"Л" значит Лили. Часть II (гет)

Утром он так и не вспомнил, что ему снилось — умылся, оделся, поцеловал ее и был таков. И не пришел ночевать, но зато прислал очередное воспоминание. О Регулусе Блэке — похоже, тот и на рождественских каникулах продолжал дополнительно заниматься зельями.

Думосбор показал Северусову лабораторию, но на этот раз нормально освещенную: повсюду стояли шандалы со свечами, и под потолком плавал стеклянный шар наподобие тех, что были в Мунго. На разделочной стойке выстроились в ряд пузырьки и склянки с ингредиентами, а в латунном котле настаивалось какое-то зелье. Над крышкой парил маленький таймер, похожий на серебряного Шалтая-Болтая с крылышками.

Северус за большим столом перебирал златоглазок. Сушеные насекомые тонким слоем покрывали столешницу, сбоку выпячивал рожки шандал на три свечи и сверкала стеклянным боком пустая банка.

На высоком табурете напротив сидел Регулус и сосредоточенно перетирал что-то в ступке маленьким фарфоровым пестиком.

— ...наверное, что ты оказался не Блэком? Представляю, как ты был разочарован...

Порошок в ступке громко хрустнул, и Северус вскинул голову:

— Осторожно — если туда попадет хоть крошка...

— Знаю-знаю, — Регулус взмахнул пестиком, словно волшебной палочкой. — Это трудно пережить, да?

Северус бросил на него скептический взгляд, но ничего не сказал, только снова склонился над златоглазками. Манжеты на его запястьях были слегка отвернуты, длинные пальцы ловко выбирали заплесневевших насекомых.

Но Регулус, кажется, даже не заметил его молчания.

— Если бы эти слухи оказались правдой, я бы всем рассказывал, что ты мой кузен, — мечтательно протянул он, сдувая с носа прядь волос. Таких же смолянисто-черных, как у Северуса — Лили покачала головой, только сейчас заметив сходство. — Кузен — это близкий родственник... я бы хотел, чтобы ты оказался моим родственником. Ты не дерешься, как Сириус, и не язвишь, как Белла... и вообще, ты меня слушаешь. «Кузен Северус» — по-моему, очень неплохо звучит...

Северус уставился на него, как на сошедшее с ума привидение. И выронил испорченную златоглазку — почерневшее тельце упало обратно на стол.

— Знаешь, — на его лице сменилась целая гамма эмоций, — давай ты все-таки не будешь называть меня кузеном.

Регулус бросил на него короткий взгляд и тяжело вздохнул:

— Да, ты прав. Мама этого не одобрит...

И снова взялся за пестик и принялся энергично растирать ингредиенты. Зернистый порошок шуршал и поскрипывал.

Северус покосился на него — затем на таймер, взмахом палочки уничтожил испорченных златоглазок, а остальных сгреб в банку. И поднялся из-за стола, но тут Регулуса осенила идея. Он замер, склонившись над ступкой, а потом резко выпрямился, и его глаза просияли.

— Я знаю, как тебя вознаградить! — провозгласил он, воздевая пестик, точно императорский скипетр. К белому фарфору прилипли крупицы серого порошка. — Я составлю тебе протекцию! В смысле, похлопочу за тебя перед Темным Лордом...

Что? Да он с ума сошел! Но Северус, похоже, думал так же — он вздрогнул и сжал в кулаке черпак, словно едва сдерживался, чтобы не засветить им в лоб этому придурку. Латунная крышка в его руке звякнула о край котла, от зелья к закопченному потолку повалили клубы пара. Таймер покачнулся и забил крылышками, отлетая в сторону, и его полированная поверхность запотела от влаги.

— Он мне точно не откажет, — ничего не замечая, продолжал Регулус. — А ты получишь шанс на бессмертие, и твоя мама... хоть она и не Блэк, но все равно из старинной чистокровной семьи! В новом обществе она сможет занять подобающее место и не пачкаться больше о магглов! Ты вытащишь ее из этой маггловской дыры, и она сразу выздоровеет!

Свечные отблески мягко озаряли его растрепанные черные волосы и пылающие щеки. Он так воодушевленно размахивал пестиком, что едва не заехал им себе в глаз, и фарфоровая ступка опасно балансировала у него на коленях.

— Да, из этой дыры я ее точно вытащу, — отворачиваясь, сказал Северус, и его голос звучал задумчиво и мягко, но бледное лицо закаменело, и губы сжались в жесткую линию. — Чего бы мне это ни стоило.

И, опомнившись, взял со стола склянку с кровью пиявки и прихлопнул ладонью запищавший таймер.

* * *

Она вынырнула из думосбора в полном раздрае и смятении чувств. Голова кружилась, и ужасно хотелось аппарировать к Северусу и потребовать объяснений. С одной стороны, он не просил ни о какой протекции и явно напрягся, когда Регулус ее предложил... но с другой стороны, почему он не отказался? Почему не сказал, что никакая протекция ему не нужна, а Темный Лорд — злодей и убийца? Только ли потому, что не хотел ссориться с кузеном?

Лили думала об этом, пока не заснула — под тихое мурлыканье Нарцисса, зарывшись пальцами в его пушистый мех — и, конечно же, утром проспала звонок будильника. Быстренько умывшись и почистив зубы, она напустила утюг на рабочую мантию, а сама заварила чай и как раз наливала себе чашку, когда в дверь кто-то забарабанил. Быстрая, торопливая дробь горошинами раскатилась по дому — сердце екнуло, и пальцы сами нащупали на воротнике булавку, но сторожевые чары молчали, и она отважилась выйти в прихожую и выглянуть в глазок.

И едва не сломала ноготь, пытаясь открыть задвижку.

— Сев? Что стряслось?

Дверь отворилась, опрокидывая в темную прихожую прямоугольник блеклого света. Лицо и руки ожег морозный воздух, и Лили посторонилась, пропуская Северуса внутрь. Он переступил порог и снова пошатнулся... согнулся пополам, дыша тяжело и хрипло — скрюченные пальцы скребли по стене, и на побелевшем лице лихорадочно горели глаза.

— Что с тобой? — нахмурившись, Лили шагнула к нему. Потрогала лоб — кожа была липкой и влажной. И очень, очень холодной. — Ты заболел?

Она уже хотела кинуться за Бодроперцовым, но Северус помотал головой, и черные волосы качнулись тяжелыми обвислыми сосульками.

Дверной проем у него за спиной расплывался и шел рябью — за порогом начиналась граница защитных чар. Сквозь барьер мутно и грязно горели фонари, и за ними размытыми призраками вставали дома.

— Нет. Тебе... надо уезжать... — вышло хрипло и невнятно, но он кашлянул и повторил снова, уже громче и отчетливее: — Ты должна уехать. Как можно скорее.

Он так и шарил глазами по прихожей — пол, потолок, вешалка с одеждой... волшебное зеркало, мстительно отражающее скособоченного уродца в расхристанной мантии... но — от тоскливого осознания у Лили сжалось сердце — так ни разу и не взглянул на нее.

— Уехать? Но почему? И куда? А... а как же...

Она не договорила — но он, кажется, понял и сам.

— И я тоже, — Северус моргнул, и его взгляд стал более осмысленным. — Во Францию... мне предложили место... свою лабораторию — вот...

Он что-то достал из кармана, и Лили невольно напряглась. Но потом кулак разжался — на ладони лежала старая гребенка, у которой не хватало двух зубчиков. Портключ? Так в этом все дело? Он нашел нормальную работу и теперь хочет туда уехать? Фух, ну что за человек, а! Почему он не мог сказать нормально?

С плеч свалилась не просто гора, а целый массив размером с Грампианы. Покачав головой, Лили шагнула к двери — Северус вздрогнул и вжался в стену, — закрыла ее, а потом заперла на задвижку. Сторожевые чары у дальней стены затрещали и запищали, чувствуя чужое присутствие, но она махнула на них палочкой, и они притихли. Только помаргивали вдоль плинтуса желтыми тревожными огоньками — должно быть, очередной сосед, который терпеть не может магглорожденных...

— Слушай, я ужасно рада, что у тебя будет своя лаборатория, — наконец сказала она. — Но я уже опаздываю, мне пора собираться. Выпьешь со мной чаю? Кстати, ты так и не сказал — как эти французы тебя нашли? По чьей-то рекомендации, да?

Она прошла на кухню. В утренней серости смутно белели дверцы кухонных шкафчиков, под потолком выставила плетеный бок корзина с морковкой и луком. Задний двор за французской дверью был заметен снегом, и между рыхлыми сугробиками разгуливала серая ворона.

— В некотором роде, — сзади послышались шаги. Северус остановился на пороге, словно не решаясь войти. — Так ты согласна? В смысле, переехать во Францию?

Лили повернулась к гладильной доске. На подставке медленно остывал утюг, задрав вверх чугунную подошву в рыжих пятнах окалины. На краешке стола дышала паром нетронутая чашка с чаем.

— Ну, меня здесь много чего не устраивает, но бросить все и перебраться в другую страну... не знаю, как-то слишком радикально, — она пожала плечами. — Да и работу жалко, у нас как раз начинается самое интересное, — и добавила, краем глаза заметив, как у Северуса вытянулось лицо: — Но я не отказываюсь, если ты об этом. Давай поступим вот как: я узнаю, сколько нам еще осталось до конца проекта, и вечером скажу тебе, хорошо? На лекции Фламеля — ты же помнишь, что сегодня мы идем в Альберт-Холл?

Она скинула халат, и кожа пошла мурашками — на кухне было слишком зябко, и от французской двери дышало холодом. Но с гладильной доски уже поднималась мантия, приветливо распахивая шерстяные объятия, и Лили торопливо завернулась в нее и просунула руки в рукава. Толстая ткань все еще хранила остатки тепла, хоть и нещадно кололась, особенно под мышками и вокруг шеи.

Молчание затянулось, и она оглянулась на Северуса. И оторопела — он цеплялся за дверной косяк, как утопающий за соломинку. Бледное лицо перекосилось, на блестящем от пота виске билась жилка... Над расстегнутым воротником дергался кадык, точно поплавок на длинной худой шее.

— Сев, в чем дело? — тихо спросила она.

Он сглотнул. С трудом разлепил губы — жилка забилась сильнее, по виску скатилась капля пота... И сказал тусклым, почти безжизненным голосом:

— Темный Лорд... он... он чудовище, Лили. Ты была права — во всем права, с самого начала.

Что?.. Сначала она решила, что ослышалась — но нет, он говорил серьезно. Склонил голову, опустил глаза, и во всей его позе сквозила тоскливая, покорная обреченность. Черные волосы разделились на пробор, открывая затылок и шею — как перед палачом на плахе...

Нахмурившись, она шагнула к нему. Вскинула руку, кончиками пальцев провела по его щеке — он дернулся, как от удара, но не отстранился, только зажмурился и еле слышно выдохнул. Полумрак скрадывал жесткую линию рта, смягчал острые скулы и резко очерченный подбородок, на котором смуглой тенью проступала щетина.

— Так ты поэтому хочешь уехать во Францию? — шепотом спросила она, и Северус распахнул глаза. — Потому что боишься, что иначе они тебя втянут в свои преступления? Они тебе что-то сказали, да? Кто-то... кто-то могущественный, вроде Малфоя?

Его взгляд плыл, черным шелком трепетали ресницы... В дверном проеме темнела прихожая — нагромождением ступеней вздымалась лестница, и рядом с ней отсвечивала лаком полоса перил.

— Не Малфой — газеты... последние статьи в «Пророке», — таким же шепотом откликнулся Северус, и она то ли засмеялась, то ли всхлипнула.

— Боже, Сев... Если бы я знала, что все так просто, то читала бы их тебе с утра до ночи и с ночи до утра.

От облегчения кружилась голова и подкашивались ноги. Мир расплывался, как будто перед глазами дрожало блестящее стекло. Она сморгнула набежавшие слезы — и услышала за спиной хриплый кашель. Развернулась, нащупывая в кармане палочку... но нет, это была кукушка. Всего лишь кукушка...

Птичка в последний раз дернула хвостом, сложила деревянные крылья и вернулась обратно в часы. Под циферблатом гипнотически раскачивался маятник, а стрелки показывали... что, уже половина? Ушки мои, усики...

— Ладно, я поняла, — сказала Лили, отступая на шаг. — Я постараюсь договориться на работе, чтобы уехать как можно раньше. В крайнем случае, буду им слать расчеты с совой... В общем, что-нибудь да придумаю.

И, шмыгнув носом, улыбнулась сквозь слезы. Внутри все звенело и пело, и сердце билось в груди горячими неровными толчками — теперь все будет хорошо, теперь все точно будет хорошо! Он не только нашел работу — наконец-то! — но и решил уехать, чтобы порвать с прошлым и теми людьми, которые тянули его на дно... И позвал ее с собой. Интересно, можно ли жить во Франции, но продолжать работать в Отделе тайн? Надо поговорить с Эдди — Пьер же как-то решил эту проблему...

Она отправила халат на место в ванную, а гладильную доску с утюгом в большую кладовку под лестницей. И прикрыла глаза, представляя фонтан в министерском атриуме.

И, проваливаясь в давящую черноту аппарации, еще успела услышать далекий и какой-то потерянный голос Северуса:

— Лили... Кажется, я продал не ту информацию не тому человеку.

* * *

Чертов лифт никак не желал приезжать, и двадцать минут опоздания грозили вот-вот превратиться в двадцать пять. Кроме нее, на площадке никого не было — только у золотой решетки стоял дежурный, и его недоверчивый взгляд иголкой колол спину. Похоже, он опасался, что сейчас она либо закатит скандал, либо разнесет половину Министерства... и не то чтобы совсем ошибался.

После признания Северуса она вернулась домой — сразу же, как схлынула дурнота аппарации. Но там уже никого не было, только стояла на столе позабытая чашка с чаем. Зашипев, Лили шваркнула ее об пол — над плинтусом расплылось мокрое пятно, по бежевой плитке разлетелись осколки... Этот гад сбежал! Просто взял и сбежал! Нарочно подгадал момент, чтобы за день она успела остыть, и заныкался в свое змеиное логово. А она тут мучайся и гадай, что он имел в виду и какую информацию продал. Рецепт какого-то зелья? Или врачебную тайну кого-то из его пациентов? И Упивающиеся ею воспользовались, и так он понял, что они злодеи?

Ох, Северус, Северус, что же ты наделал... В сердцах она пнула стену, и дежурный у решетки взял палочку наизготовку, но тут наверху противно задребезжала кабина. Ну ничего, еще не все потеряно. Надо взять себя в руки, а потом поговорить с Эдди — и этим его другом, Фрэнком Лонгботтомом. Не называя имен, конечно, просто... прощупать почву. Северус сам сказал, что его обманули и использовали, должно же это как-то учитываться! Может, авроры разрешат ему дать показания против настоящих преступников, и тогда его отпустят? Потому что если нет, и он попадет в Азкабан... Она шмыгнула носом, но тут же выпрямилась и постаралась взять себя в руки. Не время расклеиваться, Лили, лифт уже приехал.

Она вошла в кабину, с силой хлопнула по кнопке — и едва успела посторониться, когда между закрывающимися дверями прошмыгнула невысокая фигура в темном плаще с аврорскими нашивками. Из-под капюшона торчал кончик носа, выпячивался вперед подбородок, и над ним угадывались очертания пухлой щеки...

— Привет, Питер, — Лили выдавила слабую улыбку.

— Привет-привет, — его голос звучал дружелюбно, но цепкие, внимательные глазки словно ощупывали ее со всех сторон. Она испугалась, что сейчас он что-то спросит и придется отвечать, но в этот момент кабина остановилась, и металлический голос объявил Отдел тайн.

Петтигрю первым вышел из лифта и, не оглядываясь, быстро зашагал по коридору. Лили последовала за ним — неужели у него тут какие-то дела? — но, к счастью, он свернул на лестницу, ведущую на нижние уровни, и напряжение немного отпустило.

Ну как — отпустило... Сердце все еще прыгало вверх-вниз, и живот крутило и дергало. Как будто внутри проворачивался черпак, медленно мешая то по часовой, то против часовой стрелки.

Коридор закончился, и Лили шагнула в черную комнату. Неподвижную, холодную — половина светильников почему-то не горела, и сумрак скрадывал и размывал очертания дверей. Казалось, ее со всех сторон окружают поставленные на попа крышки гробов. По спине забегали мурашки, на шее проступил ледяной пот — ну все, хватит! Сколько можно себя накручивать? Северусу нужна помощь, а не твои дурацкие ламентации!

Сжав руки в кулаки, она пересекла фойе. Стук каблуков мерным эхом отдавался в тишине, и в черном мраморе пола плыли слабые светлые точки. Дверь лаборатории распахнулась сама — Лили остановилась на пороге и позвала:

— Эдди! Прости, что опоздала, но...

И осеклась на полуслове — потому что его массивное дубовое кресло было развернуто к двери, он сидел на нем, откинув голову на высокую резную спинку, и его правая рука расслабленно свисала с подлокотника.

Она попятилась. Его можно было бы принять за спящего... вытянутые ноги, и золотистые волосы разметались по дубовым завитушкам... только этот неестественно задранный подбородок. И неподвижная рука. И палочка — на полу. У ножки кресла...

Взгляд невольно метнулся в сторону — все было таким выпуклым, таким небывало ярким, словно вспышками врезалось в сетчатку... мерцающая зелень аквариума — уже собранного, и белизна слепков на дне... а чуть левее еще один стол, и Руби. Она развалилась на нем как-то неровно, боком, прямо на стопке записей, и из опрокинутой чернильницы вылились чернила — растеклись по столешнице, пятная бумаги, пропитывая светлый рукав мантии, и их густая синева мешалась со смолью ее кудрей.

У ее ног тоже кто-то лежал. Со своего места Лили видела только остроносые ботинки и торчащие из них голые лодыжки — остальное закрывал аквариум. Как во сне, она шагнула вперед... серые брюки, край нелепо задранной мантии... Майлан. Это Майлан. Его спина напоминала подушечку для булавок: вздулась чудовищным горбом, ощетинилась иглами — как у дикобраза, только длиннее, и они протыкали светлую ткань и торчали вдоль всего позвоночника... И вместо лица — вытянутая звериная морда. С пуговкой носа и черными бусинами глазок.

По коже продрал мороз, и к горлу подкатила тошнота, но голова работала четко и ясно. Сознание как будто раздвоилось — и, пока одна Лили где-то внутри заходилась криком и обливалась слезами, другая подошла к аквариуму и прижала к стеклу ладонь. Прямо над мембраной вокализатора — так, как учил ее Эдди.

За растопыренными пальцами всколыхнулась волна и забегали голубые искры. Но слепки не двинулись с места — так и остались лежать на дне маленькой белой пирамидкой.

Против воли она опустила глаза. Уставилась на пол — ботинки Майлана как магнитом притягивали взгляд. Черные, с небрежно завязанными шнурками и стоптанными каблуками, на которых уже давно было пора менять набойки... И стул с Руби. Высокая спинка частично ее закрывала... ее, но не Майлана. Он скрючился на полу, словно обернулся всем телом вокруг деревянных ножек, выставив в проход спину с иголками — Лили видела их сквозь зеленую муть и прозрачные стекла аквариума...

— Лили Эванс. Доступ разрешен, — через целую вечность откликнулся Прорицатель.

— Вопрос, — произнес чей-то глухой, неживой голос — она не сразу поняла, что ее собственный. — То, что здесь произошло... Это были Упивающиеся?

— Ответ. Да. Их интересовал доступ к вычислительным мощностям объекта «Прорицатель». В доступе было отказано. Они ищут субъекта с доступом к объекту «Прорицатель».

Слова словно проходили сквозь вату — толстую вату, в которую была завернута ее голова. Ищут... субъекта с доступом...

Ищут — ее.

— Если... — начала она, но спохватилась и исправилась: — Вопрос. Если я воспользуюсь портключом, то они меня не найдут? В том... в том убежище безопасно?

Ей показалось, что Эдди в кресле одобрительно кивнул — задохнувшись, она повернулась к нему, и сердце забилось чаще... Но он был тих и неподвижен. Все тот же задранный подбородок, и разинутый рот, и пустые глаза — совсем как у аврора Эшли.

— Ответ. Частичная безопасность, — сказал Прорицатель. И пояснил после паузы: — В настоящий момент полный ответ невозможен. Требуется многофакторный анализ реальности.

Поежившись, она обхватила себя руками за плечи. Значит, полной безопасности не будет и там — не будет, потому что... ну, как-то же случилось... то, что случилось.

— Как нам... — от озноба застучали зубы, и она стиснула их, а потом заставила себя продолжить: — Вопрос. Как победить Того-Кого-Нельзя-Называть?

Эдди бы этого хотел. Он бы точно этого хотел... Не выдержав, она опять оглянулась на него... не на лицо — на смятый край лабораторной мантии. На расслабленную кисть с широкими, крепкими пальцами — он всегда вертел в них палочку, а теперь она закатилась под кресло и лежала у резной ножки в виде львиной лапы...

— Ответ. Ключ к победе — в пророчестве Кассандры, — голос Прорицателя холодным громом раскатился по лаборатории, и Лили вздрогнула, опуская руки.

— Но ведь оно теперь не сбудется! Оно... Берта была права, так? Оно обо мне — обо мне и Северусе, — она сглотнула. — Наш сын должен был стать Избранным... но теперь не станет, потому что... потому... — в горле рос мерзлый ком, и внутри черной плесенью расползалось подозрение. — Значит, Тот-Кого-Нельзя-Называть теперь непобедим? И... что же мне делать?

Мысли теснились в голове и толкались боками, и вопрос сам собой слетел с языка. Она не ждала ответа — и первая удивилась, когда он все-таки прозвучал.

— Ну, ты всегда можешь попросить его самоубиться, — бесстрастно откликнулся Прорицатель.

Он издевается? Она вскинула голову, уставившись на черную мембрану, но взгляд неумолимо соскальзывал вниз — на ботинки Майлана, на кресло Эдди... Если не присматриваться, то можно было подумать, что она в музее мадам Тюссо. Среди восковых манекенов, по ошибке принявших облик ее друзей.

Лили передернула плечами. Ее колотила дрожь.

— Вопрос, — слова мертвым пеплом шуршали на языке. — Северус знал о... Нет, не так, — она зажмурилась и шепотом спросила: — Это все из-за Северуса, да?

Под веками расползалась темнота, и в ней вспыхивали яркие, горячие точки. Что-то загудело и затрещало — Господи, как же тут холодно...

— Ответ. В процентном соотношении... — начал Прорицатель, и в лязгающем металлическом голосе чудились нотки сомнения, но Лили открыла глаза и не дала ему договорить:

— Не надо... арифмантики. Просто «да» или «нет». Отвечай.

И только сейчас заметила, что белая пирамида на дне наконец-то распалась. Слепки выстроились правильным октаэдром, и в самом центре виднелось что-то большое и круглое... что-то плавало в питательном растворе, словно кочан капусты в зеленом супе...

Потом послышался гул, и в аквариуме задребезжали стекла. В зеленой толще голубыми паучками забегали искры, все задрожало и пошло волнами, и та круглая штука подплыла ближе и медленно, медленно повернулась.

В мутной воде колыхались седые волосы — шевелились и шевелились вокруг головы, как короткие белые червяки. И какие-то лохмотья вместо шеи... Взгляд метнулся выше — тонкий прямой нос, плотно сжатые губы и бледные оттопыренные уши, похожие на вареные клецки...

Сквозь стекло на нее смотрела голова мадам Мелифлуа.

— Ответ — «да», — сказал Прорицатель.

* * *

Она не помнила, как отключила вокализатор и выбралась из Отдела тайн. Как вызвала лифт, как поднялась в атриум... Перед глазами крутились какие-то обрывки, одна за другой вспыхивали картины — неподвижная фигура Эдди, золотистые волосы на резной спинке кресла... Распростертая на столе Руби — и Майлан, Майлан на полу у ее ног... Белизна слепков, зелень аквариума... От озноба зуб не попадал на зуб, но зимний плащ остался дома. Как и остальные теплые вещи.

Ей нужно было их забрать. Их — и Нарцисса. И написать родителям, чтобы они не волновались. А потом сломать булавку и активировать портключ — рука сама потянулась к воротнику, пальцы нащупали холодную серебряную головку. Пусть там и опасно, но эти люди борются с Тем-Кого-Нельзя-Называть. А после поступка... того человека другого пути для нее нет.

Впереди искрился и журчал фонтан. Струйка из стрелы кентавра с плеском дробилась о водяную гладь, и мысли в голове разлетались такими же яркими, звонкими брызгами. Но под ними лежало холодное, тяжелое осознание, как слой монет на дне бассейна: теперь она единственная, у кого есть доступ к Прорицателю. А это оружие не должно попасть в руки врагов.

Только тех, кто с ними борется. Иначе все было напрасно.

Кухня встретила ее тишиной и пустотой. И мокрым пятном на обоях, хотя осколки от чашки она давно убрала — еще до того, как аппарировала на работу.

На работу... при одной мысли об этом руки задрожали, и перед глазами опять замелькали картинки. Зелень и белизна, лицо мадам Мелифлуа, пустые глаза Эдди — и вранье, наглое, беспардонное вранье того человека... Но она помотала головой, отгоняя прошлое, и крепче стиснула зубы. И поудобнее перехватила скользкую от пота рукоять палочки.

Дверь кладовки распахнулась настежь. Из-за гладильной доски высовывался коричневый угол. Чемоданчик с чарами расширения пространства — тот самый, от которого отказалась Петунья... Лили дотронулась до него палочкой, и он выпрыгнул на середину прихожей. Улегся на пол и откинул крышку, металлически лязгнув замочками. Словно разинул пасть...

Круговой взмах над полом — и вещи из прихожей одна за другой попрыгали внутрь и вперемешку разлеглись на донышке. Она выудила из этого хаоса теплые ботинки и зимний плащ. Потом захлопнула крышку, переобулась, застегнула у горла пряжку. Вытащила и расправила воротничок мантии — так, чтобы в любой момент дотянуться до булавки и отломать головку. Теперь спальня и ванная, а дальше гостиная и кухня.

Тяжелая ткань сковывала движения, и чемоданчик оттягивал руку, норовя врезаться под коленку. Механически переставляя ноги, Лили поднялась по лестнице. Заглянула в комнату — на стеганом покрывале спал Нарцисс, свернувшись клубком в самом центре кровати. В груди что-то шевельнулось, к горлу подкатил ком — сглотнув, она призвала с первого этажа корзину из-под овощей. И принялась собирать одежду.

Белье, кашемировые водолазки, теплые носки... Мантии, джинсы и брюки, пара маггловских платьев... Чемоданчик вещь за вещью глотал всю ее жизнь.

Ком в горле никак не рассасывался. Лили вдохнула, выдохнула — и оглянулась, услышав сзади какой-то стук. На дверной ручке болталась зацепившаяся корзина. Взмах палочкой — она освободилась и спустилась на пол, качнув плетеными боками.

Лили повернулась к Нарциссу. Он сидел на кровати, кончик пушистого хвоста едва заметно постукивал по покрывалу. Уши стояли торчком, в разноцветных глазах читался интерес. Но стоило ей к нему прикоснуться, как он принялся отпихиваться всеми четырьмя лапами, будто в руках извивалась живая вертлявая веревка. Она кое-как засунула его в корзину и покрепче придавила крышку — изнутри донеслось возмущенное мяуканье, и плетеная конструкция пошатнулась, но устояла.

Ей показалось, что надо что-то сказать.

— Тише, — но голос прозвучал грубо и хрипло. Она облизнула губы и добавила: — Пожалуйста, тише.

И даже не поморщилась, когда в ответ он взвыл иерихонской трубой.

Она почти не запомнила, как забирала из ванной аптечку и умывальные принадлежности, и пришла в себя только на лестнице. Нести все сразу было неудобно, и Лили отлевитировала чемоданчик вниз, а сама потащила кота. Корзинка брыкалась и возмущалась на разные лады; казалось, еще чуть-чуть, и Нарцисс процарапает в ней дыру.

Последняя ступенька, поворот, и все. Гостиная. Потертые кресла и диванчик, старые часы в углу. Шторы с кистями... Из важного тут только снимки. И воспоминания... на потолке все еще серебрился магический иней, и мысли споткнулись, черным хаосом закружились в голове — нет, хватит, сейчас не время думать... об этом человеке.

Но на кухне стало еще хуже. В груди словно разверзлась дыра — вот здесь, на этом самом месте, еще каких-то полчаса назад... Он сказал — и она поверила! Поверила! А в это самое время... Ее снова начал колотить озноб, зубы стучали, будто отбивая чечетку. Руки дрожали — но она заставила себя выписать палочкой широкий круг и чуть-чуть довернуть кисть, как когда-то учила Эмма.

В воздухе сверкнули серебряные вилки, запрыгивая в темное нутро чемоданчика. Вслед за ними потянулась остальная посуда. Кастрюля, большая сковородка... Дыхание перехватило, и Лили машинально поймала чашку. Ту самую, с троллями... Сжала ручку, боясь уронить — и, опомнившись, отставила на край стола. Это... ей больше не нужно.

Замочки чемоданчика щелкнули с какой-то глухой окончательностью. Она вытащила его в прихожую — корзинка с Нарциссом подозрительно притихла — и в последний раз огляделась по сторонам.

Вокруг было темно и голо, как в ракушке от съеденной мидии. Мутно отсвечивало зеркало, у стены неподвижно вытянулась пустая вешалка, и к ее разлапистым ножкам жалась подставка для зонтиков. В груди ныло — в легкие словно налили свинца, и каждый вдох давался с трудом.

Вдруг что-то затрещало, и по плинтусам забегали желтые огоньки. Сторожевые чары ожили и запищали, боковое зрение уловило зеленые отблески — да, так и есть, в гостиной...

Кто-то пытался связаться с ней через камин.

Душа провалилась в пятки. Не раздумывая, Лили подхватила с пола чемоданчик и кота, плечом толкнулась в дверь и вывалилась наружу. По коже прокатилась волна тепла, хлюпнул магический барьер — расступился, выпустил, и она поскользнулась на заснеженной мостовой... отлетела на несколько шагов, пошатнулась, но выпрямилась — и каким-то чудом устояла на ногах.

И, сдвинув кошачью корзину на локоть, судорожно зашарила по карманам. Палочка, где же палочка... Руки путались в складках плаща, сердце заполошно колотилось о ребра, воздух булькающими всхлипами выходил из груди. Перед глазами рябили снежинки — как белые помехи на фоне темных соседних домов.

За спиной раздался хлопок. Нарцисс в корзине истошно взвыл, и пальцы стиснули теплую рукоять — поздно, слишком поздно...

Чье-то дыхание опалило макушку. Сзади навалилось тяжелое мужское тело, и она завопила, рванулась что есть сил — но чужая ладонь зажала рот, и что-то обхватило ее поперек туловища. Взгляд еще успел выхватить внизу край алой аврорской мантии...

...и вокруг чавкнула и схлопнулась чернота аппарации.

март 2018 — июль 2019