Ворон (джен)

Двери отворились. И первокурсников встретила Она. Чопорная, строгая темноволосая и прекрасная. Совсем не старуха, сухая и сдержанная леди в изумрудно-зеленых одеждах. Герман с трудом переместил в сторону взгляд, блуждающий по ее статной, точеной фигуре. И задушил в себе недостойный порыв.

— Мерлина ради, Поттер, — закатил глаза Том, — только не говори, что ты сейчас пускал слюни на этот черствый, тошнотворно правильный, гриффиндорский сухарь…

— Она прекрасна… — растроганно отозвался Герман, — даже не верится, что она старше тебя.

— Профессор Макгонагалл, вот первокурсники, — одергивая рубаху, прогромыхал Хагрид

— Спасибо, Хагрид, — сухо кивнула ему волшебница. — я их забираю.

И повела студентов куда-то в рыжий полумрак. Она всех собрала в каком-то небольшом зале какое-то время вещала нечто весьма, весьма важное. После чего удалилась.

Но Герман уже не слушал; чтобы как-то отвлечься от крамольных мыслей о разных частях тела гриффиндорского декана, он шепотом пересказывал окружающим люто бородатые анекдоты из своего детства. Меняя имена на более подходящие. Так, с легкой руки Геры, поручик Ржевский превратился в Годрика Гриффиндора, Василий Иванович с Петькой — в Слизерина и Варнаву Вздрюченного, белые — в инквизиторов, а Штирлиц с Борманом — в Дамблдора с Гриндевальдом. Юные дарования анекдоты оценили. Особенно — два веснушчатых рыжика, хохотушка Ханна Аббот, близняшки-смуглянки индийской наружности, чернокожий весельчак, какой-то тонконогий печальный мальчик и багровый Невилл. Гермиона только закатывала глаза и осуждающе качала головой. Ребята фыркали, давились смехом. И свистящим шепотом пересказывали особо скабрезные места всем жаждущим, но не расслышавшим. Реддл мрачно жевал губы и терпел. Как и злобно поглядывающий на Геру Малфой.

— Я — Тео, — протягивая руку, шепнул сбоку какой-то чернявый тонкий мальчонка с глазами потерянного щенка, — Тео Нотт.

— Гарри. Просто Гарри, — Герман пожал протянутую руку и кивнул на дверь, за которой, судя по звуку, собралась целая толпа народа, — исторический момент для каждого из нас, не так ли, дружище?

Тео смятенно улыбнулся и кивнул.

Герман собрал в кучку собственную память и принялся рассказывать старый, как мир, анекдот про то, как Варнава Вздрюченный и Салли Слизерин от ледяного паука наперегонки убегали, но хриплый вежливый голос у самого уха весьма холодно и мрачно заметил:

— Я и за меньшее вызывал на дуэль, юноша. Вы бы посмели пересказать эту нелепую историю моему наставнику? Салазару Слизерину.

Герман круто развернулся и замер — почти склонившись над ним, в воздухе висел безглазый, жутковатый усатый призрачный тип, облаченный в мантию и до пят измазанный серебристой кровью.

Наступила мертвая тишина, предвестник старой, доброй коллективной истерики.

— Без паники, ребята, — загремел Гера, раскинув руки, — призраки — это норма. Джентльмен в кровавых пятнах, я с удовольствием пересказал бы вашему наставнику все известные мне анекдоты. Серьёзно. И, полагаю, он нашел бы некоторые из них забавными. Потому что он — адекватный, взрослый человек. Что-что, а чувство юмора у Слизерина было отменное. Не то что у вас, мистер Кровавый Барон. Без обид.

Безглазый призрак гневно встопорщил усы и удалился сквозь стену. Где-то справа проплыла ещё стайка жемчужно-белых привидений. Беседуя о чем-то своем и совершенно не замечая ошарашенных взглядов. Ну, хоть не визжит уже никто при виде призраков — и на том спасибо.

Призраки заметили учеников, начали о чем-то расспрашивать, но Герман уже не слушал.

— Идите отсюда, — потребовал строгий голос, — церемония отбора сейчас начнется.

Профессор МакГонагалл вернулась. Строго так посмотрела на привидений, и те поспешно начали ретироваться сквозь стену и исчезать одно за другим.

— Выстройтесь в шеренгу — скомандовала профессор, обращаясь к первокурсникам, — и идите за мной!

Двери распахнулись. И стайка первокурсников гуськом потянулась за преподавателем. Большой зал ослепил. Волшебный потолок, осыпанный льдистыми звездными искрами, несметное число белоснежных свечей парящих в воздухе, золото и блики, знамена, длинные столы факультетов, уставленные золотой утварью. Яркое, праздничное чудо, дышащее рождественской сказкой, старыми книгами и медовым свечным воском.

Герман задержал взгляд на преподавательской столе — и подавился воздухом. Во главе стола восседал покойный ректор родной для Германа российской семинарии. Живой, здоровый и облаченный во что-то совершенно несусветное. Отец Анастасий в лазурной мантии с единорогами. Кому рассказать — сочтут поехавшим. Парень с щемящим сердцем вглядывался в такие знакомые и одновременно чужие черты. Таких совпадений не бывает, Гера. Видимо, Дамблдор — это какое-то альтернативное отражение личности покойного игумена, отца Анастасия. Но покойный ректор-то не был ни политиком, ни манипулятором. И умер от банальнейшего рака. Однако.

Стайка первокурсников добралась до преподавательского стола, Макгонагалл поставила трехногий табурет и водрузила на него видавшую виды старую, бурую остроконечную шляпу. Какое-то время не происходило ничего. Реддл до боли стиснул ладонь Германа, неподвижно взирая куда-то за плечо Дамблдору. Шляпа ожила и запела:

Может быть, я некрасива на вид,

Но строго меня не судите.

Ведь шляпы умнее меня не найти,

Что вы там ни говорите.

Шапки, цилиндры и котелки

Красивей меня, спору нет.

Но будь они умнее меня,

Я бы съела себя на обед.

Все помыслы ваши я вижу насквозь,

Не скрыть от меня ничего.

Наденьте меня, и я вам сообщу,

С кем учиться вам суждено.

Быть может, вас ждет Гриффиндор, славный тем,

Что учатся там храбрецы.

Сердца их отваги и силы полны,

К тому ж благородны они.

А может быть, Пуффендуй ваша судьба,

Там, где никто не боится труда,

Где преданны все, и верны,

И терпенья с упорством полны.

А если с мозгами в порядке у вас,

Вас к знаниям тянет давно,

Есть юмор и силы гранит грызть наук,

То путь ваш — за стол Когтевран.

Быть может, что в Слизерине вам суждено

Найти своих лучших друзей.

Там хитрецы к своей цели идут,

Никаких не стесняясь путей.

Не бойтесь меня, надевайте смелей,

И вашу судьбу предскажу я верней, Чем сделает это другой.

В надежные руки попали вы,

Пусть и безрука я, увы,

Но я горжусь собой.

Макгонагалл вызывала учеников по списку, сажала на табурет, одевала каждому шляпу на голову, шляпа торжественно возглашала название факультета. И новораспределённые счастливцы разбредались по залу, занимали места за столами своих факультетов. Герман молча положил руку на плечо мертвецки бледного Тома, встряхнул его и шепнул в самое ухо:

— Все будет нормально, дружище. Ты — Поттер. И у тебя снова есть шанс. Шанс начать все сначала. Я с тобой.

Реддл шумно втянул воздух и с недоверием покосился на вцепившуюся в его плечо руку.

— Я ненавижу, когда меня трогают, — мрачно сообщил Том, — о, прости, я забыл. Для тебя не существует такого понятия, как «личное пространство».

— Ханна Аббот.

— Хаффлпафф!

Гера подмигнул Гермионе и широко улыбнулся. Том поджал губы и сдавленно зашипел на парселтанге, что у Поттеров идиотизм и хамство в крови. И он, великий Темный Лорд, не потерпит чужие конечности на своём плече. Но руку Германа с плеча так и не скинул. Гера убрал руку, взъерошил сварливо шипящего братца и негромко отозвался, перейдя на парселтанг и отводя глаза:

— Прости, Томас, меня действительно что-то понесло не в ту степь. Тебе страшно. Я просто пытался отвлечь.

Реддл поджал губы и отвел глаза. Тео Нотт ахнул, прикрыл рот рукой, обернулся и яростно зашептал кому-то в толпе:

— Милли, эти двое — змееусты!

Голос Макгонагалл звучал сухо:

— Майкл Армор.

— Гриффиндор!

Герман не глядя на распределяющихся, показывал каким-то хихикающим девчонкам старый, как мир, фокус с монеткой.

— Гермиона Грейнджер! — обьявила Макгонагалл.

Гермиона села на табурет, ей на голову опустилась шляпа. Минут пятнадцать девчонка и шляпа яростно препирались, шепотом, правда. Пока древний артефакт не взвыл:

— Годрик, за что мне это?! Слизерин!

Реддл задохнулся от возмущения. На лице Макгонагалл проступило неподдельное, живое изумление. Гермиона сняла шляпу и чинно удалилась к столу змеиного факультета, приветствуемая жидкими хлопками. Туда же распределили и Нотта, и Малфоя. Толпа редела. Герман топтался на месте, таращась в потолок. Пока не прозвучало заветное:

— Гарри Поттер!

Наступила тишина. Чуткая и звенящая. Герман пригладил торчащие во все стороны волосы, на негнущихся ногах добрался до табурета и дождался, когда мягко опустится ему на голову большая, ветхая, пахнущая нафталином и мышами...

— От меня не пахнет мышами, — картаво и несколько развязно отозвался артефакт, — хм, посмотрим, что тут у нас. Жажда знаний. Похвально, похвально. Выпить море нельзя, но очень хочется, не так ли, друг мой? А также я вижу в тебе верность и неукротимое желание показать себя, о, да! И большое, доброе сердце. И острый ум. И безрассудную отвагу… пожалуй, столько отваги, что хватит на весь…

— Слизерин! — почти взвыл Герман, — из-за меня там оказалась магглорожденная ведьма…

— О, вот кому я обязана порчей моих гипотетических нервов, — хмыкнула шляпа, — нет уж, дружок…

— Слизерин! — почти прорычал Герман, — я хочу спасти этот, мать его, факультет. Попади я к львятам — и Слизерин станет изгоем и образом врага. Именем Гриффиндора молю — пусти в серпентарий, аспид нафталиновый.

— Слизерин — факультет одиночек и ядовитых гадов, хранящих яд в хвосте, — насмешливо отозвалась шляпа, — тебя ждут там только одиночество и вероломство…

— Знаю. Пусти меня к ним, — взмолился Гера, — я хочу защитить их.

— Защитить? Вот он, истинный гриффиндорец, в котором отвага пожрала здравый смысл! — с хохотом загремела шляпа на весь Большой Зал, — Слизерин!

Что-то с грохотом упало и покатилось в гулкой тишине. Герман успел поймать на себе полный животного ужаса и удушающей ненависти взгляд какого-то, сальноволосого, носатого препода. Ааа, товарищ Нюниус. Шалом. Я таки к вам. Герман снял шляпу и в полной тишине направился к слизеринскому столу. Факультет сдержанно, сухо зааплодировал. Гера занял место подле Гермионы и послал Малфою ленивую нехорошую ухмылку. Аристократ сидел мертвецки бледный и излучал сразу две эмоции: обиду и злобу. Нотт молча хлопнул Германа по плечу и виновато улыбнулся. Шрам пронзило острой болью. Напротив Германа за стол уселся Кровавый Барон. Его истекающие призрачной кровью пустые глазницы неподвижно и мрачно взирали на Геру.

— Томас Поттер, — объявила гриффиндорский декан.

И шляпа, едва коснувшись макушки Реддла, рявкнула на весь зал:

— Слизерин!

Реддл занял место подле Германа. Гера успел заметить полный недоверия и ужаса взгляд Дамблдора, которым он одарил уходящего Тома.

— Гарри, а почему ты в чёрных перчатках? — басом спросила какая-то полная девчонка, напоминающая мопса.

— Аллергия, — пожал плечами Гера.

— Эй, Поттер, почему ты обманул меня в магазине? — надменно поинтересовался Малфой и обвел взглядом стол, — Поттер мне сказал, что они с братом — грязнокровки, какие-то Винчестеры. Представляете?

— Кто здесь? — задушенно захрипел Гера, ошарашенно разглядывая место, занимаемое Малфоем. И обернулся к Реддлу, тыча пальцем в белого от ярости Драко, — ты слышал? Оттуда был какой-то звук…

— Тебе показалось, — равнодушно отозвался Том, изучая свои ногти, — там просто пустое пространство, не более.

За столом тонко заулыбались, переглядываясь.

— Почему ты назвался грязнокровкой, Поттер? — не унимался Малфой, — почему не сказал правду?

— Ты правда это сделал, Гарри? — тихо спросил Нотт.

— Люди охотнее обнажают своё гнилое нутро с теми, кто заведомо уязвимее и слабее, — Герман протер очки и вежливо улыбнулся, — да, я так и поступил. Я часто так делаю. Это помогает разглядеть человека получше. И ещё. Ребята. Хочу расставить все точки над «и». Против вас лично я не имею ничего. Но слышать в своем присутствии слово «грязнокровка» я не желаю. Кровь не может быть грязной или чистой. Любой желающий оспорить это утверждение рискует получить совершенно незабываемый опыт в этой области. Без обид. Всем добра.

— Серьёзно? — прищурился какой-то чернявый, длинный старшекурсник с лютым пародонтозом на обе челюсти, — угрожаешь, Поттер?

— Предупреждаю, — прищурился Герман, — существо-то я, в общем-то мирное. Но за хвост меня лучше не дёргать. Цапну. Как и любой уважающий себя слизеринец, собственно.

Старшекурсник хищно оскалился :

— А ты наглец, Поттер, — лениво перегнулся через стол и протянул руку, — Флинт.

— Гарри, — Герман коротко пожал протянутую руку, — у тебя, случаем, пиратов в роду не было?

— Случаем были, — ухмыльнулся Флинт, в темных глазах старшекурсника заплясало буйное мглистое пламя, — оставили в наследство парочку родовых проклятий.

— Капитан Флинт? — глаза Гермиона удивленно распахнулись, — тот самый?

Флинт лениво улыбаясь, поковырял столешницу мизинцем.

— Магглы до сих пор помнят капитана Флинта, — холодно улыбнулся Том, препарируя старшекурсника тяжелым взглядом, — они неоднократно посвящали ему книги, песни, картины и иные объекты нематериального наследия. Из исторической личности он скоро переродился в книжного персонажа.

Старшекурсник польщенно сощурился и протянул, ухмыляясь:

— Помнят, говоришь..?

Альбус Дамблдор поднялся со своего трона и широко развел руки. На его лице играла лучезарная улыбка. У него был такой вид, словно ничто в мире не может порадовать его больше, чем сидящие перед ним ученики его школы.

—Добро пожаловать! — произнес он.— добро пожаловать в Хогвартс! Прежде чем мы начнем наш банкет, я хотел бы сказать несколько слов. Вот эти слова: Олух! Пузырь! Остаток! Уловка! Все, всем спасибо!

Дамблдор сел на свое место. Зал разразился радостными криками и аплодисментами. Еда сама собой возникла на столах.

— Он дебил? — не выдержал Малфой.

— Это бред буйнопомешанного, — холодно отозвался Реддл, наливая тыквенного сока.

— Это какая-то кодировка? — пробормотал Гера, накладывая себе картохи. И исподволь разглядывая суетливого, болезненно-худого заиканца в малиновой чалме. Квирелл украдкой поглядывал на слизеринский стол и непрестанно вертелся в своем кресле, — или краткая характеристика четырёх факультетов? Если да — последнее явно про нас.

— А первое — про львов, — отозвался, усмехаясь, какой-то чернокожий парень, — идея не лишена логики; пузырь — явно Хаффлпафф. Их больше всего. А остаток — Когтевран. Говорят, в этом году новопоступивших орлят неприлично мало. Кстати. Я — Блейз. Блейз Забини.

— Приятно познакомиться, — кивнул Герман, — Блейз. Почти Блейд.

— Знаю, — Забини, задумчиво разглядывая Геру, Тома и Гермиону, склонил голову набок, — магглы создали интересного персонажа. Я видел все фильмы с ним. Один из моих отчимов был ярым фанатом подобной тематики.

* * *

Гермиона ушла спать ещё полчаса назад, но в гостиной Слизерина всё ещё было шумно и суетно. Том сидел подле, читая свой бесконечный томик стихов бессмертного Артюра Рембо. Гера, развалившись подле, душевно и несколько навзрыд выводил под аккомпанемент баяна :

С глазами черней, чем омут речной,

В юбчонке с десятком заплаток,

Без ремесла, без гроша за душой,

Но с массой волос, что черной волной

Спускались до черных пяток,

Явилась, дитя мое, Ханна Каш,

Что накалывала фраеров,

Пришла с ветрами и ушла, как мираж.

В саванну по воле ветров.

У нее ни туфель, ни пары белья,

Она даже молитвы не знала,

И серою кошкой, не имевшей жилья,

Занесло ее в город, в гущу гнилья,

Словно между дровами зажало.

Она мыла посуду за малый баш,

Но не мылась сама добела,

И все же, дитя мое, Ханна Каш

Почище других была.

Декан Слизерина на проверку оказался самым крупным и ядовитым гадом Подземелий. Разбор полетов, проведенный с родным факультетом, он умудрился превратить в получасовое глумление над Гарри Поттером. Гере пришлось призвать всю свою выдержку, чтоб не ответить декану в том же ключе. Но к концу снейповского монолога бывшему семинаристу нестерпимо хотелось представить себя Нагайной и впиться зубами в деканский кадык. Что-что, а доводить до белого каления Снейп умел.

Забини опустился в кресло рядом и с интересом прислушался. Скоро к нему присоединились Нотт и полная девчонка, похожая на мопса. Гера пел, закрыв глаза:

Как-то ночью пришла в матросский кабак

С глазами черней, чем омут,

И был там Дж. Кент среди прочих гуляк,

И с нею Джек Нож покинул кабак,

Потому что чем-то был тронут.

И когда Джей Кент, беспутный апаш,

Чесался и щурил глаз,

Тогда, дитя мое, Ханна Каш

Под взглядом его тряслась.

Они стали близки там, где рыба и дичь,

Там сошлись колеи их путей.

У них не было койки и дома, где жить.

И они не знали, где пищи добыть

И как называть детей.

Но пусть ветер и снег впадают в раж,

Пусть саванну зальет потоп,

Все равно, дитя мое, Ханна Каш

Будет мужа любить по гроб.

— Что читаешь? О, стихи, — округлил глаза Нотт, заглянув за плечо Реддла и смущенно пробормотал, — я тоже люблю стихи. Даже… ну… немного пишу сам.

— Это похвально, — рассеянно отозвался Том, переворачивая страницу.

Герман пел — и негромкий голос его почти неощутимо волновал магический фон гостиной:

Шериф говорит: "Он подонок и мразь",

Молочница: "Кончит он худо."

Но она говорит: "Уж раз я взялась,

То пусть он будет подонок и мразь,

Он муж мой. И я с ним буду."

И нету ей дела до драк и краж,

И простит она брехуна.

Ей важно, дитя мое, Ханна Каш,

Любит ли мужа она.

Там, где люлька стояла — ни крыши, ни стен,

Их трепала беда постоянно,

Но за годом год они шли вместе с тем

Из города в лес, где ветер свистел,

За ветром дальше — в саванну.

И так, как идешь, покуда не сдашь,

Сквозь ветер, туман и дым,

Так шла, дитя мое, Ханна Каш

Вместе с мужем своим.

Хотя бы один воскресный денек,

Хоть пару приличной одежки,

Хотя бы один вишневый пирог,

Хотя бы пшеничной лепешки кусок

И вальс на губной гармошке!

Но каждый день все тот же пейзаж,

И солнца нет из-за туч.

Но все же, дитя мое, Ханна Каш

Сияет порой как луч.

— Я понял, — хлопнул себя по лбу Нотт, улыбаясь, — я понял, про кого песня, Милли.

Толстая девчонка нахмурилась и пробасила:

— Это про кого ж?

— Про персонажа из «Трехгрошового романа» Бертольда Брехта, — радости Нотта не было передела, — обожаю этого автора.

Милли издали какой-то низкий, басовитый звук и развалилась в кресле, слушая и напряженно морща лоб.

Голос Германа волновал полумрак гостиной, длинные тонкие пальцы ловко плясали по кнопкам:

Он рыбу крал, а она — соль,

Крала, ничуть не унизясь.

И когда она варила фасоль,

У него на коленях ребенок босой

Вслух читал катехизис.

Полсотни лет — его верный страж,

Одна с ним душа и плоть.

Такова, дитя мое, Ханна Каш,

И да воздаст ей Господь.

Примечания:

Башня Rowan — Ханна Каш