Многоножка (джен)

— Даш, а ты кем хочешь стать? Ну. После школы на кого пойдёшь?

— На Берлин.

— Надо же… Не знал, что у тебя есть чувство юмора.

Артур Синицын, в четырнадцать лет заболевший раком и чудом доживший до шестнадцати, очень любил самовыражаться, в чём бы это ни проявлялось. Узнав о своём диагнозе, он первое время даже не подозревал, что это смертельно. Артур догадался о том, что скоро умрёт, только через три месяца, догадавшись прочитать о собственной болезни в Интернете.

Осознание скорой кончины ломает многих, и можно сказать, что Артура сломало тоже. Но его подруга детства, Даша Швецова, часто ловила себя на мысли, что, даже несмотря на свою сломленность, Артур смог расцвести. Он начал учиться вещам, на которые раньше не осмеливался, потому что понял, что времени совсем не остаётся. Пока все учили уроки, зубрили конспекты и стихотворения, заданные по литературе, Артур учился у старших ребят рисовать граффити. Пытался писать свои стихи. Рисовал везде, где бы ни находился. Даже напечатал несколько открыток собственного сочинения.

Бесконечно далёкая от всего этого Даша старалась его во всём поддерживать. Она не разделяла его мировоззрения по поводу многих вещей. Ей казалось, что в отношении людей Артур слишком добр, по глупости и наивности, или в силу возраста, но всё равно — слишком. Просто ему неожиданно открылось, что у него нет времени взрослеть. Вот и всё. Поэтому Даша легко смирилась с его взглядами на жизнь, приняла и позволила им быть.

Часто задираемая в детстве из-за странной внешности, Даша привыкла всему давать отпор, отметать прочь всё, что ей не нравится, а если нужно — даже пускать в ход кулаки. Она часто думала про себя, что, чтобы добиться успеха, ей просто нужно говорить миру: «Хорошо, будь по-твоему! Приготовь зубы!».

Артур же наоборот предпочитал любые конфликты решать миром, а если миром не получалось — просто избегал их.

— Мы ведь не обезьяны, в конце концов, — говорил он, рисуя граффити на стене жилого дома одним поздним летним вечером. Даша стояла рядом, мрачно скрестив руки на груди, и караулила, чтобы никто и взгляда бросить не смел в их сторону. С ней Артур, никогда не умевший ни драться, ни убедительно молоть языком, чувствовал себя гораздо увереннее.

— При чём тут обезьяны?

— Это у них там, в каменном веке или даже раньше было. Не согласен с противником — палкой по голове. Не нравится человек — ещё раз палкой. Глупости говорит — опять палкой. И пока не поймёт или не начнёт нравиться. А может, вообще окочурится. Но мы-то ведь не обезьяны. Что мы, зря эволюционировали что ли?

— Просто некоторые люди не очень-то преуспели в этом, поэтому только так и понимают.

— Это тебя не красит, Даш. Я не говорю, что кулаки совсем уж бесполезны. Самозащита это здорово. Но ими одними все проблемы не решаются.

Со временем рос не только навык Артура в рисовании граффити, но и его желание вкладывать в них что-то особенное, не просто портить стены собственным красивым автографом, а что-то говорить людям через эти надписи.

Так в лифте одной многоэтажки на уровне глаз появилась надпись:

«Если ты это читаешь — всё ещё можно исправить»

Несмотря на то, что обычно в лифтах надписи быстро стирали, эта продержалась довольно долго. Однако спустя несколько месяцев лифт всё же подвергся очистке, и от надписи осталось только бледное «всё ещё», никак не намекавшее на прежний смысл.

— Артур, — спросила как-то Даша, когда они сидели дома. — А чем ты займёшься, когда умрёшь?

Вопрос был несколько странный, она и сама это понимала. Но думала, что смерть вполне можно сравнить с путешествием человека куда-то, куда всем остальным путь заказан. А Артуру, наверное, через год или два такое предстояло. Она изо всех сил старалась привыкнуть к такой мысли.

Артур пожал плечами.

— Пока вот думаю. Может быть, сгоняю в Античность.

— Думаешь, можно будет?

— А чего нельзя? Я же всё равно умер.

— А почему в Античность?

— Не знаю. Там просто как-то… любопытно, что ли? О, или в эпоху Возрождения! Там здоровские художники. Правда, я по-итальянски ни гу-гу, но, думаю, это можно будет как-нибудь исправить.

— Родись итальянцем. Повидаешь Да Винчи, Микеланджело…

— …и Донателло с Рафаэлем.

— Ну, если они там будут, — Даша равнодушно пожала плечами. — Но я думала, что Донателла это из пьесы какой-то…

— Из пьесы — Ателло. А эти четверо — из «Черепашек-Ниндзя» вообще-то. Такое знать надо.

— Не шарю я в этом.

— А в чём шаришь?

— В сериалах, наверное. Ты смотрел «Дневники вампира»?..

Дома Даша ничего не рассказывала про Артура, говорила, что просто «гуляет с друзьями». С какими именно, её матери — всенародно известной меланхоличной поэтессе — не было никакого дела. Иногда Даша сомневалась, было ли ей дело хоть до чего-нибудь. Вечно одинокая, замкнутая и отстранённая, она вникала в дела дочери настолько минимально, насколько это было возможно — примеру, иногда ходила на родительские собрания или выслушивала Дашины просьбы, если ей что-то было нужно. В остальном она вела себя с дочкой даже более отчуждённо, чем некоторые школьные учителя. Собственные стихи и собственные успехи для неё были гораздо важнее не только дочери, но и вообще многих вещей на свете.

Однажды в начале лета Артур неожиданно попросил у Даши денег в долг. Он делал это в первый раз за всё их знакомство, так что Даша без вопросов согласилась, отдав ему пятьсот рублей. По школьным временам целое состояние. На эти деньги, и частично на добытые ещё где-то, Артур купил несколько баллончиков с краской. Сказал, что собирается нарисовать «что-то важное», но промолчал о том, что именно это будет. А Даша не особо допытывалась.

Примерно в четыре утра седьмого июля, когда солнце уже медленно начинало всходить над Ветродвинском, Даше Швецовой пришла туча сообщений:

«ДАША!»

«ДАША, СРОЧНО!»

«ДАША, ПРОСНИСЬ И ПРИЕЗЖАЙ»

Кое-как продрав глаза, Даша прочитала сообщения и сон как рукой сняло. Она слегка перепугалась и позвонила.

— Что с тобой? Где ты?

— Со мной всё нормально! Я хотел тебе показать то, что я сделал!..

— Ты знаешь, сколько времени сейчас?

— Ну, где-то два часа ночи, может быть? Прости, я знаю, поздно, но ты можешь вызвать такси или…

— Четыре утра, балбес, — Даша потёрла глаза. — Четыре. Утра.

— Что?! Уже четыре?! — переполошился Артур. — Вот те на…

— Так что ты показать хотел?

— Я хотел, чтобы ты увидела вживую! А то мало ли, сотрут, или замажут! Пожалуйста!

— Ла-а-а-дно… Хорошо-о-о-о-о… — Даша рухнула обратно на одеяло, почти закрыв глаза.

— ДАША.

— А! Умфф. Ладно, — она широко зевнула. — Ну и… где ты сейчас?

Названное Артуром место было недалеко от её дома, так что обошлось без такси, и Даша дошла пешком. Она помнила залитый утренним светом город, который ещё не успел отогреться после ночи, ещё не наполнился людьми, ещё не очнулся от недолгого летнего сна. Наполненный тишиной и спокойствием, такой Ветродвинск внушал Даше умиротворение, которое для неё было так редко. В моменты, когда её ничто не гложело, она всегда задумывалась о том, как хорошо было бы навсегда остаться одной. К примеру, в таком предутреннем летнем городе, где вокруг совершенно никого нет, где никто не посмотрит косо, не обзовёт Дурьей, не возненавидит… В городе, в котором где-то сидит Артур Синицын и ждёт её, и даже нисколько не сомневается в том, что она придёт.

Шагая по пустой улице мимо детского сада, под раскидистым деревом ещё не успевшей зацвести рябины, Даша, оглядевшись по сторонам, закрыла глаза и, не останавливаясь, тихонько пропела на ходу:

— From now on

These eyes will not be blinded by the lights

From now on

What's waited till tomorrow starts tonight

Tonight…

Артур присел на поребрике, скрючившись, как задумчивый жук, и прижав ладони к щекам. Смотрел куда-то перед собой, а как только Даша его окликнула, подскочил и замахал ей.

— Сюда, сюда! Смотри!

Несколько баллончиков — видимо, истраченных, — валялись возле стены, на которой была крупная надпись большими угловатыми буквами:

СКРЫТЫЙ

СМЫСЛ

Буквы почти полностью скрыл серый квадрат, оставив только верхнюю часть слова «скрытый» и нижнюю часть слова «смысл». Только Даша заметила, что граффити, кажется, не завершено: крохотный прямоугольничек в самой середине, между словами, был не закрашен. Странно, подумалось ей. Артур вроде бы сидел и отдыхал. Мог ли он не заметить недоделанный участок, или почему-то оставил его специально?

— Круто, но… ты не докрасил, кажется, — сказала Даша. — Так и было задумано?

— Не совсем, — Артур выудил из кармана джинсов чёрный маркер и зубами дёрнул колпачок с громким чпоком. Наклонился к квадратику и вписал в него:

«Даша»

Затем закрыл маркер, сунул его обратно, потряс один из баллончиков и, зажав пальцами нос, ровным слоем нанёс последний штрих. Спустя несколько секунд маркерная надпись полностью скрылась под серым слоем.

Даша стояла, не двигаясь, пытаясь сообразить, что только что произошло. А Артур, как ни в чём ни бывало, выпрямился, кинул баллончики в кучу и снова отошёл, чтобы полюбоваться «скрытым смыслом» издалека.

— И зачем… ты это написал? — спросила Даша ровным голосом. Она действительно не понимала, какой в этом может быть… смысл.

Артур широко улыбнулся. Её почему-то бесило, когда он так делал, но бесило не до злости, а до какого-то эмоционального бессилия. Именно поэтому и бесило.

Бессило.

— Кто знает. Ну что думаешь во-о-обше?

— Очень круто. Много времени потратил?

— Начал где-то в час, когда машины ездить перестали. Но что-то не подумал, что так долго провожусь.

— Не боялся, что наедет кто-нибудь?

— Я же говорю, машин не было. Да и кто наедет, я на тротуаре…

«Я про другое, балбес… — подумала Даша. — Как же бессит... балбесит.»

— Ладно, художник… Давай твой мусор убирать. Ты хоть с пакетами пришёл?

— А то как же! Я ж художник, а не вандал.

— Но что… это вообще значит, — Даша хмурила брови, когда они шли назад. — Если в этом есть смысл, зачем его скрывать? Ведь, если какой-то совершенно незнакомый человек посмотрит, он скажет, что ничего такого не видит. И подумает, что там вообще ничего нет.

— В этом и смысл. В загадке. Никто наверняка не знает, есть ли там что-нибудь. А мы с тобой знаем, что есть. В том и суть.

— И что же там есть? Моё имя, нашкрябанное маркером? Даже если какой-нибудь чудик с рентгеновским зрением как-то это разглядит, то он всё равно не поймёт, что за Даша. Это ведь могла быть какая-угодно Даша.

Артур качнул головой.

— Неа. Это могла быть только ты.

На его слова Даша лишь тяжело вздохнула.

— Балбес.

* * *

Она не помнила, с какого именно момента стала ощущать разницу между ней и Артуром. Медленно растущую пропасть, которую ничем не заполнить, медленно ширящуюся трещину. Даша не давала этому никакого определения внутри своей головы, но ощущала это именно так. И долгое время отгоняла от себя тревожные мысли. Таким уж она была человеком, и предпочитала не думать о том, чего всё равно понять не сможет. Но в какой-то момент, проснувшись посреди ночи, Даша задала себе отчётливый вопрос.

В чём между нами разница?

О, несколько пунктов пришло на ум сразу же. Он скоро умрёт, а она, скорее всего, нет. Он парень, она девушка. Он настроен выжечь свою жизнь в последних годах или месяцах в стремительном искрящемся фейерверке — а она намерена спокойно прожить её, ни на что не распыляясь. Он умеет рисовать, а она не умеет. Он хочет жить, а она…

Даша смотрела в потолок.

«Я прагматик, а он мечтатель», — поставила она точку в мысленном перечислении различий. Казалось, они были различны во всём, в чём только можно.

Она лежала на кровати в своей комнате. На кухне горел свет, значит, мама ещё не вернулась. Даша всегда оставляла на кухне свет, когда ложилась спать: так создавалось ощущение, что она не одна дома, и становилось немного спокойнее.

Прижав к себе серого медвежонка, Даша перевернулась набок.

— Артур… — прошептала она в воздух, и тут же испугалась произнесённого имени, и спрятала лицо в медвежонка. Зачем она это сказала? Для чего?

«Я так много о нём думаю.»

«Ну конечно. Он ведь мой друг. Он важен.»

«А я важна для него?».

Трещина, казалось, достигла максимальных размеров. Она была шириной с океан. И чем дольше Даша об этом думала, тем чётче понимала, что, может быть, она не лучшая компания для Артура, которому осталось жить непонятно сколько?

Она ни в чём не разбирается. Ничего не умеет. Даже жить толком… не умеет. А он, Артур, делает это с такой лёгкостью… как будто это не у него какой-то там рак! Всего-то лишь!

Спрятавшись с головой под одеяло, Даша сжалась в тугой комок, прижав к себе медвежонка.

Именно в тот момент в ней проснулось желание сделать что-то для Артура. Не подарить какую-нибудь безделушку, не как-нибудь просто порадовать, а именно так: сделать что-то для него. Желание возникло настолько остро, что Даша взяла телефон и, не побоявшись, что на дворе ночь, позвонила Артуру. Она знала, что он часто не спит допоздна.

Не спал и в этот раз.

— Да? Привет, Даш. Что-то случилось?

— Нет.

Даша присела на кровати. Спросила:

— Ты почему не спишь?

— Это ведь я должен спрашивать! — тихо засмеялся Артур. — А ты почему звонишь?

— Ну, — Даше стало до дикости неловко. Она потеребила подушку, и даже закусила её передними зубами. — На шамом… — она отпустила подушку. — На самом деле, я хотела кое-что спросить. Только это очень… неожиданно, окей? Не задавай вопросов.

— Конечно. Спрашивай, — сразу согласился Артур.

Даша немного помолчала, посмотрев на собственные пальцы ног.

— А что… я могла бы сделать, чтобы это сделало тебя счастливым… — тихо спросила она.

— А? — не услышал Артур. — Повтори, пожалуйста, я не расслы…

Даша сбросила звонок.

Взвыла, покаталась по кровати, а затем, взяв себя в руки, напечатала вопрос в сообщении.

Ответ пришёл скоро, но Даша ещё несколько минут помедлила, прежде чем прочесть сообщение:

«Оу, ну… Я думаю, было бы здорово, если бы ты как-нибудь себя проявила =^^=».

Даша нахмурила брови.

«В смысле…»

«Ну, то есть, если бы ты сделала что-то своими руками. Или… Может, ты любишь выступать на сцене?».

Даша думала какое-то время, прежде чем напечатать:

«Странно это. Почему ты хочешь, чтобы я выступила на сцене?».

«Я хочу не чтобы ты выступала на сцене. А чтобы ты чувствовала себя счастливой. А один из способов этого достичь — это проявить в чём-то самого себя. Так я считаю… Хотя, может быть, я не прав.»

«А сам ты счастлив, Артур?».

«Пожалуй, да. Прикольно, что всё есть так, как есть.»

«То, что ты можешь умереть, вообще не прикольно.»

«Но то, что у меня есть ты — прикольно!»

«Балбес. Отбой.»

Даша улыбалась, пряча лицо в медвежонка.

* * *

На следующий день она шла в школу с твёрдым намерением вступить в театральный кружок. Тогда была холодная весна и ветер продувал до костей, но Даша была настолько увлечена своими мыслями, что не чувствовала холода, хоть и была легко одета. Стоя у светофора, она слегка пританцовывала, пока из лужи растаявшего снега её не облил промчавшийся мимо грузовик. Школьные брюки чуть ли не до колен были испачканы, но Даша, чуть отряхнувшись, пошла вперёд.

В любой другой день её это остановило бы. Но не в день, когда она захотела вступить в театральный кружок.

…Выслушав её просьбу, глава клуба — Лида, вроде бы — немного посоветовалась со стоящим рядом Денисом, а затем сделала глубокий вдох.

— У нас сейчас мест почти нет, так что даже не знаю… У нас регламент не больше двадцати человек, и, в общем… Ты точно умеешь играть на сцене? Да?

Даша изобразила надменный вид.

— Конечно, умею, ты о чём. У меня мама поэтесса. Ты про Юлию Швецову слышала? Я ни на что не намекаю, — она чуть наклонилась вперёд, — но она очень хотела бы, чтобы я выступала на сцене. Если ты понимаешь, о чём я.

— Аа? — Лида подняла брови. — Что-то не совсем…

Даша терпеливо улыбнулась ей.

— Учитывая её положение, она может, к примеру… Подать жалобу, назначить нового главу клуба… Расформировать его, — она с деланным безразличием поводила пальцем по столу, рядом с которым стояла, — ну, типа, если ей что-то не понравится.

До Лиды, наконец, дошло.

— Так ты хочешь, чтобы я…

— Я просто хочу вступить к вам, и всё, — Даша не дала ей договорить. — В этом ведь нет ничего сложного. Я просто ужасно хочу играть на сцене!.. Может быть, у вас тут есть кто-то, кто место зря занимает? А? Нельзя ведь лентяев допускать до сцены!

Окончательно сдувшись, Лида медленно осела на стул, устремив невидящий взгляд в пустоту. Даша, глядя на её растерянность, думала о том, что нисколько её не жаль. Оказавшись перед таким выбором, Лида просто должна сделать самый простой. Ей не обязательно знать, что Дашин блеф насчёт влияния её матери не имеет значения — наоборот, неосведомлённость пугает хуже всего.

— Мы подумаем, — ровным голосом сказала Лида, вставая и выходя из кабинета обратно в зал. Даша последовала за ней, скрестив руки на груди.

Выйдя к собирающимся на репетицию ребятам, Лида подошла к девушке, сидящей позади всех. Встав поближе, Даша услышала:

— Агата, извини. Ты больше здесь не занимаешься. Мне очень жаль.

…Проводив её взглядом, Даша уселась на место неудачницы. Протёрла запачканные брюки рукой. Она не чувствовала никакого триумфа, потому что пока ничего не сделала.

Сунув руку в карман, Даша извлекла жвачку и сунула в рот. Мрачно подумала, разжёвывая её:

«Если сюда кто-то ещё сунется — я должна выгнать его к чертям собачьим».