Некромант (джен)

Рабастан довольно долго сидел, прислонившись к стене Хогвартса, смотрел на залитую светом луны поляну, Дракучую иву, на чернеющий вдалеке Запретный лес, и думал. Оборотень. Когда же Люпина обратили? Он ведь был болезненным всегда — но ведь быть не может, чтобы он был оборотнем со второго курса? Или может? Но тогда учителя и Дамблдор не могут этого не знать. Но узнай они, разве бы Люпин учился здесь? Нет, невозможно, бред. Оборотня в школе не оставили бы! Дамблдор, конечно, любит грязнокровок, но ведь это преступление! Он не стал бы рисковать всем, что у него есть — от должности директора Хогвартса до свободы. Да никто из них не стал бы. Значит, они знать не могут — следовательно, Люпин стал оборотнем недавно. Ведь одно другому не противоречит, а в данном случае даже дополняет: оборотню проще укусить человека слабого и болезненного. И тупого, вероятно, раз уж он ему попался — хотя тут возможны варианты.

Впрочем, куда больше Рабастана занимала новость об анимагии Поттера и Блэка. Как? Когда они успели? Им всего семнадцать, они старше его меньше, чем на год! Анимагия — дело очень непростое, ей учиться долго, да и то в итоге не у каждого получится. Так когда?

И почему его это настолько задевает? Что ему до этого? Они ему чужие. Он узнал их тайну, он теперь её использует — но его ведь это именно задело. Сильно. Почему? Что он вообще чувствует? Он злится? Да, но не совсем. Не только. И, кстати, почему? На что? Нет, подобных ощущений Рабастан ни разу прежде не испытывал. Но понять, что чувствует, Рабастан хотел. Пришлось анализировать.

Анализ занял у него довольно много времени, но в конце концов Рабастан пришёл к выводу, что он… завидует. Прежде Рабастану никогда не доводилось испытывать подобного, и эти ощущения ему категорически не нравились. Но зато он понял теперь то, чего не понимал до этого — почему это чувство толкает порой людей на вещи глупые и подлые. Интересно, если получить желаемое, чувство это исчезает? Или остаётся, потому что ты всё равно получил это не первым? Впрочем, у него будет шанс проверить.

Потому что Рабастан твёрдо решил заняться анимагией. Правда, его несколько смущала возможность оказаться кем-то вроде рыбы, но, подумав, он решил, что превращаться станет, во-первых, в присутствии Родольфуса, а во-вторых, заранее подготовит ёмкости с водой пресной и солёной. Надо будет подумать, что ещё может понадобится.

Но всё это потом. Сперва следует решить, что ему делать с этой информацией. Рабастан склонялся к мысли просто написать об этом в аврорат, но ему словно бы мешало что-то. Будто он забыл о чём-то важном, не принял в расчёт то, что упускать нельзя. Что произойдёт, если он так сделает? Они однажды выйдут — и, скорее всего, решат отомстить тому, кто сломал им жизнь. Боится ли он их? Рабастан довольно долго всерьёз это обдумывал, и решил, что нет, не слишком. Он и сейчас-то не боялся, а уж после… К тому времени, когда они выйдут из тюрьмы, он станет намного сильнее. А врагов бояться наживать — не быть ни Лестрейнджем, ни некромантом.

Нет, не в страхе было дело. В чём же? Что он не учёл?

Впрочем, он ведь не обязан решать это прямо сейчас. У него впереди много времени: анимагия — это факт, и сейчас, через неделю или через месяц не изменится. Точно так же, как и оборотничество.

В гостиную Рабастан вернулся едва ли не под утро — и застал там Регулуса, сидящего перед едва теплящимся камином. Рабастан обрадовался: ему хотелось с кем-нибудь поговорить о том, что он узнал, и Регулус был идеальным собеседником.

— Скажи, — Рабастан подошёл к нему, наложил на них обоих заглушающие чары и сел в соседнее кресло, — ты знаешь, что твой брат — анимаг?

— Что? — Регулус едва ли не подпрыгнул в кресле, и его глаза округлились от изумления. — Как это?

— А вот так, — Рабастан подался вперёд и начал быстро и взволнованно рассказывать Регулусу всю эту историю с самого начала, незаметно для себя заводясь и распаляясь всё сильнее, и когда закончил, то вдруг понял, что не то чтобы кричит, но говорит довольно громко. — Понимаешь, что всё это значит? — спросил он. — Я уверен, что они не зарегистрированы — и плюс помогают прятать оборотня в школе. Я не знаю, какое за такие вещи полагается наказание, уверен, что нам всем станет намного проще жить в ближайшие два года. Да и Дамблдору, видимо, достанется — Руди порадуется, — закончил он. И только сейчас обратил внимание на выражение лица Регулуса. И замолчал, сразу же остыв от вида своего словно бы окаменевшего товарища.

Некоторое время они сидели в тишине, в которой изредка слышалось лишь тихое потрескивание углей в камине, а потом Регулус спросил:

— Ты их выдашь, да?

Его голос звучал напряжённо, и в то же время очень ровно — так, словно он боялся то ли что-то слишком резкое сказать, то ли вообще сорваться.

Рабастан от его вопроса даже растерялся.

— Ты же сам сказал, что твой брат ушёл из дома.

— Рэб, пожалуйста, — Регулус вцепился пальцами в ручки кресла так, что оно скрипнуло. — Не ломай Сириусу жизнь. Не надо, Рэб.

— Но ведь он ушёл, — сказал Рабастан с нажимом и недоумением. — Он сам от вас отказался. От вас всех — и от тебя! Он же тебя предал, Рег, — очень тихо договорил он.

— Пускай предал, — так же тихо отозвался Регулус. — Это его дело. А я не буду. Не хочу. Рэб, пожалуйста, не выдавай их. Я что хочешь сделаю.

— Да нет, — Рабастан даже вздрогнул от больно обжёгшей его обиды. — Глупости не говори. При чём тут ты?

— Потому что это я прошу, — Регулус поднялся и, шагнув, встал прямо перед Рабастаном — и тот понял вдруг, что сейчас будет и, тоже вскочив, торопливо выдохнул:

— Хорошо, — и почувствовал абсолютно физическое облегчение, когда лицо Регулуса прямо на глазах расслабилось. Рабастан и сам не знал, почему его в такой ужас привела возникший перед глазами образ стоящего перед ним на коленях Блэка: ему ведь до сих пор никогда не доводилось даже наблюдать такого, не то чтобы участвовать. Но нет, он не собирался позволять тому, кого все называли его другом, унижаться перед ним. Есть вещи, совершив которые, назад вернуться невозможно, и он только что совершенно чётко осознал, что не желает жить с подобным опытом. Нет, только не Регулус. И не Маркус, разумеется. И… Рабастан задумался было, есть ли кто-нибудь, кого бы он хотел так видеть, но заставил себя отложить такие мысли. После. Сперва надо завершить этот разговор. — Он твой брат, — сказал он, осторожно опускаясь на один из подлокотников. — Если ты так хочешь, я не выдам их. Хотя я не понимаю, — признался он. — Он ведь сам сказал, что не брат тебе.

— Он сказал, — Регулус глядел на Рабастана с такой признательностью, что тому стало мучительно неловко, и он подошёл к камину и пошевелил там угли кочергой, просто чтобы сбить это странное настроение и не видеть лица Блэка. — А я не говорил. Если бы Родольфус тебя предал, что бы сделал ты?

— Это невозможно, — Рабастан с некоторым удивлением поглядел на Регулуса.

— Но если бы? — повторил тот настойчиво. — Ты позволил бы отправить его в Азкабан?

— Нет, конечно, — тихо сказал Рабастан.

Его вдруг словно окатило удушливым горячим воздухом, и он почувствовал, что краснеет. Стыдно Рабастану бывало очень редко, и он это чувство ненавидел, но сейчас признавал, что, безусловно, заслужил его. Вот о чём, верней, о ком он позабыл, когда обдумывал своё решение — о Регулусе. Даже не вспомнил!

— Извини меня, — сказал Рабастан, оборачиваясь к так всё и стоящему возле его кресла Регулусу. — Я даже не подумал о тебе. Вернее, я подумал, но не так. Мерзко вышло.

— Я знаю, что вы с ними с первого дня воюете, — Регулус тоже подошёл к камину и встал с другой стороны. — Я понимаю, что ты хочешь отомстить. За всё. И такой шанс. Но ведь это правда им сломает жизнь. И Сириусу. Даже если он после тюрьмы сломается и вернётся, я так не хочу. Пусть живёт, как хочет, но живёт. Понимаешь?

— Да, — негромко сказал Рабастан.

Он бы тоже ни за что не выдал брата — что бы тот ему ни сделал. Он даже и родителям своим правды не сказал, чтобы дать им уйти спокойно, что уж говорить о брате. Почему же он об этом не подумал?

— Спасибо, — Регулус протянул руку и сжал его плечо. — Я тебе…

— Но они же попадутся так, — сказал Рабастан, опять краснея — и снова от стыда. Вот уж чего он точно не заслуживал, так это благодарности. — Поговори с ним. Если они будут так носиться, рано или поздно Люпин кого-нибудь убьёт или покусает. Или же его убьют, и потом всё равно будет расследование. И всё вскроется.

— Он не станет меня слушать, — качнул головою Регулус. — И ужасно разозлится, если узнает, что я знаю. Я даже не знаю, что он тогда сделает, — добавил он почти совсем неслышно.

— Но они и вправду попадутся, — сказал Рабастан. — Хотя ты прав, наверное… придумал. Можно написать им. Всем, или только одному Люпину. Анонимно. И сову на почте взять. Летом — всё равно на следующее полнолуние мы уже будем дома. Я могу сам написать, если хочешь.

— Они догадаются, — возразил Регулус.

— Не догадаются, — заявил Рабастан уверенно. — Просто нужно написать с ошибками. Слегка. И ни на тебя, ни на меня никто даже не подумают. А так пусть ищут, — он заулыбался. — Я всё сделаю. Я знаю, как. Я всё придумал. Пойдём спать? — предложил он. — Вставать скоро.

Впрочем, спать он не хотел: ему нужно было подумать в тишине и одиночестве о том, как предупредить Мальсибера со Снейпом. Маркусу он собирался рассказать всё как есть, потому что был уверен, что тот согласился сохранить всё в тайне — но вот Снейп… Совершенно невозможно было представить, чтобы он…

Стоп.

Рабастан, лежавший на кровати за опущенными полами полога в полной темноте, даже глаза открыл. Год назад Снейп жёстко их предупредил… да что там — потребовал, чтоб они пообещали, что и близко не подойдут к Люпину! Он что… знает? Знал уже тогда? И всё это тянется ещё с тех пор?

Если так, то почему он никому не рассказал?!

А ведь ещё призраки. Они-то не могли не знать такое. Почему они молчат? Почему не выдали Люпина так же, как его, директору?

Или… выдали?

И директор всё прекрасно знает? Знает — и молчит, и покрывает оборотня? Но зачем?

Спросить Снейпа? Бесполезно: тот терпеть не мог раскрывать свои секреты. Рабастан добьётся только ссоры, может быть, фатальной. Нет, со Снейпом говорить бессмысленно — но вот призраки ему не станут лгать и навряд ли станут обижаться. Значит, он расспросит их, а если они потребуют от него сохранения секрета, может, даже поторгуется немного.