"Л" значит Лили. Часть II (гет)

В тот день они, конечно, помирились — пока ловили еще двух камнеедок, пока мокли под дождем, пока пили чай и согревались у нее дома... Потом Северус ушел искать по другим питомникам тот шип с драконьего хвоста, который так и не смог купить у Ангуса Макфасти, а Лили снова села за работу. Но никак не могла избавиться от неприятного привкуса во рту: словно слишком близко подошла к той маггловской дороге, надышалась выхлопными газами, и теперь эта едкая металлическая гарь прилипла к языку — ни выплюнуть, ни проглотить.

Чтобы отвлечься, она взялась за воспоминания Амброзиуса Хромого. И сразу же столкнулась с первыми трудностями: как оказалось, там все говорили на каких-то кошмарных диалектах, глотая и перевирая звуки, и это не считая непонятных выражений и устаревших слов, половина из которых была на латыни. Все равно что смотреть немое кино — с той только разницей, что актеры играли хуже, декорации казались убогими, и никаких тебе интертитров.

Она попыталась найти тот период, который стыдливо замалчивали биографы — интересно, что за услугу Амброзиус оказал Совету волшебников? — но и тут ее ждало разочарование. Ни побежденных врагов, ни эффектных сражений с драконами и инферналами, ни завораживающих погонь и полетов на гиппогрифах, а только бесконечное сидение за бумагами в тесной хижине, полной реторт и горшков с ингредиентами. Время от времени он откладывал перо и выбирался наружу — стоял на пороге, опираясь на палку для ходьбы, и смотрел на небо; потом наклонялся, пересыпал из ладони в ладонь горсть земли и наконец снова возвращался в хижину, к закопченным стенам и кипящим котлам, и садился записывать итоги гадания.

Лили сделала себе пометку обязательно внести это в формулу; странно, но ни один источник не упоминал его увлечения геомантией — как, впрочем, не упоминал и его помощников: худого благообразного старика и белокурую девушку лет двадцати. К старику он обращался довольно часто, называя его «Дамьен», а вот девушку подчеркнуто не замечал и даже не глядел в ее сторону. Отводил глаза, когда она заходила в хижину, и даже как-то раз отвернулся — она нарезала ингредиенты и о чем-то его спросила... Он не ответил, только молча дернул плечом, и с тех пор девушка стала реже появляться в хижине — а старик, наоборот, все чаще и чаще, и наконец стал приходить почти каждый день. Лили так и не поняла, чем именно тот занимался — видимо, экспериментировал с образцами крови или чем-то очень похожим: добавлял в них разные порошки, жидкости и вязкие пасты и даже смешивал одну кровь с другой, а дальше проверял результат диагностическими чарами и иногда морщил лоб и теребил бороду, а иногда раздувался и сиял, как начищенный галлеон.

Так продолжалось несколько месяцев, а затем у них что-то случилось. Лили поняла это сразу, когда вместо старика в хижину вошла девушка и с порога начала что-то тараторить, заламывая руки и умоляюще глядя на Амброзиуса — и тот побледнел, отшвырнул гусиное перо и потянулся к стоявшей в углу метле.

Потом они долго куда-то летели под светом яркой, полной луны; наконец впереди показалось море, и они начали снижаться — нырнули к белым скалам, отбрасывающим на берег длинные иззубренные тени. Девушка спрыгнула с метлы еще до того, как они успели сесть, а потом убежала вперед и ждала своего спутника у входа в пещеру, пока тот, стиснув зубы, ковылял к ней по скользким камням.

Внутри было темно, но они почему-то не стали зажигать Люмос, а пробирались по узкому проходу на ощупь. Потом впереди забрезжил свет, и свод пещеры ушел вверх — открылось огромное пространство в рыжих огоньках свеч, и в самом центре, в круге, выложенном из пестрой гальки, стоял тот благообразный старик, а перед ним — темноволосый мальчик... нет, скорее, подросток лет тринадцати или четырнадцати, в серой хламиде до пят и черном плаще с капюшоном.

В руках у подростка был щербатый оловянный кубок.

Амброзиус молча вскинул палочку — мелькнула красная вспышка, и старик повалился на пол, но подросток успел поднести к губам кубок и сделать глоток... отрешенное лицо, стеклянные неживые глаза — о Господи, это Империус! — и по пещере раскатился крик, девушка со всех ног бросилась к ним — но поздно, слишком поздно...

Пока она хлопотала над жертвой, ее спутник привел старика в чувство — видимо, собирался расспросить об отраве, но тот только рассмеялся хриплым каркающим смехом и сказал, что они идиоты, а он просто делал свое дело. Он произнес это так отчетливо, что Лили ясно слышала каждое слово, но Амброзиус нахмурился и влепил ему оплеуху — и тут в пещеру ворвались другие люди, с факелами и палочками наперевес. Впереди всех была высокая женщина в черном плаще — она оттолкнула девушку, падая на колени перед бездыханным подростком...

Вот только тот оказался жив — закрытые глаза распахнулись, он закашлялся и выгнулся дугой, а потом Амброзиуса вывели из пещеры, и пузатый бородач — кажется, предводитель тех волшебников — долго и многословно его благодарил, а он только кривился в недовольной гримасе, бурчал что-то односложное и отворачивался.

А дальше перед глазами все замелькало, как будто воспоминания пустились вскачь — или их решил ускорить думосбор, или сам Амброзиус запомнил происходящее только обрывками: снова хижина, и девушка у котла — тихая, заплаканная, с забранными наверх светлыми волосами, шмыгает носом и помешивает булькающее варево... Вот она уходит, прижимая к груди глиняный кувшинчик с зельем, и Амброзиус остается один; вот он спит, ест какой-то суп, вот стоит на пороге хижины, подставляя худое смуглое лицо первым утренним лучам — глаза закрыты, на впалых щеках пятна солнечного света... Вот на утоптанную землю перед ним садится филин, протягивает ему свернутый в трубочку пергамент, Амброзиус ломает печать...

...и все остановилось и замерло — точно в старой киноленте кончилась пленка.

Потом он был в каком-то городе, говорил с какими-то людьми — все смазанное, тусклое, нечеткое, и вместо лиц лишь бледные размытые пятна; потом вернулся в хижину и долго сидел за столом, не зажигая свеч — черный, страшный, просто не двигался и глядел в никуда... Наконец его плечи вздрогнули, он закрыл лицо руками и прошептал — очень тихо, одними губами, но Лили все равно услышала...

«Квинтия».

Он собирался, как во сне: палочка, нож с костяной рукоятью... долго шарил под дальней половицей и наконец вытащил оттуда запыленную склянку с узким горлышком; сунул ее в поясной кошель, накинул на плечи плащ, свистнул, подзывая старую метлу с потрепанными прутьями — и даже не обернулся, затворяя за собой дверь хижины.

Пещера в скалах встретила его темнотой и гулким эхом. Припадая на больную ногу, он доковылял до выложенного на полу круга из пестрой гальки, встал в центре и взмахом палочки зажег свечи. Потом достал склянку — откупорил, зажав нос, выпил половину, а вторую вылил перед собой на галечный круг. Зелье зашипело, вспенилось серыми пузырями, и тогда Амброзиус начал читать какое-то заклинание. Его спокойный, уверенный голос отражался от свода — возвращался, многократно усиленный, и звонкая, чеканная латынь разливалась по пещере, словно темная река.

И вдруг на полу что-то зашевелилось. Черные тени — то тут, то там... тонкие струйки ползли, извивались, выбрасывали новые щупальца, копошились под ногами, как змеиное кубло... Амброзиус не обращал на них внимания — продолжал читать заклинание, снова и снова повторяя звучные слова, хотя на земле уже клубилась багровая тьма, в которой поблескивали алые искры, и мелькали обсидиановые прожилки, и чудился какой-то шепот...

— ...creo exsecrationem maledictum!

С этими словами он воздел руки, и тьма на полу откликнулась на призыв — зашелестела разными голосами, засветилась багровыми сполохами, свернулась дымными кольцами...

...и он опустился на колени, прямо в это жадное, нетерпеливое нечто, чему не было названия ни на одном человеческом языке, и одним коротким движением перерезал себе горло.

* * *

Лили не помнила, как вырвалась из воспоминаний. Еще секунду назад она была там, в залитой кровью пещере, а сейчас стояла посреди гостиной, и под ногами хрустели осколки вазы, а из перевернутого думосбора тонкой струйкой вытекала светящаяся субстанция.

Дрожащими руками она подняла думосбор и собрала с пола воспоминания Амброзиуса — но виски ломило, во рту пересохло, и каменная чаша норовила выскользнуть из неуклюжих пальцев. Что... что это было? Какой-то темный ритуал? Но зачем он с собой такое сотворил? А тот старик, Дамьен, и белокурая девушка — как он ее назвал, Квинтия? Надо проверить по справочникам, кто они такие — наверняка в библиотеке что-то найдется... Или о них, или о том спасенном подростке — должно быть, он сын какой-то важной шишки, раз его искало столько народу...

Да, но почему об этом умолчали биографы? И при чем тут услуга Совету волшебников?

Она провела рукой по лбу, утирая холодный пот, и пообещала себе, что непременно это выяснит — сразу же, как только вернется в Отдел тайн.

Но Эдди связался с ней только в среду вечером — попросил на следующее утро заглянуть к профессору Крокеру, ни на что не отвлекаясь по дороге. Лили хотела спросить, как у них дела, но связь сбоила, его мрачное, встревоженное лицо плыло и покачивалось в языках пламени, а Нарцисс выгнул спину и заинтересованно покосился на камин, так что она просто кивнула и сказала, что все сделает.

Как выяснилось, профессор Крокер хотел испытать новую модель хроноворота — в отличие от других исследователей, его группа зачаровала не циферблат со стрелками, а песок в песочных часах, что позволяло перемещаться точно в заданное время. Правда, не в глубь веков, как сначала понадеялась Лили, а всего-то на три часа назад, и возвращать путешественников в будущее недоделанный артефакт пока что не умел.

Это обнаружилось, когда профессор Крокер отправил их с Пьером в прошлое, и оказалось, что им предстоит просидеть три часа в запертой лаборатории — чтобы ни с кем не столкнуться и не создать временной парадокс, как пояснил Лили ее спутник. Было ужасно обидно, что Эдди не разрешил ей зайти в библиотеку — тратить столько времени на чужие опыты, когда разгадка так близка? Интуиция во весь голос вопила, что ключ именно там, в воспоминаниях Амброзиуса, и отступиться сейчас, когда остался всего один шаг — да это просто садизм какой-то!

Но она взяла себя в руки и постаралась переключиться — и, улыбнувшись, задала Пьеру давно занимавший ее вопрос: откуда берется то вероятностное поле, которое формирует будущее? И как один человек может искажать его своим присутствием?

Пьер качнулся на ножках стула и важно сказал, что природа этого поля такая же, как у гравитационного или электромагнитного — возможно, она слышала, что об элементарных частицах нельзя точно сказать, в каком месте они находятся? Можно только утверждать это с некоторой вероятностью, а если за ними не следить, то они и вовсе перестают вести себя как частицы и превращаются в волну. Например, в двухщелевом эксперименте электрон словно бы находится в двух местах одновременно, и только присутствие наблюдателя заставляет его определиться и выбрать одну из двух щелей.

Дело в том, что материальность и вещность миру придают разумные существа — благодаря им флуктуации энергии принимают привычную форму материи, и именно они преобразуют вероятности, переносимые каждой отдельной частицей, в единое вероятностное поле. Маги и другие твари, наделенные Даром, например, кентавры или демимаски, входят с этим полем в резонанс, что позволяет им как почувствовать его колебания, так и подтолкнуть вероятности в нужную сторону, и вот уже много веков теоретики спорят, какой из этих факторов первичен и угадывают прорицатели будущее или же его создают.

На этом месте Пьер прервался, чтобы наколдовать себе воды, и Лили смогла вставить пару слов.

— Коэффициент удачи, — кивнула она, вспомнив школьный курс арифмантики. — Разный у магов и магглов. А если выпить Феликс Фелицис, то он вообще поднимется до единицы.

— Вот именно, — Пьер взглянул на нее с благодарностью, отставляя в сторону пустой стакан. — С той только разницей, что вызванная зельем квазиудача...

Но закончить фразу он так и не успел — потому что в этот момент чары на двери замерцали красным, и в коридоре послышался голос:

— ...подразумевает интервью со всеми сотрудниками, и если вы сию же секунду не прекратите препятствовать проведению инспекции...

— Можете жаловаться кому угодно — хоть мадам Мелифлуа, хоть самому Министру магии, — профессор Крокер был непоколебим. — Мадам, мы изучаем влияние Дара на колебания альфа-линии в условиях строжайшей изоляции, исключающих распространение воздействия на весь пространственно-временной континуум. А вы пытаетесь повредить защиту лаборатории, нарушив тем самым ход эксперимента. Хотите стать второй Элоиз Минтамбл? Ваше право. Можете подавать любые жалобы, но мои сотрудники останутся там, где они есть — точнее, в том времени, в котором они есть.

— В таком случае, Крокер, — ледяным тоном заявила инспекторша, — я буду вынуждена доложить об этом прискорбном происшествии своему начальству.

— Хоть самому Мерлину, мадам, — раздраженно откликнулся профессор. Кажется, она сказала что-то еще, а он снова возразил — но их голоса стали удаляться, и чары на двери мигнули в последний раз и погасли.

Пьер выдохнул и положил на стол свою палочку, которую все это время сжимал в руках.

— Фух. Я уж думал, сейчас она сюда ворвется, — и, снова качнувшись на стуле, пояснил: — Эта дочь свиньи и маггла всю неделю тут крутится — вынюхивает что-то, сует нос в наши эксперименты...

Лили хлопнула глазами. Внутри словно что-то оборвалось; она смотрела на его спокойное лицо, на прилизанные волосы — в свете ярких потолочных ламп они блестели от бриолина...

— Дочь... свиньи и маггла? — тихо переспросила она.

Ножки стула с грохотом стали на место. У Пьера хватило совести покраснеть.

— Мадмуазель, я вовсе не хотел... Это просто выражение такое — у нас во Франции так говорят... — потупившись, пробормотал он.

Она приподняла брови. Смотрела на него в упор, не моргая — как он отодвинулся на краешек стула, растерянный и вспыхнувший до ушей.

— У вас во Франции нет магглорожденных?

— Есть... Но вы же другая! — Пьер поднял на нее глаза. — Вы совершенно не такая — вы умная, образованная, и объяснения мои понимаете... Я не имел в виду всех — это просто так говорят...

Кажется, он добавил что-то еще — что ни в коем случае не шовинист, у него самого были магглорожденные друзья, но дальше Лили уже не слушала. В ушах звенело, голова казалась пустой и легкой, как воздушный шарик, и только одна-единственная мысль колотилась в висках — это уже было-было-было, сколько раз будет повторяться эта заезженная пластинка про «таких» и «не таких» магглорожденных...

Она почти не удивилась, когда в конце своей страстной и сбивчивой речи он предложил сходить куда-нибудь пообедать. И почти не чувствовала угрызений совести, когда ответила, что нет, в ближайшее время никак, она уже договорилась с Бертой Джоркинс.

* * *

К понедельнику проверка закончилась, но Отдел тайн все равно штормило и лихорадило. Впрочем, Лили решила, что узнать последние новости можно и позже — и, наскоро со всеми поздоровавшись, рысью унеслась в библиотеку, искать справочники по известным ученым. Тот благообразный старик явно занимался исследованиями крови, а значит, мог с равным успехом оказаться как целителем, так и зельеваром или алхимиком. Или теоретиком, который пытался постичь природу магии, так что Лили на всякий случай присовокупила к двум книгам еще и третью, фундаментальный труд Адальберта Уоффлинга, а затем вернулась в общую комнату и закопалась в свои сокровища с энтузиазмом нюхлера, который нашел гору золота.

Целители отпали довольно быстро: среди них Дамьенов не нашлось. Она открыла второй справочник, но успела только пробежаться взглядом по алфавитному указателю, а затем ее отвлекли. Одна из черных дверей распахнулась, и в лабораторию спиной вперед вошел молодой волшебник в рабочей мантии и остроконечной шляпе. У него в руках был какой-то прибор — металлическая рамка медленно вращалась, издавая едва слышный писк.

— Адриан? — наморщив лоб, Эдди отложил на край стола утренний выпуск «Пророка».

Волшебник в шляпе повернулся, и Лили увидела, что его глаза прикрыты плотной кожаной повязкой.

— Эдди? — удивился он. — Я что, в твой сектор попал?

Рамка в его руках запищала громче, и он машинально прикрыл ладонью металлическую часть.

— Угу. Опять сбежала? — Эдди кивнул на верещащий прибор — сквозь пальцы стоявшего на пороге волшебника пробивалось зеленоватое свечение.

— Да все эта инспекторша, демоны ее побери. Заладила да заладила — что у вас за той дверью, отоприте, покажите... Вот и ищем теперь. К вам точно не могла проскользнуть? У вас тут такой пик...

Он слегка повернул голову — Лили показалось, что его закрытые повязкой глаза уставились прямо на нее.

— Адриан, у нас работают две девушки, — лениво заметил Майлан. Он наливал новый раствор в банку c маленьким белым сгустком — Роджером Крэбом, судя по надписи на этикетке. ⁽¹⁾ — У одной есть парень, вторая вообще помолвлена. Так что твоя штуковина может хоть обораться, ага?

Адриан сдвинул на затылок остроконечную шляпу. Задумчиво почесал выступающую из-под повязки бровь:

— Две? Но искатель показывает третий... — смешавшись, он замолчал — а потом хлопнул себя по лбу и воскликнул: — А, я понял! Она там, за стенкой!

Рука Майлана дрогнула, и несколько капель раствора пролилось мимо банки. Он досадливо зашипел и потянулся за палочкой, но волшебник с рамкой уже закрыл за собой дверь — и Руби подняла голову от недоделанного вокализатора, сдвинув с одного уха пушистый черный наушник.

— Я что-то пропустила?

— Адриан, — успокоил ее Эдди. — От них опять сбежала любовь, — и добавил, уже обращаясь к Майлану: — Так вот, хоть им и не удалось разыграть карту с досрочными выборами, и Макнейр теперь политический труп, но сама по себе тенденция настораживает. Дамблдор будет вынужден на это ответить — точнее, не Дамблдор, а Тибериус Огден, но это в данном случае одно и то же. Визенгамоту придется опровергнуть их аргументы и тем самым вступить в диалог. Чем больше об этой идее будут говорить, пусть в негативном и порицаемом ключе, тем больше людей будут знать о ее существовании. Рано или поздно они привыкнут, эта мерзость обрастет ворохом рационализаций и перестанет казаться такой нелепой и страшной — и через несколько лет мы получим первые законопроекты. Например, «О зелье для лиц альтернативного происхождения»...

Альтернативного происхождения? В том смысле, что для магглорожденных придумали какое-то зелье?

Майлан поднял вверх руки:

— Сдаюсь. Вот поэтому у нас начальник ты, а не я — как по мне, это какая-то равенкловская лажа, об которую только бошку сломать и можно.

— А что это за зелье? — воспользовавшись паузой, вставила Лили — и ощутила на себе пристальные взгляды обоих.

— С добрым утром, — покачал головой Эдди. — Специальный выпуск «Пророка», сенсация дня — мельница слухов уже все жернова стерла.

Он сидел в своем массивном кресле с подлокотниками, как император на троне — на губах насмешливая улыбка, в глазах какие-то непонятные искорки... Лили смутилась.

— Ну, я... э-э... В общем, за последние дни я чуть-чуть продвинулась с Амброзиусом, и того... немного увлеклась, — призналась она, и Эдди присвистнул.

— Beati qui esuriunt et sitiunt scientam. ⁽²⁾А статью все же почитай, тебе полезно.

И взмахом палочки отправил газету на ее письменный стол, а сам повернулся к Майлану, который все еще колдовал над банкой с Крэбом.

— Ставлю галлеон против кната, что они откликнутся. Завтра, самое позднее — послезавтра. И не Дамблдор, а Тибериус Огден — это бьет по его программе интеграции магглорожденных.

Лили уставилась на передовицу — Крауч на колдографии потрясал кулаком, обещая пресечь и не допустить, — покосилась на раскрытый справочник, на аквариум со слепками... Кассандра и Дебора смутно белели у передней стенки — а вот слепок Амброзиуса лежал на столе перед Руби, и она размахивала палочкой, настраивая на него вокализатор.

Вздохнув, Лили развернула газету — и на второй странице уперлась взглядом в броский заголовок: «Воровство магии — миф или реальность?» Что?.. Это что еще за псевдонаучная бредятина? Кого-то слишком рано выписали из психушки? Или наоборот — не выписали, и он строчит статьи прямо оттуда?

Но нет, статья была написана не пациентом Мунго, а министерским чиновником, каким-то Уолденом Макнейром, и в ней выдвигалась гипотеза, что магглорожденные, сами того не сознавая, вытягивают магию из чистокровных волшебников. Автор предлагал «гуманное решение проблемы»: дескать, недавно изобретено зелье, закрывающее у них эти каналы и сужающее магическое ядро — Господи, какое ядро, что это вообще такое?! — и нужно обязать их его принимать, чтобы они перестали пользоваться заимствованной магией.

Не будь эта чушь напечатана в «Пророке», она бы расхохоталась в голос. Неужели это и есть те самые радикалы, о которых говорил Северус? И кто-то воспринимает их бредни всерьез? Позаимствованная магия, какие-то каналы, и даже зелье, которое их якобы перекрывает... С зельем миссис Снейп все понятно — оно подавляет магию, действуя на тот центр в миндалевидном теле, о котором говорил целитель Фоули. Ну а тут-то что? И какое может быть воровство, если способность колдовать связана со строением мозга? Нет, эти люди точно шарлатаны — интересно, на что они рассчитывают? Ведь сколько ни сужай это пресловутое ядро, магия у магглорожденных никуда не денется...

Покачав головой, Лили закрыла газету. Было бы из-за чего поднимать панику! Вряд ли кто-нибудь поверит этим лживым бредням — да и Визенгамот наверняка не дремлет и скоро их опровергнет...

Эдди с Майланом продолжали вполголоса о чем-то переговариваться, но она уже взяла в руки «Сто известных зельеваров» и водила пальцем по строчкам алфавитного указателя.

* * *

До обеда Лили успела проверить два оставшихся справочника. Дамьена не нашлось ни в том, ни в другом — точнее, не нашлось ни одного Дамьена, кто жил бы в нужном столетии. Не на хроновороте же он туда прилетел, это слишком невероятная теория! Логичнее предположить, что составители справочника кого-то в него не включили — как того же Дамьена Кроткого, автора «Философских основ зельеварения» и учителя Квинтии Маккуойд...

Квинтии Маккуойд? Стоп-стоп-стоп. А вот это уже интересно. Когда были написаны «Дневники наблюдений»? Кажется, то ли в четырнадцатом, то ли в пятнадцатом веке... Лили пожалела, что не вспомнила об этом раньше — но возвращаться было поздно, она успела подняться в атриум, да и Берта, наверное, уже заняла для них столик у Фортескью... Не говоря уж о том, что ей нужно было купить кое-что по дороге. Ничего, эта тайна ждала разгадки пятьсот лет, подождет и еще пару часов — с этой мыслью она крутанулась на месте и аппарировала в Косой переулок, в закуток за аптекой Малпеппера.

Налетевший ветер лязгнул крышкой мусорного бака, и Лили порадовалась, что сегодня надела теплый плащ. Как же тут сыро и промозгло — прямо чувствуется, что скоро зима... Мостовая под ногами была черной и мокрой от недавнего дождя, и дома в переулке, казалось, растеряли часть красок. Как и люди — волшебники кутались в длинные темные одеяния, надвинув на нос остроконечные шляпы, и старались побыстрее проскользнуть в двери лавок.

И только одно здание сияло и переливалось огнями, как рождественская елка — напротив «Дырявого котла», там, где раньше был магазин «Твилфитт и Таттинг». В витринах, где еще летом кружились манекены, теперь красовались неоново-яркие афиши. Самая большая из них гласила:

Что, беспокоит Сам-Знаешь-Кто?

Куда интересней Фламель-Знает-Что!

И чуть ниже, маленькими буквами: «Только 29 декабря! Публичная лекция от создателя Философского камня — знаменитого Никола Фламеля! Спешите заказывать билеты!»

Лили моргнула — от пестрых афиш рябило в глазах. Кажется, братья Прюэтты процветают. И никого не боятся — даже Того-Кого-Нельзя-Называть, ну надо же... Сама она еще ни разу не была в их театре, но Мэри предложила в следующее воскресенье сходить на премьеру спектакля об Основателях, и соскучившаяся Лили обеими руками ухватилась за эту идею. А теперь оказывается, что у них еще и Фламель выступает!

Интересно, сколько могут стоить билеты на эту публичную лекцию? И хватит ли у нее денег? Близилась свадьба Петуньи, и нужно было позаботиться о подарке и для нее тоже. А у мамы еще и холодильник сломался, и новый с этими тратами она себе точно не купит — хотелось побаловать ее хотя бы на Рождество... Похоже, придется ужаться и в ближайшую пару месяцев тратить поменьше.

Вздохнув, Лили толкнула дверь аптеки и вошла внутрь. Серебряный колокольчик откликнулся мелодичным перезвоном, но тихий звук почти потерялся в шуме и гаме; она сделала пару шагов — и застыла на месте.

Обычно тихая и пустая, аптека Малпеппера была переполнена. Десять... нет, даже больше, человек двадцать или тридцать! Что же они покупают?

Через несколько мгновений она получила ответ на свой вопрос: толстый старик с круглой лысиной отошел в сторону, и пока на его место проталкивалась молодая, коротко стриженная женщина, Лили успела заметить, что толпа собралась не перед прилавком, как она сначала решила, а перед письменным столом. За ним восседал улыбающийся волшебник с роскошными золотыми кудрями и вздернутым, немного курносым носом; стена у него над головой была сплошь завешена глянцевыми постерами с его изображением.

Волшебник на плакатах скалил белые зубы, приветливо махал рукой и демонстрировал всем желающим «чудо-средство профессора Шевелюруса». Если верить обещаниям рекламы, его шампунь пробуждал спящие фолликулы, способствовал росту волос и в два раза замедлял их выпадение — сам изобретатель этого волшебного снадобья сидел под плакатами и бурно жестикулировал, убеждая какую-то ведьму в его безопасности и эффективности.

— ...состав специально для женщин — содержащийся в нем шип с хвоста дракона раскрывает волосяную луковицу и позволяет ей дышать... — перекрывая людской гомон, донеслось со стороны стола, и Лили скептически хмыкнула и направилась к выходу.

Взвинтить цены на рынке ингредиентов — вот что этот состав позволяет! То-то Северус никак не может договориться с питомником! Наверняка этот златокудрый хлыщ скупил у них все шипы, хотя по нему сразу видно — мошенник мошенником. Волосяная луковица у него «раскрывается» — а без него, надо полагать, сразу закроется назад и запрется на сто замков, да еще и дышать перестанет. И ведь находятся дураки, которые ему верят. Вон какая очередь к столу выстроилась — слушают, разинув рот, да за кошельками тянутся...

В сердцах хлопнув дверью, Лили выскочила на улицу и свернула в соседнюю аптеку. Вот это, пожалуй, обиднее всего — что таким шарлатанам верят и нахваливают их бесполезную дрянь, как будто это вершина научной мысли. А тем, кто совершает настоящие открытия, достаются либо пинки, либо молчание — как Северусу, предложившему новую концепцию двуосновных зелий. Сколько жизней спасет его идея, когда другие зельевары ее заметят? И сколько — никчемный шампунь того молодчика, собравшего вокруг себя восторженную толпу?

В горле стоял ком, от обиды за Северуса щипало глаза. Шмыгнув носом, она попросила у мистера Джиггера Бодроперцовое и флакончик капель от живота, и только на улице вспомнила, что у нее вчера закончилось контрацептивное зелье. Но возвращаться было поздно — пообещав себе, что купит его завтра, она распахнула тяжелую дверь и вошла в кафе Фортескью.

Внутри стоял полумрак и пахло кофе с корицей. Под потолком плавали разноцветные матовые сферы со свечами — словно огромные шарики мороженого, и выложенный ромбиками пол напоминал поджаристую вафлю. Сам хозяин как раз обслуживал сидящую у окна парочку — из-за его спины помахала рукой Берта, и Лили заторопилась к ней, расстегивая на груди пряжку тяжелого плаща.

На маленьком угловом столике еще не было ни тарелок с едой, ни напитков. Значит, она успела вовремя.

— Что-то ты сегодня мрачная, — оглядев ее с ног до головы, заметила Берта. — Эдди совсем тебя загонял?

Перед глазами все еще стояла очередь к тому шарлатану — бедный Северус, как же это все ужасно и несправедливо! — но Лили мужественно выдавила улыбку.

— Не больше, чем твоя начальница — тебя, — откликнулась она, садясь на стул напротив. — Слышала, у вас там совсем завал.

— Что ты, мы уже почти закончили, — махнула рукой ее собеседница. — Осталась только одна строка — с доходами за восьмидесятый год от одной министерской монополии, там иногда получается слишком большая сумма, а иногда нормальная. Наверное, какой-то вероятностный артефакт — Сибилла уже заказала специальный хрустальный шар, чтобы посмотреть дефекты альфа-линии.

Лили мало что поняла из ее объяснений, поэтому пробормотала что-то неопределенное — а потом к столику подошел мистер Фортескью, и они с Бертой заказали тыквенный суп и по стаканчику мороженого.

— Мы сначала пытались разложить Таро, но ничего не получилось, — продолжила Берта, когда хозяин кафе ушел выполнять заказ. — И тассеография тоже ничего не дала. Сибилла была просто вне себя...

Лили вспомнила вышедшую из себя Сибиллу Трелони — и невольно поежилась. Что и говорить, не повезло бедолаге с начальницей, такая и наорать может, и заклинанием в спину запустить, если что не по ней.

— Да уж, представляю, — вслух протянула она.

Но ее собеседница покачала головой:

— Нет-нет, обычно она не такая, — а потом огляделась по сторонам, убедилась, что парочка за соседним столиком была полностью занята друг другом, и шепотом пояснила: — Это из-за пророчества ее прапрабабушки. Того, где чье-то несчастье должно всех спасти, потому что все остальные варианты приведут к беде. Она считает, оно вот-вот сбудется, а ты его разбила. Теперь понимаешь?

Лили ошеломленно кивнула, и Берта добавила уже обычным голосом:

— Так-то она ничего, нормальная. Даже вступилась, когда эта розовая мымра оштрафовать меня хотела...

— Оштрафовать? За что? — удивилась Лили.

— Да я себя магглорожденной назвала — ну, во время интервью, когда отвечала на вопрос о своем происхождении, — поморщилась Берта. Лили хлопнула глазами — ну и за что тут наказывать? — но тут из-за стойки выпорхнул их заказ и, немного покружив по залу, медленно опустился перед ними на столик.

Лили взяла ложку — круглую, с толстым черенком, похожую на ложку для мороженого, — и осторожно помешала огненно-рыжую гущу. Белая суповая тарелка была выполнена в форме креманки.

— А почему нам нельзя называть себя магглорожденными? — спросила она, и Берта невесело хохотнула:

— Ты безнадежно отстала от жизни — теперь это слово считается неприличным. Надо говорить «лица альтернативного происхождения», как в законе.

И тоже взяла со стола круглую серебряную ложку и зачерпнула суп из необычной тарелки.

Какое-то время они ели молча. Лили бросила взгляд на улицу — там опять пошел дождь, и капли воды стекали по окну, оставляя на стекле длинные дрожащие дорожки. Волшебники и ведьмы придерживали шляпы и поднимали воротники мантий, спешили мимо, даже не оглядываясь на кафе, и темная брусчатка у них под ногами блестела от влаги. И только магазинчику напротив были нипочем и холод, и непогода: в витрине стояли в ряд телескопы, лежали груды свернутых карт, заманчиво мерцали астролябии и секстанты — словно обещая путешествия в далекие жаркие страны, где маги и магглы живут как братья и никогда не ссорятся...

Заставив себя встряхнуться, Лили отвернулась от окна и сказала:

— Слушай, я вот чего не понимаю. За дискриминацию магглорожденных сейчас штрафуют, так? Но еще сорок лет назад на магглов собирались охотиться — я слышала, даже закон такой чуть не приняли...

— Так это магглы, а мы с тобой маги, — Берта пожала плечами, не отрывая взгляда от тарелки. — Да и с законом на самом деле было не так. Изначально это была идея мадам Мелифлуа, и она хотела не охотиться на магглов, а защитить их от бесконтрольных экспериментов Отдела тайн. Установить какие-то рамки — ну, знаешь, все эти гуманные штуки... что одного и того же подопытного нельзя привлекать слишком часто, нельзя постоянно стирать ему память и прочее в том же духе. А пока ее проект лежал в Визенгамоте, в него внесли поправки и полностью исказили суть ее предложений. И она сняла его с рассмотрения — вроде как за несоответствие Статуту...

Она замолчала. Медленно помешала остатки супа, уставившись в него с таким видом, как будто пыталась гадать по тыквенной гуще. Серебряная ложка то погружалась на дно фарфоровой креманки, то снова выбиралась на поверхность.

Лили в ужасе переводила взгляд с лица Берты на ее руки. Как... как она может рассуждать об этом так спокойно и отстраненно? Она же сама магглорожденная — значит, должна понимать... Тут даже не знаешь, что страшнее — сама изначальная идея или то, как ее исказили! Оказывается, Отдел тайн ставил опыты на людях, а потом стирал им память! И мадам Мелифлуа решила позаботиться о своих подопытных крысках, чтобы они не дохли так быстро... Господи, какая мерзость! Да их гуманизм хуже любой жестокости!

В груди разливался цепенящий холод. Лили закусила губу, чтобы не закричать в голос — но тут над дверью звякнул колокольчик, и в кафе вошли трое авроров. Двое худых и высоких, один пониже ростом и укутанный до ушей; он принялся расстегивать тяжелый форменный плащ, и Берта встрепенулась, поднимая глаза от тарелки:

— Ты что-то сказала? Извини, я задумалась.

Второй из авроров тоже снял плащ и сел за столик — лицом к окну, и Лили увидела, что его правую щеку рассекает огромный багровый рубец.

— Нет, я молчала, — возразила она.

Низенький аврор наконец-то сумел размотать свой длинный шарф — в его облике чудилось что-то смутно знакомое... Батюшки, да это же Питер Петтигрю! Ничего себе... А кто это с ним? Точно не Блэк и не Поттер...

— Со шрамом — Роджерс, — слегка нараспев произнесла Берта. — В сентябре его чуть не убили, он две недели пролежал в Мунго... А с палочкой — Эшли. Через неделю его убьют.

Третий аврор закончил колдовать на свои ботинки очищающие чары, сунул палочку в рукав и направился к столику, за которым уже успели расположиться Питер Петтигрю и тот аврор со шрамом. Его щекастое, румяное лицо так и лучилось здоровьем. С чего... с чего она взяла, что через неделю он умрет? Ничего не понимая, Лили уставилась в мутные, затянутые поволокой глаза Берты — потом полуприкрытые веки медленно опустились...

...и тут до нее дошло.

— Так что ты сказала? — моргнув, переспросила Берта.

1) Весьма примечательная личность: солдат армии Кромвеля, после удара по голове стал шляпником, а затем ударился в аскезу и ушел в отшельники. Пацифист, вегетарианец, прорицатель, не только первый теоретик, но и практик движения «попробуйте прожить на МРОТ». Считается одним из прототипов Болванщика из «Алисы».

Вернуться к тексту

2) Блаженны алчущие и жаждущие знаний (лат.)

Вернуться к тексту