Отпуск в Азкабане, или Женитьба по ревизии (гет)

Люциус Малфой предавался чёрной меланхолии.

Нет, вы не можете понять всю глубину постигшей его печали. Он страдал, искренне и самозабвенно! Страдал так, как был способен мучиться только он, чистокровный аристократ и изумительной красоты мужчина, тонко чувствующий любую боль либо неправедное поношение.

Страшно сказать, но его благородная шевелюра, предмет собственной гордости и жгучей зависти многих особ, включая женские… невыносимо чесалась.

"Ну что за гнусность! Вот и сделай так доброе дело старым друзьям…" — горестно вздыхал он.

В жизни Люциуса всё шло наперекосяк. В тщетных попытках развеять грусть-тоску он бродил по саду, пытаясь поймать и погладить павлинов, — те же ему в руки принципиально не давались, благоразумно опасаясь после некоторых событий.

* * *

Началось всё, собственно, с Люциусовой любви к прекрасному. Олицетворяла это прекрасное неожиданно появившаяся на горизонте очаровательница — рыжая девица, характера огненного, по прозвищу Кицунэ, и уж так восхищённо она на Люца пялилась, что дрогнул он, не устоял, поддался чарам обольщения!

Девица эта рыжая не иначе как была троюродной сестрой Лильки — той самой, что Вольдемара без носа оставила. Заморское прозвище ей дали за узкие хитрые глаза и привычку убирать волосы в несколько хвостов, а впрочем, привычки-то на пустом месте не рождаются. И положила эта рыжая вертихвостка глаз и на самого Люцика, и на мэнор с павлинами в придачу. Но Люц, сжав в кулак волю и всё остальное, что рвалось к рыжей красуле, смог вырваться из сладкого плена — после долгих мучительных сцен, сопровождающихся битьём посуды и рыданиями Кицунэ, он тихо-тихо, как побитый щенок, вернулся к супруге. Надо сказать, что вероломные прогулки оного на стороне, как ни странно, остались незамеченными дражайшей половиной. Возможно, Нарцисса о чём-то и догадывалась, но пока предпочитала держать покерфейс.

Отвергнутая же Кицунэ потом ещё долго плакалась подружкам и пообещала страшно отомстить.

Ну что хорошего можно было ожидать от этого семейства, от которого у порядочных людей носы проваливаются? Люц на бант причиндалы завязал бы, только бы остаться при своём: что мэноре, что носе, поэтому он не одну неделю после эпичного разрыва с рыжей чаровницей маялся неизвестностью, покрываясь холодным потом. И как только мысль дурная под утро ему придёт на ум, только что встрепенётся — и тут же мухой ноги в тапки и к зеркалу бежать, нос проверять. Оттянет его этак за кончик, полюбуется фамильными малфоевскими ноздрями — и снова в койку, прибыли да павлинов считать.

А через малое время стали пропадать в мэноре эти вот самые павлины, и никто, даже эльфы, не могли сказать, как же это происходит.

"Не иначе, какая-то магическая тварь, а скорее всего, та самая китаёза-Кицунэ, повадилась душить павлинов", — нервно грызя рукоятку трости, размышлял Люциус.

Надо было, натурально, разобраться, что за дела творятся, злоумышленника поймать и покарать! Но как?

Тут и вспомнился Люциусу старинный приятель.

С Феней Люц был знаком со времён своей бурной молодости, когда, как он любил говорить, шёл период первоначального накопления капитала. Феня беззастенчиво крышевал мелких торговцев, не брезговал и гоп-стопом, и Люц пару раз обращался к нему с просьбой приструнить ретивых конкурентов. Или не пару… Ну, кто ж тех конкурентов считал, я вас умоляю! Иногда тем достаточно было только увидеть лохматую башку Фени да злобный оскал с золотой фиксой, как возомнившие себя акулами бизнеса торгаши на глазах сдувались и смиренно ползли на полусогнутых к Люциусу на поклон. Эти псевдоконкуренты оставались в живых, а некоторые даже и при своём деле — в зависимости от уровня хитрожопости.

Потом Люц поднялся до высот недосягаемых, а Феню однажды повязали бравые авроры, чтоб ихнему Поттеру жить на одну зарплату. Не помогли ему ни волчья хитрость, ни волчья сила. Замкнули браслеты на волосатых лапищах да и отправили лес валить, щепки ловить.

Вернулся Феня спустя много лет с подорванным здоровьем и седой башкой, полностью оправдывая свою кликуху Сивый. Старой братвы давно не было: кто сгинул, кто остепенился; капиталов Феня не скопил, тратя всё добытое на красивую жизнь и покладистых девиц, вот и мыкался неприкаянно. Летом обретался в лесу; с его способностями к оборотничеству проблем с пропитанием не было. Зимой же Сивому пришлось туго, откочевал он в город, заныкался в Лютном — бомжевал практически, перебиваясь случайными делишками, ждал весны.

Тут как раз и весточка от кореша бывшего прилетела, мол, стали у Люца павлины пропадать, и никак дерзкого вора не изловить: и сам караулил, и сына в засаду сажал, всё впустую. Ну, Феня и решил рискнуть: что он терял-то — не до жиру и гордости старому волку, когда зубы повыпали.

Люц не подкачал, признал Сивого, руку пожал. Определил жить в садовом домике и с птичек глаз не спускать. Ну, Феня был, конечно, благодарен старому знакомцу, но постеснялся поделиться с Люциусом кой-какой инфой. Жизнь-то его полна была трудностей и лишений, потому и обзавёлся он, загорая на лесоповале, некими соседями-приживалами. В человеческой форме его вши одолевали, а когда волком становился — блохи. Такие волшебные оборотни-паразиты.

Кто ж знал, что блошки да вошки на холёное Люцево тело перепрыгнут. Неловко вышло, да…

Вот так от нанявшегося охранять павлинов Фени завшивели и птички, и весь мэнор. Хотя службу тот нёс исправно, и ни один павлин, зар-р-раза, с тех пор больше не исчезал, что вызывало у Люца злорадное хихиканье: видимо, Кицунэ тоже раздражающий тело подарочек достался.

"Да ещё то неизвестно, — прикидывал Люциус, — может, кто попросту заслал вшивого павлина? Вполне возможно, что и Поттер, который в последнее время зачастил в мэнор. Ах, мол, тетушка Нарцисса!.. И фонарями своими зелёными так — ЗЫРК в сторону! Может, ему давно нужно было выкурить главу рода из семейного гнезда..."

И единственной возможностью избавиться от жуткой напасти всем было — постричься заговорёнными ножницами.

Ножницы тоже были непростыми — достались они Циле от тетки, Валентины Черновицкой, она ими каждое лето обстригала старшего сынка. Пацан был склонен к бродяжничеству, мог на неделю из дома пропасть — и вернуться со всякой живностью в лохматой башке. Вот тётка и разжилась где-то ножницами, стригла наследничка первого июня, тогда до первого сентября он не обрастал и ни одна тварь к нему не цеплялась.

Воистину великое магическое изобретение хранилось в мэноре, в самом сердце сейфового склада, завёрнутое, по слухам, в тот самый платочек, из-за которого Отелло задушил свою прошмандовку. И, кстати, тетка Валя всегда говорила, что сей ценный артефакт помогает не только от вшей, но и от супружеской измены.

Но Люциус категорически отказывался стричься! Пожертвовать малфоевской красой — чудесными волосами — нет, проще было умереть!

Но тут нежданно-негаданно в Лютном ему предложили чудесное средство: флакончик, на этикетке которого значилось: "Патентованное средство Северуса Снейпа. Ваши волосы станут струиться шёлком, и ни одно насекомое в них не задержится".

Инновационная ядрёная смесь, в которой к классической настойке чемерицы был добавлен помет пегого фестрала, стоила как приличного качества метла, имела отвратительный вкус и ещё худший запах, но с проблемой вроде справилась. Однако не без побочных эффектов: все обитатели мэнора покрылись непонятными серо-бурыми кудельками! Хорошо, что Люциус не спешил испытывать зелье на себе, ждал, когда другие попробуют. А теперь он и не собирался пить эту гадость!

Люсёк готов был утратить самое святое — хоть и павлинов даже, но лишиться того, что делало его истинным Малфоем и составляло самую его суть, то есть длинной платиновой шевелюры, он не мог. Люциус истерил, называл сына и внука, прибегнувших, по совету мерзостной невестки, к гадкому зелью, слабаками и предателями родовой чести, и продолжал самозабвенно чесаться!

* * *

"Так, об этом не думать, только не думать об этом. Ну вот, голова опять болит, — из дома слышалось заунывное бормотание внука и его друга. Они разучивали новое заклинание под чутким руководством Драко. — Нет бы сыночку чем-нибудь полезным заняться — Поттера на деньги развести, к примеру. И жена туда же: к супругу своему законному строга неимоверно, а вот героя всея Британии — так и сегодня снова принимала, лярва!"

Тут рука Люциуса автоматически потянулась к голове — увы, та не только болела, но и продолжала немыслимо чесаться. Кошмар, кошмар! Он — глава благороднейшего и древнейшего семейства, а тут такой конфуз!

"Ну, допустим, благороднейшее и древнейшее — это исключительно про твою супругу", — внезапно прозвучал в его мыслях ехидный и саркастичный баритон Северуса, и Люциус обречённо помотал головой.

Северус всегда возникал у него в голове мрачным предвестником громадного скандала с женой. Вот у всех, решительно у всех галлюцинации как галлюцинации: утюги там, гоняющие взапуски по стенам, руки, торчащие из означенных стен, опять-таки — кирпичи, куда-то целенаправленно ползущие... Ну, призраки, на худой конец, или великие люди, вроде Мерлина или Морганы. А у него! У самого несчастного Малфоя в истории — какой-то там Снейп.

"У самого хитроумного Малфоя", — поправил Люциус сам себя и продолжил прогулку по саду. Нет, определённо, определённо ему следует сменить обстановку: отдохнуть где-нибудь на теплом море и желательно с какой-нибудь юной и очаровательной девушкой. Более конкретно наш хитроумнейший Малфой сформулировать не мог: блондинкой была его жена, брюнеток после Беллатрикс он вспоминал с содроганием, рыжие — тут непременно перед глазами начинали маячить грозная Молли или эта паршивка Кицунэ. Вот шатенки...

Да, точно, Люциусу для поднятия боевого духа и возвращения нормального мироощущения нужна была юная и очаровательная шатенка! А о чём Циля не узнает, то ей не повредит.

Оставалось только решить, под каким предлогом и куда поехать обаятельному, щедрому мужчине средних лет так, чтобы это не встало ему ещё и в копеечку. Впрочем, выход отыскался при повторном взгляде на очередного наглого павлина.

"Сочи! Азкабан! Море! Руссия! Чапельник! Медведи с водкой и балайкой! Многоярусные японки! О, ревизия!" — на душе у Малфоя стало радостно и светло. Впрочем, восторги его мигом поутихли, стоило вспомнить ему о дамах, занимающихся его филиалом. Сердце резко закололо, суставы в пальцах захрустели: ведь наверняка они его беззастенчиво обкрадывают!

"Крадут, сучки! Ещё как крадут, — раздумывал Люциус. — Да и разве порядочный человек на таком месте да без присмотра чего не уворует? Да быть такого не может, что ж мой Азкабан — не распоследняя вшивая… — тьфу ты, от этого поганого слова, произнесенного вслух, затылок засвербел с новой силой, да так, что Люсик начал безжалостно скрести оный собственной волшебной палочкой в надежде на то, что мерзкие твари расползутся если не от трепета перед сердечной жилой их дальнего, судя по характеру укусов, родственника, то хотя бы от прилагаемых усилий. — Так вот: МОЙ Азкабан — не вшивая мебелирашка или там, как сейчас модно говорить, хо-о-осте-е-ел, в котором и взять-то нечего, тьфу. — Малфой брезгливо скривился и начал чесаться ещё сильнее. С огоньком. — Не-е-е-т, мой Азкабан — место приличное, фешенебельное. Вот и выходит, что там всегда найдётся что украсть приличному человеку, особенно ежели этот человек с мозгами. Даже если он баба. Тем более, четыре бабы. Четыре бабы и не-баба Додик. А-а-а-а, четыре бабы, Додик и, тьфу три раза, Кот", — Малфой до сих пор не мог простить серой скотине роскошных королевских креветок, которых Кот, напившись до последнего непотребства, оживлял и отпускал поплавать в фонтан с шампанским.

Всё, решено!

"Кем решено?" — спросил Северус-в-голове.

"Мной! — мысленно огрызнулся Малфой собственному глюку. — Всё. Еду в Азкабан!"

Итак, совершенно необходимо было подготовить железные аргументы, которые могли бы неопровержимо доказать Цилечке, что поездка Люциуса в Азкабан совершенно необходима, и нужно было отыскать эти аргументы как можно скорее, желательно ещё вчера.