Некромант (джен)

Какая странная вещь.

Рабастан лежал в кровати в Малфой-мэноре и думал о хоркруксе. Странная… нездешняя. Неправильная. Грязная. Да — это был самый лучший эпитет. Эта вещь словно бы стремилась замарать всё, с чем соприкасалась — Рабастан, когда они закончили работать с медальоном, сперва долго мыл руки, а потом просто держал их под проточной водой. Эта вещь была самым неестественным предметом из всех, что он когда-то видел — включая дементоров и ту жуткую «грибницу» в Азкабане. Этой вещи вообще не должно было существовать — но она жила, и жила при этом словно не по-настоящему, не своей жизнью, а чужой, которую высасывала из любого, кто оказывался рядом и, тем более, брал её в руки. Прав был Ойген, сто раз прав, когда настаивал, что не нужно оставаться с этой мерзостью наедине! Хорошо, что Рабастан его послушал. Потому что эта вещь манила его и притягивала сильнее чего бы то ни было другого, и Рабастан отнюдь не был уверен в том, что устоял бы, останься он с ней один на один.

Хотя однажды ему придётся это сделать. И он очень надеялся, что по Ту сторону Завесы хоркрукс перестанет так на него воздействовать и просто превратится в… во что? Как вообще выглядит кусок души? Он не мог себе представить этого. Что он там увидит — клок тумана? Палец? Облако?

Впрочем, он узнает это непременно — только позже. Сейчас Рабастан должен отыскать ту связь, что есть между хоркруксом и его хозяином, и научиться её видеть — и по её подобию найти оставшиеся. Быть не может, чтобы невозможно было отследить связь между душой и её частями — нужно только найти способ.

Рабастан не сомневался в этом, но сделать это оказалось куда сложнее, чем они надеялись. Что бы Рабастан с Ойгеном ни делали, какие бы расчёты ни проделывали Родольфус с Маркусом, ничего не выходило — а время шло.

— Но ведь не может быть, чтобы их невозможно было как-нибудь связать друг с другом! — воскликнул как-то раз Мальсибер.

— Почему не может? — возразил Родольфус.

— Потому что они — якоря, привязанные к Лорду, — ответил Ойген. — Они все с ним связаны — мы просто должны эту связь увидеть и почувствовать!

— Легко сказать, — Рабастан потёр глаза. — Это якоря, конечно, но они же не привязаны к нему.

— Как же нет? — возразил Мальсибер. — Привязаны, конечно — иначе как бы они держали душу?

— Вопрос хорош, — откликнулся Родольфус. — Иногда я думаю, что проще всего было бы сделать собственный — и спокойно изучить его.

Рабастан при этих словах забыл, как дышать. Ведь Родольфус может! Он не Руквуд, разумеется — вот кто бы давно, наверно, это сделал, именно в подобных целях — но он тоже склонен решать проблемы кардинально.

— Нет, — сказал Рабастан, глядя на Родольфуса. — Не проще. С душой так играть нельзя.

— Ну, не обязательно с моей, — засмеялся вдруг Родольфус. — Можно взять, кого не жалко. Петтигрю вот, например. Или…

Остальные засмеялись, а Рабастан беспомощно сморгнул. Он не понимал, не мог понять, в чём шутка!

— Ни с чьей нельзя, — сказал он, обречённо ожидая смех в ответ. — Руди, это как с дементорами: не важно, какими были те, чьи души превратили в них. Так просто нельзя делать.

— Да я понимаю, — улыбнулся его брат. — И я шучу. Никто из нас подобного не сделает, я обещаю. Ни с кем. Ну не гляди так. Мы просто все пытаемся найти решение.

— Я никогда не научусь подобным шуткам, — вздохнул Рабастан с заметным облегчением. — Но тебе я верю. Если бы я мог увидеть рядом два хоркрукса! — почти воскликнул он. — И если бы ещё и с Лордом!..

— Вот второго делать не советую, — оборвал его мечты Родольфус. — По крайней мере, до тех пор, покуда мы не будем знать, чувствует ли Лорд их. И, в целом, мы опять упёрлись в очередной тупик: чтобы отыскать хоркруксы, мы должны найти второй. Но мы не найдём второй, не составив алгоритма поиска…

…За делом Блэка Рабастан следил почти невольно: во-первых, он читал «Пророк», где оно весьма подробно освещалось, а во-вторых, этим делом почему-то очень интересовался Ойген. Настолько, что когда была назначена дата судебного заседания по пересмотру, он огорошил Рабастана вопросом:

— Ты не хочешь сходить туда со мной?

— В министерство? — Рабастан поглядел на Мальсибера с тревогой. — Ты же понимаешь, что будет, если тебя там поймают?

— С чего им меня поймать? — удивился Ойген. — Водопада воров там нет, и на оборотное зрителей никто не проверяет. Да и как проверить? Мало ли, что у меня во фляжке. Проверяют лишь на входе в министерство палочку — и всё.

— Ну, в своей, допустим, я уверен, — усмехнулся Рабастан. — Но твоя — ты точно знаешь, что её не опознают?

— Вряд ли, — покачал головой Мальсибер. — Она старая.

— Насколько?

— Первой половины века, — ответил Ойген.

— То есть её сделал или Олливандер, или его отец. Нет, это не подойдёт, — сказал Рабастан уверенно.

— Я могу пойти как Маркус, — предложил Мальсибер. — Ему же можно!

— Можно, — Рабастан вздохнул. Ему очень не нравилась эта идея, но раз запретить Мальсиберу идти туда он не мог, оставалось только пойти с ним.

Так что в день суда над Блэком Рабастан с Мальсибером сидели в зале — наверху, подальше от авроров и от судей и поближе к выходу. Рабастан на всякий случай даже эльфов своих взял с собой, приказав им, если что, хватать их с Мальсибером и переносить домой, а ещё запасся и порталом в Лестрейндж-холл — но когда в зале вместе с Петтигрю появилось несколько дементоров, Рабастан велел:

— Уходим.

— Они слепы, — шепнул Ойген.

— Вот именно! — Рабастан потянул его за рукав. — Идём отсюда.

— В такой толпе они нас не почувствуют, если их не звать, — продолжал Мальсибер. — Ты иди, конечно, если хочешь, а я остаюсь.

— Это глупо! — сердито прошептал Рабастан. Если Ойген воспользовался оборотным зельем, то Рабастан делать это не рискнул — потому что кто знает, не окажется ли неожиданно на входе, что палочка того волшебника, с чьей головы он возьмёт волос, уже известна в министерстве. Так что Рабастан использовал трансфигурацию, просто растянув, уменьшив или увеличив некоторые свои черты и сменив цвет глаз на чёрный.

— Я хочу это увидеть, — упёрся Ойген, и Рабастан не стал с ним больше спорить: раз уж он пошёл сюда, значит, согласился. Да и какой смысл? Не потащит же он Ойгена отсюда силой.

И потом, ему самому было любопытно посмотреть на суд из зрительского зала. И на Петтигрю, который здесь сейчас разом выступал и обвиняемым, и свидетелем. Каким же тот был жалким! Всегда был, даже в школе — но особенно сейчас. И как он похож на крысу! Правду, значит, говорят: чем больше времени проводит анимаг в облике животного — тем больше он становится похожим на него. Но ведь крысы тоже разные бывают — и вообще, это умные и храбрые животные. Впрочем, Петтигрю нельзя было назвать трусом. Рабастан, к примеру, никогда бы не решился вот так на сто восемьдесят градусов развернуть собственную жизнь, предав всех своих и встав на сторону того, кого они все ненавидели. Он смотрел на Петтигрю и пытался представить, что он сам бы сделал, если б вдруг по какой-нибудь причине счёл сейчас необходимым присоединиться к Дамблдору. Смог бы он убить, к примеру, Маркуса? Или Ойгена? А Руди? Или всех их? И остаться навсегда без них? Одному? И знать, что те из них, кто выжил, будут ненавидеть его и стараться уничтожить?

Что за сила толкнула Петтигрю к Тёмному Лорду? Что может быть сильнее того, что связывает его, Рабастана, с братом и друзьями? Да он даже Снейпа не хотел бы убивать. Мог бы — но старался до последнего не делать этого. А тут… Как Петтигрю решился на такое? И зачем?

Теперь Рабастан жалел, что не расспросил его об этом, когда мог. Можно будет подождать, конечно, его смерти — но что, если его сейчас приговорят к поцелую дементора? Тогда Петтигрю унесёт свою историю с собой…

Но нет. Приговором Петтигрю стало пожизненное заключение в Азкабане — так же, как когда-то Блэку. И это они все ещё не знают, что он Лорда возродил… хотя этого ведь вообще пока никто не знает, и официально Тёмный Лорд не воскресал.

Блэк, с которого все обвинения были теперь сняты, радостным не выглядел. Напротив, он весь процесс глядел на Петтигрю так, словно бы прикидывал, как ловчее прыгнуть, чтобы успеть перегрызть ему горло, и стоит ли для этого превращаться в пса, или удобнее остаться в человеческом обличье. Когда Петтигрю уводили, Блэк даже вскочил, но остался всё-таки на месте и лишь проводил арестованного долгим полным ненависти взглядом.

— А я надеялся здесь Поттера увидеть, — сказал Мальсибер, когда они, наконец, вернулись в Лестрейндж-холл.

— Ты поэтому туда пошёл? — Рабастан чувствовал себя измотанным и просто грелся у камина, протянув к нему руки.

— Не только, — Мальсибер тоже подсел к камину. — Мне хотелось посмотреть на них, особенно на Блэка.

— Зачем? — а ведь ночью, видимо, Рабастану опять идти на площадь. Сперва с Регулусом, а затем и с Поттерами. Или с Поттерами завтра…

— Не знаю, — огорошил его Ойген. — Это прошлое, когда всё было хорошо, и самой большой проблемой была стычка с гриффиндорцами. Но вообще я больше хотел поглядеть на парня.

— Зачем? — повторил Рабастан.

— Я всё думаю — каково это, жить с хоркруксом, — ответил задумчиво Мальсибер. — Меня от медальона жуть берёт, до дрожи — а он живёт с таким всю жизнь.

— Он привык, я думаю, — пожал плечами Рабастан.

— Что с ним будет, если его вытащить? — серьёзно спросил Мальсибер. — Насколько он часть его личности?

— Да какая разница? — непонимающе спросил Рабастан. — Тебе что до него?

— Мне просто его жалко, — мягко сказал Ойген. — Страшная судьба какая…

— Так он, может быть, не выживет, — попытался утешить его Рабастан, но, наверное, он выбрал не лучший способ, потому что Ойген заметил, тихо рассмеявшись:

— О да. Это успокаивает. Скажи… — начал было он — и в этот момент метка на предплечье Рабастана потемнела и неприятно зазудела.

Вызов. Хорошо хоть, что сейчас, а не во время заседания.