюриэль, но, как выразилась Мими, не на ту напали! После первых двух недель пребывания под одной крышей с юной родственницей Мюриэль взвыла, и в результате мисс Гринграсс вернули родителям, но не матери, а отцу.

— Августа, конечно, «дожала» бы и мистера Гринграсса, но тут закончились каникулы, и вот она здесь, — развела руками Минерва.

Перо моё привело её в восторг. Она попыталась было выведать, как у меня вышло так, что чернила для письма не нужны, и я дал ей две подсказки и время на разгадку до понедельника. Секрет пустяковый, конечно; ей такие задачки на один зуб — просто для разминки.

— Честно говоря, я порядком соскучился без вас, — сказал я на прощание.

— Знаю. Я тоже, — тихо проговорила она.

Я немного удивился. Как это было на неё непохоже — ни «сэр», ни «профессор». Обычно она их вставляет через слово — очень воспитанная девица, никакой фамильярности, один сплошной такт и чувство меры. Ну да ладно. Видимо, раз мы такие старинные друзья, можно иногда обходиться и без официоза. Хотя я, например, за всё это время ни разу вслух не назвал её по имени.

Вот пройдет годик-другой после окончания школы, забежит она в Хогсмид по каким-то своим делам, и можно будет даже выпить с нею на брудершафт по кружечке эля. Интересно, какая она будет? Станет ли похожа на свою эфемерную сестру, так некстати приснившуюся мне накануне учебного года?

Так, а вот хотел бы я знать, видел ли её Альбус, когда копался в моих мозгах? Вряд ли. Я-то и думать забыл о том дурацком сновидении. А вот он, если бы увидел тот сон в моих воспоминаниях, мог бы такое сочинить!..

Неожиданно для себя, я разозлился. Не век же мне прятаться от Альбуса! Он, небось, ещё решит, что я затаился и жду своего часа, чтобы коварно напасть исподтишка, обольстить и сбить с пути. Нет уж, ну его к чертям, не хочу притворяться и подыгрывать его мнительности. Буду жить как жил. В конце концов, если его разозлит, что Мими по-прежнему мой друг, то я не против быть к его услугам. И будь что будет, а я — я, по крайней мере, останусь собой!..

…Рождественские каникулы в этом году выдались довольно хлопотными: во-первых, в замке осталось больше студентов, чем обычно; особенно это касалось некоторых старшекурсников, беспокоящихся о предстоящих экзаменах (и мисс Макгонагалл, разумеется, входила в их число).

Эти ребята обыкновенно просиживали в библиотеке все дни напролёт и засиживались почти до самого отбоя — к огорчению почтенного мистера Макмиллана, рассчитывавшего отпроситься на пару дней на свадьбу младшей внучки. Вообще-то я давно согласился подменить его, тем более что перспектива провести два дня в компании мисс Макгонагалл меня отнюдь не пугала, а, скорее, даже радовала.

В библиотеке мне тоже было чем заняться: Асклепиус настоятельно рекомендовал мне к прочтению две маггловских книги по психологии; я было честно взялся за одну, но тут на глаза мне попалось «Жизнеописание и невероятные приключения Гонсало Рейеса, по прозвищу Эль Брухо» — когда-то, курсе на втором, я обожал читать историю этого шарлатана, мистификатора и абсолютно гениального волшебника-самоучки, рождённого в тюрьме от андалузской цыганки, а впоследствии пережившего множество опасных передряг.

С юности он бродяжничал и воровал, подозревался в убийстве из ревности, но сумел бежать при странных обстоятельствах; затем опять скитался, был взят под стражу и отправлен на галеры, откуда бежал, воспользовавшись магией. Долгое время успешно притворялся обычным базарным фокусником, но умудрился завоевать авторитет среди чистокровных волшебников — выдумал себе магические корни, в результате был принят в тайную ложу, получил, наконец, доступ к настоящим знаниям, учился как одержимый и вскоре дослужился до командора.

После разоблачения успел вовремя скрыться, и след его затерялся где-то не то на Крите, не то на Кипре — впрочем, были и другие, столь же неправдоподобные версии.

Многие историки называли его биографию фальсификацией, а самого Рейеса — не то вымышленным образом, не то собирательным; но, с маминых слов, мсье Фламель лично свидетельствовал, что, хотя и не видел самого Эль Брухо, но знал людей, которые преследовали его, чтобы убить за кражу тайных знаний магического Ордена, — и уж они-то точно не считали Гонсало Рейеса выдумкой.

Так или иначе, хотя ушлый цыган и не стал моим героем, но его остроумие и находчивость забавляли, равно как и лёгкий, непринуждённый слог, которым славилась автор, Франсин Монтегю (единственная, на мой взгляд, по-настоящему талантливая писательница-беллетрист немаггловского происхождения).

В моей личной библиотеке «Жизнеописание Рейеса» занимало почётное второе место после сборника пьес Ростана, подаренного мне мамой по случаю поступления в Хогвартс.

Ростан, конечно же, лидировал с большим отрывом.

Собственно, как показала жизнь, именно благодаря маминому подарку я и стал тем, кем… А впрочем — кем таким особенным я стал? Ну, дуэлями увлекался. Самооценку повышал. Повысил? Возможно, даже слишком, только счастья мне это не принесло. От безответной любви к подруге детства страдал? Было дело. Вот только с детством закончилась и любовь, и я иногда винил себя за непостоянство. Можно подумать, останься я вздыхать по ней дальше, это привело бы хоть к чьей-то радости!..

Словом, зачитавшись и замечтавшись, я пропустил момент, когда беседа увлечённых сочинением эссе шестикурсников перестала быть тихой и мирной, и вместо имён Гэмпа и Голпаготта всё чаще стали звучать фамилии студентов Гриффиндора и Слизерина. Я вслушался: вставать было неудобно (отсидел ногу в неудачной позе), да и лень.

— Не понимаю, Скримджер, с чего это тебя заклинило на этой взбалмошной полукровке? Ведь ясно же, что тебе ничего там не светит. Вот ты уже и староста, и капитан команды, а ей и дела нет.

Голос был девичий и, надо заметить, довольно приятный; выше, чем у мисс Гринграсс, но не такой звонкий, как у Мими.

— А тебе, Эйвери, значит, есть до меня дело? — буркнул тот. — Или ты просто так ко мне цепляешься?

— Правильно, Руфус, — послышался голос Августы Гринграсс. — Нашей многоуважаемой Шарлотте Эйвери тоже подавай старосту, чистокровного, перспективного и со спортивной фигурой? Только привлечь внимание к себе ей, увы, нечем — вот и приходится поливать грязью других, более симпатичных девушек. Так ведь?

— Я никого грязью не поливала и не собиралась! — тихо, с затаенной злобой промолвила Шарлота. — Просто хотелось предупредить тебя, Руфус Скримджер, что будь ты хоть Министром магии, тебе всё равно не обломится. С вашей ненаглядной Макгонагалл давно всё ясно.

— И что же тебе ясно, интересно узнать? — прошипел Скримджер, по-видимому, теряя терпение.

— Да хотя бы то, что она не успокоится, пока не произведёт на свет парочку очаровательных гоблинят, — ехидно выплюнула мисс Эйвери. — Влюблена в него, как кошка, причём ещё с первого курса. Ставлю десять галлеонов, что сразу после выпуска они поженятся. Теперь дошло?

— Ты рехнулась, Эйвери, — сказал Скримджер, впрочем, уже практически спокойно. — Несёшь всякий бред. Каких ещё гоблинят? В кого влюблена? С кем поженятся?

— Да с нашим профессором чар, дуэлянтом-недомерком! Не поверю, что ты не слышал, откуда у них в семье такой рост!

— Представь себе, не слышал! — резко ответил Скримджер, но его голос перекрыл вопль мисс Гринграсс:

— Не твоё дело, чистопородная стерва!

От неожиданности я даже остановился на полпути к читальному залу.

Как всё плохо получилось: вот не надо было мне лениться, я должен был сразу выйти к ним и навести порядок, едва разговор перешёл на личности. Но пока слез со стремянки, да пока растёр затёкшую ногу, пока дошёл до середины прохода между стеллажами…

Ну, хоть прикрикнуть-то я на них вполне бы мог! И почему, спрашивается, постеснялся? Не услышат? А Сонорус на что? Любой нормальный педагог справился бы с такой ситуацией, но не я!

Теперь вот получается, что, пока разговор касался Мими, я сидел тихо, а едва речь зашла обо мне, так сразу — получайте, минус баллы с факультетов и марш из библиотеки.

Презирая самого себя, я остался стоять на месте и услышал, как мисс Эйвери протянула нахальное: «Чао!» и вышла вон, хлопнув дверью.

В повисшей тишине я, казалось, мог различить стук собственного сердца, а заодно — скрип извилин.

Ай да Августа! Вот уж не ожидал, что она примется так горячо меня защищать. Впрочем, её протест относился скорее к инсинуациям против Минервы. Но всё равно факт остаётся фактом: она крикнула — а я промолчал. Испугался. Не смог подняться над ситуацией и указать непозволительно забывшейся студентке на её место.

Что тут скажешь… Это подростки. Сложный возраст. И, как бы гнусно ни вела себя мисс Эйвери, её не вызовешь на дуэль.

Кстати об Эйвери. По странной иронии судьбы, моя пассия, с которой я познакомился случайно в последнее лето перед назначением, носила ту же фамилию. Магический мир так тесен… Так что кто бы говорил, мисс, а вам помолчать было бы куда разумнее.

Между тем, мистер Скримджер первым нарушил молчание:

— Августа, это правда?

— Ты о чём? Если насчёт профессора Флитвика, то правда. Хотя я не подозревала, что для тебя это может иметь значение.

— Для меня? О, конечно, не имеет, ни малейшего! — горько воскликнул Скримджер. — Ну разумеется, какое мне может быть дело до того, что девушка, которая мне нравится, любит другого!

— Руфус, погоди. Так ты не о происхождении Флитвика спрашивал?

— Нет, конечно. Ты же знаешь, меня не волнуют вопросы чистоты крови; и, может быть, ты ответишь, наконец, неужели Минерва его любит?

— Как тебе сказать… Вообще, в этом вопросе я на твоей стороне; по мне, так парня лучше тебя Минерве не найти, но… Знаешь, даже не надейся.

— Почему это? — В голосе мистера Скримджера прозвучали металлические нотки.

— Ты видел, как она учится. Из последних сил выбивается, хочет быть лучше всех, умнее, взрослее… У неё цель: добиться его уважения, чтобы, так сказать, ему соответствовать.

— Откуда ты знаешь?

— Она сама сказала, ещё на втором курсе.

— А ты?

— А я с ней из-за него до сих пор ругаюсь, — ответила Августа.

— Я одного не понимаю: зачем он ей?! Он же старик! Ему уж больше тридцати, наверное?

— Ага, тридцать три. Но, Руфус, ты не учёл, что иногда девушкам нравятся взрослые мужчины — с ними бывает приятно и интересно общаться, они многое знают, умеют себя вести… И наш профессор чар — отличный пример.

 — Ты хочешь сказать, это всё, чем он её привлёк? — недоверчиво переспросил Скримджер. — А что, если… Может, он применил к ней какие-то специальные любовные чары?

— Дурак ты, Руфус, — заключила Августа неожиданно мягким тоном. — Ему эти трюки без надобности. Он просто такой человек…

— Какой «такой»?

— Обаятельный. С ним тепло, весело и интересно, его обожают, к нему все тянутся… но жить с таким невозможно! — назидательно проговорила мисс Гринграсс.

— Вот бы и Минерва это поняла… Но, я надеюсь, это проходит?

— Ты про эту… очарованность? У кого как, — задумчиво протянула Августа. — А пока советую тебе обратить внимание на других девчонок… Только не на эту мегеру Эйвери!

— Августа, скажи, а тебе кто-то нравится?

— Знаешь, до этого года нравился кое-кто, но он не обращал на меня внимания. Послушай, Скримджер, если ты решил переключиться на кого-то, не советую начинать с меня. Лично я не готова жертвовать хорошей дружбой ради любовной чепухи. За мной и так бегает достаточно всяких… И вообще, нам пора, обед пропустим.

— Скажи, Августа, а за что ты так не любишь профессора Флитвика?

— Да почему же не люблю-то?

— Ты его с младших курсов не выносила и делала всё наперекор. Это из-за Минервы, да?

— Нет. И я не хочу говорить об этом! Считай, что он просто меня раздражал. Такой ответ тебя устраивает?..

Скримджер промолчал. Послышался шорох пергамента, как будто листки скатывают в свитки. Затем на библиотечную стойку тяжело бухнулась стопка книг, потом ещё одна.

«Наконец-то они убрались, — с облегчением вздохнул я, едва за ними закрылась дверь. — Подумать только, какие страсти… Однако обед я не пропущу!»

И я накрепко запер пустую библиотеку и отправился в зал. Буквально у самого входа я столкнулся с мисс Макгонагалл, которая как ни в чём не бывало спросила, как у меня дела. После непродолжительной беседы я предложил всё же поспешить к столу — пока без нас ещё не всё съели. Мими с готовностью кивнула.

У меня немного отлегло от сердца. Если первая любовь — такая, то я свои методические разработки по листочку сжую!

К моему большому сожалению, ранее мне не доводилось становиться предметом романтических девичьих мечтаний, а за неимением опыта судить трудно, но ни улыбка, которой Минерва одарила меня перед входом в зал, ни лукавые взгляды, которыми мы обменивались во время обеда, ничуть не походили на признаки безответного любовного томления у юных барышень из нескольких читанных мною романов Джейн Остин.

Мими была решительно непохожа ни на строгую, сдержанную Элинор, ни на сентиментальную и порывистую Марианну (которую я когда-то давным-давно возненавидел, с ужасом узнав в ней себя).

Она походила на ту, третью, девочку, младшую из сестёр — живую, любознательную и эмоционально открытую, в силу юного возраста ещё не подверженную мукам первой любви и оттого наиболее адекватную.

Что ж, мисс Гринграсс, вы ошиблись. И почему я не удивлён?

А вот, кстати, и Августа: хлопает по спине мистера Скримджера, лицо которого приобрело багровый оттенок: бедняга поперхнулся куском жаркого, перехватив взгляд Минервы в сторону преподавательского стола.

Значит, по-вашему, мистер Скримджер, я — глубокий старик, неспособный заинтересовать юную девушку? Что ж, не спорю: она не влюблена ни капли; но смотрит-то она не на вас, а на меня!

Мисс Гринграсс, вы утверждаете, что со мной невозможно жить — разве у вас есть возможность судить об этом, исходя из личного опыта? А вот с вами жить и правда невозможно — тут я полагаюсь на мнение Мими, которая делит с вами комнату вот уже шестой год, и которую вы буквально изводите нравоучениями.

Мисс Шарлотта Эйвери… Пожалуй, вы — моя фаворитка на сегодняшний день. Будьте уверены, я оценил ваши высказывания по достоинству; жаль только, что вы не придерживаетесь прогрессивных, широких и демократичных взглядов на вопросы чистоты крови — в отличие от вашей прекрасной родственницы (кажется, тётки), с которой я удостоился знакомства этим летом… Вам, конечно же, об этом неизвестно — слава Мерлину! — однако даже при вашей бурной фантазии вы не смогли бы вообразить, насколько близким и приятным было это знакомство…

Тем временем, Мими тоже отвлеклась от моей нескромной персоны; вниманием её завладела мисс Гринграсс, безостановочно шепчущая ей что-то на ухо, поминутно подталкивая локтем.

Взгляд Мими мимоходом скользнул по Скримджеру, потом обратился в сторону мисс Эйвери… О, Мерлин! Августа что же, пересказывает девочке всё, что другие болтают за спиной?! Интересно, и часто она так делает? Тогда неудивительно, что между ними, при всей их дружбе, частенько летали молнии — пока исключительно в фигуральном смысле, однако есть предел всему, даже ангельскому терпению Минервы Макгонагалл. То-то она хмурится…

Но вот только что Мими поймала мой взгляд, лицо её просветлело. Желая приободрить девочку, я улучил момент, когда на меня вроде бы никто не смотрел, и озорно подмигнул ей. И что же? Она, недолго думая, подмигнула в ответ!

…И вправду, жениться, что ли? Пожалуй, так и сделаем — не Скримджеру же отдавать такое сокровище. Вот когда вечерами наговоримся вдоволь… А всё мисс Эйвери с её абсурдными идеями!

Пойдёт ли Мими за меня? Наверняка, пойдёт — разумеется, если хорошенько попросить её об этом. Для начала можно сходить на выходных в Хогсмид и поцеловаться под омелой… При этих мыслях я, не удержавшись, фыркнул. На меня покосились с обеих сторон — я шёпотом принёс извинения и постарался принять серьёзный вид («хорошенького понемножку» — любимая поговорка нынешнего министра магии), однако заметил на себе испытующий взгляд Альбуса, невольно провёл параллель между ним и мисс Эйвери… и едва не расхохотался в голос.

Определённо, пора было прекращать этот сеанс безудержного веселья, пока он не стоил мне работы: из-за болезни директора Диппета мнение Дамблдора, замещавшего его, могло стать решающим.

Мими тоже притихла, глядя в тарелку и сосредоточенно расправляясь с двойной порцией жаркого. Скримджер с Августой шушукались. Мне подумалось, что уж теперь-то, заручившись поддержкой мисс Гринграсс, мистер Скримджер потерял последние шансы завоевать сердце Минервы Макгонагалл.

По окончании обеда я возвращался в библиотеку, довольно громко напевая тему из канцонетты Орландо Лассо. Заслышав меня, Пивз с воем шарахнулся в сторону подземелий. Портреты, висящие вдоль лестницы, затыкали уши и крутили пальцами у виска.

…Между тем Мими уже вышла на финишную прямую. Седьмой курс для Минервы Макгонагалл начался с приятного: большую часть последних в её жизни каникул она провела в гостях у Августы. Та познакомила её со своей матерью, и, похоже, они друг другу понравились. Аурелия Пруэтт приглашала Мими приехать к ним на Рождество, однако Минерва вежливо отказалась, сославшись на дополнительные занятия по трансфигурации — этот их с Дамблдором бесконечный тайный проект.

Альбус, наверное, уже пригрел ей местечко в каком-нибудь департаменте. Вот и славно, у неё, по крайней мере, не будет проблем с трудоустройством. Дома её ждут родители, и у них тоже есть свои планы на дочь.

Ещё её ждёт некий Дугал Макгрегор, фермерский сын из дома по соседству. Знаю только, что Малькольм, обычно индифферентный ко всему и особенно — к личной жизни старшей сестры, охарактеризовал молодого соседа как чересчур правильного, вплоть до некоторой бесчувственности, молодого человека, имеющего в жизни чёткие цели и живущего видами на наследство. А Роберт Макгонагалл-младший заявил, что на дух не переносит "этого Макгрегора" — просто так, без объяснений.

«И вдобавок, он мнит себя жутко образованным, — прибавил Малькольм. — А Минерву считает хорошей партией. Фу!»

Мими однажды упомянула о мистере Макгрегоре как о юноше, которого привечает её отец. Мать же отнюдь не готова вновь поступаться амбициями, которые в связи с дочериными успехами расцвели с новой силой.

Я поинтересовался, как относится к молодому поклоннику сама мисс Макгонагалл, и она незамедлительно ответила:

— Он неплохой человек, но мне скучно с ним.

— Почему же? Разве сверстникам, да ещё живущим по соседству, не о чем поговорить?

— Мне неинтересно со сверстниками, профессор, — сказала она и вдруг страшно смутилась, покраснела, а мне почему-то очень понравился её ответ.

Вот уже больше года — с того самого дня, когда мисс Макгонагалл потеряла сознание, а мне пришлось нарваться на скандал с Альбусом — я начал заходить в Больничное крыло просто так, безо всякого повода, чтобы поговорить с Асклепиусом, с которым сдружился на почве маггловской науки психологии. То есть, вначале я хотел услышать его версию произошедших в тот памятный вечер событий и заодно попросить о помощи в освоении окклюменции (не то чтобы мне было что скрывать, просто хотелось, чтобы Дамблдора ждал неприятный сюрприз, если история вдруг повторится).

Оказалось, что лично мне занятия окклюменцией не показаны: чрезмерное увлечение этой разновидностью магии могло повлечь за собой неприятные последствия для характера. Мне совершенно не улыбалось стать скрытным, чрезмерно подозрительным и скупым на проявление радости, любви и прочих приятных эмоций. Даже если моя эмоциональная открытость, нервная возбудимость и, чего греха таить, сентиментальность мне порядком надоели, то детям точно не нужен непробиваемо равнодушный педагог.

Я взвесил все «за» и «против» и принял решение: никакой окклюменции. Вместо этого я начал разбираться в себе с помощью немагических средств. В конце концов, я уже достаточно давно знаком с маггловским искусством и литературой, так почему бы не испробовать их науку?

Вопреки ожиданиям, штудирование книг мне не помогало — зато какое облегчение приносило общение с самим доктором Сметвиком!

Я поделился с ним этим ценным наблюдением и получил ответ: оказывается, причина всех моих переживаний — чувство одиночества, нехватка общения с кем-то, кто был бы для меня «равным», ну и, конечно, отсутствие этих самых «равных» в моей хогвартской повседневной жизни.

Дружба со студентами — плохой выход (так, по крайней мере, считал доктор). Вернее, в самой дружбе ничего дурного нет, поскольку субординацию умная мисс Макгонагалл не нарушает; плохо то, что для меня эти отношения — вынужденная мера, а значит, я от них зависим.

И я поймал себя на мысли, что давно уже догадывался об этом, просто боялся признаться самому себе, что для меня эта девочка так много значит. Но она да старик колдомедик — вся моя здешняя жизнь завязана на общении с ними, и жить так — выше любых человеческих сил.

Осознав это, я собрал всё мужество в кулак и решился рассказать ему свой давний сон о Маргарет, несуществующей сестре моей студентки.

Я спросил, что это значит. Сметвик молчал, помешивая чай. Когда его ложечка в третий раз звякнула, я повторил вопрос, уже более нетерпеливо.

Доктор посмотрел на меня в упор и только покачал головой. Я пожал плечами — если ему показалось, что самая очевидная версия и есть самая правильная, то лично я так не считал.

Как объяснить доктору Сметвику, что меня связывает с мисс Макгонагалл не то, о чём он подумал, и даже не дружба, а именно что чувство сообщничества?

Именно это чувство полного и безоговорочного принятия друг друга и взаимного уважения я наблюдал у своих родителей. Именно оно, по моему глубокому убеждению, могло стать прочным основанием для заключения брака. Не страсть, не нежность.

А как же сон про Маргарет?

А что есть вообще — Маргарет? Иллюзия, химера, готовый ответ на вопрос, которого я не задавал.

Мог бы я увидеть в Минерве привлекательную женщину, если бы она не была моей ученицей и я никогда не знал её ребёнком?

Разумеется. Но всё на самом деле было не так, и уже никогда не будет так. Я всегда буду воспринимать её сквозь призму прошлого, и всё это — малиновка, чай, квиддич, жалобы на братьев, препирательства с Августой — это и есть та самая преграда. Это, а не страх перед Дамблдором.

Мне не суждено увидеть в ней объект для нежных чувств — ну и отлично; плохо только, что единственный сценарий моего семейного счастья в силу этого становится неосуществим. Но больше всего я боюсь даже не этого, а неизбежной разлуки.

Все эти фантазии насчёт встречи в Хогсмиде через пару лет — наглое враньё самому себе. Как будто я сам не знаю: школа — это то место, по которому все скучают, но никто никогда сюда не возвращается. Я пытался, и мне это не удалось.

День, что называется, не задался с самого утра: меня срочно вызвали к Слагхорну. Двое моих второкурсников напутали что-то с зельем, котёл взорвался, и оба в тяжёлом состоянии были отправлены в лазарет. Это случилось на первом уроке, я был вынужден срочно дать задание седьмому курсу и бежать к Горацию, а затем — в Больничное крыло. Асклепиус не стал обнадёживать меня, сказав, что каковы будут последствия травм, станет известно только через полсуток.

Целый день я не находил себе места. Едва дождавшись назначенного часа, поздно вечером, как раз накануне отбоя, я зашёл проведать страдальцев, по-прежнему не пришедших в сознание, однако, по словам Асклепиуса, имевших теперь уже твёрдые шансы выжить и вернуть здоровье.

Едва взглянув на меня, старый доктор решил прибегнуть к помощи успокоительного зелья.

— Пей. И без разговоров. Ты целый день на взводе, вон, руки трясутся.

Я послушался. Резкий ледяной вкус перечной мяты забивал все остальные компоненты, из глаз брызнули слёзы, я закашлялся — но тревога и впрямь скоро отступила.

— Ну вот, — довольным тоном проговорил Асклепиус. — Эту смесь я никому не доверяю. Мало кто знает, как его правильно варить. Гораций, вон, до сих пор не научился, так что, боюсь, секрет умрёт вместе со мной, — хотя какой это секрет? Я ему триста раз объяснял, что мяту и валериану необходимо нарезать серебряным ножом, а росы надо не менее двадцати пяти капель на полторы унции… ой, ладно. Тебе это неинтересно. Как успехи?

— Спасибо, Асклепиус, всё понемногу налаживается. Справляюсь, — речь шла о моём деканстве, по крайней мере, мне казалось, что он имеет в виду именно это.

— Методику свою заканчиваешь уже?

— Нет, застрял на середине. Некогда было заняться.

— А… в остальном что?

— В чём?

— В жизни. У тебя есть какие-то дела, помимо школьных?

— Да, наверное. Вернее, были. Я как-то сам отошёл от всего этого.

— Филиус, — голос доктора стал глуше, напряжённей. — Филиус, послушай опытного человека и врача, не губи себя, беги отсюда, пока не поздно.

— Действительно, поздно уже, — взглянув на часы, заметил я. — Отбой. Давно уже отбой. Так что я, пожалуй, пойду.

— Иди. Только не плачь потом, — донеслось мне вслед.

Поднявшись к себе, я увидел, что у меня, похоже, прямо сейчас будет гость. Или гостья — я никогда не был специалистом по кошкам.

Я вздохнул и отпер дверь, впуская зверька, и сам вошёл следом. Час был в самом деле поздний, и мне совершенно не улыбалось шататься по замку, разыскивая хозяина заблудившегося кота. Но и в коридоре оставить было нельзя: мало ли, куда он может забрести! Так, по крайней мере, зверь переночует у меня в комнате, а завтра с утра я сделаю объявление, и вскоре хозяин сам найдётся.

Внезапно я поймал себя на том, что проговариваю всё это себе под нос, — м-да, Асклепиус, наверное, прав: я, похоже, заработал нервное расстройство. Что ж, если уж размышлять вслух, то, по крайней мере, можно адресовать это непрошеному собеседнику.

— Заходи, располагайся. Только дальше кабинета я тебя не впущу, уж не обессудь. Если честно, меня вообще не особо интересуют кошки. По крайней мере, сейчас у меня и так слишком много хлопот с окружающими людьми, чтобы тратить время и силы на неразумных бессловесных питомцев. Помню, что в детстве я хотел завести собаку — но хогвартские правила не предусматривали возможности такого выбора; и в итоге мне подарили сову. Её назвали неоригинальным именем — Афина… — я оборвал себя на полуслове: мне показалось, что кошка хихикнула.

Точно, помешался. Этого не может быть, зверёк просто чихнул или фыркнул.

Что-то во всём этом было не так, вот только я никак не мог понять, что.

Снова я посмотрел на кошку… или всё же на кота? Нет, мне отчего-то упорно думалось, что это именно кошка — молодая, нахальная, глупая, но в обаянии ей не откажешь. И ведь знала, к кому пойти, сообразила, что я не выгоню животное на ночь глядя блуждать по коридору! Что ж, определение «глупая» смело вычёркиваем из её характеристики.

Асклепиус, твоё зелье просрочено. По крайней мере, в прошлый раз у него отсутствовали подобные эффекты.

Кошка смотрела на меня не мигая.

— Кто ты? — глупо спросил я.

— Мр-р-р? — вопросом на вопрос отозвалась она.

Где я мог раньше видеть эту кошку?

И как уверенно, по-хозяйски, она вошла в мой кабинет, вспрыгнула на кресло! А сейчас легла, вытянув передние лапы — самая обычная кошка, серая в полосочку, вот только на лице… то есть на морде, конечно, — забавные пятна, так что при слабом вечернем освещении кажется, что она носит очки. В квадратной оправе.

Кошка.

В очках.

С глазами серо-зеленого цвета, который нечасто встретишь у кошек.

Странности начались, когда я упомянул сову — точнее, я в этот момент почувствовал, что происходит нечто странное, и я нахожусь в полушаге от разгадки.

Но при чём тут Афина?

Вот оно! Древнеримское имя этой богини навело меня на мысль.

Бывает, я даже произношу его вслух — наедине с собой. Впрочем, наедине с кошкой, наверное, тоже можно: она ведь, я надеюсь, никому не проговорится?

Какие всё-таки дурацкие мысли меня посещают после тяжёлого дня!

Вот, кошка свидетель.

— Знаешь, ты на неё немного похожа, — делюсь я сокровенным. — На одну мою студентку. Разумеется, я не могу оставить тебя здесь насовсем; но всё же, если бы ты была моей кошкой, знаешь, как бы я тебя назвал?

— Мр-р-р? — переспросила она.

Нет. Кошки не разговаривают! И тем не менее…

— Хорошо. Скажу: Минерва.

Клянусь, всё, что случилось дальше, не могло привидеться мне даже в самом кошмарном сне!

Превращение длилось секунд пять. Когда всё было позади, а серый полосатый мех обернулся в чёрную форменную мантию, передо мной в кресле сидела мисс Макгонагалл собственной персоной.

— Вы угадали, профессор! — счастливо засмеялась она. — Признайтесь, как вам это удалось?

— Просто я вас не первый год знаю… но такого всё-таки не ожидал! Что это значит?

— Анимагия, — беспечно дёрнула плечом Мими. — Вот это и есть мой индивидуальный проект по трансфигурации. Завтра… то есть уже сегодня, в десять утра мне предстоит отправиться по каминной сети в Министерство для регистрации анимагической формы. Но вначале… я не могла не показаться вам! То есть, я хотела сказать… Из-за министерского графика приёмных часов я буду вынуждена пропустить ваш урок. Извините меня, пожалуйста.

— Всё хорошо, — отозвался я, вконец обессиленный этим бесконечным, полным потрясений днём. — Полагаю, вам стоило бы сейчас отправиться к себе и постараться выспаться. Я… поздравляю вас с успешным осуществлением проекта. А теперь, если не возражаете, позвольте мне проводить вас до гостиной.

Мими ошарашенно смотрела на меня, явно не понимая, чем вызван мой непривычно холодный тон. Но у меня не оставалось сил, чтобы подбирать другие слова и интонации. Тем более, это была явно не лучшая её идея — шататься по замку после полуночи. Воображаю, что будет, если мы сейчас попадёмся на глаза хоть кому-то, кто расскажет об этом Альбусу! Тем не менее, Мими, естественно, об этом и не подозревала и, похоже, сильно обиделась.

Мы дошли до портрета Полной Дамы в молчании.

— Простите меня, мисс Макгонагалл, — сказал я на прощание. — Я действительно восхищён и я поздравляю вас. Но, пожалуйста, прошу вас, давайте вернёмся к этому завтра. А сейчас доброй ночи.

— Спокойной ночи, профессор Флитвик, — проговорила Мими совершенно убитым голосом.

Что ж, на всех не угодишь. И… я не знаю, как мне удаётся лавировать между неприятностями, оставаясь невредимым, но сегодняшний день и, в особенности, вечер били все рекорды.

Спасибо Шляпе, что всё-таки остановилась на Равенкло.

Спал я на удивление спокойно: мне снился господин Юкихё, друг моего отца — они много лет переписывались, прежде чем состоялась их первая личная встреча. Мне было всего четырнадцать, когда к папе приехал гость из далёкой Японии, и я с огромным наслаждением впитывал всё, что только мог. Мне это казалось фантастическими сказками — приключения господина Юкихё и его друга тэнгу, с которым они были неразлучны; их охота на банду кицунэ-предателей, изгнанных из клана за несоблюдение договоренностей и нападения на женщин и детей; тяжкое ранение Юкихё-сан в одной из решающих битв и героическое спасение, когда тэнгу вынес его бесчувственное тело из гущи схватки и пеший рыскал по лесам и горам, неся раненого друга на спине, в поисках лекаря-волшебника…

Однако самое потрясающее впечатление было связано не с тем, что рассказывал господин Юкихё, а с тем, что он показал: поздним вечером, усевшись на ковёр перед камином, он принял позу для медитации, закрыл глаза и… секунд двадцать спустя перед нами на ковре вместо щуплого высохшего старца лежал великолепный, огромный снежный барс — юкихё.

Да, трансформация в его исполнении выглядела иначе, чем у мисс Макгонагалл и длилась намного дольше; однако каково было мне сознавать, что я знаю лично двоих настоящих анимагов, из которых один — старик, чей возраст сейчас уже перевалил за вторую сотню, герой, овеянный легендами, известными далеко за пределами его родины, а второй, то есть вторая — моя студентка!..

Завтрак я благополучно проспал; а Мими, наверное, тогда ещё была в школе. Разумеется, мой урок она пропустила, как и предупреждала; но когда ни она, ни Альбус не явились к обеду, мне стало тревожно.

После обеда я решил, чтобы отвлечься, связаться с папой: у них в Министерстве обеденный перерыв почти на час позже, чем в Хогвартсе, и папа иногда говорит со мной по камину, когда обедает дома.

Вопреки ожиданиям, папы дома не оказалось, зато мама как раз закончила очередной перевод и могла говорить.

— Сынок, рада видеть тебя! Что-то случилось?

— Мама, я тоже рад. Папа обедает в Министерстве?

— Да. Сегодня у них столпотворение, набежали журналисты, начался бедлам — и отцу разрешили пересидеть это время в архиве Отдела Тайн. Скажи, а ты видел сегодняшний выпуск «Пророка»?

— Ещё нет. Школьные совы пока не возвращались. А что, там есть интересные новости?

— Представь себе, ещё какие! И они имеют отношение к Хогвартсу. Ой, Филиус, что с тобой? Ты какой-то странный; ты мне не нравишься. Заболел?

— Хуже, мам. Влюбился, — тихо проговорил я.

— Шутишь всё, — недовольно отозвалась мама. — В кого там влюбляться? В преподавательниц? Я в курсе, что у вас там одни старые перечницы. Из Хогсмида тоже не очень-то выберешь: или дурочки, или замужем. Так что там у тебя нового?

— Мама, ты хотела сказать что-то о Хогвартсе?

— Точно! В сегодняшнем номере «Пророка» есть довольно занятное интервью с твоей студенткой, мисс Макгонагалл. Если я не ошибаюсь, она выпускается в этом году?

— Да. Хорошая девочка, очень способная.

— Способная?! Да это же феномен!

— Да, мама, я знаю. Она анимаг. А теперь, если ты позволишь, я пойду прилягу. Что-то мне не по себе…

— Конечно, станет не по себе, если разгуливать по Хогсмиду и окрестностям в легкой мантии круглый год, а о Согревающих чарах даже не вспоминать, сапожник ты наш без сапог. Зелье прими, не забудь! — донёсся до меня мамин голос, прежде чем камин погас.

Вот так. Если не знать мою маму, то можно подумать, будто она и впрямь так наивна, что полагает, будто я простужен. На самом деле, я уверен, она уже сделала определённые выводы относительно моего состояния, однако не хочет вмешиваться, предоставляя мне самому размышлять над происходящим.

Что ж… пойду, в самом деле, и прилягу. Нехорошо мне. Неспокойно. Скорее бы Мими вернулась…

Нет, так нельзя. Если мне нездоровится, это не повод для безделья. Пора бы уже взять себя в руки и закончить методические разработки. Надо заставить себя подойти к столу…

В камине снова вспыхнуло, и показалось папино лицо.

— Сын, мама говорит, ты меня искал?

— Да, пап, я соскучился, выдалось немного времени, и я…

— Тут для тебя есть новость, — начал отец.

Судя по голосу, новость эта была ему не по нраву.

— Что-то серьёзное?

— Кое-кто, по всей видимости, жаждет твоего внимания, — промолвил отец, хмурясь. — Некая А.Э. передала записку для тебя. Представь себе, совы её уже не устраивают!

— Пап, извини, но тут другое. Этой даме нельзя было обнаруживать интерес ко мне. Я всё понимаю и мне неловко, однако, думаю, это был самый правильный и безопасный выход.

— Если «Э.» — значит «Эйвери», то я понимаю причину такого… м-м-м… странного поступка.

— Ты угадал, отец. Артемис Эйвери — моя давняя знакомая…

— Если не ошибаюсь, с того безумного лета перед твоим назначением? Когда решался вопрос о деканстве?

— Именно так, но я полагал, что это останется тайной…

— Зря. В Министерстве ходят различные слухи. А у Отдела Тайн, похоже, нет других тем для обсуждения, — резковато бросил отец.

— Хорошо, папа. Я могу заглянуть к вам за письмом и обсудить ещё кое-что. Когда вам будет удобно меня принять?

— Филиус, это твой дом! Приходи, когда можешь… и хочешь. Прости, что вспылил.

— А можно сегодня вечером? Тогда я успею заглянуть к директору и отпроситься.

— Конечно, мы ждём!..

Профессор Диппет, конечно, отпустил и передавал самый горячий привет отцу и поклон матушке. Через полчаса я уже сидел на софе между мамой и папой, допивая лекарство и отвечая на вопросы. Письмо, разумеется, было немедленно вскрыто; я настоял на том, чтобы прочесть его отцу:

«Профессору Ф. Флитвику, срочно.

Любезный сэр, обстоятельства вынуждают меня просить вашей помощи, а дружеские чувства, в которых вы меня столь горячо заверяли, я уверена, не смогут не побудить вас откликнуться на мой призыв. Прошу, нет, умоляю вас, будьте так любезны прийти в ближайшее воскресенье в три часа пополудни и уделить мне час вашего времени. Жду вас по тому же адресу, где видела Вас ранее. Искренне Ваша, А.Э.»

— В высшей степени нелепое письмо, — сказала мама, чуть помолчав. — Я бы сказала, что дело, ради которого нельзя подобрать более удачные обороты, не представляется мне ни особенно важным, ни приятным, ни безопасным. Ты, конечно же, пойдёшь?

— Как же иначе, — вздохнул я. — Не переживай, я думаю, Артемис просто жаждет внимания и немного переигрывает.

— Вот и мне так показалось, — кивнул отец.

— Филиус, а ведь у меня тоже есть для тебя… кое-какая бумага, — с этими словами мама подала мне по-особому сложенную газету: так складывают, когда хотят, чтобы была видна только одна заметка.

— Спасибо, мама, — только и смог ответить я.

— Что пишут? — осведомился отец, мельком заглядывая мне через плечо.

— Ты тоже ещё не читал? Вот, посмотри. Моя студентка. Седьмой курс…

— Ах, это мисс Макгонагалл, сенсация дня? А мне и читать незачем. Я сегодня её видел, мельком, правда, как раз во время интервью. Ну, и как она тебе?

— В каком смысле?

— Действительно любит учиться? Или так, выезжает на способностях?

— Любит. Но выезжает на способностях — впрочем, как все нормальные студенты.

— Ты, насколько я помню, с ней часто общаешься; так вот, скажи, ты не спрашивал случайно, зачем ей эта анимагия?

— Не успел, папа. Я сам только вчера узнал о её новом умении. Но я обязательно выясню всё. Самому любопытно узнать, насколько этот навык может пригодиться в жизни.

— Думаю, в одном ей это поможет, — промолвил отец. — Вся эта сегодняшняя шумиха вокруг неё затеяна не зря; скорее всего, закончится тем, что у Дамблдора появится ещё один человек в Министерстве — храбрый, талантливый, рассудительный, безукоризненно законопослушный… и всецело преданный лично ему. Ведь это всё — о ней, не так ли?

Я кивнул.

— Отец, ты сказал, что видел её лишь мельком, и не читал интервью, — так откуда тебе всё это известно?

— Я не читал интервью, но слышал, как она его давала. И потом, выражение её лица… У девушки просто на лбу написано слово «лояльность» — и это в её семнадцать лет!

— Восемнадцать, если быть точным, — поправил я автоматически, раздумывая над словами отца.

— Что, прости?

— Ей восемнадцать исполнилось в октябре. Она, как и я, пошла в школу почти перед самым двенадцатилетием.

— А день рождения у неё когда? — вмешалась мама.

— Четвёртого; но какое это отношение имеет…

— Никакого, сын. Но ты бы видел своё лицо, когда о ней говоришь.

— Я не…

— Конечно, ты — «не». Но она — «да»?

— Боюсь, что так, — признался я. — Но это всё неважно, она выпускается через каких-то пару месяцев, а потом как звать меня, и то забудет.

— А разве тебя это устраивает?

— Нет. Но моё мнение в данном случае значения не имеет, — раздражение подступало, и я ничего не мог с собой поделать: мамины вопросы били по самому больному.

— Послушай, но ты мог бы с нею поговорить, объяснить, намекнуть — хотя бы попытаться! — а дальше пусть уж решает сама. Разве это трудно?

— На что я, по-твоему, должен намекать?

— Не знаю, — пожала плечами мама. — Если твои представления о преподавательской этике так невыносимо страдают, ладно уж, тогда придётся отложить беседу до самого выпуска. Но я бы советовала сделать это сейчас.

— Сделать — что?!

— Тише, сын, не кипятись, — папа помахал газетой и откинулся в кресле, скрестив руки на груди. — Филиус, мама права. Ты должен будешь поговорить с девочкой. Не сейчас, конечно, дождись выпуска и вручения дипломов. Да в конце концов, назначь ей встречу заранее и объяснись.

— И что? Что будет? Как вы не понимаете: она ещё слишком молода, ничего не видела в этой жизни, кроме своей деревни и Хогвартса. Двое младших братьев — один другого беспокойнее; детства у неё, считайте, что не было, квиддич — единственная отрада. Ах, ну да: ещё разговоры со мной по вечерам. И теперь — пожалуйста, не окажете ли вы мне честь! А я даже не знаю, чего она хочет на самом деле. Более того, подозреваю, что этого не знает и она сама. Семь лет я учил её думать своей головой и принимать собственные решения — увы, в этом я не преуспел, так как с её чувствами вообще никто, кроме меня, не считался. И если я тоже начну ей что-то навязывать, это будет предательством!

— Филиус, ты сядь, пожалуйста, и выслушай, — спокойный, ровный голос отца подействовал на меня отрезвляюще. — Никто не говорил, что надо действовать поспешно. В конце концов, я и сам против опрометчивых решений, особенно в такого рода делах. Пускай пройдет год, два, пять — сколько понадобится; но ты, во всяком случае, постарайся сейчас сделать всё возможное, чтобы ваши пути не разошлись. Не теряй её из виду, не прерывай общения. Там видно будет — в конце концов, ты столько раз рассказывал о ней, вы так дружили…

Я кивнул. На каждый из этих аргументов у меня было по тридцать «но», я и сам искал хоть какой-нибудь повод не расставаться с мисс Макгонагалл или хотя бы отсрочить неизбежное отдаление; обо всем этом было передумано не по одному разу… однако мне совершенно не улыбалось обсуждать подробности с отцом.

Мы долго обсуждали дела — мои, школьные, и отцовы, из мира тайн и артефактов. Потом мама вспомнила о странной записке мисс Эйвери, и я заверил её, что за этим не стоит ничего серьезного.

К концу вечера мы все уже перешучивались как ни в чем не бывало.

— Да, кстати, — скрывая улыбку, начал отец. — Если о тебе будет спрашивать ещё кто-то, — скажем, Психея, Афродита, Геката, — что передать?

— Предложи им по чашечке кофе и гони в шею весь пантеон!..

Спустя пару секунд я буквально вывалился из камина своего хогвартского кабинета. В одной руке у меня была злополучная записка от Артемис, в другой — та самая газета.

Ну что ж, во всём этом есть плюсы: по крайней мере, теперь мама выяснила всё, что могло её интересовать, и немного успокоилась.

За дверью послышался стук. Я поспешно швырнул и письмо, и газету в ящик стола, а в следующую секунду уже гостеприимно распахивал дверь, впуская мисс Макгонагалл.

— Профессор Флитвик, я едва дождалась вашего возвращения, — проговорила она.

— Мисс Макгонагалл, друг мой, я бы хотел извиниться перед вами за вчерашнее, — начал было я, но она перебила:

— Что вы, сэр! Это я должна просить прощения: вломилась к вам посреди ночи, напугала… И вы ещё из-за меня поздно легли и даже не успели позавтракать, — сбивчиво произнесла Мими, глядя на меня. В лице её читалась тревога.

— Не стоит так казниться по ерундовому поводу, лучше расскажите мне, как всё прошло?

— Я даже не знаю, с чего начать, профессор. Когда я была там, мне хотелось всё запомнить, чтобы рассказать вам, но потом я подумала, что вы когда-то и сами работали там и всё это уже видели.

— Я слышал, у вас брали интервью?

— Да, только я понятия не имела, что говорить. Профессор Дамблдор пытался отвлечь журналистов от меня, чтобы я не наболтала им всего, что в голову придёт, но их тяжело сбить с курса, — смеясь, призналась Мими. — Так, например, я не знала, что вопрос о чистоте моей крови можно было проигнорировать — я имела право хранить молчание, и надо было этим правом воспользоваться. И ещё я случайно выболтала, что мне предложили работу секретаря в отделе магического правопорядка.

— Как, уже? — поразительно, до чего точными оказываются отцовские прогнозы!

— Да, профессор! Представляете, вот так вот случайно я нашла работу! Мне сказали, что они будут рассчитывать на меня. Правда, вакансия откроется не раньше ноября будущего года, а до того придётся мне побыть безработной. Я не боюсь; в конце концов, в эти несколько месяцев между окончанием учёбы и началом работы можно заниматься подготовкой… — Она запнулась, покраснела. — Одним словом, потратить это время на какие-нибудь другие важные дела. Что вы на это скажете, сэр?

— Даже и не знаю, что сказать. Но, так или иначе, от всей души поздравляю вас с первыми успехами.

Мими после этих слов заметно сникла.

Бедная девочка, при всей её рассудительности, при всём её остром уме она даже близко не представляет себе, что́ есть Министерство, и что для него одна юная девушка с горящими глазами и непомерными амбициями. Твоими идеями, планами и инициативами, дорогая моя, министерские чинуши попросту вытрут полы. И будут вытирать, пока не отобьют у тебя охоту фантазировать и строить прожекты.

Как ты сказала? «Случайно нашла работу»? В тот миг, как ты впервые переступишь порог Министерства в новом качестве, Дамблдор будет видеть в тебе не протеже, а должницу.

И для мира, в котором мы живём, это — норма.

Пускай ты узнаешь обо всём этом не сегодня. Не от меня. Потому что я не знаю, как можно объяснить такие вещи такой девушке, как ты. Потому что единственная альтернатива, которую я мог бы предложить, лишит тебя даже этого крошечного шанса на то, чтобы стать собой.

— Через неделю у нас финал, — грустно промолвила она. — Играем со Слизерином. Я — в последний раз. Приходите посмотреть, как мы их раскатаем, — и попыталась улыбнуться.

Это чаепитие я запомнил как самое ужасное за всю мою жизнь. Минерва искренне пыталась выглядеть бодрой, но вот незадача — она совершенно не умела притворяться, по крайней мере, передо мной. К окончанию вечера я уже настолько тяготился обществом мисс Макгонагалл, что должен был радоваться, когда она засобиралась к себе; однако стоило ей уйти, как мне стало нестерпимо тошно.

Несколько последующих дней я провёл в этом тоскливо-дурнотном состоянии; не пришёл в себя даже после встречи с Артемис, хотя раньше это подействовало бы на меня воодушевляюще. Впрочем, было в этом свидании и нечто по-настоящему приятное: свидание оказалось последним. Мисс Эйвери сочла необходимым уведомить меня о предстоящем ей вскоре замужестве.

Мне хватило душевных сил продемонстрировать даме подобающее случаю огорчение, не выходящее за рамки допустимого, однако выглядевшее вполне достоверным.

Прощание наше, если это можно было так назвать, вполне естественным образом затянулось, и в замок я возвратился позднее, чем рассчитывал.

Тем не менее, у моей двери сидел некто серый в полоску и не мигая смотрел на меня удивлёнными глазами. Когда я приблизился, кошка повела носом, затем чихнула и снова потянула воздух.

Я мысленно проклял крепкие и стойкие духи Артемис, а заодно — свою глупость, заставившую меня угодить в такой дурацкий капкан.

Тем временем Мими приняла свой нормальный облик — как оказалось, только лишь затем, чтобы поздороваться со мной и пожелать доброй ночи.

Глядя ей в спину, я пытался сообразить, поняла ли она, где я был и что всё это значит. Во всяком случае, если что-то её и удивило, то ни малейшего виду она не подала.

Вечером, накануне решающего матча, я завершил все дела пораньше и лёг сразу после отбоя, так как давно решил, что игру посмотрю обязательно. Едва мне удалось заснуть, как снаружи послышался шум. С трудом разлепив глаза, я набросил халат и вышел в коридор. К тому моменту в дверь уже исступлённо колотили.

— Филиус, открой! Открой немедленно! Ты мне срочно нужен! — голос директора Диппета звучал взволнованно и хрипло; я распахнул дверь и был тотчас схвачен за руку. Директор поволок меня к камину, попутно твердя что-то о Министерстве, системе безопасности, заклинании Доверия и пожаре.

Мы действительно перенеслись в один из министерских кабинетов — предположительно, в Отделе Тайн; я догадался об этом по нескольким диковинным предметам, стоявшим на хозяйском столе. Названия двух вещиц я помнил ещё по прежней работе.

В кабинете, кроме меня и профессора Диппета, было ещё двое, причём в одном я узнал нынешнего министра. Второй был мистер Марчбэнкс, с которым мой отец постоянно сталкивался по работе. А, теперь ясно, в чей кабинет мы попали.

— Филиус, наконец-то! — поприветствовал меня мистер Марчбэнкс.

У меня шевельнулось нехорошее предчувствие. Что могло быть причиной того, чтобы Отдел Тайн открыл камин для посетителей, не входящих в высшие эшелоны власти?!

— Папа… что с ним?

— Не волнуйся, уже всё хорошо, — хозяин кабинета пожал мне руку и почти насильно усадил в кресло. — Никто не пострадал, но, похоже, нас ждут серьезные перемены.

— Бертран, что случилось? Расскажи подробнее, — попросил его директор Диппет.

— Подождите, я сейчас включу трансляцию, — и мистер Марчбэнкс подошёл к громадной морской раковине, стоящей на рабочем столе. Слегка тронув её палочкой, он склонился над артефактом и заговорил прямо в раструб:

— Внимание, внимание! Говорит экстренная информационная служба при Отделе Тайн! Полчаса назад на квартиру, где временно размещалась семья одного из наших ведущих сотрудников, было совершено нападение. Попытка поджога; жертв нет, личности поджигателей не установлены. Для расследования инцидента на место происшествия выехала группа авроров. В связи с произошедшим, просьба всем сотрудникам секретных отделений принять экстренные меры!

Министр при этом сидел, обхватив голову руками.

— Бертран, я прошу тебя, уговори их подождать до окончания следствия. Я согласен на любые условия. Если они настаивают на заклинании Доверия, готов стать их Хранителем. Чего они ещё хотят? Мордред подери, я готов прижать ушастых к ногтю и показать им, кто в магическом мире хозяева! Словом, как хочешь, но упроси их не уезжать.

— Это вопрос не ко мне, господин министр, — холодно произнёс мистер Марчбэнкс. — Впрочем, можете попытаться объясниться с их сыном. Если, конечно, вы готовы рассказать парню, из-за чьего попустительства он сегодня ночью едва не осиротел.

— Не стоит тратить время на лишние объяснения, — я решил включиться в беседу. — Лучше проводите меня к родителям. Думаю, я и так ухватил суть происходящего; теперь хотелось бы убедиться, что они живы и здоровы. Они ведь правда здоровы? Информационная служба сообщила, что никто не пострадал.

— Что ж, Филиус, ты в своём праве, — мистер Марчбэнкс двинулся к выходу, жестом приглашая меня следовать за ним. — Но учти: я не сказал, что они не пострадали; я только сообщил, что жертв нет. У твоего отца небольшой ожог и перелом ребра. Он успел не только спасти миссис Флитвик, но и погнался за нападавшим. К сожалению, силы были неравны. Сейчас, полагаю, он как раз даёт показания, — при этих словах мы уже покинули здание Министерства, и в следующий момент я ощутил все прелести внезапной совместной аппарации. Слышно было, как охнул директор Диппет, и мы очутились в коридоре какой-то маггловской гостиницы.

Подойдя к двери с табличкой 287, я различил несколько голосов, из которых один точно принадлежал маме. С облегчением выдохнул: мамин тон звучал весьма бодро, вот только слова…

 — …Не понимаю, что тут может быть неясно, — отчеканили она неизвестному собеседнику. — Мой муж увольняется, и наше решение окончательно. Совершенно незачем возвращаться к этой теме. Вам стоит подумать вот ещё над чем: когда пятнадцать лет назад Эндрю и наш сын хотели драться с армией Гриндевальда, им было отказано безо всяких аргументов. Теперь же, когда мы жили, полагаясь целиком на гарантии безопасности, предоставленные Министерством, из вашего ведомства информация о нашем месте пребывания просочилась и дошла до злоумышленников. Несчастья не случилось только потому, что мой муж сумел самостоятельно оказать сопротивление поджигателям. А теперь вы требуете от нас безоговорочной преданности властям и благодарного отношения к вам лично! Да нет у нас никакой благодарности, нет и быть не может!

— Миссис Флитвик, я допускаю, что вам, как иностранке, несложно сменить одну чужую страну на другую. Но ваш муж — истинный британец и патриот, он не станет…

— Бросьте, министр, — поморщилась мама. — Вы же сами в своё время отказали ему в праве называться британцем и патриотом, и не смейте отрицать это. Что же касается меня — да, я наполовину француженка, но это не касается ни Министерства, ни лично вас. Очевидно, вам надоело унижать ближних по расовому признаку и вы перешли к национальному — теперь вас не устраивает моя нормандская кровь?

— Что?..

Министр забормотал что-то в ответ; мама нетерпеливо махнула рукой и погасила камин — впрочем, пустому камину она адресовала ещё пару фраз, явно относящихся к недавнему диалогу. Было странно слышать, как мама отправляет господина министра и принятые им меры безопасности в увлекательное путешествие по недрам мантикоровой анатомии; причём о существовании некоторых оборотов я даже не подозревал.

Секунду спустя я уже обнимал маму и тихонько спрашивал, как самочувствие папы.

— Он тут, в спальне; авроры только что ушли, и, думаю, он ещё не спит. Пойдем к нему, посмотришь, как Министерство ценит своих уникальных экспертов, — сказала мама.

Со стороны двери раздалось смущённое покашливание: мистер Марчбэнкс с директором Диппетом, похоже, собрались уходить.

— Филиус, — позвал меня директор непривычно мягким тоном, — можешь оставаться сколько потребуется, я в любом случае собираюсь подменить тебя завтра… то есть сегодня, на уроках.

— Спасибо, господин директор, — отозвался я, радуясь возможности побыть с семьёй после всего, что им пришлось пережить.

На том и расстались; я зашёл в спальню к отцу.

Он лежал на кровати, но не спал, а смотрел, не мигая, в одну точку. Увидев нас с мамой, папа оживился:

— Ну что, сын, тебя, как видно, уже успели напугать?

— Папа, здравствуй. Как ты?

— Да нормально я, нормально, — махнул рукой отец. — Что мне сделается! Ожоги сойдут, мне их мама обработала. Ребро срастётся. Работу мы и в Канаде найдём, так что не переживай понапрасну. Вот книги только… Жаль, не удалось спасти мой любимый двухтомник по защитной магии.

— Что авроры говорят?

— Да ничего не говорят; двое из троих — редкостные бестолочи. Третий — лейтенант Грюм — получше: он хоть вопросы задавал и старался вникнуть в суть происходящего. Жаль только, что мнение его никто при расследовании дела учитывать не станет. Я понял так, что была спущена инструкция от начальства: повесить всё на гоблинов. Думаю, из этого дела министерские выкрутят максимум пользы для продвижения своих нездоровых идей. Сочинят ещё какой-нибудь законопроект, ущемляющий гоблинов в их правах…

— Как ты думаешь, кто стоит за нападением?

— Точно не могу сказать, но явно не гоблины. Понимаю, версия о кровной мести выглядит достаточно убедительно, однако за все годы, что я живу на свете, эти ребята мне ни разу не угрожали и вообще никак не проявляли себя. И тут вдруг на старости лет я подвергаюсь нападению — и как раз именно тогда, когда мне почти удалось выследить Коллекционера! Совпадение?

— Коллекционера? А это что за зверь?

— Загадочная личность, полукриминальная фигура, но официального повода для уголовного преследования не подавал. Интересовался старинными артефактами, заводил различные знакомства среди местной аристократии — особую слабость он питает к людям влиятельным и родовитым, но недалёким. Тесной дружбы ни с кем не завёл и, повторюсь, в явный криминал не лез. Но стоило нашему ведомству слегка — подчеркиваю: слегка им заинтересоваться, как он задергался и навлек на себя подозрения кое в чём похуже, чем банальная скупка тёмных артефактов. Так вот, возвращаясь к сегодняшнему: я видел одного из нападавших, даже гнался за ним, и это был, несомненно, не гоблин, а человек — молодой высокий мужчина худощавого сложения. Более того, мне кажется, я встречал его ранее — однажды в Косой аллее, когда выбирал книги для лёгкого чтения. Он стоял впереди меня и расспрашивал продавца о новинках среди научно-популярных изданий. Но мне он показался странным, я не знаю, почему. Приятные манеры, располагающая внешность. Лет на пять-семь младше тебя. Надо будет переговорить ещё кое с кем, но, думаю, я видел Коллекционера. Конечно, странно уже хотя бы то, что он ввязался в криминал. Для Коллекционера это было бы нелогично — так глупо мараться в крови; тем более, он оставил живого свидетеля. Правда, это вышло случайно. Я слышал, как он выкрикнул: «Авада Кедавра», но именно в этот момент я споткнулся и упал с лестницы, а когда очнулся, его и след простыл. Может быть, он не видел, что проклятие пришлось поверх моей головы, и решил, что убил меня — но это как-то глуповато для чёрного гения артефакторики. Так что, скорее всего, это был не он, но… Интуицию мою ты знаешь. Нейдет у меня из головы этот парень.

— Эндрю, я надеюсь, всё это ты рассказал аврорам? — спросила мама.

— Только приметы нападавшего. На мои домыслы и соображения Аврорат чихал. Правда, я тайком сунул записку лейтенанту Грюму — назначил ему встречу в маггловском кафе сегодня в обед. Надеюсь, он правильно поймёт меня и… не знаю, что может сделать против банды один зелёный мальчишка-лейтенант, но ты бы видела, Клэр, какие у него безумные, горящие глаза! Он чокнутый фанатик своей работы. Люблю таких. Наверняка, из него выйдет толк… если, конечно, его не убьют при задержании или не погонят метлой из Аврората за излишнее любопытство и служебное рвение. Надеюсь, мои показания ему пригодятся.

— Пап, а можно будет мне пойти с тобой в это маггловское кафе?

— Если хочешь — пожалуйста, почему бы и нет.

— Честно говоря, мне неспокойно за тебя, — признался я.

— Ладно, пойдём вместе. Посмотришь на честного аврора, — подмигнул отец. — Только, чур, к официанткам не приставать, в драку не лезть, мороженого не требовать. И не забудь трансфигурировать себе приличный костюм вместо этого всего, — и он кивнул на мой халат, напяленный поверх пижамы.

— Эндрю, как ты можешь, наш сын никогда…

— Клэр, не сердись. Просто пошутил неудачно. Сам на нервах. Филиус, ты не возражаешь, если мы сейчас все ляжем спать? Ты можешь постелить себе в гостиной на диване. Утром договорим.

…Уже засыпая, я припомнил, что, кажется, фамилия «Грюм» мне смутно знакома: её носил один из моих первых студентов — по-моему, гриффиндорец…

Беседа с «честным аврором» прошла хорошо. Парень действительно оказался моим бывшим студентом; он искренне обрадовался встрече и так энергично тряс мою руку, что, казалось, решил её оторвать.

Пока отец делился соображениями и перечислял возможные версии событий, я потихоньку рассматривал окружающих людей. Никто из прочих посетителей кафе не внушал подозрений, это меня слегка успокоило. Что ж, возможно, всё обойдётся, и те несколько дней, что потребуются родителям для завершения дел в Лондоне, пролетят тихо и незаметно. Почему-то я был уверен, что в Канаду за моими родными таинственный Коллекционер не последует.

Наконец, мы попрощались с лейтенантом и возвратились в номер. Мама успела позавтракать и теперь увлечённо сочиняла письмо кузине Софи — впрочем, на наше с папой возвращение она отреагировала столь бурно, что стало очевидным, как она на самом деле переживает.

— Между прочим, Клэр, — начал отец с самым серьёзным видом, — наш сын сегодня в кафе только и делал, что глазел на девчонок.

— Я выискивал самых опасных, — уточнил я. — И потом, на нас глазели больше.

Мама слегка улыбнулась.

— Кстати, Филиус, как поживает твоя девочка? Ты с нею поговорил?

— Нет ещё, — ответил я. — Сегодня я перед ней виноват: прогулял её финальный матч. Ну, надеюсь, она поймёт, что причина более чем уважительная, и не станет сердиться.

— Конечно, не станет, — ответила мама. — Ты знаешь, мы, как только устроимся, думали пригласить её к нам в Канаду. Сначала в гости, а там — как пойдёт. Ты-то в любом случае найдешь возможность к нам заехать.

— Сынок, мама права. Что вам с ней здесь делать? Жить как мы, всю жизнь между молотом и наковальней? Подумай об этом.

Я только головой покачал.

Мы ещё немного посидели, прежде чем я засобирался в школу. Аппарировать до границы и шагать к себе через весь замок, попадаясь на глаза всем подряд не хотелось — «Пророк» с описанием ночного приключения уже вышел и был прочитан и обсужден. А значит, мне предстоит добираться от этой уютной маггловской гостиницы до камина в «Дырявом котле», а там уже — раз! — и я у себя в кабинете.

Наскоро переодевшись и приведя себя в порядок, я немедленно отправился к директору — поблагодарить и известить о своей готовности вернуться к служебным обязанностям. По дороге к директорскому кабинету я заметил небольшое собрание студентов. Обступив мистера Скримджера, они переговаривались вполголоса; вид у ребят был обеспокоенный. Я прошёл мимо них, отметив про себя, что, кажется, в числе собравшихся был полный состав Гриффиндорской квиддичной команды за исключением мисс Макгонагалл — впрочем, среди них я видел и Августу, не имевшую к квиддичу никакого касательства.

Переговорив с профессором Диппетом, я собирался вернуться к собранию гриффиндорцев и расспросить их, как прошла игра и по какому поводу они проводят митинг, но в дверях директорского кабинета меня настиг вопрос:

— Филиус, ты уже слышал новость?

— Смотря какую, сэр.

— Это касается мисс Макгонагалл. Думаю, тебе стоит навестить её в Больничном крыле — когда она придёт в сознание, конечно.

— Что случилось?!

— Она упала с метлы, потеряла управление — так, во всяком случае, утверждают игроки сборной Слизерина, оказавшиеся поблизости. Тяжёлое сотрясение мозга, перелом позвоночника. Асклепиус над ней долго колдовал, но не ручается, что она когда-либо сможет летать. Ещё два часа назад состояние было критическим, я собирался было послать за её матерью, но, слава Мерлину, всё обошлось. Да что с тобой, Филиус? Ты меня слышишь? Филиус!

Голос директора доносился словно сквозь вату. Моему воображению представилась эта картина: Мими, кусающая обветренные губы в ожидании игры, напряжённо вглядывающаяся в толпу на трибунах в поисках одного-единственного лица; Мими, пролетающая над квиддичным полем, воинственно размахивающая битой, отбивающая бладжер ударом неимоверной силы… И, наконец, самое страшное — обманный манёвр противника, подлый удар в спину и стремительное, неуклонное приближение к земле.

Кто сделал это? Наверняка, Яксли. Чуть ли не каждую игру он злостно нарушает правила, но всегда ухитряется вывернуться и представить всё случайностью.

— Филиус! — голос директора возвратил меня к реальности. — Ты собираешься идти?

— Да, спасибо, сэр, — и я поспешно вышел из кабинета.

Компания гриффиндорцев заметила меня: обступили, поздоровались, засы́пали вопросами. Едва я отбился от них, сказав, что мне нужно торопиться, как внезапно путь мне преградил мистер Скримджер:

— Профессор Флитвик, — сквозь зубы проговорил он, неприязненно глядя на меня, — можете не спешить так сильно, вас всё равно не пропустят. К ней пока нельзя.

— Это мы ещё посмотрим, — через плечо бросил я, обходя его.

Сзади послышался возмущенный шёпот мисс Гринграсс, выговаривающей Скримджеру за дерзость.

Мими лежала на больничной койке так спокойно, как будто сон наступил не вследствие зелий и чар, а её просто сморило после трудного, полного приключений дня. Она даже не выглядела бледнее обычного — со стороны и не скажешь, что два часа назад эта девочка пребывала на пороге неизвестного, а опытнейший колдомедик изо всех сил дрался за её жизнь. Единственное, что могло бы разрушить иллюзию безмятежного отдыха, это чуть нахмуренные брови, придающие лицу спящей недовольное выражение.

Её знаменитой косы больше не было: коротко, небрежно остриженные волосы топорщились в разные стороны, а ставшая ненужной малиновая лента свисала со спинки кровати.

— В принципе, сейчас толку от посещения нет, она проспит так не менее суток, но можешь посидеть с нею, если хочешь, — сказал Асклепиус, даже не понижая тона.

Я кивнул: конечно же, хочу, просто вслух ответить не могу — голос отказывает.

Господи, ну что мне стоило отпустить отца на встречу с Грюмом? Понятно же, что там ему вряд ли могла угрожать настоящая опасность. Конечно, тогда я слишком перенервничал и не был в состоянии адекватно оценить ситуацию. Да и, по правде говоря, трудно было даже предположить, что школьный матч может закончиться трагически — гораздо более серьезную угрозу представляла, по моему мнению, история с поджогом и попыткой убийства. Я просто хотел быть там, где во мне больше нуждаются. Только чувство вины не желало утихать.

Обещал. Я обещал — и не явился.

Конечно, ей могли и сообщить о причинах моего отсутствия в школе — даже наверняка сообщили; и всё же… Могу представить, с каким тяжёлым сердцем она вылетела на поле!

— Мисс Макгонагалл, — тихо позвал я. — Минерва… Душенька моя, Мими! Ты меня слышишь?

Ответа я, разумеется, и не ждал; мне просто очень хотелось, чтобы сквозь колдовской туман, плотно окутавший сознание, девочка почувствовала моё присутствие — то, чего, если верить её собственным словам, ей так не хватало.

Мне показалось, или её личико разгладилось и складочка между бровями исчезла?

Несколько минут я просидел неподвижно, держась за край одеяла и вглядываясь в её черты. Потом перевёл взгляд на изголовье кровати и свисающий с него кончик малиновой ленты, протянул руку и коснулся пальцами прохладного шёлка… или это атлас? всё равно не пойму, в чём разница.

…До моего слуха донёсся странный звук: будто бы печальный шорох крыльев за окном. Будто бы кто-то, кого не звали и не ждали, наконец улетел далеко-далеко.

…Когда я проснулся и огляделся, было уже очень поздно. В окно светила луна, из-под двери пробивалась полоска света, а всё помещение лазарета освещал один-единственный факел.

Мими спала по-прежнему спокойно, и больше я не замечал каких-либо тревожных знаков в выражении её лица. Мне подумалось, что пора бы уже идти к себе, так как мое присутствие возле постели больной студентки начинает становиться неуместным.

— Завтра приду, — тихо проговорил я, уже стоя в дверях. — Надеюсь, ты видишь во сне что-то хорошее…