Когда смерть чуть менее ожидаема, чем победа (гет)

Возвращаясь к восемьдесят шестому, не могу не упомянуть еще одно событие: мое внезапное участие в чемпионате Формулы-3000, виноват в котором оказался ураган «Чарли».

Вообще серия 3000 выросла из косвенно знакомой мне по далекому прошлому Формулы-2 (по работе в «Марч» я успел повидать все серии, где они заявлялись или только подумывали заявиться), но технически за последнюю пару лет в ней ничего не изменилось — только название — а «Марч» так и продолжал штамповать победные сезоны, по-прежнему поставляя свое шасси двум третям команд. В том году его, конечно, значительно подвинул новозеландский «Ральт», и господству «Марч» в этой серии (как и его гегемонии в автоспорте в целом) вскоре вообще суждено было остаться в прошлом… Но все это случилось позже, а в тот уик-энд одна из тех английских команд, что покупала у них шасси и где у меня оставались друзья, на этапе в Бирмингеме не досчиталась своего бразильского пилота — из-за урагана он не смог прилететь на острова. Я же тогда, пребывая в своем благородном порыве бесплатного тестера, не вылезал с оксфордской трассы компании и полушуточное предложение «погонять в младшей сестричке» на треке по соседству принял очень даже всерьез, тем более что дело происходило в перерыве между последними этапами моего основного чемпионата и никаким образом на него не влияло.

Ту гонку я выиграл, единственную в своей микроскопической карьере пилота Формулы-3000.

Не могу сказать, что это было легко — напротив, невзирая на то, что в Формуле-2 нагрузки меньше, и я был привычен к более жестким условиям, гонка была совершенно кошмарная (сейчас уже вообще трудно представить, как можно позволить проводить соревнование при таких условиях). Ливень шел местами, и там, где он был, это больше напоминало тайфун, а маршалы, сплошь укутанные в рыжие плащи, даже не могли нас различать в таком мареве; в других местах сгодилась бы и промежуточная резина, но всю картину с казалось бы стандартной дождевой гонкой портили непредсказуемые порывы ветра и опасность, что вот-вот кому-то на голову принесет рекламный щит какого-нибудь РедЭкса. Ни один спонсор не захотел бы такой славы, так что мы даже не одолели половину дистанции, когда гонку остановили.

Возможно, не устрой тогда все тот же «Чарли» на трассе мини-апокалипсис, я бы ничего и не показал: перед самым появлением красных флагов я уже думал, как дальше придется выбираться из самого хвоста пелетона, потому что в общей суматохе меня передержали на обхлестываемой косым ливнем трассе и я оказался последним в очереди на пит-стоп. Еще круг до следующего — и соперники унеслись бы вперед с завидным преимуществом, пока я нырял в боксы, но на двадцать четвертом из пятидесяти одного круга гордо взреяли те самые флаги — и мы остановились, а я, по счастливому стечению обстоятельств, именно в это мгновение шел впереди всех своих уже переобувшихся соперников.

На гонках серии 3000 нет такого ажиотажа, как в старшей Формуле, да и дождь стеной никогда не способствовал зрительскому интересу, однако эта победа подарила мне внимание от некоторых локальных спонсоров, часть из которых оказались достаточно настойчивы в следующие месяцы. Нет, я не бегал от них и не игнорировал предложения, как мой напарник, я выслушивал все эти условия и суммы, но не находил ничего подходящего, пока не познакомился с Клэр Хаскел.

Она представляла часовой дом «Зеон», но начала совсем не с этого. Ее визитку, впихнутую мне в руки сразу после подиума в Бирмингеме, я кинул ко всем прочим, когда решил самостоятельно никому не звонить. В конце концов, у моей основной команды был крайне лояльный титульный спонсор, контракт продлевался автоматически, и для участия в чемпионате мне не требовалось приносить деньги — только очки и подиумы, ну, а за сторонними заработками я и вовсе никогда не гнался.

Так что звонок Клэр настиг меня только через две недели, после Монцы, которую Кай выиграл — впервые в карьере, а я, повредив диффузор за двенадцать кругов до финиша, с трудом дотащил машину на четвертое место, хотя объективно гонка подходила нашим болидам просто идеально. Под конец соревновательного года мы должны были вновь рвануть гоняться через океан и, как водится, имели дополнительную неделю отдыха, пока техническая часть команды готовила оборудование к перелету. Кай до самого самолета оставался в Италии — там у него была семья и какие-то дела, так что мы провели пару дней на заводской трассе в Арезе, а потом я отправился в Англию — и вот буквально на следующий день у меня дома и раздался звонок.

Клэр сказала, что хочет поговорить о возможностях для моего картодрома, и поскольку я подобных предложений еще не получал, то, недолго думая, назначил ей встречу там же, на трассе, о которой мы должны были вести беседу.

Конечно же, она соврала.

Призналась Клэр буквально сразу, как только мы сели в моем мини-офисе и закрылась дверь, отрезавшая нас от шумной сутолоки: ничем картодрому она помочь не в силах. Я был вправе выставить обманщицу тут же, но оценил ее смелость: соврать, зная, что обман в любом случае придется раскрывать, и признаться, зная, что мне это не понравится здесь и сейчас. Казалось бы, ситуация безнадежная, но я дал ей возможность объясниться, и она рассказала, что опросила всех тех, кому я отказал, и сделала вывод, что я вообще не заинтересован в рекламе. Что ж, она поняла это даже раньше меня самого — я-то думал, что просто выбираю.

Было одно «но»: среди правления ее компании оказался один человек, во что бы то ни стало желающий, чтобы именно я представлял их имя. Во-первых, он был страстным фанатом гонок, а во-вторых, хотел, чтобы «проводником» марки в Формуле стал валлиец.

Которым я, вообще-то, не был.

Этому заявлению Клэр не удивилась — она знала, потому что, кажется, не было ничего такого, что она не смогла бы раскопать. Беда этого неизвестного и не названного мне человека из «Зеона» состояла в том, что в нашем спорте в тот момент оказался дефицит на подобную этнику, поэтому мое какое-никакое родство с Уэльсом его устраивало «в достаточной степени». В конце концов, я готов был предложить им контракт с моей матерью — как раз уроженкой Ньюпорта, на что Клэр рассмеялась и ответила, что обязательно предложит это начальству. Честно говоря, я и сам не понял, когда мысль «похоже, мне все это не нужно» превратилась в «хочу с ними сотрудничать», но после окончания сезона я все же приехал в Лондон и подписал этот контракт.

В том же году мы с Каем снимались для рекламы «Эллиды», которая была главным спонсором «Альфы». Запланированные изначально на июль, съемки на голландском побережье летом сорвались, но, честно сказать, и к лучшему — график соревнований тогда был слишком напряженным. Так что, вооружившись гортексом и сиропами от простуды, в начале октября мы приехали на слегка штормящее Северное море и провели незабываемый день в горько-соленой пыли от разбиваемых вдребезги двухметровых волн и потоков воды, беспрестанно омывающих наши и без того омытые тела. Новенький швертбот, который привели для съемок, в тихой бухте выглядел слишком картинно, так что фотограф решил, что лучше он будет смотреться в более реальных условиях, ну, а нас никто не спрашивал, и судно отошло в относительную близость от берега.

Полагаю, для Кая все это не было в новинку — он и бровью не повел на озвученный маневр. А может, все дело было в его отце, который молчаливо присутствовал при всем процессе и на палубе выглядел так, будто всю жизнь только и делал, что брал рифы и менял галсы, а не был крупным бизнесменом в каком-то там поколении. Сам Кай тоже весьма органично смотрелся в морской стихии, хотя глядя на него в тот день, я не мог понять, что конкретно так ему досаждает: отцовский контроль или само мероприятие?

Это были достаточно рядовые съемки для малого тиража каталогов — среди моих друзей мало кто их вообще увидел, если я сам им не подарил по экземпляру проспекта. Впоследствии были у нас и другие акции для «Эллиды», но господин Фреере больше никогда не удостаивал их вниманием, будто бы в тот первый раз навсегда убедившись, что все идет нормально. Не думаю, что его когда-либо волновало мое участие — он был полностью сконцентрирован на сыне, как и каждый раз, когда бывал в боксах, но и отчуждения я никогда не ощущал. Мы будто навсегда застыли в том помещении, где он, не прося, попросил уступать его сыну, а я, не соглашаясь, согласился.

Справедливости ради надо сказать, что причин так поступать за всю историю наших с Каем отношений у меня оказалось мало: слишком уж мы были разными и на трассе, и в жизни, чтобы находить точки конфликта, поэтому я бы никогда не согласился с утверждением, что командная тактика в чем-то помешала моей карьере. Скорее уж наоборот — именно благодаря лояльному отношению к ней и к вывертам судьбы вообще я и получал все те шансы, что мне выпадали.

Например, сразу после австралийской гонки и окончания сезона я полетел представлять Альфа Ромео в Японию.

На тот момент Страна восходящего солнца уже девять лет как потеряла свой этап, а до появления в календаре других площадок в этой части света оставалось еще примерно столько же, так что ФИА просто необходимо было вернуть азиатскую аудиторию, переключившуюся на национальные серии, и поэтому в Японию тогда отправилось весьма значительное представительство. Кай в это же время был занят в Европе — продолжением той отцовской акции, что мы начали в Северном море, так что из «говорящих лиц» команды я летел в одиночку. В режиме строгой секретности перед самой посадкой глава спортивного отдела «Альфы» дал мне отдельное задание: попробовать протоптать дорожку к мотористам Хонда, выигравшим в тот год Кубок конструкторов, — и да, я протоптал ее на славу…

До перерыва японские Гран-при проходили на трассе Фудзи — это эдакий азиатский вариант «Гонки в облаках», только сниженной раз в пять. Но даже на такой высоте двигатель болида Формулы-1 ведет себя категорически иначе, чем на привычных низменностях. Я очень хотел прочувствовать эту разницу, как только узнал, что Формула вообще выступает на подобной трассе, но, увы, в те последние для Гран-при Японии годы, в семьдесят шестом и семьдесят седьмом, из-за учебы я не попадал на эти этапы даже в качестве простого механика, а когда начал гонять сам, про выступления в Азии и вовсе было уже позабыто.

Мое желание побывать на Фудзи Спидвэй клокотало внутри всю официальную часть рекламно-аналитических мероприятий, где я как мог старался отыграть свою роль и даже посидел с умным видом на брифинге по обсуждению реконструкции и систем безопасности Судзуки, но как только уик-энд завершился, я помчался в сторону горы будто с низкого старта, прихватив с собой пару человек, кто вызвался помочь мне добраться до искомого места без потерь. Впрочем, может, случившееся было больше приобретением, чем потерей? Абсолютно точно да.

Моими помощниками стали юная Кимико и примерно моего возраста Юджи — человек выдержки и слова, достойных самурая. Они оба работали на последней части нашего слета, и если Юджи был с детства вовлечен в гоночную среду и легко мог оспорить какие-то мои предположения относительно высоты и техники, то Кимико с миром наших машин познакомилась впервые, и ее восторг просто подкупал.

Покидая пресс-центр и уже не сильно беспокоясь о ясном сиянии глаз, я позволил себе распрощаться с коллегами парой-другой поднятых рюмок саке, и хотя дорога к мотопарку Фудзи не заняла так уж много времени, после долгого рабочего уик-энда мы прибыли к нему несколько уставшими. Что я надеялся там застать в столь поздний для каких бы то ни было заездов час? Я не думал об этом. Почему меня не вразумили мои японские товарищи? Полагаю, им нравилось смотреть на пыл забавного европейца, или они попросту не решились мне отказать. В конце концов, мы приехали туда, куда я хотел попасть и где сам все понял: на трассу нас, разумеется, не пустили. Мы полюбовались пустыми трибунами и молчаливым паркингом, и на фоне всего этого умиротворения была она — прекрасная Фудзи, правда, значительно затененная облаками.

Я был расстроен.

Кимико, наверное, заметив опечаленного гайдзина, к которому ее как-никак приставили для поддержания хорошего настроения, пригласила нас к себе — передохнуть перед обратной дорогой, и тогда-то мне стало понятно, почему девушка вообще поехала с двумя мужчинами, — ей попросту оказалось по пути! По крайней мере на тот момент я объяснил это себе именно так. В доме Кимико жила не одна, и разумеется, наше прибытие собрало всех обитателей за новым столом.

Я выпил еще немного — за знакомство, за спорт, за женщин, за Фудзи и даже за самолеты, что позволяют нам пересекать океаны; меня поддержали местные мужчины, а вот Юджи продолжал держаться, уверяя, что ему и так неплохо, хотя вообще-то, глядя на его нарочито каменную физиономию, верилось уже с трудом.

Вид на гору с террасы дома был фантастическим, и еще больше очарования ему добавляли музыка, непонятный язык, пение нашей хозяйки и совсем немного — повысившийся в моем организме градус. Обдуваемый ветерком и окутанный разнообразными мыслями, я пришел к выводу, что работа железного мотора на высоте — это, конечно, любопытно, но не так интересно, как работа моего собственного «двигателя». Я должен был испробовать это на себе. Я должен был подняться на Фудзи.

Новую идею умножившиеся в моих глазах японцы приняли сдержанно, но не отказали, даже нашли нам с коллегой провожатого — из числа наиболее трезвых домочадцев, и надо отдать ему должное: он ни словом не возразил и собрался в нелегкий путь практически моментально. Перед уходом мы подняли еще пару тостов за знакомство и за Фудзи — теперь уже на прощание. И наконец-то Юджи ко нам присоединился.

Основную часть подъема я помню в итоге урывками и уверен, что наш провожатый (а может, это был мой на тот момент уже лучший друг-Юджи) прихватил в дорогу «топлива» и не жалел его тратить, потому что, как я удостоверился позже, весь путь должен был занять у нас остаток вечера и всю ночь, но я помнил лишь отрывки бесконечной темени, подъемов и спусков, и только к рассвету в моей памяти хоть немного появлялась ясность и последовательность.

Я упоминал, что Юджи оказался настоящим человеком слова? Этот парень, уходя из пресс-центра, обещал начальству «присмотреть за гайдзином», и справился с обещанием, несмотря на все наше внезапное дикое путешествие и не вполне добровольное приобщение к алкотуризму, — он посадил меня в нужный самолет и даже убедился, что мой багаж благополучно приехал из отеля и подписан на мой билет, так что я без каких-либо проблем приземлился в Хитроу, получил свои сумки и отправился домой, лишь слегка расстроенный подводящими воспоминаниями о восхождении, но зато весьма довольный совершенным приключением. И все было бы прекрасно, если бы не одно «но», которое настигло меня на борту Боинга, когда мы пролетали над Баренцевым морем.

Я совершенно забыл про японских мотористов.

На следующий год моторы Хонда, помимо победителя-86, получила еще одна команда. И это была не Альфа Ромео.

На остаток года я привычно вернулся домой, откуда незадолго до Рождества поехал на первые съемки с «Зеоном», намереваясь закончить год максимально продуктивно. Но, к сожалению, перед самым началом съемок, когда меня уже вовсю готовили в кресле, на студию позвонили и сообщили, что предыдущей ночью от сердечного приступа скончался мой отец. Звонок приняла Клэр, и она не стала скрывать от меня правду, сразу остановив весь процесс. Она знала, что отложенное известие накрыло бы меня чувством вины не в пример сильнее, и предпочла человечность деньгам, что-то наверняка объяснив и своим боссам, потому что наш контракт, несмотря на стоивший значительных денег простой, остался в силе и дальнейшее сотрудничество с «Зеоном» оказалось долгим и славным.

С Клэр Хаскел мы впоследствии дружили семьями еще многие годы, но спонсорство в автоспорте тогда семимильными шагами начало набирать обороты и стало поглощать все больше талантов. Спустя всего лет пятнадцать у молодых гонщиков почти не осталось иных шансов попасть в конкурентоспособную команду, кроме как найти «золотую руку», а это совсем не просто. Я всегда приветствовал прогресс в Формуле, но не коммерческий. Хотя что бы я ни говорил теперь и как бы ни относился к «продаже таланта», часовой магнат не был единственным, кого мне приходилось тогда представлять. Шинники, нефтяники, производители экипировки, строители самолетов, поставщики мыла в отели — не поверите, сколько компаний готовы предоставить тебе свою продукцию за маленький шанс быть упомянутым, если ты появляешься на подиуме или достаточно скандален.

Пока я ездил в хвосте и середняках, я был практически избавлен от этого, но с Альфа Ромео и Каем, который дебютный сезон начал с подиумов и победы, мы быстро попали под внимательный взор моноклей магнатов. Конечно, у нас была «Эллида», но единственный лимит на количество спонсоров — это место на твоем гоночном комбинезоне, а на двухметровом парне, как понимаете, места очень много.

Я старался не быть довеском к этому заметному пацану ни в каком из смыслов и думаю, что мне удалось сохранить собственное лицо без особенных мук, хотя случались новые и новые «черные дни», когда казалось, что от очередного пинка судьбы оправиться можно, только сделавшись иным человеком. Но, черт возьми, мы сами выбрали такую жизнь, и вряд ли хоть один из нас пожалел, что вообще когда-то сел за руль.