Когда смерть чуть менее ожидаема, чем победа (гет)

Я не шутил, когда говорил про задел «сияния». После провального сезона и очередной смерти команды, последние вздохи которой я словил в третий раз в свою четырехлетнюю гоночную карьеру, несколько «желтых» изданий прогнали мое имя под заголовком «Убийца команд Бобби Ллойд», но к счастью, большинство эту тенденцию не подхватило, имея свое, положительное обо мне мнение, и к зиме я получил несколько свежих предложений на сезон-86.

Самым, пожалуй, лестным было письмо от «Макларена» — но увы, они приглашали меня в конструкторский отдел. Ставшая в этом году заводской, «Альфа Ромео» предлагала неплохой оклад, но в прошедшем сезоне выглядела немногим лучше почившего «Лоусона». Интересные предложения поступили от новичка «Цакспид» и младшей «Лолы», хотя это был порядочный риск так и не выйти из середняков и показательно прикончить очередную «конюшню». Еще три послания были от команд других Формул, но их я не стал рассматривать всерьез — вкусив побед «королевы автоспорта», я уже не мыслил себя в другом мире.

Итого семь вариантов. Я был даже горд некоторое время, пока не осознал, что должен сделать выбор, но жутко боюсь ошибиться.

Мне было уже двадцать восемь, и у меня был пятилетний сын, который понимал разницу между «папа-чемпион» и «папа опять сошел с дистанции». А мне хотелось, чтобы он тоже мной гордился — не за никому не нужные письма с ровными машинописными строчками, а за ощутимые свидетельства моей успешной работы, которые он мог бы потрогать.

В один из декабрьских вечеров, недалеко от сочельника, мы с Рози, уложив Дэвида спать, сели у камина. Жена видела, что я так ничего и не решил, и мы поговорили о том, что я вижу в перспективе. Она не давала мне никаких советов, просто, задумавшись, сказала, что у ее отца в молодости была «Альфа» — и это все, что она знает о компаниях из моей почты.

На следующий день я звонил в штаб Альфа Ромео в Арезе, а шестого января уже был на месте с ручкой наготове.

Несмотря на велеречивое письмо, собеседование с главой отдела проектов Джулио ди Лапа было деловым, немного странным и достаточно жестким. Чего стоил один только вопрос «На Феррари ездил?» — на который, к счастью, у меня был чудесный и правдивый ответ «Нет». Здесь же я познакомился с будущими спортивным директором и главным инженером, получил на руки свой контракт и все пароли-явки.

На встрече присутствовал еще один человек — как я понял, наш главный спонсор, вернувший команде силы на собственное шасси. Он не вмешивался в разговоры, но по его прожигающему взгляду стало ясно, что господин Фреере оценивает меня по сотне-другой личных пунктов, и самый главный ждал в конце списка. Когда мы с синьором Джулио закончили и я вышел за дверь, этот человек нагнал меня и увел в соседнее помещение. Это был даже не кабинет, но его, кажется, все устраивало.

— Первым номером будет мой сын, — не скрываясь сообщил он. — И я жду лояльности.

На честность я всегда отвечаю честностью, так что без раздумий сказал ему, что проблем не будет.

Может быть, он наводил обо мне справки заранее, может быть, просто так поверил сходу, но он забрал у меня из рук контракт и тут же врисовал туда еще один «ноль». Вот так запросто.

Мне же уже не терпелось своими руками пощупать, на что я подписался, и, поскольку препятствий в этом мне чинить никто не собирался, я просто позвонил Розе и сказал, что тут же приступаю к работе. Я снял гостиницу сразу на две недели, бросил там вещи — и пропал на треке.

Нет, меня никогда не смущало, что и тут, и в прошлых командах я был вторым номером, в конце концов, кто-то приходит в гонки ради физических ощущений, кто-то нацелен исключительно на соперничество, преодоление и первое место любой ценой, а есть такие как я — технари, которым важнее увидеть и испытать результат собственного, ощутимого труда, и помощь напарнику, по моим представлениям, была естественным продолжением стремления работать на результат и команду. Так что встречи с голландцем Каем Фреере я ждал с искренним любопытством и без какого-либо негатива.

Он приехал только к февралю — на официальный вечер встречи с руководством завода. Я увидел его тощую, долговязую фигуру (в проеме ворот паддока она выглядела особенно гротескно) и первым же делом подумал, что команду ждут известные проблемы с таким «неудобным» гонщиком. Я сам всегда был заметно выше формульной нормы, но настолько высоких людей как Кай в нашем виде спорта встретить крайне трудно. Позже, когда я рассмотрел его поближе, то понял: если этот двухметровый парень покажет себя на трассе, то спонсоры достаточно быстро начнут рвать его на куски.

Конечно же, именно так впоследствии и случилось, но долго не приводило ни к каким результатам — мальчишка просто не желал постороннего общения. Он и со мной начал весьма холодно, и я не видел смысла на него давить: все-таки в первую очередь мы должны были работать, а не ходить по барам и спорить о футболе. Не спешил я и учить его премудростям, зная, что мало кому нравится непрошеное менторство. Так что поначалу мы в большей степени сохраняли позитивный нейтралитет в отношении друг друга.

Кай, подобно всем новичкам, попался на «уловку-22», и пока я, весьма благосклонно принятый командой в счет прежних своих заслуг, говорил с механиками на одном языке, упертый голландец день за днем пытался не свернуть себе шею, приручая совершенно сырую машину. Правда, там, где другой уже бы покаялся во всех грехах и сдался своим инженерам, он так этого и не сделал. Кай пошел иным путем: он объездил этот кусок железа будто дикую лошадь. Нашел с ней общий язык, принял ее болезни и начал на них играть.

Нигде и никогда я больше такого подхода не видел.

Но невзирая на весь наш энтузиазм и зверскую работоспособность на тестах, год «Альфа» начала без заметных достижений. Да, безусловно, в сравнении с сезоном восемьдесят пятого машины стали быстрее — но и нервнее. Следуя своей уже трехлетней привычке беречь машину, я стал слишком осторожным и, как следствие, медленным: за первую половину сезона я наловчился приезжать более-менее стабильно только под подиум. А вот прогресс девятнадцатилетнего дебютанта был куда заметнее: да, он часто сходил, но и умудрился вырвать два третьих места, и, стоя на своей нижней ступеньке пьедестала, все равно возвышался над победителями словно одинокий и унылый кипарис. Не знаю, о чем думали другие команды, глядя на эту картину, но нас она знатно веселила. Настроение в боксах улучшалось с каждой гонкой, ведь хоть и медленно, но мы прогрессировали, а уж после прошлого года за «Лоусон Рейсинг» я и вовсе чувствовал себя если не победителем, то точно полезным.

После этих достижений в боксах Альфа Ромео запахло деньгами — спонсоры начали прощупывать почву. Разумеется, проголландские «Шелл» были первыми, и я оказался по случайности рядом в тот момент, когда Кай отказал им — походя, почти даже не выслушав, будто этот человек в костюме за тысячу фунтов был каким-нибудь коммивояжером. У пацана были вопросы по выбору пружин и стабилизаторов, с которыми он шел ко мне и которые счел гораздо более важным делом, нежели любое, даже самое космическое, коммерческое предложение.

Как можно было отказать столь лестному любопытству? Я сдался без боя, и этот момент, пожалуй, и стал началом нашей дружбы. Так что на следующий, Британский этап я предложил ему не заморачиваться с гостиницей, а остановиться у меня.

Домашний Гран-при вовсе не означает, что ты можешь две недели просидеть дома, выезжая на трассу только на заезды. По крайней мере, со мной никогда такого не случалось — у нас частенько останавливались друзья, и весь дом превращался тогда в маленький филиал паддока, а все разговоры так или иначе крутились вокруг гонок. И точно такая же картина образовывалась на время тестов, если они проходили в Британии. Мой дом находится в довольно уединенном месте, даже с учетом того, что Роутон и так очень маленький городок, поэтому дополнительное общение моя семья всегда принимала с радостью.

Дома я становлюсь, пожалуй, слишком расслабленным, и тогда, устроив вместе с Каем марш-бросок по местным развлечениям, я совершенно не подумал о том, что голландец еще очень молод и неопытен, и что за этим мальчишкой нужно будет приглядывать (Дэйви был еще слишком мал, чтобы я начинал задумываться о подобном). Да, я допустил большую ошибку, позвав Кая на ту злосчастную вечеринку в заливе и позволив накачаться до зеленых чертей. Тащить в ночи двухметровое тело, едва стоящее на ногах, оказалось не самым приятным делом, к тому же я и сам едва осознавал, что происходит. Следующий день мы закономерно провалялись в трех метрах от дома, у бассейна, в состоянии, близком к решению уехать в Тибет и отказаться от всего мирского.

К счастью, к пятнице мы уже вполне пришли в себя, по крайней мере, я так искренне полагал, и надеюсь, сход Кая уже на третьем круге в самой гонке не был следствием все той же попойки, все-таки мне в тот раз наконец-то покорился подиум — единственный за весь сезон, но зато на домашней трассе.

Следующая гонка в Эшториле знаменовала экватор сезона, и жарко в те дни в Португалии было тоже как на экваторе. Жена прилетела ко мне в среду, но почти сразу выяснилось, что летела она, скорее, на курорт и время планирует провести на пляже, а не в душном паддоке. Впрочем, я ей даже не особенно завидовал, потому что в боксах всегда есть чем заняться, даже если температура там под сорок градусов и от товарищей не розами пахнет.

Все дни во время Гран-при вокруг машин всегда вертится дикое количество народу, и большинство из них я даже не знаю, как классифицировать. Здесь масса официальных работников, но при этом половина из них приводит тех, кто хочет хоть как-то прикоснуться к миру Формулы: посмотреть «одним глазком», потрогать «одним пальцем» и сделать много чего еще, о чем лучше не упоминать. Я давно научился не обращать внимание на посторонние взгляды и обходить лишних людей, а Кая вообще по природе это внимание мало заботило — мы составляли идеальный дуэт поглощенных работой трудоголиков, поэтому, когда он появился взмыленным, по пояс раздетым и вызвал нездоровый всплеск интереса у дам вокруг, я заметил это только после тычка зашедшей поздороваться Рози.

На самом деле она всего лишь посетовала, что парень слишком тощ, — ее заботливое женское сердце не выдерживало подобного зрелища, и я с ней согласился, но какие у Кая были варианты? С таким ростом ему вообще стоило быть прозрачным — это здорово уменьшило бы его время на круге, но я не думаю, что ему даже в том состоянии спокойно давались перегрузки, которые испытывают пилоты на наших скоростях, а с годами трудности все увеличиваются — я видел это по себе.

Уходя, Роза добавила, что не хотела бы увидеть в завтрашней газете мой голый торс в окружении непонятных девиц, очевидно намекая как раз на ту аудиторию посторонних, что начинала скапливаться у наших боксов все больше. Честно говоря, я тоже этого не хотел, а торс пообещал показать эксклюзивно только ей вечером. О, что это был за вечер! Жаркий Эшторил продлил его почти до утра. Это был единственный раз, когда я чуть было не проспал квалификацию, но оно того стоило.

Субботу мы с Каем провели неважно. Точнее, с нами-то как раз все было в порядке, и даже машины вели себя прилично, но с португальским зноем отчаянно не справлялись покрышки «Пирелли» — это прочувствовали все их клиенты, не только мы, но именно на наших машинах, в силу ли весового дисбаланса, или особенностей шасси, проблемы в субботу были заметны сильнее других.

Забегу вперед, чтобы упомянуть о том, что в следующем сезоне американские шинники «Гудьир» захватили монополию в Формуле-1, и это определённо тоже сильно сказалось на нашем следующем прогрессе, но в ту субботу мы не сильно радовались предстоящему старту лучшими среди худших.

Как оказалось, это не имело никакого значения.

Старт гонки ознаменовал просто чудовищный завал. Сначала в третьем повороте столкнулись оба лидировавших «Уильямса», и один из них пулей отрикошетил от стены обратно на трассу, едва не задев шедшего третьим Эда Кросса. Тот каким-то чудом увернулся, но этот его маневр, к сожалению, повлек за собой еще три последовательные аварии — и в итоге наши «Альфы» с трудом протискивались через груды обломков. К счастью, серьезно тогда никто не пострадал, но гонка разом лишилась десяти машин, и пятнадцатые места превратились в очковую зону.

Мне не повезло: через несколько кругов медленный прокол на левом переднем превратился во внезапный разрыв — и я красочно разбил машину прямо под трибунами, не закончив десятый круг (эта авария тоже была несерьезной, и я выбрался без посторонней помощи целым и невредимым). Зато оттуда было рукой подать до боксов, где я застал не менее грандиозный, чем сам завал, скандал.

Кто-то из второй волны аварий первого круга, кажется, это был Аллен Берг, хотя за всей суматохой и давностью лет я могу ошибаться, орал на Кросса, явно недовольный его маневром, а Эд ему, разумеется, отвечал в аналогичной манере и даже умудрился приписать оппоненту зависть к его успехам в сезоне.

Я позже не один раз пересмотрел тот момент с третьим поворотом и не увидел там никакой ошибки «Макларена» — Кросс действовал инстинктивно и без умысла, если бы он не вильнул, подрезая «Лолу», то разбил бы свою машину об один из болидов сэра Фрэнка совершенно точно, и это явно не помогло бы идущим сзади избежать проблем, потому что дождь осколков тогда покрыл бы уже все полотно трассы в том участке.

Но в тот момент пострадавшим все слова и вся правда были не важны — парни давали выход нереализованному гоночному адреналину и не стеснялись в выражениях. Эд не выдержал и первым полез в драку. Впрочем, дракой в полном смысле это не стало — вокруг толпились механики обеих команд, кое-кто пришел поглазеть из соседнего паддока «Уильямса», так что их быстро растащили, но Гран-при в итоге оставлял самые неприятные ощущения, потому что до конца уик-энда то тут, то там всплывали какие-то обиды и обвинения — на совершенно разных уровнях.

Кай тоже не доехал до финиша — заклинило коробку передач, но мы толком больше не пересекались в тот день и тихо разъехались с раскаленной трассы после вялых командных обсуждений.

Я чувствовал, что начинаю перегорать. Слишком много работы с самого начала года, много внимания к команде, к нашим неудачам, плохие квалификации, посредственные выступления, эта авария, ссоры и чертова жара…

Мне нужно было отдышаться.

Перед гонкой в Монако у нас был двухнедельный перерыв, и я беззастенчиво уехал домой, где провел совершенно пустую неделю, совершенно ничего не делая и просто шатаясь по своему лесу.

«Навещал призраков» — так всегда про такие уходы в чащу говорила моя мать.

Примечания:

https://clck.ru/HEYat