Крепость в Лихолесье (джен)

Ближе к вечеру разведка доложила: в стане «лошадников» какое-то оживление.

— Неужели коневодам пришла подмога? — изумился Каграт. — Что-то рановато…

— Возможно, другая дружина неподалеку паслась, на берегах Лимлайт, — заметил Радбуг. — Тогда они быстро обернулись.

Каграт задумчиво почесывал подбородок.

— Ночью они в атаку вряд ли попрут, им треба лошадей накормить, да самим оправиться и подготовиться. Но завтра с рассветом жди наступления…

— Надо уходить, — пробормотал Радбуг. — Сейчас.

— А кто останется в заставе? Ты? Или палочку будем тянуть?

— Кто бы ни остался, они наступающих надолго не задержат. От силы на пару часов. Там конники в доспехах, латники и лучники. Подожгут твои заграждения как нечего делать…

— На нашу добычу зарятся, гады! — Каграт заскрипел зубами. — Рубиться будем до последнего — а что толку-то? Ну что? Как ни кинь — всюду клин! — Он решительным шагом направился к Саруману. — Шарки! Долго ты еще будешь свое варево бадяжить?

Саруман только что добавил в смесь растопленного жира и раствора соды соль, позаимствованную на полевой кухне у Гуртца, и теперь деревянным черпаком вылавливал собравшиеся на поверхности вара серые мыльные хлопья. Небрежно бросил через плечо:

— Еще несколько часов.

— Если это твоё «гремучее масло» не сработает…

— Не потей, Каграт! Жира ты мне, конечно, с гулькин нос отсыпал… Но порода в ущелье мягкая, рыхлая, песчаник да известняк, осыпется за́раз… Нужно её только хорошенечко подтолкнуть.

Крупицы селитры, тщательно очищенные от примесей грунта, горкой лежали на деревянном подносе. Их требовалось растворить в теплой воде, осадить добавлением поташа, а затем, удалив осадок, упарить раствор до образования на дне посудины прозрачных шестигранных кристаллов. При добавлении купоросного масла эти кристаллы образовывали селитряную кислоту, которую можно было выделить из полученной жидкости обычной перегонкой. Кислота в смеси с вязким сладковатым сиропом, оставшимся в посудине после удаления мыла, и была тем смертоносным веществом, ради которого Саруману и пришлось затеять всю эту хлопотную и сомнительную возню.

В некоторый тупик волшебника поставило отсутствие перегонного куба. Приходилось, видимо, собирать эту нехитрую установку из подручных материалов — вот только из каких, если селитряная кислота способна разъесть и дерево, и железо?.. К счастью, в обозе нашлось несколько стеклянных бутылей разного размера, из которых, сквозь зубовный скрежет Каграта удалив содержимое (это был спирт и чернила), можно было попытаться смастерить простенький перегонный куб. Но тут возникала другая трудность — как в перегонной емкости проделать круглое и достаточно ровное отверстие?

Поразмыслив, Шарки позаимствовал у бедняги Гуртца одну из оловянных ложек. На бок бутыли большего размера маг насыпал в нужном месте, чуть ниже горлышка, горку мокрого песка, палочкой проделал в песке воронку необходимого диаметра и влил в полученную форму немного расплавленного олова. Через минуту-другую, когда олово остыло и затвердело, осталось только извлечь из получившегося сквозного отверстия оловянный конус. В образовавшуюся круглую скважину волшебник вставил другую бутылку, с высоким и узким горлышком, и обмазал получившийся стык глиной. Таким же манером он проделал отверстие в донышке бутыли-охладителя, чтобы через него стекал в подставленную емкость полученный конденсат. Перегонный куб (или хоть что-то, отдаленно на него похожее) был готов.

Сама перегонка заняла несколько часов. Раствор селитры с купоросным маслом, смешанный в бутыли-емкости, кипел на огне, поднимались к охладителю пары́ кислоты, стекали бесцветными капельками в стеклянный пузырек из-под чернил. Главной трудностью было выдержать нужную температуру нагрева, не допуская побурения раствора, да и бутыль-охладитель приходилось время от времени поливать холодной водой, чтобы ускорить образование конденсата; тем не менее Саруману, к собственному удивлению, в итоге удалось обзавестись парой чашек бесцветной прозрачной жидкости — селитряной кислоты. Поскольку к этому времени почти стемнело, дальнейшие телодвижения следовало отложить до рассвета, ибо для завершающей, самой опасной и ответственной стадии работы, тусклого и неуверенного света факелов было явно недостаточно.

— Есть загвоздка, Каграт, — сказал Шарки подошедшему вожаку.

— Какая?

— «Гремучее масло» взрывается от толчка. Это значит, что для того, чтобы вещество рвануло, кто-то должен ударить по нему молотом или обухом топора… или хотя бы камнем.

— Пусть Шавах этим займется, — проворчал кто-то из орков. Да, живодера Шаваха не особенно любили даже сородичи. — Или можно кого-нибудь из «крысюков» для этой цели отрядить… Тебя, например.

Такое решение вопроса Саруману отчего-то в голову не приходило.

— Ладно, посмотрим, — пробормотал он. — Может быть, удастся обойтись и без этого…

Самое тёмное время суток — полночь — миновало, и орки принялись спешно сворачивать лагерь. Вещи были подготовлены и уложены ещё с вечера, мулы накормлены и напоены — оставалось только запрячь их в повозки, поднять пинками «крысюков» и построить их в колонну. Обоз под предводительством Радбуга уходил тихо и быстро — вдоль реки, к северо-восточному выходу из долины. В опустевшем лагере остались лишь Шарки да несколько уруков — им предстояло довершить начатое дело, а потом налегке догнать ушедших вперёд сородичей.

О том, что случится, если он ошибся в расчетах, и его отчаянно-рискованный опыт все-таки не удастся, Саруман предпочитал не думать.

Когда они с бравым главарем подошли к ущелью, где по-прежнему стояли в заставе полдюжины кагратовых лучников, уже совсем рассвело.

— Что лошадники? — спросил вожак у одного из уруков.

Тот пожал плечами.

— Пока на рожон не лезут… Но какая-то движуха у них там, в лагере, происходит.

— Небось не танцы затеяли… — Каграт, сжимая рукоять скимитара, глухо зарычал. — В атаку готовятся, коневоды вонючие…

Саруман подошел к неглубокой яме, выкопанной в заранее выбранном месте под стеной ущелья, осторожно опустил в неё глиняный горшок, наполненный смесью глицерина и селитряной кислоты. В последний момент он догадался добавить в этот гремучий состав несколько горстей песка, чтобы «масло» не взбаламутилось и не рвануло у него в руках в самую неподходящую минуту.

— Уводи своих, — сказал он Каграту.

— Всех?

— Да.

Вожак засомневался:

— Ущелье останется без охраны. А если лошадники сюда сунутся…

— Я сказал — уводи! — с раздражением бросил Шарки. — Если лошадники сюда сунутся, от них мокрого места не останется, понял?

Каграт приглушенно свистнул и кивком велел своим парням отойти к выходу из ущелья. Из лагеря рохиррим доносилось отдаленное конское ржание, топот копыт, побрякивание оружия. Тонко и азартно пропел боевой рожок. Саруман надеялся, что еще четверть часа «коневоды» повременят с нападением — обрушивать груды камней и известняка на головы ничего не подозревающих дружинников ему совсем не хотелось, он бы предпочел обойтись без глупых и бесполезных жертв.

Надо было поторапливаться. Над ямой подвесили тяжёлый угловатый камень — с таким расчетом, чтобы при падении он угодил прямиком в глиняный горшок и произвел необходимое для взрыва сотрясение. К промасленной веревке, удерживающей камень, привязали другую бечеву, подлиннее и потоньше, по которой следовало пустить пал.

— Огонь доберется до веревки, которая удерживает камень, пережжет её, и камень — оп! — шмякнется прямиком в жидкую смесь. Вот тебе и нужный толчок… — пробормотал Саруман. Он оглянулся на Каграта. — Что такое?

Орк лежал, приложив ухо к земле.

— Лошади… скачут… много…

— Живее! Давай огниво!

Шарки склонился над веревкой, стукнул кресалом по кремню… раз и другой… Искры летели, но огонь не рождался — то ли пучок мха, игравший роль трута, был недостаточно сухой, то ли веревка — не слишком хорошо промасленная, то ли у мага попросту тряслись руки…

— Ну же! — гаркнул Каграт. Схватил кресало и чиркнул им с такой силой, что искры брызнули снопом. Мох вспыхнул, огонь яростно затрещал, струйкой потянулся вверх по веревке…

— Уходим, — прохрипел Шарки, пятясь. Оставалось надеяться, что «лошадники» еще достаточно далеко для того, чтобы не попасть под обвал.

Они с Кагратом рысцой припустили к выходу из ущелья, где их ждали остальные уруки, отбежали подальше, к опушке леса, повалились в траву. Позади стояла тишина, плотная и зловещая, лишь вновь где-то в отдалении звонко подал голос роханский рожок. Прошла секунда, другая… третья… огонь уже должен был добраться до веревки, которая удерживала камень, съесть её… еще мгновение — и…

Ничего не происходило.

Совсем.

Уруки взволнованно заворчали, на чумазом лице Каграта застыло мрачное напряженное ожидание.

Саруман в волнении привскочил. Неужели что-то пошло не так? Но что, что? Огонь погас? Веревка не перегорела? Камень упал мимо горшка? Сила удара явилась недостаточной? «Гремучее масло» оказалось вовсе не гремучим, что?.. Шарки мысленно застонал; он уже готов был обернуться к оркам и сказать, что фейерверка не случится…

И в этот момент раздался взрыв.

Он превзошел все ожидания не только Каграта, но и самого Сарумана. Мощный глухой удар сотряс долину до самых потаённых уголков, и земля дрогнула так, что с деревьев, стоявших чуть в отдалении, на берегу реки, посыпались листья. Затрещали корни гор… Воздушная волна промчалась тяжелым валом, ударила в лицо, рванула верхушки полевых трав, качнула кроны деревьев. Орки замерли на месте, смятенные и озадаченные. Секунду-другую все оставалось по-прежнему, а потом стена ущелья медленно, точно в недоумении, дала трещину снизу доверху, отслоилась, будто корка на пироге, как-то нехотя, с хрустом, осела, поползла вниз… Огромный пласт раздробленной горной породы отделился от скалы и тяжело рухнул на дно ущелья, покатились камни, загрохотали, складываясь друг на друга, глыбы и валуны, взметнулись к небу тучи мелкой всепроникающей пыли. Полетели из повисшей в воздухе клубящейся завесы мелкие камешки, песок, известняковая крошка, еще какой-то мутный неопознанный сор…

— Ах ты ж… — изумленно выдавил кто-то из уруков.

— Бежим отсюда, — прохрипел Каграт, прикрывая лицо руками.

Не оглядываясь, они потрусили прочь — в глубину леса, к реке, к покинутому лагерю. Оставаться в долине больше не имело смысла: стена ущелья обрушилась в самом узком месте, засыпав распадок на протяжении десятка-другого ярдов, и задержала «лошадников» где-то там, за ущельем, по ту сторону завала, за крепким и непреодолимым теперь каменным рубежом… Орки ликовали, вопили и улюлюкали, восторженно выкрикивали забористые фразы на Черном наречии, торжествующе потрясали кулаками, хлопали друг друга по плечам, выкидывали на бегу какие-то немыслимые коленца — и Каграт, довольно ухмыляясь, не торопился призывать расшалившихся парней к порядку. Саруман тоже посмеивался, рисуя в воображении ошеломленные физиономии «коневодов», пред которыми неожиданно взбунтовалась, раскололась и встала на дыбы сама земля-матушка… Но мешкать не следовало, надо было догонять ушедший вперед обоз: волшебник взобрался верхом на оставленного для него мула, уруки бежали рядом — размеренной и быстрой, берегущей силы ровной орочьей рысцой. Дело было сделано…

* * *

— Леший бы тебя побрал, Шарки! — с удовлетворенным видом сытого кота сказал Каграт Саруману. — Я-то до сих пор думал, что ты простой лекарь.

— Так оно и есть, — спокойно отозвался Шарки. — Просто у меня хорошая память, и я много читал.

Тем не менее испытующий взгляд цепких, как колючки, внимательных кагратовых глаз волшебнику совершенно не нравился. Саруман почти наяву видел, как завертелись, закрутились колесики в голове главаря, производя загадочные умозаключения, — и спрашивал себя: какая работа мысли идет в дремучих недрах этого крепколобого орочьего черепа? Некие неопределенные думы медленно, но верно наливались соком в голове Каграта, точно неспелые груши, и Саруман не без некоторого трепета представлял себе тот момент, когда они, эти сочные и увесистые плоды, окончательно созреют, перезреют и, чего доброго, начнут попахивать.

Орочий отряд быстро шел на север, огибая вдоль предгорий долину Черноречья.

Погоня больше не давала о себе знать: то ли дружинники Астахара не нашли другого прохода по эту сторону гор, то ли решили отступиться от преследования, не желая забираться так далеко от границ своей страны — больше они, к окончательному унынию Эорлима, на горизонте не появлялись. И все же Каграт не позволял снизить скорость продвижения, торопясь как можно скорее миновать незнакомую и враждебную территорию и добраться до Каменного Моста: «крысюкам» предписывались лишь краткие передышки ночью и в полуденную жару, совершенно убийственную на пике лета, в остальное время их гнали, гнали, гнали по горам по долам, не обращая внимания на ропот, стоны и жалобы: иногда тех, кто совсем уж изнемогал, подсаживали на повозки, но ненадолго — силы мулов тоже следовало беречь. Саруман по-прежнему ехал на одной из телег и, в общем, ему жаловаться на житуху не приходилось: трогать его и дерзить ему никто не смел, вечером у костра ему доставалось лучшее место и даже из скудной походной еды для него неизменно выделялись самые лакомые куски: после приключения в Волчьей Пасти Каграт возлюбил и зауважал старого хрыча Шарки просто до небес. Правда, сам волшебник не был уверен, что ему стоит очень уж этому радоваться, да и благорасположение главаря в любой момент могло обратиться в прах и обернуться подозрениями и неприязнью…

Уже добрую неделю в горах стоял нестерпимый зной. Солнце, висящее в поднебесье чудовищным обжигающим зраком исполинского дракона, с силой обрушивало на пропеченную землю волны жара, которые, отражаясь от камней, обдавали идущих людей потоками горячего воздуха, словно от открытого тигля. Духота давила нестерпимо; ни малейшего движения ветра не ощущалось над раскаленной землей, а окружающие камни нагревались до такой степени, что на них, как на плите, можно было печь лепешки. Несчастные пленники нестерпимо страдали от жажды: за последние дни на пути не встретилось ни одного мало-мальски чистого источника, а орки слишком торопились и плохо знали местность, чтобы рыскать по окрестностям в поисках родников, тем более Каграт рассчитывал вскоре пересечь одну из находящихся где-то поблизости горных речушек. Но пока запасы воды в бурдюках неумолимо иссякали, и опостылевшие сухари с солониной не лезли в пересохшие глотки, потому что запивать скудный харч было нечем: вскоре дневную норму питья пришлось урезать буквально до пинты (орки бросали на десятерых «крысюков» полмеха теплой несвежей воды и развлекались, глядя, как изнуренные люди будут делить меж собой драгоценную влагу). Бурный горный ручей (это, видимо, было верхнее течение реки Келебрант, вытекавшей из Зеркального озера, как уяснил себе Саруман) попался на пути лишь к полудню третьих суток, и здесь наконец и орки, и люди, и мулы смогли вдосталь напиться, охладиться и слегка освежить измученные испепеляющим зноем тела. Но без происшествий и тут не обошлось: преодолевать бешеный, неистово бурлящий поток пришлось вброд, и мощным напором течения одного из «крысюков» сбило с ног и едва не утащило вниз по реке: его спасла лишь прочная пеньковая веревка, которой пленникам было велено обвязаться перед переходом. Беднягу выволокли на берег чуть живого и почти захлебнувшегося, и тогда Радбуг без долгих церемоний перекинул «утопленника» животом через колено и с такой силой огрел ладонью по спине между лопаток, что тот чуть не выкашлял вместе с водой остатки собственных легких… Орки ржали:

— Ну и хлюпик, горным ручейком унесло! Как вы, такие слабосильные, по земле-то ходите, что вас ветерком не сдувает?

Тем не менее на другом берегу реки Каграт объявил вынужденный привал, чтобы и орки, и «крысюки» могли поесть, прийти в себя и просушить вымокшие во время перехода через реку вещи. Лагерь разбили под сенью негустой дубравы, растущей в распадке меж крутобоких песчаных холмов.

— Несколько часов положим на отдых, потом двинем дальше, — с неудовольствием процедил вожак. — Долго тут торчать ни к чему, страна остроухих близко, чтоб её!

До Лориэна действительно было рукой подать — десятка два миль на восток-юго-восток.

Самое время, сказал себе Саруман, переходить к следующей части намеченного плана.

Орки, как обычно, были заняты рутинными походными делами и раздачей пайка, и, дождавшись, когда Каграт ускачет куда-то по делам разведки, Саруман неприметным жестом подозвал Гарха, прячущегося в кроне растущего по-соседству дуба. Ворон неизменно сопровождал отряд, мимоходом промышляя по окрестностям в поисках поживы и появляясь, как правило, в сумерках, дабы излить на волшебника очередную порцию ворчанья, кряхтенья, жалоб на погоду, сожалений по поводу упущенных возможностей и проклятий по адресу безмозглого Гэджа. Получив кусочек вяленого мяса или рыбы и дозу согревающей мази на больное крыло, он оттаивал, слегка добрел и в куда лучшем расположении духа отправлялся ночевать в найденную поблизости каменную расселину или на развилку ветвей ближайшего дерева.

Но сегодня на пустые и ничего не значащие беседы времени не было.

— Как твое крыло? — спросил Саруман, едва ворон, опасливо оглядываясь, опустился рядом с костром.

Гарх, аккуратно расправив и сложив потрепанные крылья, покосился на волшебника подозрительно.

— Кажется, немного лучше… а что?

— Помнится, некоторое время назад некий ворон отчаянно бил себя лапой в грудь, выказывая желание оказаться мне при необходимости всемерно полезным.

Гарх нахохлился.

— Вот, значит, когда пришла пора расплачиваться за былую неосмотрительность… И чего ты от меня хочешь?

— Совсем немного. Ты должен немедленно отправиться к эльфам и отнести им мое послание. Тут недалеко, миль двадцать-двадцать пять, не больше… Лети вдоль реки, она приведет тебя как раз к границам Лориэна. Если не будешь мешкать, окажешься там через несколько часов, еще до наступления темноты.

— К чему такая спешка?

— К тому, что завтра мы уже будем куда дальше от Лориэна, нежели сегодня, а через два-три дня и вовсе подойдем к Каменному Мосту. Нас там к этому времени уже должен ждать отряд хорошо вооруженных эльфов, знающих, где, как и с кем им предстоит сражаться… впрочем, об этом я позаботился им написать.

Гарх уныло хмыкнул.

— А что потом? Надеешься на эльфийскую магию? Думаешь, эльфам по силам снять с вас эти проклятые ошейники?

— Эльфам, может, и не по силам… но ведь остается еще Гэндальф.

— По-твоему, он все еще в Лориэне?

Саруман не ответил — откуда ни возьмись вновь появился Шавах, прошел мимо, недружелюбно косясь на волшебника, небрежно поигрывая кнутом. Гарх поспешно отступил, спрятался под ближайший куст, слился там с черной лужицей тени. Дождавшись, когда орк скроется где-то в шумной круговерти лагерной суеты, Шарки добыл из складок одежды свиточек из березовой коры, на котором ещё несколько дней назад ухитрился нацарапать нужное послание.

— Кому мне отдать письмо? — спросил ворон.

Саруман куском бечевы торопливо привязывал берестяную грамотку к его лапе.

— Можешь вручить его кому-нибудь из стражей пограничья, они переправят его в Карас-Галадхэн. Потом постарайся отыскать Гэндальфа. И — хм! — передай от меня Владычице сердечный привет…

Гарх склонил голову к плечу.

— И ты всерьез полагаешь, что эльфы при получении этого письмеца немедленно восстанут от праздной неги и поспешат к вам на выручку?

— Келеборн никогда не казался мне существом безграничной отзывчивости, но, надеюсь, откровенно закрыть глаза на мое послание он все-таки не отважится. Кроме того… Ах ты! Лети! Быстро! Будь осторожен!

Гарх отскочил неуклюжим прыжком, стремглав метнулся прочь. Как раз вовремя — на место, где он только что находился, с глухим стуком приземлился увесистый камень. Над головой мага раздался грозный кагратов рык:

— Проклятый ворон! Опять ты здесь! Ну погоди, поиграем в палочку-стрелялочку!

Орк выскочил из-за дерева, держа в руках натянутый лук. Прежде, чем Саруман успел ударить его по руке или хотя бы просто сдвинуться с места, прогудела спущенная тетива — и Гарх, не успевший еще подняться достаточно высоко, болезненно вскрикнул: Каграт явно не промахнулся… Но, насколько серьезно ворон был ранен, определить было невозможно — Гарх уже скрылся за верхушками деревьев. Впрочем, то, что он не рухнул камнем на землю, а продолжал лететь, внушало некоторую надежду — видимо, стрела задела его лишь вскользь… Раздосадованный неудачей, Каграт отшвырнул лук и издал гневный рев взбешенного элефанта.

— Ах ты, с-с-сучий потрох! — Он в бессильной ярости погрозил вослед ворону кулаком. — Ну, попадись мне только…

Саруману потребовалась секунда-другая, чтобы прийти в себя и перевести дух.

— Остынь, Каграт! — уронил он как можно более ленивым, небрежным и безучастным тоном. — Охота тебе тратить стрелы на всякое вороньё…

— На всякое вороньё? — прохрипел вожак. Он медленно подступил к магу, лицо его было серым от бешенства. — Да в том-то и дело, что, по-всему видать, далеко не «всякое»! Давай-ка уже внесем в насущный вопросец некоторую ясность! Этот трупоед, знамо дело, не просто так возле тебя крутится, а?

— Разумеется, не просто так, — сердито проворчал Саруман, — «просто так», как всем известно, и курица не снесется. Да, призна́юсь, этот ворон — можно сказать, мой давний знакомый… Я его иногда подкармливаю кусочками солонины, вот он меня и навещает…

— Подкармливаешь? Ишь ты, любитель пташек! Зажрался, видать, на казенных харчах? Придется тебе пайку-то урезать… — Каграт вдруг подался вперед, быстрым движением сгреб волшебника за грудки, швырнул его к ближайшему дереву, крепко вжал в бугристый древесный ствол. Глаза орка — налитые кровью, желтые, злые — впились в Сарумана, как абордажные крючья, въелись, точно шипы неотвязки, в самое нутро, в печенки и жилы. — Ты меня за деревенского дурачка-то не держи, старый! — жарко выдохнул он Саруману в ухо, и, намотав волосы мага на кулак, пригнул его голову к плечу — таким яростным и резким рывком, словно хотел оторвать её напрочь. — Я видел, как ты передавал этой твари записку… Кому, куда — говори!

Саруман похолодел. Неужели действительно — видел? Когда успел, как? Или… что?

— Да ну, вот правда видел? — Он еще нашел в себе силы отрывисто усмехнуться в перекошенную кагратову рожу. — Собственными глазоньками, да? Или просто кто-то тебе ушат гнилой воды в уши налил? И я даже догадываюсь, кто… С каких это пор ты начал верить шаваховой брехне? Если ты станешь слушать каждого, кому выпадет удобный случай выставить тебя на посмешище…

— На посмешище, вот как? — Каграт злобно сузил глаза.

— А ты сам-то как разумеешь? — процедил Шарки. — С каких это пор Шавах у тебя не тупым воякой и кишкодером слывет, а надежным шпионом и осведомителем?

— Не твое дерьмовое дело, кого я слушаю. Твое дело — сидеть тихо и помалкивать в бороду, радоваться, что все зубы по своим адресам! — Каграт коротко зашипел. Но, видимо, слова Сарумана все же возымели нужное действие, хватка орка слегка ослабла. Впрочем, скалился он по-прежнему людоедски, а щурился — подозрительно и зловеще. — Ты смотри, старый, не буди во мне зверя… И про шесток свой сверчиный не забывай, понял! Гонорок-то из тебя прет, как тесто из кадки, того и гляди раскатать придётся! — он коротко взрыкнул и напоследок так пнул Сарумана коленом в живот, что у Шарки перехватило дыхание; он едва удержался, чтобы не вскрикнуть. — Я доступно излагаю, ага?

— Чрезвычайно доступно, — прохрипел волшебник, сгибаясь в три погибели и судорожно хватая ртом воздух. — В иные моменты ты можешь быть необыкновенно… убедительным.

— То-то же! — Каграт ухмыльнулся, очень довольный, брезгливо отшвырнул старика прочь, ещё секунду-другую постоял рядом для внушительности — и наконец, смачно сплюнув в костер, поднял лук, небрежно тренькнул тетивой и неторопливой, вальяжной походочкой чуть враскачку удалился. Шарки — задыхающийся, яростный и взъерошенный, точно кот, потрепанный в уличной драке — едва подавил готовое сорваться с уст гневное проклятие. Медленно поднялся и сел на земле, провожая орка мрачным взглядом — ладно, сказал он себе, погоди, мой неумытый друг, я тебе это припомню, придет время — сочтемся… Ох как сочтемся! — так, что косточки у тебя затрещат… и очень скоро, если только Гарху удастся вовремя добраться до Лориэна и предупредить обо всем эльфов. Если удастся…

* * *

«Меня убили», — в ужасе подумал Гарх.

Удар был настолько внезапен, а боль, пронзившая ворона, такая острая и ошеломляющая, что у Гарха на секунду потемнело в глазах.

Тем не менее он был вполне жив — и даже продолжал лететь, роняя капельки крови, хотя в груди его поселился злобный еж с тысячами иголок, а злосчастное крыло отваливалось при каждом взмахе. Дальше, дальше, уговаривал он себя, еще немного… Убедившись, что орочий лагерь остался позади и оттуда его не достанут никакие лучники, ворон опустился на ветку торчащей на горном склоне сосны, чтобы отдышаться и оценить тяжесть ранения. Голова у него шла кру́гом, а сжавшееся сердечко бешено колотилось — не столько от боли, сколько от потрясения и пережитого ужаса.

Ему казалось, что стрела пробила его навылет, от груди до затылка, и он долго не решался опустить взгляд и увидеть на груди вместо перьев и пуха бесформенное кровавое месиво, разорванные мышцы, вывалившуюся печень и жалко волочащиеся по воздуху кишки… но, наконец кое-как преодолев себя, скосил глаза, осмотрел рану и с удивлением убедился, что это вовсе не жуткая разверстая дыра сквозь него всего, а всего лишь рваная и кривая царапина на боку. Длинная и глубокая царапина, из которой тем не менее медленно, по капле, но все же продолжала сочиться кровь.

Ворон с облегчением перевёл дух. По крайней мере, прямо сейчас он не умрёт…

Ну ладно. И что теперь? — спросил он себя. Лететь дальше — подбитым и раненным? Или вернуться назад и спрятаться под надёжное саруманово крыло? Но волшебник говорил, что другого удобного случая добраться до Лориэна уже не представится… Эльфы должны через два дня оказаться у Каменного Моста, иначе Белому магу придется несладко, а Гарх — увы! — был слишком честным вороном и верным другом, чтобы наплевать на данное ему поручение и оставить в беде давнего доброго товарища.

«Лети вдоль реки… Если не будешь мешкать, окажешься в Лориэне до наступления темноты…»

Если не будешь мешкать. Если не лишишься по дороге последних сил, не потеряешь скорость и не рухнешь в реку… Ладно, со стоном сказал себе Гарх, я, может быть, и немолод, и глуповат, и медлителен, и особой храбростью совершенно не отличаюсь, но товарищей я до сих пор ни разу не подводил… и впредь подводить не буду!

Он хрипло каркнул, расправил крылья и отправился в путь.

Он летел на восток, в сторону Лориэна.

Полет давался трудно — саднила царапина на груди, ныло вновь разболевшееся крыло, рана то как будто покрывалась заскорузлой коркой, неприятно стягивая кожу, то вновь начинала кровоточить. Не было ли на наконечнике орочьей стрелы какого-нибудь коварного, медленно действующего яда? У Гарха кружилась голова, и тело временами словно бы каменело, но это скорее было следствием слабости и потери крови, нежели действием какого-либо отравления; он старался больше пари́ть, ловить крылом восходящие токи воздуха, но все равно неумолимо терял высоту, и пару раз вынужден был останавливаться, ища для посадки безопасное местечко, и давать натруженным крыльям отдых. Впрочем, солнце было еще высоко, хоть и медленно скатывалось на запад, за скалистые гребни Хитаэглира, Туманных гор — и вечерние тени, ползущие по земле, не могли догнать ворона, как ни старались. Вскоре каменистые предгорья остались позади: внизу тянулась, поблескивая, бесконечная лента реки, зеленые безлесные долины сменялись небольшими купами деревьев, виднелись темные извилистые трещины оврагов, лужицы каких-то болотцев и поросших тростниками прудов. Гарх летел невысоко над землей, уже не стараясь подняться выше — ветер свистел в его надорванных и истрепанных крыльях, и силы ворона таяли куда быстрее, чем ему этого хотелось бы.

Потом он заметил тень на траве — и, к счастью, успел вовремя метнуться прочь и забиться в густую крону растущего на пригорке одинокого тополя. Тень принадлежала орлану-белохвосту, рыскавшему над берегами реки в поисках добычи, и угодить ему в когти Гарху никакого интереса не было. Некоторое время он сидел и отдыхал, судорожно цепляясь за ветку, окидывая внимательным взглядом окрестности и терпеливо ожидая, пока хищник уберется прочь.

«Тут недалеко — миль двадцать-двадцать пять… К вечеру будешь в Лориэне…»

Ворон уныло подсчитывал: сколько миль ему уже удалось пролететь? Сколько еще осталось? Двадцать миль — это два часа полета для молодой, здоровой и крепкой птицы… Для молодой и здоровой! Гарх вздохнул. Ладно, эльфийская граница близка, он, кажется, уже видел на горизонте голубоватую стену деревьев, под которую укатывались сверкающие воды реки — это была опушка Золотого леса. В густой чаще ворону будут не страшны никакие наглые белохвостые орланы…

Выждав еще некоторое время, Гарх высунул голову из листвы и внимательно осмотрелся — хищника, кажется, и след простыл. Ну, тем лучше, пусть ищет охотничьи трофеи где-нибудь подальше отсюда… Гарх распахнул усталые крылья и вновь пустился в утомительный полет вдоль реки — вперед, все вперед. Золотой лес был совсем близок, а там ворона ждали отдых, еда и целительные эльфийские снадобья. Ну же, ещё совсем немного, осталось недалеко, подбадривал он себя… Я должен долететь… Я уже почти у цели…

Гарх ошибся. Орлан вовсе не намеревался убираться прочь. На тополе, в ветвях которого прятался ворон, было его, орланово, гнездо, и сам хозяин сидел на его краю, озирая окрестности зорким и мрачным разбойничьим взором.

Белохвосту вообще сегодня не везло с добычей. Суслик, уже было намеченный в качестве ужина, успел вовремя забиться в свою вонючую сусличью нору, рыба из-за жары ушла глубоко в придонье, а осторожный заяц удрал в кусты буквально из-под носа. В другое время орлан не обратил бы на этого жалкого, невесть откуда взявшегося ворона никакого внимания, но сейчас появление его оказалось как нельзя более кстати: добыча, по совести говоря, была худосочная и неважная, но зато такая легкая…

Бедняга Гарх! Слишком поздно он, увлеченный своими мыслями, заметил упавшего с небес хищника, слишком устал и обессилел для того, чтобы соперничать с ним в ловкости и быстроте. Он успел — успел! — увернуться в последний момент, метнуться в сторону и вырваться из острых смертоносных когтей, но несчастное его, и без того больное крыло оказалось окончательно разорвано, растерзано и смято, как бумажная игрушка… С раздосадованным клекотом орлан взмыл в поднебесье, унося в когтях клочки пуха и чёрных перьев, а Гарх, потеряв равновесие, хрипло крича и кувыркаясь в воздухе, комом рухнул в серый речной поток, под сильный и ровный напор течения — и тёмные холодные воды реки тотчас безжалостно и равнодушно поглотили его.