На страницах пыльных книг (гет)

Элион казалась Фобос цветочком, одним из тех маленьких нераспустившихся бутонов, которые она когда-то сминала в пальцах и превращала в послушных беспрекословных слуг. Элион была мягкой и по-детски наивной, совсем юной, смотрела на мир широко раскрытыми глазами и не сталкивалась ни с чем страшнее наказания в школе. Фобос расчесывала ее волосы, водила гребнем по растрепанным платиновым прядям, а Элион щебетала, без устали рассказывала, что успела увидеть и услышать, так что казалось, будто забот у нее не было вовсе. Таящаяся в ней огромная сила жгла и колола прикосновениями, будто отталкивала, но Фобос продолжала упрямо, пропускала сквозь пальцы электрические разряды. Ей было нестерпимо интересно, что случится, когда плотный бутон раскроется и обратит нежную сердцевину палящему солнцу и яростному ветру. Цветы, что она выращивала в саду, чахли и погибали жаркими днями, тонули в сезоны дождей и цвели лишь на исходе прохладной весны.

— Ты ведь хотела сказку, — усмехнулась Фобос, когда Элион неожиданно смолкла.

Магические светлячки блестели под недостижимым потолком, опадали срывающимися с небосвода звездочками и зависали над самой макушкой. Приятный полумрак успокаивал взор, путался в волосах теплым дыханием и стелился под ноги мягким ковром. Элион замерла, будто вслушиваясь во что-то незримое, и медленно кивнула, расправляя складки на платье. Фобос провела гребнем по ее волосам, коротким и встрепанным, словно у только-только оперившегося птенца, невесомо коснулась плеча и махнула рукой. Светлячки опустились ниже и замерли, трепеща и рассеивая тени, и те попрятались в струящейся в отблесках книжной пыли.

— Давным-давно, когда Метамур населяли только гальготы, и не было ни людей, ни оборотней, шла война, — Элион дернулась и хихикнула.

Конечно, незнакомые слова казались юной принцессе смешными. Фобос вздохнула, замолчав, и растрепала только что собственноручно расчесанные пряди. Платиновые волосы были мягкими и пушистыми, сами собой сплетались в косы и торчали на макушке, и Фобос никак не могла заставить их просто лежать прямо. Ее собственные были вовсе не такими, струились под гребнем послушно и волнами падали на спину и плечи, свиваясь змеиными кольцами лишь у самой земли.

— Разве это место зовется не Меридианом? — обернулась через плечо Элион. — И гальготы, это те люди с разноцветными лицами и такими как будто наростами? Или это оборотни?

Фобос вздохнула, подумывая приказать Седрику заняться образованием ее младшей сестры. Элион глядела на нее заинтересованно, серые глаза бликами светились в разбиваемой светлячками полутьме, и Фобос ничего не оставалось кроме как смириться и ответить сейчас хотя бы на некоторые вопросы.

— Да, — хмыкнула она, — гальготы — это люди с разноцветными лицами и наростами на коже. Они населяли этот мир изначально, до прихода первых людей. Оборотни появились гораздо позже, когда старая магия смешалась с новой и нашла таким образом выход. Про остальное я как раз собиралась рассказать перед тем, как ты меня перебила.

Элион забавно скуксилась и отвернулась, тряхнув пушистыми волосами. Фобос продолжала водить по прядям гребнем, вытягивая накручивающиеся сами собой кудряшки, но не говорила больше ни слова. Тишина казалась вязкой и глубокой, но ничуть не утомляющей. Элион сидела к ней спиной, опустив плечи, дышала медленно и тихо, а вокруг ее головы летали, кружась и вздрагивая, волшебные светлячки. Девчонка казалась беззащитной и наивной, такую легко можно было бы склонить к чему угодно, только показав парочку фокусов, и Фобос перебирала в голове раз за разом неподходящие варианты. Ей нужно было нечто большее, чем просто обман, но ничуть не меньше Света в руках.

— Прости, — наконец заговорила Элион, шумно выдыхая, — я буду молчать.

Фобос удовлетворенно хмыкнула, откладывая гребень и разделяя тонкие волосы на три части, и щелкнула пальцами. Омут возник точно у ног, расплылся мутным серебристым озером и замерцал затянутыми туманами красками. Мгновение спустя верхний слой будто лопнул, открывая вид на распростершееся далеко внизу поле, как цветами усеянное облаченными в броню воинами. Элион завороженно пискнула и подалась вперед, и кончик уже начатой косички выскользнул из пальцев Фобос.

Воины затрясли мечами и копьями и ринулись друг на друга, топча и рубя головы, но обзор открывался свысока, так что пролитая кровь сливалась горячим, перетекающим по траве багровым маревом. Элион дернулась и резко обернулась, хлопнув Фобос волосами по щеке, раскрыла рот, но промолчала. В глазах ее читались гнев и непонимание, облаченные в доспехи люди в Омуте сталкивались и падали другим под ноги, день сменялся яркой ночью, а битва все никак не заканчивалась.

— Война жестокая, кровопролитная и нескончаемая, — кивнула Фобос, глядя ей прямо в глаза, — в которой никто не мог одержать победу, воины продолжали гибнуть, а земли чахнуть. Тогда мирные жители, страдающие от безжалостных войн, попросили Кондракар о помощи. Кондракар, — Фобос едва не скрипнула зубами, — именуется оплотом добра и света, это место, откуда те, кого вы зовете высшими силами, присматривают за равновесием в окружающих их мирах.

Изображение в Омуте сменилось, теперь вместо поля боя оно показывало состоящий будто из облаков замок, белоснежный и почти неразличимый на фоне белого неба. Элион ахнула и закивала, будто видела его не впервые, и Фобос хмыкнула, туманя картинку. Сама она на Кондракаре, конечно, никогда не бывала, но это было что-то магическое — знать, как выглядит место, которое Фобос никогда своими глазами не видела.

Следующая сцена — нарисованная будто красками картина чужой-родной Земли, ставшей призраком прошлого и стоящим за спиной отражением-близнецом. Элион, узнавшая местность, которую тоже никогда не видела, воскликнула, что это же Англия, дернула Фобос за рукав и часто закивала. Где-то посреди долины шагали несколько воинов, лишь отдаленно напоминающих метамурских гальготов, вели коней под уздцы и о чем-то переговаривались между собой.

— Верховный Оракул Кондракара решил послать на выручку отважных воинов из мира-близнеца, Земли, находящейся к Метамуру достаточно близко и отделенной лишь тонкой прослойкой смешавшейся магии, — продолжила Фобос, когда Элион просительно заглянула ей в глаза, — Эсканор, ставший предводителем, с пришедшими вместе с ним товарищами остановил войны, и тогда местные жители даровали ему корону. Эсканор долго думал и сомневался, но в конце концов забрал с собой свою невесту, основал город Меридиан и остался там до конца своих дней.

Элион склонила голову набок, глянула на шагающих под руку провозглашаемых короля и королеву и воздвигающийся из воздуха замок, хлопнула ресницами и закусила губу. Вид у нее был забавно обиженный, будто перед Фобос вдруг оказался нахохлившийся цыпленок, она поджимала губы и мотала головой, трепля так и не причесанные до конца волосы. Фобос щелкнула пальцами, и Омут схлопнулся и исчез, забирая с собой отражающееся на корешках книг серебристое свечение. Тьма, будто поджидавшая момент, забурлила и вспучилась, вытекла из углов и закапала чернилами с потрепанных страниц.

Светлячки, летающие над самой макушкой ее младшей сестры, встрепенулись и рассыпались, разлетелись по самым дальним углам и затрепетали, загоняя тьму обратно в расстояние между книжными полками. Элион соскочила с кресла и топнула ногой, и Омут появился снова, гораздо больший и отчетливый. Там от самых шпилей столичного замка расползалась, заволакивая небо, клубящаяся облаками тьма, а стоящая на балконе королева баюкала в руках солнце. Элион не смотрела вниз, топтала настоящую неправильную сказку ногами и глядела на нее будто на обманщицу, посмевшую обвесить ее посреди рынка. Фобос хохотнула и поднялась тоже, ступила на край Омута и придавила его, затерла мыском туфли. Светлячки вспыхивали и гасли в такт бьющемуся сердцу, разгорались все ярче и лопались, разбрызгивая слепящие искры. Застывший в дверях Седрик был едва различим на фоне яркого света.

Фобос хлопнула в ладоши, и свет заискрил и зашипел истлевающей свечой, пузырьки светлячков впитались в хлопнувшие обложками книги. Уходящие далеко ввысь стеллаж дрогнули, вбирая в себя чужую магию, и сыто заурчали, перетасовали книги, расставили их по порядку и алфавиту. Теряющийся в темноте потолок показался всего на мгновение ярким небесным пятном и скрылся за серыми тучами. Свет погас, и вместо магических светлячков пламя колыхнулось на факелах, лизнуло каменные стены и опечатало тянущиеся по кладке руны.

— Госпожа, — Седрик кашлянул и низко поклонился, — Ваше Высочество. Лорд Эрмей требует вашего срочного присутствия.

Фобос цыкнула и развернулась, отворачиваясь от хватающей ртом воздух Элион. Девчонка сама не понимала, что только что вытворила, но Фобос не собиралась ей объяснять. Пальцы жгло и кололо, взор заволокла белесая пелена, но она все еще могла гордо вздернуть подбородок и не опустить плеч.

— Гидеон, — холод в голосе тянулся от самого сердца, — сопроводи принцессу в ее покои. Седрик, чуть позже ты подберешь ей учителей.

Очевидно подслушивающий мальчишка объявился тут же, выплыл из-за спины Седрика и сверкнул глазами нахально. Фобос махнула ему рукой и кивнула стушевавшейся Элион, мнущей ладонями платье. На теплую улыбку не было сил, так что она просто вышла, спиной ощущая двинувшегося следом Седрика.

— Госпожа, — заговорил он, когда они покинули зачарованный коридор.

Раздражение покалывало на кончиках пальцев, росло сбитым дыханием и мутью перед глазами. Одинаковые коридоры казались бесконечными, а стены холодными, темнота окутывала и баюкала в объятиях, а Фобос было холодно, и мурашки разъедали кожу под тонким платьем. Сейчас она была обнаженной, неприкрытым уродливым скелетом, и темная жалкая магия струилась ее дыханием.

Седрик смотрел ей в спину ощутимо колюче, так что позвоночник выворачивало наизнанку и вырвало к чертям, буравил немым взглядом и шагал едва слышно, только огоньки трепетали на стенах. Фобос сделала глубокий вдох, едва замедляясь, и его дыхание уперлось ей в макушку, всполошило волосы и мысли, растрепало и разбило, сметая липнущие к свету отблески.

— Что ты сказал моей сестре? — слова вырвались холодом, застыли у самого рта и раскололись режущими кожу льдинами.

— Всего лишь правду, — отразилось эхом.

Волосы хлестнули по шее, взметнулись, застилая взор пепельным маревом, и опали на плечи тяжелыми цепями, свивающимися у самого пола ядовитыми змеями. Ладонь жгло и пекло до яростной боли, упавшее дыхание было слишком частым, чтобы она могла слышать что-то кроме биения собственного сердца. Огонь в факелах потух от порыва ветра, камни на стенах затрещали и посыпались, пол под ногами дрогнул и пошел трещинами.

Седрик глядел на нее прямо и уверенно, и в его глазах не было ни капли того самого страха. Он стоял перед ней в образе человека, приложив руку к груди, а по щекам его стекали тонкие струйки ярко-алой крови. Каменная крошка осыпалась в волосах, налипла на влажную кожу и окрасила витиеватыми ни черта не волшебными рунами. Фобос тряхнула головой, опуская руку, и яркое лиловое пламя в ладони погасло. Часть стены осыпалась напрочь, открывая отвратительный вид на серый тлеющий город, но Седрик не повел даже бровью, застыв, точно каменный истукан. Ядовитое раздражение не утихло, колыхнулось в груди и растаяло, растеклось с кровью по жилам. Вместо слов из горла вырвался звериный отчаянный рык, и только теперь Седрик соизволил моргнуть и опуститься перед ней на колени.

* * *

После похождения принцессы через весь замок в одиночку Миранду приставили к ней как неусыпную охранницу. Отругали, конечно, что не уследила, но не то чтобы сильно. Все были заняты, даже болтливый нахальный Гидеон куда-то исчез, как только вернул вторую принцессу в покои. У Миранды вообще-то тоже было дел по горло, но теперь ее занятием вдруг оказалась работа няньки.

Людей Миранда не любила. Не так сильно, конечно, как оборотней, но от нахождения в непосредственной близости у нее зудели руки, и шея покрывалась мелкой кусачей сыпью. На нелюдей, как оборотни называли гальготов, такой реакции не было, зато от присутствия лесных, не осевших в городах собратьев, клацали зубы и дыбом вставали волосы. Любой оборотень мог убить ее в одно мгновение, любой человек, испугавшись ее истинного вида, мог попытаться сделать то же самое. В стае действовало единственное правило силы, но люди были хитры и коварны, били в спину, устраивали засады и выслеживали будто беспомощную добычу.

Принцесса Элион выглядела обиженной, расчесывала волосы пальцами и что-то бормотала себе под нос. Миранда не прислушивалась, расправляла складки на шторах и выискивала пылинки, чтобы занять себя хоть чем-нибудь, пока девчонка не вздумала развлечься беседой. Она была таким же человеком, как и все остальные, и Миранда, признающая лишь силу, не испытывала к ней и капли заинтересованности. В этом замке она уважала только Седрика и самую чуточку принцессу Фобос, но первый был оборотнем гораздо старше, сильнее и опытнее ее самой, а во второй колотилось нечто, чего Миранда никак не могла осознать.

Принцесса Элион же была… обычной. Не лучше и не хуже всех остальных, капризной маленькой девочкой, требующей постоянного внимания. Нераспустившимся бутоном с плотно сомкнутыми лепестками, облитыми вязкой смолой. Миранда умела чувствовать магию, это был один из защитных инстинктов оборотней, но в этой маленькой принцессе не было чего-то такого особенного, чему следовало бы поклоняться. Того, о чем по вечерам рассказывали в сказках. Миранда даже назвала бы ее самозванкой, если бы не неуловимое сходство и холодный пронзительный взгляд Седрика, без слов приказывающий не делать глупостей. Впрочем, Миранда была в замке слишком недавно, чтобы не понимать этого.

— А ты знаешь, — голос принцессы Элион казался пролетающим сквозь стекло ветром, — легенду о первом короле?

А вот и развлечение беседой. Миранда хмыкнула, легонько клацнула зубами и улыбнулась, разворачиваясь. Принцесса глядела на нее из-под полуопущенных ресниц смущенно, яркий румянец плясал на ее щеках, а пальцами она теребила стянутые в нетугую косу волосы. Самая что ни на есть обыкновенная наивная девочка-цветочек, а ни капельки не будущая королева.

— Разумеется, Ваше Высочество, — кивнула, складывая руки, Миранда, — это легенда о спасении Метамура и основании Меридиана, каждый ребенок знает ее.

Принцесса Элион кивнула чему-то, будто не заметив ее последних слов, и Миранда зашипела про себя дернула безукоризненно ровно повязанный фартук. Глупости, похоже, она делать уже начала, но эта девочка, претендующая на трон, не нравилась ей, была какой-то слишком приторно милой, будто никогда не видела жизни за тонкими стенами теплицы. Миранда называла цветочком только Калеба-шептуна, но тот скорее был сорняком, проросшим сквозь каменную плиту. Принцесса Элион же напоминала изысканную розу, слишком капризную для палящих лучей настоящего солнца.

— Тогда, — принцесса все еще выглядела смущенной, будто Миранда была не служанкой, а наставницей, чье одобрение ей предстояло получить, — мне просто почему-то кажется… как будто на самом деле все было не так.

Миранда сощурилась, разглядывая плывущие вокруг нее магические потоки. Даже если все на самом деле было не так, это случилось тысячу лет назад, так что только в Кондракаре смогли бы рассказать настоящую историю лишь летописцы-хранители. Но кое-что, не более чем лживые слова, повторяемые и искажаемые бесконечным повторением, сохранилось так глубоко, куда не было доступа ни одному человеку или нелюдю.

Волосы растрепал ветер, осел на ресницах и сдавил виски с такой силой, что захотелось кричать. Миранда зажмурилась, прижимая раскрытые ладони к накрахмаленному фартуку, сглотнула ядовитую слюну и раскрыла рот. Принцесса Элион смотрела на нее совершенно пустым светло-серым взглядом, а магические потоки вокруг нее бились и рвались, так что платиновые волосы превращались в колючие, устремленные в самое сердце шипы. Роза все еще была розой, отвратительно прекрасной, стекающей капельками крови по рукавам.

— В общине оборотней есть сказка, которую рассказывают в самую темную ночь лишь раз в году, — голос вырывался изо рта шипящим карканьем сам по себе, будто кто-то дергал Миранду за ниточки и говорил вместо нее заученные фразы, — о том, как беглые рыцари разрушили мир и посеяли тьму, и как вечность спустя свет воссиял под небесами.

— Расскажи, — ворвалось в уши неоспоримым приказом.

Миранда коротко поклонилась, будто кто-то надавил на ее голову и дернул за волосы. Магия пылала и клубилась, вилась вокруг и топорщилась ядовитыми иглами. Миранда прежде никогда не видела ничего подобного, настолько восхитительного в своей уродливости, что пальцы сводило и по загривку бежал, приподнимая волоски, холодок.

— Эта история случилась слишком давно, чтобы кто-то мог назвать ее правдой, — собственный голос тонул в переговаривающихся прямо в голове голосах, своих и как будто чьих-то чужих, — гальготы воевали между собой, создавали общины и истребляли друг друга, деля землю и текущую в ней магию. Войны длились тысячелетиями, с самого зарождения Метамура, так что даже Кондракар давно не смотрел в сторону этого мира. Но Метамур был неразрывно связан с другим миром, где существа также воевали и убивали друг друга, и именно оттуда к нам пришли первые люди. Никто не знает, где и когда образовалась брешь, тем не менее время вспять уже было не повернуть. Люди не были спасителями, как гласит легенда, но они остановили войны, своей чудовищной силой поработили гальготов и основали собственное государство. Их магия, черная и порочная, отравила землю и воду, принесла голод и смерть хуже, чем от самой кровавой войны. Тьма расползлась по Метамуру, обращая в прах и камень все на своем пути, и только алчные и жестокие люди в башне Меридиана были в безопасности.

Холодная магия уколола лицо, Миранда дернулась и облизала пересохшие губы. Она сама слышала эту историю только однажды, но теперь кто-то будто рассказывал за нее ее губами и голосом. Принцесса Элион смотрела прямо и чуть склонив голову набок, и ее темно-зеленое с серебристыми вставками платье колыхалось на незримом ветру.

— Источником проклятой магии был Эсканор, предводитель людей, провозгласивший себя королем, — магия принцессы Элион билась о стекло и тянулась куда-то далеко за пределы зримого пространства, — Лерин, женщина, которую Эсканор взял в жены и которой причинили огромные страдания, устав наблюдать за рушащимся миром, в конце концов убила тирана и вместе с верными ей гальготами и людьми изгнала захватчиков из Меридиана. Но темная магия, покрывшая целый мир, не рассеялась со смертью Эсканора, и тогда Лерин собрала все силы, всю магию, текущую в крови верных ей людей, все их надежды и веру и поместила в новорожденное дитя, свою единственную дочь. Лерин нарекли королевой, а потом королевой стала ее дочь, первый истинный Свет Меридиана, изгнавший и изничтоживший тьму, принесенную Эсканором. С тех пор в королевской семье рождалась единственная девочка, получающая от матери всю волшебную силу, способную защитить этот мир от таящегося в тени зла, подобного злу тирана Эсканора.

У последней королевы было две дочери, и только вторая унаследовала Свет. Миранда видела его, слепящий глаза яркий сгусток, расширяющийся и сжимающийся подобно бьющемуся сердцу. Он не был красивым, этот свет обжигал до паленого мяса, разъедал кожу и внутренности. Это был тот Свет, уничтоживший когда-то Тьму, но в то же время совсем другой, вовсе не полный надежды и веры.

Миранда была еще слишком юна, чтобы знать о магии многое, слишком мало времени провела среди людей, чтобы перестать считать их отродьями и врагами. Принцесса Элион была совершенно такой же, гордой и безжалостной, наивной и прекрасной в своей детской самоуверенности. Она была обыкновенной, и разве что слепящий до ожогов на веках свет делал ее еще хуже обычных, неискушенных в магии людей. Принцесса Элион дергала за ниточки и не осознавала этого, смотрела пустыми глазами в клубящуюся за окном пустоту. Миранда помнила последние слова той сказки о том, что свет, лишенный тьмы, становится ядом куда более ужасным, стирающим все, к чему бы ни прикоснулся.

* * *

Когда они вышли наружу, светило солнце. Не было ни намека на нависающие над головой дождевые облака или отрезающий обратный путь вихрь, будто прошло не несколько минут, а как минимум несколько дней. Хотя по словам девочек солнечные дни в осеннем Хитерфилде случались хорошо если раз в несколько лет, так что даже так судить о времени не получалось. Вилл покосилась на копающуюся в сумке Хай Лин, и ее вдруг охватило странное предчувствие. Телефон издавал приятную, немного писклявую мелодию, кажется, на китайском, а ветерок подхватывал ее и уносил вверх, к пушистым белоснежным облакам.

Никто из них не выглядел радостным после того, что только что случилось, но Вилл отчетливо заметила, как побелело лицо подруги. Высокая трава на участке миссис Рудольф неспешно колыхалась и щекотала бедра. Мгновение спустя зазвонил и телефон Вилл.

— Мама звонит, — хмуро заметил мобильник, — достанется тебе, девочка. Знаешь, сколько уже пропущенных?

Вилл покосилась на экран и едва не села прямо в траву. Черным на крошечном зеленом фоне было выведено мама, а в скобках добавлено — семнадцать. Вилл сглотнула и осторожно нажала на зеленую кнопку.

— Вильгельмина Вандом! — раздался мамин грозный голос. — Немедленно скажи мне, где ты сейчас, и возвращайся домой!

— Но мам, уроки только закончились, — Вилл на всякий случай отодвинула телефон подальше от уха, — еще ведь даже не вечер.

Что-то на том конце провода рухнуло и со звоном разбилось. Вилл обернулась на краснеющую и бледнеющую попеременно Хай Лин и поняла, что та тоже ничего не понимает.

— Телефон недоступен, ночевала черт знает где, пропустила школу и еще смеет пререкаться, — гневно выдохнула мама, — сядешь под домашний арест, как только вернешься, и лучше бы тебе сделать это поскорее. Я лично буду отвозить тебя в школу и обратно, пока не решу, что ты усвоила урок. Домой, Вилл. Немедленно!

Что-то снова грохнуло, и раздались визгливые гудки. Вилл уставилась на экран телефона, где все еще светилось количество непринятых вызовов. А еще в правом верхнем углу мелкими цифрами обозначалась дата, и сейчас цифры показывали вовсе не второе ноября, а четвертое. А для двух дней и ее мамы семнадцать звонков — как-то даже подозрительно мало.

— Девочки, — Вилл вытянула перед собой телефон и ткнула пальцем в дату, — мне кажется, мы влипли.

Хай Лин, отошедшая в сторону и все еще о чем-то разговаривающая по своему мобильнику, вздрогнула и ссутулилась. Ирма, наворачивающая круги вокруг дома миссис Рудольф, наклонилась и прищурилась.

— Поздравляю, Вилл, твой телефон сломался, — она развела руками и фыркнула, вырывая травинку едва ли не с корнем, — может теперь ты перестанешь хвастаться, что он у тебя есть.

В куртке и дождевике было жарко, но Вилл не спешила раздеваться. Вокруг творилось что-то странное, и началось это даже не с бабушки Хай Лин, рассказавшей им о волшебстве и Меридиане. Для Вилл странности начались с самого ее переезда в Хитерфилд, так что ненормальным был абсолютно весь город.

— Да как же, — сердито откликнулся мобильник, — я еще дольше тебя проживу, несносная девчонка.

Вилл поспешно засунула его в карман, и он, еще немного побурчав, затих. Ирма хмыкнула и вздернула подбородок, отворачиваясь.

— Вилл права, — Тарани стояла, опустив руку на плечо расстроенной Хай Лин, — мы зашли в этот дом, послушали историю миссис Рудольф и вышли, а снаружи прошло не двадцать минут, а целых два дня.

— Это наверняка тот человек, который забрал миссис Рудольф! — воскликнула тут же поверившая во все невозможное разом Ирма. — Нужно вернуться и заставить его вернуть все обратно!

— Ирма, — цыкнула Корнелия.

Ирма стушевалась и втянула голову в плечи, кажется, сообразив, что все это происходит на самом деле. Если и вправду прошло два дня, всем им очень сильно не поздоровится, и противостоять в данном случае придется вовсе не врагам-пришельцам из волшебного мира, а собственным родителям.

— Бабушке стало плохо, пока меня не было, — вздохнула Хай Лин, — я поеду сразу в больницу.

Ее голос дрожал, а в глазах блестели искорки слез, и Вилл сделалось стыдно оттого, что она всего лишь испугалась маминого гнева и домашнего ареста. В конце концов это было вовсе не так страшно, как если бы вдруг оказалось, что родной человек на грани возможно из-за нее.

— Тебя проводить? — Тарани все еще поддерживала ее под руку.

Она и сама выглядела обеспокоенной и очень бледной, и Вилл даже подумала предложить ей позвонить, но Тарани, заметив ее жест, махнула рукой и нахмурилась. Хай Лин отмахнулась тоже, сбросила руку и побрела в сторону покачивающейся на слабом ветру калитки. Корнелия, бросив скупое «пока» исчезла еще раньше. Вилл покосилась на качнувшую головой Тарани и яростно бормочущую себе под нос Ирму, перевела взгляд на дом миссис Рудольф, который так и остался стоять с распахнутой дверью, и решила, что вот уж сейчас им точно не до магии и спасения других миров.

* * *

Гидеон хмыкнул, удовлетворенный собственной шалостью, подбросил на ладони ключ и сунул его в карман. Миледи велела запереть предательницу, хотя Гидеон искренне сомневался, стоит ли оставлять ее в живых хотя бы немного дольше. Впрочем, приказ есть приказ, а что там миледи собиралась делать дальше — совершенно не его дело. Гидеон итак немного развлекся, выдернув стражниц из рамок земного времени, и был уверен, что теперь они на какое-то время перестанут мешаться под ногами. Надо было, наверное, еще и запечатать проход в библиотеке, но приказа не поступало, а самовольно он пока действовать не решался. Миледи в последнее время часто была не в духе, и попадать ей под горячую руку совершенно не входило в его планы. И его, честное слово, нисколько не занимала рассказанная сумасшедшей старухой история про свет и черноту. Именно поэтому прямо сейчас Гидеон, перебирая в кармане ключ от клетки, направлялся в сторону кабинета принцессы, а вовсе не в библиотеку.

Может быть он даже перестарался, играя в злодея для маленьких девочек, потому что ноги отрывались от земли неохотно, а подсвеченный рыжими факелами неизменный полумрак коридоров успокаивал и убаюкивал. Чувство было почти такое же, как когда принцесса Элион вытянула из него силы. Ее маленький зверек, увязавшийся за ним на Землю, то пропадал, то снова появлялся в каких-то совершенно нелепых местах, просачивался в щеки п падал на голову, цепляясь за волосы. Он уже не выглядел змейкой, а снова был пушистым нечто, больно царапающим кожу и разбрасывающим повсюду блох.

Когда Гидеон уже подходил к кабинету, зверек, пристроившийся на его голове, пискнул и юркнул ему под рубашку. Гидеон зашипел, прихлопывая его ладонью, и сам вздрогнул, когда буквально из ниоткуда перед ним материализовался сверкающий алым отпечатком ладони на щеке лорд-змеюка Седрик. В стальных глазах его плескались раздражение и усталость, и Гидеон даже проглотил смешок и колкость, захлопнул рот и только потом остановился.

— А я как раз к принцессе, — Гидеон вытащил ключ и покачал им у Седрика перед носом, — сообщить об успешно выполненной миссии.

Хоть смешок и колкость он проглотить смог, но подавить растянувшуюся во всю ширину лица улыбку был не в силах. Седрик хмыкнул и качнул головой, и ключ исчез из рук Гидеона, оказавшись вдруг перед его собственным носом. Гидеон нахально склонил голову набок и беззастенчиво уставился на украшающий белую щеку ярко-красный отпечаток.

— Я передам, — а в голосе ни капли усталости, сплошной промораживающий до самого горла холод, — тебе же госпожа приказала присмотреть за принцессой Элион. Миранда, очевидно, с этим заданием справиться не в состоянии.

Прячущаяся за углом Миранда клацнула зубами и зашипела, но под строгим взглядом Седрика замолкла. Гидеон вздрогнул, когда змей посмотрел на него, будто обвинил во всех смертных грехах разом, сунул руки в карманы, отстранился и коротко поклонился. Седрик хмыкнул, разворачиваясь, и под светом факела отпечаток на его щеке сделался уродливым кровавым рубцом. Гидеон, вздрогнув, справедливо решил, что ходить в библиотеку пока точно не стоит.

Он чувствовал охватившие Седрика эмоции, но еще ярче ощущались плескающиеся через край чувства Миранды, в которых мешались страх, гнев, вина и нечто еще, горечью оседающее на языке, что Гидеон никак не мог разобрать. Он не собирался спрашивать у нее, что случилось, не собирался заговаривать, потому что это Миранда всегда вела себя неподобающе служанке надменно и с той опасливой отстраненностью, которую Гидеон мог понять. Что бы ни случилось с принцессой Элион, это наверняка была не ее вина, но вместе с тем ее ответственность. Они двинулись в сторону покоев принцессы молча, разделяя гулкие шаги и отходя друг от друга все дальше. Гидеон никогда не собирался лезть в голову Миранды, вообще ни в чью голову, но что-то словно подталкивало его, тянуло и било. Еще совсем недавно Гидеон едва ли умел использовать хоть капельку собственных способностей, а теперь вдруг сделался почти придворным магом, на чьи плечи миледи сбрасывала самые безобидные свои проблемы.

Руки жаждали жара печей и мягкости податливой стали, но едва он возвращался в кузницу, что-нибудь обязательно случалось. Гидеон не жаловался, потому что именно миледи десять лет назад приняла его как единственного ученика, позволила ему считать себя едва ли не старшей сестрой и спасла от необузданной силы. Он давно уже знал, что без ее сдерживающей магии погиб бы еще в детстве, и, наверное, именно поэтому так долго не мог начать всерьез учиться ею владеть. В глубине души Гидеон боялся, что отношение к нему изменится так же, как это случилось на самом деле.

Принцесса Элион рисовала. Она сидела на полу, подоткнув под ноги платье, а вокруг нее были рассыпаны в беспорядке листы. Чистые, изрисованные, белоснежные или посеревшие от времени, они, будто приклеенные, лежали каждый на своем месте, а врывающийся сквозь распахнутое окно ветер трепал короткие на макушке платиновые волосы. Фигура принцессы светилась, и Гидеон списал бы это на заглядывающее с ветром в окно солнце, если бы по всем листам, будто соединяя начало и конец, не тянулась витиеватая слепящая белизной линия. Миранда за его спиной хмыкнула и толкнула плечом, проходя внутрь. На ней тоже были слепящие белые нити, но разорванные в нескольких местах и кандалами свисающие с рук.

Гидеон прошел внутрь осторожно, стараясь не потревожить трепещущих на ветру нитей, глянул на слившуюся с тенями в углу Миранду и склонился над одним из рисунков. Большинство листов были чистые или оказывались раскрашены в один тусклый цвет, на некоторых зияли дыры, а кое-где высокие угловатые башни взвивались в воздух белесыми облаками. На рисунках принцессы были изображены Метамур с самыми отдаленными его уголками и Кондракар, такой, каким он представлялся после произнесения этого слова. Еще на рисунках были люди, гальготы и оборотни, некоторые листы склеивались в одно огромное полотно, и на нем происходили битвы и празднества. Гидеон видел серые камни замка, кружащие в небе темные тучи и отвесные скалы, и все это постепенно складывалось в распростертую кольцом историю.

Когда-то миледи заставляла его читать книги, буквально запирала в библиотеке, когда Гидеон капризничал и отлынивал, запрещала даже думать о кузнице, пока не достигнет определенного результата, и Гидеон достигал. Плакал, ругался и скулил, демонстративно обижался, переставая разговаривать с ней на какое-то время, дулся, не понимая, зачем все это нужно, но книги в итоге читал. Миледи, помнил он, презрительно хмыкала и сверкала глазами, надолго пропадала, когда он переставал говорить с ней, и всегда приносила кипу новых книг, которые ему следовало прочитать. Гидеон никогда не любил читать и почти не запоминал проносящиеся по страницам слова, больше разглядывал картинки и страдал от собственного упрямства. Гидеон помнил нарисованные искусной рукой сюжеты, помнил танцующих будто в самом деле живых людей, видел их перед собственными глазами, окутанных белоснежной магией, повторяющих одно за одним, обман превращающих в сказку.

— Ваше Высочество, — Гидеон присел на корточки, осторожно тронул ее плечо.

Принцесса Элион вздрогнула, подняла на него огромные глаза цвета грозового неба и широко улыбнулась, продолжая возить рукой по листам. В комнате не было карандашей и красок, не было ни единой кисти или мелка, но картины продолжали вырываться из-под ее пальцев, свивались изысканными цветами и исчезали, рассыпаясь искрами в воздухе. Связующие всех слепящие белые нити дрожали на сильном ветру, а Миранда никак не закрывала окно, и Гидеон чувствовал, как оковы появляются и на его руках, как оплетает, ослепляет и жжет яркий испепеляющий свет. Принцесса Элион глядела в его глаза и улыбалась, продолжала выводить узоры ладонями по белой бумаге, и люди под ее пальцами танцевали и пели, исчезая в пыли.

* * *

Кожу на щеке жгло, будто что-то изнутри пыталось вырваться, прогрызая себе путь сквозь мягкую податливую плоть. Седрик касался пальцами горящего отпечатка невесомо и осторожно, будто пытался вспомнить, как словно когда-то давно его получил. Он знал, за что его наказали, но виноватым себя ни капельки не чувствовал, наоборот, эта ярко-красная, пылающая под пальцами отметина напоминала ему, что он все еще здесь не просто так. Что из всего множества людей во всем бесконечном множестве миров его волнует только одна-единственная госпожа. Седрик не знал, какие мысли и планы блуждали в ее голове, но прекрасно видел то, как с каждым днем светлела и истончалась ее кожа и холодели пальцы. Госпожа будто приносила себя в жертву, из рассеченных вен поливала чужую голову собственной жизненной силой и превращалась постепенно в эфемерного, исчезающего на кончиках пальцев духа.

Она сидела спиной ко входу, глядела в приоткрытое окно, и холодный ветер блуждал по комнате, развевая тонкие платиновые волосы. Седрик знал, что на ее щеках давно уже не было румянца, но каждый раз всматривался в ее лицо, будто мог разглядеть хоть малую толику, невесомо изменившийся оттенок. Эрмей, свалившийся как всегда как гром посреди ясного неба, вещал о передвижениях мятежников, а примостившийся в углу лидер этих самых мятежников давил ехидную улыбку, глядя Седрику в лицо.

— Госпожа, — Седрик низко поклонился, пусть она, сидя к нему спиной, и не видела этого, — Гидеон выполнил задание.

Лорд Эрмей сверкнул глазами и нахмурился, Калеб подался вперед, сощуриваясь, но Седрик не обратил на них внимания. В этой комнате, да и во всем мире в целом для него существовал только один человек, которого он посмел непозволительно разгневать.

— Избавься от нее, — ее голос звучал хрипло, но по-прежнему жестко, так что мурашки пробегали по спине.

— Не стоит ли сперва допросить ее?

Эрмей заговорил неожиданно, разрушил висящую между ними тишину своим низким каркающим голосом. Седрик покосился на него неодобрительно, но госпожа оборвала его сама, взмахнула рукой резко, так что лежащие на плече волосы взметнулись светлым ореолом:

— Живо.

Седрик низко поклонился, удержал падающие на пол волосы и распрямился. Из-за холодного, блуждающего по комнате ветра кожа покрылась мурашками, и алый отпечаток на щеке принял ощутимые очертания, забился и запульсировал. Госпожа не смотрела на него, будто наказывала подобным образом, и отсутствие ее взгляда было для Седрика гораздо болезненнее, чем любая пощечина или рваная рана.

— Слушаюсь, госпожа, — она коротко хмыкнула, дернув головой, и снова махнула рукой.

Калеб сверлил его жгучим уничтожающим взглядом, но Седрику было все еще плевать и на него, и на рассевшегося Эрмея, и на Меридиан с его вечными проблемами. Зала каменных статуй в зачарованном подвале казалась непозволительно близкой и пробирающе холодной, будто одна из ее обитательниц заблудилась в продуваемых всеми ветрами коридорах. Седрик приказал бы всем встать в присутствии госпожи, но она восседала спокойно, глядела куда-то в сторону клубящейся над полем гулкой тьмы и больше не говорила ему ни единого слова. Седрик не желал стирать след ее прикосновения со щеки, пусть он и мог однажды превратиться в гноящуюся отвратительную рану. Он удалился, оставив себе подарок-напоминание о ее руках и прекрасном в гневе лице, как если бы это было единственной частичкой ее, которую он мог позволить назвать своей.

В коридорах всегда было тихо, но сегодня тьма за окнами клубилась как-то по-особенному, тянула звуки и обдавала жаром. Редкие стражники, стоящие на своих постах, при виде Седрика вытягивались по струнке и перешептывались, едва, по их мнению, он оказывался слишком далеко, но Седрику не было до них совершенно никакого дела. Он шел в темницы по чужим следам, а следом за ним брели шелестящие отзвуки и покалывающие в волосах отголоски грозы. Тучи клубились над городом, закрывали и без того ленивое скудное солнце и превращали наступающий вечер в непроглядно-черную тихую ночь.

Сырость облепила плечи, утянула вниз волосы, потекла липкой влагой по щеке, гулкая тишина зазвенела в ушах, сдавленные голоса зазвучали нарастающим громом. Седрик ненавидел это место и не собирался задерживаться здесь, не бросал даже косых взглядов на запертых в клетках нелюдей. Седрик шел вперед к отдаленной камере, скрытой от взоров преступников и предателей.

— Так это ты пришел убить меня, — она заговорила хрипло, но достаточно громко, чтобы голос разлетелся эхом по стенам, — тот юноша не был похож на убийцу, даже выслушал мою сказку, милый мальчик. Я расскажу и тебе, если ты позволишь.

Седрик не видел скрытого тенью лица, не слышал отдающихся громовыми раскатами слов. Все, что ему нужно было сделать, — уничтожить вещи, заставляющие госпожу поджимать прекрасные губы.

— Это старая сказка, гораздо старше любого ныне живущего…

Гулкий шлепок отдался эхом в ушах и затих среди чужих неразборчивых слов. Седрик махнул рукой, стряхивая алые капли, скрипнули ржавые неповоротливые петли. Предательница некрасиво распласталась по полу, отринув уродливую голову и раскинув в стороны руки, а слова ее нерассказанной древней сказки застыли в воздухе водяной дымкой, жаром покрывающей землю перед самым дождем. Кровь стекла по щеке, и Седрик стер ее быстрым движением, растревожил только затянувшуюся тонкой пленкой рану и почувствовал, как еще одна дорожка расчерчивает себе путь до самого подбородка. Он не видел собственного лица, но ощущал окутавшее его заклинание, наверняка скрывающее то, что госпожа пожелала бы скрыть.

Тусклый свет чадящих факелов отбрасывал на стены длинные тени, превращал предательницу в груду валяющихся на камнях лохмотьев. Седрик вздохнул, принюхиваясь, качнул головой и сбросил тяжелую мантию, оборачиваясь. Госпожа приказала избавиться от нее, а не просто убить, а Седрик имел только один способ покончить со всем окончательно. Закончив как можно быстрее, он набросил мантию на плечи, коснулся подсыхающей на щеке крови и размазал ее между пальцами. Чужая магия колола кожу и сверкала искрами в волосах, отдавала незамысловатые приказы и будто призывала к себе.

Двигаться в змеином обличье было непривычно, он слишком редко оборачивался, чтобы по-настоящему чувствовать себя в своей шкуре, но нечто внутри сдерживало его, не позволяло вернуться обратно. В таком виде Седрик был выше, быстрее и сильнее, но госпожа все еще оставалась единственным человеком, без страха глядящим в его уродливое лицо. Впрочем, другие ему были совершенно не нужны.

Он оказался у ее покоев неожиданно для самого себя, застыл, будто испуганный мальчишка. Седрик чувствовал, что госпожа там и одна, в таком виде он чувствовал силу как никогда прежде, но собственное огромное отвратительно змеиное тело казалось ему грудой бесполезной уродливой плоти, недостойной даже ее короткого взгляда.

Дверь распахнулась перед ним с тихим закладывающим уши скрипом, гулко стукнулась о стену и двинулась обратно, будто давая ему крошечное, иллюзорное мгновение на раздумья. Седрик не думал, рыскал глазами по видимому клочку комнаты, втягивал носом вырывающиеся оттуда запахи и едва ли контролировал собственные действия. Глаза госпожи сверкали ярко-зелеными колдовскими огнями, она стояла совсем близко, настолько, что он чувствовал тепло ее тонкой кожи, но между ними все еще оставался непроницаемый барьер, дрожащий нагретым воздухом.

Она фыркнула и резко развернулась, хлестнув по его щеке волосами, и Седрик успел заметить окрасившие кончики нескольких прядей багровые капли. Барьер колыхнулся, пропуская, обдал жаром и холодом, пустил в нисколько не умиротворяющий полумрак ее покоев, содрал с плеч мантию. Госпожа смотрела на него колюче, уселась спиной к зеркалу и поигрывала вымазанными в его крови волосами. Вокруг нее клубилась магия, странная, неправильная и жестокая, чернильно-черная как небо в ночную грозу, и она же не позволяла ему стать человеком, будто сковывала по рукам и ногам дымными путами. Тело госпожи выглядело почти прозрачным, будто было туманным призраком или насмешливой иллюзией, расстилающейся перед его глазами.

— Госпожа…

Она взмахнула рукой, обрывая, качнула головой и поднялась, взмахивая тонкой, не скрывающей очертания юбкой. Ладонь, коснувшаяся обнаженной кожи, была прохладной и совсем крошечной, скользнула выше, ногтями царапая подбородок, и впилась тонкими пальцами в рану. Седрик не вздохнул, не дернулся и не пискнул, и она удовлетворенно ухмыльнулась, обводя кончиком пальца края, протяжно выдохнула и повалилась вперед. Седрик не смог подхватить ее, не смог даже двинуться из-за витающей вокруг ядовитой магии, лишь наблюдал, как рассыпаются по полу платиновые волосы в капельках его крови и исчезает с губ не по-девичьи хищная улыбка.