Зависть богов (джен)

— Все будет хорошо.

Корделия произнесла это небрежно, с безупречной округлой уверенностью, без единой щербинки сомнений. Она хорошо это умела. Научилась. Освоила эту очищенную, как драгоценный металл, уверенность много лет назад. Когда-то давно, при заключении первого контракта, эта уверенность, брошенная, как золотой слиток, на чашу весов, принесла ей первые дивиденды. С тех пор эта уверенность приобрела статус самой надежной валюты.

— Все будет хорошо, — повторила она, удваивая вес слитка, и коснулась упавшей на лоб светлой пряди. И в который раз подумала, что не мешало бы сводить Мартина к парикмахеру. Совсем зарос бегемотик.

Мартин посмотрел на нее очень внимательно. Прислушался. Стал сосредоточенно-отстраненным, как опытный сомелье, приступающий к дегустации прежде неизвестного сорта. Сейчас определит сорт винограда, из которого надавили сок, сторону холма, на которой этот виноград обрел зрелость, количество солнечных дней в местности, где этот холм обосновался, и даже состав дождевой воды, на этот виноград пролившейся. Темно-фиолетовые зрачки расширились, тесня яркую радужку, распахивая сдвоенный портал во вселенную, параллельную вселенной привычной, обжитой людьми. В той вселенной тоже вращались галактики, рождались и умирали звезды, рыскали оголодавшие черные дыры, сияли созвездия и грезили живыми океанами необитаемые планеты. Вселенная была прекрасна, огромна и непознаваема. Проникнуть в эту вселенную через насилие и агрессию было невозможно. Путь туда лежал через доверие и любовь.

Ну вот, приговор, кажется, вынесен.

— Ты врешь, — сказал Мартин.

Корделия не стала с ним спорить.

— Да, вру.

Они сидели в каюте «КМ», той самой, куда Мартина привел рыжий.

Мартин мог бы сразу захватить вещи, но он предпочел подыграть хозяйке. Она как-никак предоставила ему выбор — лететь на транспортнике или остаться. То, что выбора на самом деле нет, и что Мартину все равно придется лететь, знали оба. И оба сыграли в игру «Я тебе верю». Мартин сделал вид, что хозяйка предоставляет ему выбор, а Корделия сделала вид, что верит, будто он этим выбором воспользуется.

Пожалуй, ей было бы легче, если бы киборг заупрямился и отказался покидать «Подругу смерти». Да, оказалось бы, что яхта зря проделала весь этот путь, преодолела на максимальной скорости сотню парсеков и закинула свой экипаж в окраинный рукав Галактики; что летевший навстречу транспортник тоже зря сорвали с намеченного курса, напрасно выдернули с ремонтной станции, вынудили совершить прыжок, да и просто подвергли излишнему риску. Все приложили максимум усилий, но все оказалось бессмысленным и безрезультатным из-за прихоти киборга.

— Мелкий ты пакостник! — вынесла бы резолюцию Корделия, принесла бы извинения капитану «Мозгоеда», возместила бы убытки и с легким сердцем отправилась бы на Землю.

Мартин был бы рядом, вот здесь, на яхте, вполне удовлетворенный одержанной им победой. Только сердце было бы легким недолго. До орбиты Плутона. А там оно бы замедлилось и налилось тяжестью. Корделия ругала бы себя последними словами за то, что поддалась слабости, что не выдержала печально обращенного к ней генетически аномального взгляда, что пошла на поводу неразумного кошачьего инстинкта — потащила котенка с собой вместо того, чтобы спрятать его на чердаке.

И Мартин уже не чувствовал бы себя победителем. Он осознал бы, что невольно стал причиной множества вероятных несчастий, грозивших «его» людям, что подставляет свою хозяйку, что делает ее уязвимой. Это как отмененный по малодушию визит к дантисту. Минутное облегчение при мысли, что зубоврачебное кресло останется без законной добычи, а как следствие — бессонная ночь с ползанием по потолку.

В небольшом выигрыше остался бы экипаж транспортника. С одной стороны, лишился бы пассажира, чей проезд был бы щедро оплачен, а с другой, избавлен от бомбы на борту. У них два своих киборга, а тут еще третий, стоимостью в целую «DEX-company». Узнай кто из пиратов, какой груз взяли на борт эти чокнутые везунчики, и никакая репутация их уже не спасет. Корделия не сочла допустимым скрывать от Станислава Петухова, что киборг, которого она ему доверяет, стоит полмиллиона единиц, а в свете последних событий, еще дороже.

— Лучше бы я об этом не знал! — честно признался бывший космодесантник.

Вот и его бы Мартин избавил от хлопот своим капризом. Почему, собственно, капитан «Мозгоеда» должен играть в чьи-то опасные игры? Это Корделия заварила всю кашу, выкупив разумного киборга у Лобина, это Корделия бросила вызов Бозгурду, вышвырнув с Геральдики его отморозков, и это Корделия сунулась на новотокийскую биржу. При чем тут мозгоеды? Они уже имели удовольствие лицезреть Ржавого Волка в апогее возможностей. Если бы не появление загадочного «альбатроса», явившегося подобно вездесущему Супермену или шагнувшему с крыши Бэтмену, транспортник был бы уничтожен. «КМ» все равно пострадал от разлетающихся обломков, вынужден был встать на экстренный ремонт, понес убытки и, как вишенка на торте, вынужден залечь в Магеллановом облаке. Не чрезмерно ли добавлять им еще и Мартина? Да, все вздохнули бы с облегчением, если бы Мартин закапризничал. Но он не закапризничал.

Переговоры с «Мозгоедом», едва лишь «Бегемот» засек его на лидаре и отправил запрос, прошли на удивление гладко. Впрочем, почему на удивление? Все оказались друг с другом заочно знакомы, начиная с Корделии и капитана. Теодор Лендер, пилот транспортника, обнаружил с Никитой Романовым, пилотом яхты, общего низвергнутого кумира — Рэтта Манкса.

«Не,ну ты прикинь? Я двадцать лет на этого козла равнялся! И на кобайке гонял, и косухи носил! И это… самое… курил!» «А я, думаешь, с какого бодуна в третью эскадрилью подался? Добровольцем! Патлы отрастил! Теперь вон лысый как за… ну как колено!» «Козел вонючий! Пират хренов!»

Полина внезапно выяснила, что Лена Кирсанова не просто так обзавелась прозвищем Мотылек и что у нее в каюте целое семейство генномодифицированных мотыльков «Мертвая голова» в огромном аквариуме, которые красиво и устрашающе светятся в темноте. «Ты их с собой возишь?» «Конечно, я же дома почти не бываю!» «А мне Станислав Федотыч леразийского скарабея так и не разрешил…»

Вениамин Игнатьевич определил Ренди Кларка как еще одного ученика Ларисы Трифоновны. «Стасик, я на минуту. Только на их медотсек гляну».

Михалыч неожиданно вспомнил, как пытался устроиться на работу в «Техно-Си», где до банкротства работал Джон Фланаган, техник яхты. «Рзрлсь? Ткиминдо!»

А Кира вызвалась показать Теду свою каюту.

Не успела Корделия и глазом моргнуть, как в пультогостиной «Мозгоеда» остались она, капитан Петухов, два киборга и Котька. Рыжий навигатор, которого Корделия сразу узнала по описанию Мартина и голоснимкам в блогах, казался невозмутимым, но явно разрывался между желанием последовать за не в меру легкомысленным напарником и долгом перед капитаном.

Второй киборг, тот самый, которого Корделия знала по видеоролику с участием Бозгурда, желания покидать транспортник явно не испытывал. Он буквально фонил неприязнью к чужакам, нагло пристыковавшимся к «КМ», и наверняка идентифицировал их как потенциально враждебные объекты. Косился на Корделию с нескрываемой неприязнью. И так напоминал Мартина. Нет, не внешне. Внешне у них не было ничего общего. Этот киборг был противоположного фенотипа, темноволос, более внушительного телосложения. Мартин более тонок в кости, стройней, изящней. Что неудивительно — его не готовили ни в солдаты, ни в телохранители. Он не подпадал ни под один из фенотипов «DEX-company». Единственный экземпляр. Но сходство тем не менее было разительным.

Во взгляде. В манере смотреть чуть исподлобья. В настороженности. В укоренившемся недоверии. В желании держаться от этих проклятых людей как можно дальше. Да и пережил этот киборг, Ланс, примерно то же самое, что и Мартин. Отсюда и сходство. Рыжий тоже смотрел на Корделию с настороженностью. Но больше с любопытством. Он вряд ли научился безоглядно доверять людям, но уже их не боялся.

«Он меня изучает», подумала Корделия. «Я для него хозяйка разумного киборга. Вот он и пытается понять, что для меня этот киборг. Игрушка? Слуга? Раб? Ни первое, ни второе и ни третье. Но откуда же ему знать?»

Неожиданно рыжий обратился к капитану:

— Станислав Федотыч, мне присмотреть за Тедом?

Видимо, решил, что одного киборга хватит для охраны капитана от невооруженной женщины.

Капитан вышел из задумчивости. Он тоже довольно пристально разглядывал сидевшую напротив гостью. Кора Эскотт шагнула к нему из прошлого — из шебского леса в пультогостиную «Космического Мозгоеда». Правда, она значительно изменилась. Это уже не жалкое изможденное существо в заляпанным ядовитым соком комбезе. Это уже представительная, самоуверенная дама в комбезе явно недешевом. И пришла не пешком, а прилетела на яхте класса А-плюс. Но, невзирая на внешнее несоответствие, ситуация повторяется. Ему предстоит определить кто перед ним, друг или враг.

Тогда, на Шебе, существовала вероятность, что под личиной выжившей журналистки скрывается враг, диверсант, пробирающийся на базу. Кто явился к нему под личиной владелицы яхты? Вместо взвода новобранцев за его спиной сегодня гражданский экипаж, ничего не смыслящий в дисциплине. Он еще ничего не выяснил о пожаловавшей на «КМ» незнакомке, а команда уже рванула на потенциально вражеский корабль.

— Да, Дэн, посмотри, чем эти олухи там занимаются.

Корделия подняла руку, как школьница на уроке, привлекая внимание навигатора.

— Дэн, там в каюте Мартин. Пожалуйста, поговорите с ним. Он очень хотел с вами встретиться.

У рыжего шевельнулась бровь. Что-то его удивило, возможно, обращение на «вы», а возможно, желание кого-то по имени Мартин с ним встретиться. Но рыжий не уточнил. Кивнул и отправился на яхту.

Капитан и Корделия остались в пультогостиной одни. Почти. Второй киборг, так и не обнаружив признаков угрозы со стороны гостьи, отошел в дальний угол и сел прямо на пол.

— Вы находите меня… легкомысленной? — спросила Корделия, невольно уподобляясь героине новогодней комедии, примчавшейся из Петербурга в Москву с березовым веником под мышкой.

Она собиралась воспользоваться прилагательным «чокнутая», но в последний момент прибегла к более безобидному определению.

Капитан смущенно кашлянул.

— Не более, чем самого себя, — ответил он. — Я и сам не отношусь к категории здравомыслящих с тех пор, как купил этот корабль. Был нормальный правильный пенсионер, гулял в парке, голубей кормил, и вот надо же — выпил «колевки» и обнаружил на столе договор купли-продажи. Я — корабль, вы — корпорацию. Разница, по сути, несущественная. Кстати, я тут глянул на указанную в договоре сумму, которую вы обязуетесь перевести на мой счет, и нашел ее в некотором роде… В общем, одним словом это… много.

— Станислав Федотыч, я учла форс-мажорные обстоятельства, — пояснила Корделия.

— Какие?

Она чуть пожала плечами.

— Разные. Все может случиться. Даже самое неприятное. Вы же знаете, космос непредсказуем. И… Земля тоже.

Капитан посмотрел на нее почти так же пристально, как до этого смотрел навигатор.

— Вы полагаете, что на Земле…

Корделия быстро приложила палец к губам и указала взглядом на киборга.

— Полагаю, — ответила она небрежно. — Сбой прыжка, поломка маршевого двигателя, неудачная посадка, несчастный случай. Как говорится, хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах.

— Роджер что-то там про крыс говорил.

— Да, есть такая японская пословица. Когда рассуждаешь о завтрашнем дне, крысы на чердаке смеются. Мне бы не хотелось рассмешить крыс. Вот почему я и готовлюсь к худшему.

— Может быть… мы бы могли чем-нибудь помочь?

Корделия покачала головой.

— Нет. Вы уже помогли. Вы оказали мне неоценимую услугу, и я перед вами в долгу. Требовать что-то еще я не вправе. Да и нет этого «что-то». Сама заварила кашу, сама и расхлебывать буду.

Вернулся рыжий, а за ним в пультогостиную вошел Мартин. Лицо бледное, встревоженное. Вот его главное отличие от двух разумных собратьев — он не скрывает эмоций. Они у него естественные, полноценные. Ему не пришлось учиться, он всегда это умел. Рыжий наверняка тоже умеет и краснеть, и бледнеть, и улыбаться, и хмуриться, но при малознакомых людях предпочитает оставаться бесстрастным. Сказывается многолетняя привычка осторожничать. А Мартин изначально… неправильный. Вот увидел свою хозяйку — и тревога сменилась радостью. Жива здорова, ничего с ней не случилось.

Корделия протянула ему руку, чтобы подтвердить свое пространственное присутствие, и Мартин ответил торопливым рукопожатием. По прошествии времени капитан «Мозгоеда» признался, что именно этот простой и очень человеческий жест развеял его последние сомнения. Эта женщина, выжившая в лесу, не могла быть террористкой-смертницей.

— Мартин, познакомься, это Станислав Федотович Петухов, капитан «Космического Мозгоеда». Ты можешь ему доверять.

— Ну здравствуй, — сказал капитан, поднявшись и протягивая руку.

К счастью, Мартин уже проходил этот ритуал приветствия на яхте и от протянутой руки не шарахнулся.

— Здравствуйте, — настороженно ответил он.

— Ну что, иди каюту посмотри. Выбор, правда, не велик. Всего две свободных осталось. А потом Дэн тебе корабль покажет.

Мартин покосился на Корделию, как бы ожидая разрешения.

— Иди, — ласково сказала она, — иди, не бойся. Тебя здесь никто не обидит.

Мартин кивнул и ушел вслед за рыжим.

— Вы на него, пожалуйста, не сердитесь, Станислав Федотович, — продолжала Корделия, — он в первые дни прятаться будет. Мартин боится людей. Ко мне вот за пару месяцев привык, а с остальными пока сложно.

Капитан вздохнул.

— Вот уж чем меня не удивить, так это выходками киборгов. Сгущенка, кошки, штаны… Правда, Ланс? — Он обернулся к сидевшему в углу пультогостиной темноволосому киборгу. Тот как-то повинно склонил голову. — У наших с людьми тоже все непросто. Даже у Дэна. Хотя он, казалось бы, мальчик взрослый и самостоятельный. А вот с Лансом еще заботы будут. С вашим-то, по крайней мере, клетка не понадобится.

Потом Мартин отправился на яхту за вещами, а Корделия, сделав вид, что тоже хочет взглянуть на каюту, попросила навигатора ее проводить. Убедившись, что капитан их не видит, она шепнула рыжему несколько слов. Рыжий вопросительно выгнул бровь.

— Мне сохранить это в тайне?

— Желательно. Для людей это опасности не представляет. Но если они будут в курсе, Мартин догадается.

Навигатор несколько мгновений подумал, затем кивнул, как бы признавая правоту Корделии.

— Хорошо. Я никому не скажу.

Потом экипаж яхты нанес ответный визит. Уже Вениамин Игнатьевич провел экскурсию для молодого коллеги. Полина предъявила остатки хаваарской травы, прожорливую биоклавиатуру на потолке и Котьку, которая, ошалев от такого наплыва гостей, пыталась спрятаться в диванчик. Тед, видимо, недостаточно удовлетворенный осмотром каюты Киры на яхте, пытался повторно осмотреть собственную. Разумеется, опять же в компании с Кирой. Михалыч чем-то гремел в машинном в ответ на ирландский прононс Джона Фланагана. И даже капитан МакМанус решился покинуть на несколько минут судно, чтобы пожать руку бывшему старшине космодесанта.

Корделия и Мартин сидели на койке в избранной им каюте.

— Все будет хорошо, — в который раз повторила Корделия. — Это хорошие люди. Ты можешь им доверять.

Мартин ничего не ответил. Только ниже опустил голову. Русая прядь, более темная у корня и будто выгоревшая на кончике, скатилась на лоб. Корделия чувствовала, что должна что-то сказать, что-то очень важное, а не это банальное, затертое «все будет хорошо», но ничего не могла придумать.

Обещать, что непременно вернется? Что заберет его? Что они полетят домой? Это же и так понятно. Чем больше она будет об этом твердить, тем печальней будет становиться Мартин. Она прижалась лбом к его виску. Как жаль, что она не обладает способностью киборгов обмениваться мыслями, не прибегая к словам. Без слов она бы многое могла ему сказать, то, что разучилась говорить пятнадцать лет назад. А с необходимостью все укладывать в слова, в предложения, соблюдать синтаксис, это почти невозможно.

— Помни о том, что я люблю тебя. Что бы ни случилось, помни об этом.

Мартин шевельнулся. Он повернул голову так, чтобы их виски совпали, синхронизировались через стучащий в них ритм. Возможно, через этот ритм они обретут способность слышать мысли друг друга.

— Я тоже тебя люблю.

* * *

Флайер тряхнуло. Корделия услышала скрежет и стон. Протяжный стон сминаемого, раздираемого металла. Флайер содрогнулся, как подбитая камнем птица. Дернулся, заметался.

— Нас атакуют! — крикнул Ордынцев, вцепившись в штурвал. — Держись.

Корделия не испугалась. К ней пришла мимолетная, как вспышка, прохладная радость. Эта радость прокатилась по позвоночнику сверкающим ледяным кристаллом. «Вот оно!» подумала Корделия. «Свершилось».

Удар в бронированное брюхо аэромашины. Еще один. Флайер подбросило. Он завертелся, стал заваливаться на бок. Корделию удерживал в кресле ремень безопасности. Время замедлилось. Стало вязким. Минуты стекали горячей обжигающей смолой. Хвостовой стабилизатор отказал. Левый двигатель задымился. Корпус выдержал двойное попадание, не развалился, с визгливым жестяным стоном пережил деформацию, втягивая в поврежденное брюхо продавленные лохмотья, но утратил свою обтекаемую летучесть.

Это Ордынцев заставил ее лететь на аудиенцию в Совет Федерации на тяжелом бронированном «лимузине». Если бы она по своему обыкновению, по легкомысленной своей вызывающей дерзости выбрала верткую машинку с боеспособностью стрекозы, они были бы уже мертвы. Этот облитый броней, неповоротливый, медлительный жук еще пытался ползти, оставляя за собой дымный след — из вспоротого чрева стекала маслянистая кровь. Флайер падал. Бывший майор отчаянно тянул на себя штурвал. Панель управления покрылась яркими пятнами предупреждений.

Корделия взирала на происходящее почти безучастно. Будто находилась в пугающе правдоподобном симуляторе, созданном именно для таких, как она, страдающих эмоциональной атрофией. Чтобы испугались по-настоящему, чтобы кровь закипела от переизбытка адреналина, чтобы нервы тянулись и звенели, чтобы в голове — космическая пустота, чтобы сердце застряло в горле.

Есть пустота, и в голове, и в груди, и в руках и в ногах. Тело вдруг стало полым, как сваренная из трубок скульптура. И в пустоте этой раздавался звон. Протяжное, гудящее эхо. Она сейчас умрет. Умрет? Да, умрет. Она же этого хотела. Она пятнадцать лет этого хотела. Она играла со смертью в догонялки. Она заманивала ее, зазывала. Раскидывала лакомства, расставляла ловушки. А смерть эти ловушки обходила и к расставленным лакомствам не прикасалась. Смерть вела себя, как некогда отвергнутый любовник. Этот любовник уже являлся с предложением, но его оттолкнули. Привести оскорбленного любовника к алтарю вторично будет непросто. Корделия долго за ним гонялась. И что же? Ей наконец удалось? Любовник явился на зов?

Флайер рухнул на крышу торгового центра. Стало тихо. Корпус еще вибрировал и постанывал.

— Сергей, — позвала Корделия.

Ордынцев не отвечал. Он уткнулся лицом в окровавленный штурвал. Корделия протянула руку и коснулась пальцами его шеи. Пульса не было. Корпус машины потрескивал. Тянуло горелым пластиком. Флайер лежал на боку, задрав правое крыло, как павшая на дороге лошадь заднюю ногу. Ремень безопасности сдавливал ребра. Корделия буквально висела в этом эластичном аркане. От удара стекло в пассажирской дверце деформировалось и выскочило из пазов.

Корделия задрала голову и посмотрела вверх. Темнеющее, налитое неразбавленной синевой небо. Это равнодушное небо снова взирает на нее огромным любопытствующим глазом. Тогда пятнадцать лет назад этот глаз был бездонно черным. Жерло, уводящее в небытие, с выпуклым внешним веком. Сейчас это веко было сорвано, срезано взрывом, небытие уже текло в покореженный салон едким черным дымом. Зародившееся где-то в недрах поверженной туши пламя набирало силу, расползалось по синтетическим жилам, пропитывая пластиковые ткани, целя в средоточие машинной жизни — в топливо. Немного осталось. Она подождет. Смерть будет быстрой. Она отравится дымом и не успеет почувствовать, как воспламеняется и течет кожа. Взрыв обратит ее в беспорядочное скопление атомов, и она снова окажется на «Посейдоне», где исправит свою ошибку — она не останется в салоне, она спустится в каюту с Домиником и Мартином. Она не услышит этого страшного, идущего из глубин воя, не узнает предсмертного отчаяния, не заглянет в нависающий иллюминатор…

Она вдруг забилась, заметалась в путах державшего ее ремня. Мартин! Мартин! А как же Мартин? Тот, который остался на транспортнике. Она же обещала! Если она не вернется, то нарушит данное слово. Она твердила, что никогда его не предаст, что не исчезнет, как исчезла его мать. «Мы скоро заберем тебя отсюда, сынок…» Вот что осталось от его матери. Слова! Что останется от нее? «Помни, что я люблю тебя…» Она сказала это, покидая транспортник. Люблю? Что есть любовь? Любовь это не слова, это действия, это поступки, это жизнь.

Мартин будет ждать. Он же ей верит. Она первый и единственный человек, которому он доверился, которого допустил в ту вселенную, что скрывается за сдвоенным фиолетовым порталом. Он будет ждать этого единственного человека, как ждал свою мать, будет так же повторять ее последние слова, будет смотреть в черное небо, будет прислушиваться, будет надеяться… Когда надежда угаснет, возможно, он попытается активировать комм, а если Дэн ему помешает, сойдет на первой попавшейся планете и будет бежать до тех пор, пока не упадет.

Корделия снова посмотрела вверх. Небо стало фиолетовым. Той же насыщенной бархатистой глубины. Она снова забилась, освобождаясь от ремня. Ей удалось его отстегнуть, и она упала на мертвого Ордынцева. Небо чуть отдалилось. Она вытащила защемленную сдвинувшимся сидением ногу. Кажется, с ней что-то не так. Ступня странно вывернута. Вывих? Перелом? Неважно.

Дверцу заклинило. Удалось сдвинуть на четверть. Она пыталась опереться неповрежденной ногой. Лезла, цеплялась, резала руки о покореженный металл. Ей вдруг страстно захотелось жить. Так страстно, что она закричала. Завыла, как зверь, попавший в ловушку. Окровавленные руки соскальзывали. Она снова цеплялась, снова подтягивалась. В поисках опоры она, кажется, наступила на своего мертвого телохранителя.

— Сергей, прости меня, прости…

Дым сгущался. Пластиком воняло все невыносимей. Он где-то плавился, разлагался, исторгая ядовитый смрад. Наконец ей удалось упереться локтем и подтянуться. Да, нога все-таки сломана… От неловкого движения бросило в пот. Вылезая, она распорола правый бок о торчащую зазубрину. Неважно. Снова едва не сорвалась. И снова закричала. Оттолкнулась неповрежденной ногой, перевалилась через погнутую стойку. Скатилась на крышу. Поползла, опираясь на те же израненные руки. Накатывала дурнота. Тошнило. Хотелось уступить. Сдаться. Потерять сознание. Она уже слышала вой полицейских сирен. Краем глаза ловила мерцание проблесковых маячков. Она отползла от флайера еще на пару метров. Растечься лицом по запыленной крыше не хотелось. В последнем усилии она приподнялась, чтобы увидеть небо.

Фиолетовое. Цвета любимых глаз.