Сделка со смертью (гет)

Жизнь Кларк налаживалась. Надо же, сегодня и вправду её не пытались ничем напичкать, даже к катетеру никто не притронулся, чтоб отправить по венам новую порцию лекарств. Доктор приходила несколько раз, в которые Кларк притворялась спящей так талантливо, что даже Цинь бы не догадалась, но врач просто осмотрела пациентку — удостоверилась в отсутствии каких-то совсем плохих симптомов, да и только. В итоге Кларк настолько успокоилась, что даже задремала под равномерный суетной гул из отделения. Если раньше приходилось спать по вине медикаментов, то теперь организму и мозгу требовался отдых — после такой-то бурной ночи.

А вечером, как и всегда, пришёл Беллами, серьёзный и нахмурившийся. Его шаги она уже ни с кем не могла спутать, особенно — с поступью своего доктора. Кларк приветственно заулыбалась, как и в каждый вечер до этого. Эта улыбка сама по себе приклеивалась к лицу, а внутри, где-то в животе, взволнованный трепет рассеивал остатки дрёмы. Кларк сомневалась, как понимать его внешний вид, но испугалась: а вдруг он больше не хочет с ней говорить? Для неё это было третьим по ужасности событием — после смерти и заточения в этом ужасном месте.

Но Блейк быстро рассеял её сомнения:

— Думаю, недолго тебе тут сидеть осталось, — и рассказал про встречу с Лексой и Джахой в ресторане.

Кларк не перебивала, внимательно слушая, с каждым словом чувствуя всё новые и новые волны радости, одна сильнее другой. Её дни в этой темнице и правда скоро закончатся. Она представляла себя бегущей по траве под палящим солнцем, вдыхающей свежий аромат ветра, перебирающего волосы, подставляющей лицо дождю — и скоро всё это перестанет быть пустой фантазией! Лицо Беллами тем временем становилось всё мрачнее. Кларк ещё помнила его энтузиазм, когда её перестала опекать доктор Цинь, потому даже слегка приподнялась на локте, пытаясь сесть:

— Почему ты так обеспокоен? Что не так?

Блейк взлохматил волосы на затылке пятернёй, выказывая волнение:

— Слишком рискованный план. В нём слишком много «если», всё зависит от совпадений, случайностей и нашей скорости реакции. Я не знаю, чем это всё для нас может обернуться. Не могу гарантировать ничью безопасность.

Это «нас» внезапно ускорило пульс Кларк — ей нравилось слышать от него такие обороты. И в то же время остальные его слова испортили настроение. Гриффин не хотелось, чтобы кто-то из её доброжелателей пострадал, да и самой бы неплохо выбраться живой.

— Не поможешь мне сесть? — почти виновато попросила она. Спина неминуемо затекла, а лежать много недель кряду надоело окончательно.

Кларк раздражало, что она не способна на это сама. Полное отсутствие физических нагрузок или даже элементарной возможности перемещаться в пространстве совсем ослабило мышцы. Беллами тем временем почти сразу оказался у её постели. Кларк слегка привстала, оперевшись на руку, как могла, а Блейк наклонился, чтоб поправить подушку и подставить ей её под спину.

— Так удобно?

Кларк повернула голову и поняла, насколько маленькая между ними дистанция. Она могла разглядеть любую деталь, и окончательно потерялась в мозаичной радужке его глаз — зелёной с вкраплениями карего, когда Беллами посмотрел прямо на неё. Он не касался Кларк, зная её резкую реакцию на любые нарушения личного пространства — просто опёрся одной рукой на постель совсем рядом с ней. Кларк могла чувствовать его тёплое дыхание, не в силах разорвать момент, понимая, что хочет сократить это расстояние даже сильнее, чем сделать следующий вдох. Впервые за долгое время хочет, чтоб её не отпускали — и она сама готова сдаться в плен прямо сейчас.

Мир вокруг померк, превратившись в чёрно-белый размазанный силуэт, но лишь на несколько мгновений, а потом время снова возобновило свой привычный ход, слегка отдышавшись. Беллами порывисто отстранился: напряжение вдруг стало невыносимым, а Кларк — слишком близко и слишком похожая на прекрасную принцессу со светлыми волосами, спадающими почти до пояса поверх больничной сорочки, ясным взором и приоткрытыми порозовевшими губами. На момент у Блейка настолько отшибло мозги, что он почти не удержался — и отворачиваясь, радовался, что почти.

А потом почувствовал, как её холодные пальцы дотронулись до тыльной стороны ладони, когда он собирался вернуться на своё привычное место в конец палаты. Кларк не могла отпустить его, а если бы не захотел остаться — заставила. Но Беллами ответил на её неуверенный жест, не в силах повернуться, сжимая её тонкие пальцы в своей ладони. Они застыли так, держась за руки, не глядя друг на друга, застряли где-то в невесомости, на разных сторонах одной и той же пропасти.

— Посидишь со мной? — неуверенно спросила Кларк, чувствуя, как от напряжения дрожит рука.

Беллами позволил её кисти выскользнуть из его пальцев, чтобы наконец обернуться и увидеть, как Кларк слегка двигается, освобождая место для него совсем рядом с собой. Сердце почему-то пропустило ещё один удар, но вопреки здравому смыслу Блейк присел на край постели и теперь снова мог смотреть на неё вблизи. Не так близко, как до этого, но достаточно, чтоб заметить смущение на её лице — и Кларк снова опустила глаза, как всегда делала в неудобной ситуации. Беллами старался не анализировать необъяснимую тягу смотреть на неё, а потом сам взял её маленькую ладошку. Друзья ведь могут держаться за руки, что тут такого?

Кларк тут же подняла глаза, как и хотел Блейк, не улыбалась, но и плакать не собиралась — в глазах её светилось только тёплое тягучее спокойствие. Для неё всё окончательно встало на свои места, и пусть Кларк не слишком нравились выводы — отказать себе сейчас в этом моменте она не могла.

Времени поразмыслить у Гриффин оказалось намного больше, чем у Блейка: шутка ли весь день лежать в одиночестве без возможности пошевелиться. Кларк ждала его каждый вечер, в сердце безнадёжно щемило, а когда она слышала его шаги в затихшем коридоре — оно начинало стучать, как сумасшедшее, в предвкушении очередных сладких часов, когда она могла не притворяться овощем или кем-то ещё. Быть самой собой и при этом не находить осуждения за глупые шутки или несдержанность, видеть улыбку, с которой Блейк всё это принимал, верить ему больше, чем самой себе.

Кларк много читала про это захватывающее дух чувство, когда внутри всё переворачивается, будто катаешься на качелях, только раньше оно казалось обычным несильным волнением, а теперь действовало на способность ясно мыслить не хуже препаратов, которыми её пичкали.

Она влюбилась в Беллами Блейка. В своего охранника, свою единственную надежду, свой глоток свежего воздуха, своего единственного друга. Совсем как дурочка.

И её собственное желание сократить дистанцию, оказаться в его объятиях, да хоть как-нибудь дотронуться, прикоснуться, пощупать только многократно подтверждало её предположения. Что-то всё же не позволило ей закрыть глаза, двинуться вперёд и пересечь барьер, за которым только неизвестность. В конце концов, они же друзья — ведь так намного спокойнее, проще, легче, можно не задумываться и не проводить никаких черт, а просто-напросто быть.

— Лекса сказала, что тебе перестали давать препараты, — заговорил Беллами, не выпуская её ладонь из своей.

— Да, — Кларк широко заулыбалась, желая обнять весь мир. — А я так и не сказала тебе спасибо. И ей тоже.

— Мы оба просто делали свою работу, кто же знал, что всё так удачно сложится? Так бы я ещё пару месяцев думал, как бы спасти тебя отсюда. Лекса, кстати, сказала привет тебе передать, — усмехнулся Блейк.

— У вас ещё и время на дружеские беседы нашлось? — нахмурилась Кларк.

— У нас нашлась общая знакомая, которой мы хотим помочь, — Беллами продолжал усмехаться, откровенно веселясь: — Я и Лекса прямо как Бонни и Клайд, будем грабить банк, чтоб куш сорвать.

Кларк нахмурилась ещё сильнее:

— Что это ещё за «я и Лекса»? Вы же меньше суток сотрудничаете.

— Чтоб тебя спасти, нам нужен очень сильный союзник. За Лексой стоит Джаха, за несколько часов раскопавший информацию о моей сестре, так что перевес явно не на моей стороне.

— У тебя есть я, — не подумав, выдала Кларк.

— Боюсь, сейчас у Джахи намного больше возможностей.

Она только грустно выдохнула в ответ:

— Лучше расскажи мне что-нибудь, что в мире творится.

— Рад, что ты попросила, — полез за смартфоном в карман Блейк, не выпуская её руку из своей.

* * *

Кейдж Уоллес был абсолютно спокоен ровно два дня пятнадцать часов сорок девять минут. Непривыкший работать больше трёх часов в день, он наслаждался высококлассным виски, книгой и одиночеством, бурно расцветающим на почве мизантропии. Чьё-либо общество Уоллес обычно терпел и старался делать это дозированно, но в последнее время он не уставал удивляться, сколько же всего важного делала за него Цинь. А теперь, когда её не было, каждый первый так и спешил побеспокоить своей проблемой заведующего, ещё не успев учесть его непростой характер. Уоллес только и надеялся, что вскоре его перестанут дёргать по каждой мелочи — он всё-таки сидел там, чтобы решать действительно важные проблемы, а не задерживаться на работе на час больше положенного по пустякам.

Вряд ли ему действительно хотелось заиметь серьёзную проблему, но так или иначе в пятнадцать пятьдесят она вплыла по ковровому покрытию в его кабинет в лице капитана Эмерсона. Тот как всегда был в форме, по-армейски вытянут, с нависающим над ремнём пузом и туповатым выражением лица. Уоллеса Эмерсон утомлял быстро, зато работать с ним оказалось одно удовольствие: нелюбопытный, исполнительный, своё подразделение курировал исправно, проблем не создавал и вовсе никогда. Скривившись, Кейдж со скрипом поёрзал по кожаной обшивке кресла. Ну, что там опять?

— Докладывай, капитан, — он попытался сделать свой тон максимально заинтересованным.

— Мне кажется, вам лучше увидеть это лично, сэр, — замялся Эмерсон.

— И что же «это» такое? — Уоллес уже не смог побороть желание закатить глаза.

— Записи с камер наблюдения, сэр, — уточнил Эмерсон.

Уоллес вознёс мольбу небесам, чтобы те научили капитана пользоваться флешками, а затем, потянувшись, встал:

— Собираешься тащить меня в каморку охраны?

— Иначе никак, — казалось, он не замечал никакого недовольства заведующего.

— Человечество давно изобрело переносные носители информации, — начал Кейдж, но сразу же прервался: — Ах, ладно, чёрт с ним. Идём.

Идеальный тёмно-серый костюм в тонкую полоску, чистые блестящие туфли — пора бы уже и этажу увидеть своего героя. Уоллесу даже сначала хотелось держаться подальше от капитана, но потом он понял, что Эмерсон только усилит контраст и подчеркнёт достоинства заведующего.

На дежурстве всегда сидели двое, днём составлявшие компанию Эмерсону, но обоих парней он выгнал на перекур. Те даже спорить не стали — так ждали возможности отлучиться хоть ненадолго из этого закутка с мониторами. Уоллес же вальяжно расселся на кресле капитана со скучающим выражением лица.

— Сэр… Я случайно наткнулся на это, когда просматривал… В общем…

Эмерсон редко мямлил, но сегодня точно был какой-то особенный случай. Капитан проматывал множество файлов в папке, ища нужный, пока Кейдж нетерпеливо постукивал пальцем по столу.

— Нашёл! — выдал, наконец, Эмерсон, запуская видео.

В уголке значились время и дата записи: девятнадцатое февраля, пять минут четвёртого утра — два дня назад. Камера выхватывала часть коридора с палатами с седьмой по тринадцатую, и само это уже заинтриговало Кейджа. А затем он увидел то, от чего его лицо сменило десятки оттенков от сине-фиолетового до светло-зелёного: прямо навстречу прогуливающейся по коридору Алексии Максвелл из одиннадцатой палаты вылетел Беллами Блейк — в форме охраны «Маунт Уэзэр», конечно, и оба они скрылись внутри. У Уоллеса слегка задёргался глаз, но до эмоций пока не дошло: заведующий молчал.

— Она покинула палату спустя час, а Блейк, как и полагается по регламенту, около семи утра, — прокашлялся Эмерсон.

Он ожидал немного более бурной реакции, и она последовала: Уоллес резко подскочил, вытянулся в струну и не разочаровал капитана своим словарным запасом.

— Как это получилось, мать твою?! Какого хрена я ничего об этом не знаю?! За что вы деньги получаете, пустоголовые кретины?! В палате у Гриффин проходной двор, а я узнаю об этом спустя почти трое суток! Если там уже что-то случилось, клянусь, Эмерсон, ты будешь лететь отсюда быстрее, чем сможешь это осознать своим мозгом размером с изюм! Какого хрена никто даже не следит за тем, что происходит?! Порнуху что ли эти идиоты всю ночь смотрят?!..

Эмерсон уже делал ставки, как скоро выдохнется Уоллес, но тот всё на одном дыхании продолжал, продолжая мигать, будто светофор, из красного в синее и обратно. Само собой, придётся потерпеть, но капитан знал, что нужен заведующему, что Уоллес не станет ничего с ним делать даже за такой крупный косяк. Цинь он уже потерял, ничего при этом не выиграл, и более-менее посвящённым во всё остался только Эмерсон.

— Сразу же уволь идиотов, которые дежурили в ту ночь, — приказал заведующий, немного успокоившись. — А у меня ещё много дел.

И без прежней вальяжности и лености покинул каморку охраны. Эмерсон уже заранее выполнил требования начальника, ещё даже не услышав их, а потому спокойно сел в своё кресло и стал наблюдать за мельтешащими картинками на мониторах.

А у Кейджа Уоллеса дел было и вправду много. Обругав Эмерсона, заведующий слегка выпустил пар, был спокоен и тих, проходя мимо своего кабинета прямо в отделение психиатрии. Он старался не концентрировать внимание на скручивающем внутренности чувстве беспокойства, с иллюзией уверенности шагая в ординаторскую. Все взгляды обратись на него и прилипли, ошарашенные, удивлённые, порой испуганные. Его верхняя губа поднялась вместо со шрамом над ней в полухищном оскале:

— Блэк, Максвелл, ко мне.

Нейла заметно побледнела, а Лекса зашагала прямо за её спиной, будто телохранитель. Уоллес знатно озадачил весь коллектив отделения — в коридоре стояла гробовая тишина, только стук каблучков Лексы о кафельный пол отражался от стен, разносясь по всему длинному помещению. Высокая Нейла шелестела балетками, опасаясь даже ноги от пола оторвать. Обе девушки знали: речь пойдёт о Гриффин, раз заведующий явился в отделение лично в третий раз за то время, что они здесь работают. Уоллес, похоже, как-то раскопал информацию о ночном инциденте, а теперь остановился у двери одиннадцатой палаты:

— Это ваш последний шанс сказать мне правду и не сильно при этом пострадать, — предупредил заведующий, испытующе глядя на молодых докторов.

Сердце Лексы забилось вдвое чаще — игра вдруг стала намного опаснее. Неужели Блейк мог рассказать что-то Уоллесу?.. Максвелл подумала так только на секунду, но потом сразу же отмела эту версию. Может, он мог бы подставить Лексу, они почти не знали друг друга, но он ни за что бы так не рискнул жизнью Кларк. Лекса переводила взгляд с выжидающего заведующего на Нейлу: у той в уголках глаз уже скопились слёзы, а её бурные эмоции могли привести к чёрт знает к какому решению. Максвелл порадовалась, что не доверила Блэк всю правду — она слишком боялась Уоллеса, чтоб играть с ним и даже пытаться выиграть. Тем временем заведующий потерял терпение:

— Значит, не хотим жить? Прекрасно, тогда давайте пройдём в палату, покажете мне пациентку.

Сцену на глазах всего отделения Уоллес устраивать был не намерен: и так от одного его визита хватит сплетен. С этими двумя он уж как-нибудь разберётся без лишних глаз и ушей.

Дрожь в коленях стала невыносимой, когда заведующий нажал на ручку двери и открыл её. Лекса только безумно надеялась, что Гриффин — умная девочка и станет играть овоща до последнего. Если Уоллес узнает, что она почти здорова и при памяти, их всех уже ничего не спасёт! Проведя вспотевшими ладонями по халату, Максвелл первой двинулась за заведующим, ободряюще кивнув Нейле. Блэк уже была в полуобморочном состоянии; хоть бы это помогло ей не натворить глупостей.

Уоллес сделал круг по палате, сделав остановку рядом с отображающим состояние пациентки монитором. Ровное дыхание, спокойное сердцебиение, закрытые глаза — будто бы девчонка и правда спала. В стойке для капельниц было пусто, только один флакон с глюкозой, неспешно поступающей в кровеносную систему пациентки. Подняв взгляд на лечащего врача, заведующий угрожающе осведомился:

— А где же препарат? Почему она не получает должное лечение?

Лекса подавила желание зажмуриться от ужаса, отдавая свою жизнь в руки Нейлы, но та сделала лучший ход из возможных:

— Доктор Максвелл была тогда на дежурстве, пусть она вам объяснит причину строгой дозировки снотворного.

Хищный взгляд Уоллеса перекинулся на Лексу:

— Уж извольте объясниться, доктор Максвелл.

— У пациентки случился анафилактический шок. Доктор Блэк сказала, что меняла препараты в зависимости от дозы и времени суток, как вы ей предписали, а потому он развился небыстро и вне поля зрения врача. Её смена в тот момент уже закончилась. Мистер Блейк вовремя заметил критические симптомы, а я случайно оказалась ближе всех, проходя по коридору. Долг врача обязывает меня оказывать любую посильную помощь.

— Мистер Блейк, — посмаковал Уоллес, а затем улыбнулся: — С ним я ещё разберусь. К вам, коллеги, у меня осталась всего пара вопросов.

И залепил Кларк смачную пощёчину. Её голова дёрнулась, обессиленно упав на бок, и только кардиомонитор выдал немного более высокий пульс. Лекса выдохнула: молодец, девочка! Не знай Максвелл истинной картины, действительно подумала бы, что она без сознания. Повышение пульса можно списать на реакцию на боль, как внешний раздражитель, а в остальном Кларк ничем себя не выдала. Хотя Лекса подозревала, что ей очень хотелось.

— Так вот, я хотел уточнить: наша пациентка по-прежнему спящая красавица? — издевательски протянул Уоллес.

А Гриффин всё слышала.

— Изменений в её состоянии мной замечено не было, — академически отчиталась Нейла, за официозной формулировкой пряча свою ложь. — Кроме момента, когда пациентке понадобилась помощь доктора Максвелл.

— И что же вы делали здесь целый час? — хищный взор Уоллеса вновь перекинулся на Лексу. Ну, лучше самой выдержать его допрос, чем доверить это Нейле.

— Я обязана была удостовериться, что опасность для жизни миновала, а потому наблюдала за пациенткой, — спокойно парировала Максвелл.

— Прекрасно, — заявил Уоллес и залепил девушке новую пощёчину.

Та осталась неподвижной, и даже почти не показала изменений пульса. Щёки её порозовели от размашистого удара заведующего, а Лекса удивилась: как ей удалось обойти обычную реакцию на боль?

Она поняла, присмотревшись к плотно прижатой к телу руке Гриффин. Кларк отчаянно сжимала кулачок, по-видимому впиваясь ногтями себе в ладонь. Уоллес этого видеть не мог, находясь с другой стороны от её постели, а вот Максвелл видела прекрасно и снова мысленно похвалила девочку за сообразительность. Она легко разобралась, где находится Уоллес, и знала, что постоянная боль удержит её пульс приблизительно на одном уровне даже в случае нового удара. Лекса сомневалась, что вынесла бы подобную сцену с таким достоинством. Кларк её восхищала.

— Почему же мне об этом досадном инциденте никто ничего не доложил? — удовлетворившись доставленными Гриффин неудобствами, Уоллес в два шага преодолел расстояние между ними и теперь стоял совсем рядом.

Нейла затеребила рукав халата, уперев взгляд в пол.

Вдох-выдох.

— Я испугалась, что вы накажете меня за то, что не уследила, — пробормотала та.

— Что? Что ты там лопочешь? Испугалась? А сейчас что, не страшно?! — с каждым словом его тон всё повышался, пока не дошёл до истеричного крика. — Я доверил тебе самую важную пациентку в отделении, а ты почти убила её! А ты, Максвелл, чего стоишь с таким надменным видом?! Думаешь, не будет тебе ничего?! Одни кретины вокруг!

Лекса скопировала позу Нейлы, талантливо притворяясь виноватой. Страшно, конечно, было, особенно когда Уоллес из угрожающего превратился в того, от кого стынет в жилах кровь.

— Ну, ничего. Мы с вами ещё пообщаемся, коллеги, — отдышавшись, успокоился заведующий. — А пока в палату никто не допускается, ясно вам? Никто!

И Уоллес исчез за дверью, хлопнув ей со всей силы.

Нейла кинулась в объятия Лексы, чуть не плача:

— Нам конец…

— Ничего, скоро придёт Блейк. Мы что-нибудь придумаем, — говорила Максвелл не столько для коллеги, как для неподвижной храброй девушки на постели.

Поглаживала Блэк по спине, утешая, а сама в это время стояла, будто сомнамбула, пытаясь хотя бы представить, что можно придумать в такой ситуации.

* * *

Кейдж Уоллес любил алкоголь, но не настолько, чтоб пить его большими глотками, припав прямо к хрустальному горлышку графина. Но сейчас он иначе не мог.

Просто физически не мог, уставившись на резные деревянные панели, украшавшие его личный просторный кабинет.

Он набрался смелости доложить Кейну о кошмаре, творящемся тут. Дрожащими пальцами искал номер своего кумира в списке контактов, нажал на значок звонка и не дышал, слушая гудки.

Маркус Кейн не кричал, даже не угрожал, просто спокойно слушал нервные излияния Уоллеса, дрожащие и запинающиеся. Заведующий выложил всё, в том числе припомнил аварию с доктором Цинь, а потом долго говорил про нового врача Гриффин и внезапный анафилактический шок. Кейдж просто не мог ничего скрывать, боясь Кейна намного сильнее, чем самого заведующего боялись все его подчинённые.

Уоллес ожидал чего угодно, но не спокойной фразы:

— Я давно этого ожидал, но надеялся, что ещё можно отложить. Но больше тянуть нельзя. Разберись с ней, Уоллес, и я выполню всё, что обещал.

Кейдж даже не смог выдавить из себя «да, сэр». Просто больше ничего не смог, уронив руку с телефоном на стол, когда мир закружился перед глазами. Уоллес тоже надеялся, что это можно отложить. Он сделал два больших глотка виски, прежде чем почувствовал во рту дикое жжение, и закашлялся так, что заслезились глаза, а потом долго сидел и смотрел в стену на переплетение причудливых узоров друг с другом.

Заведующий должен сделать это сам. Именно потому его руки дрожали. Когда Цинь была на месте, он мог доверить это ей — она бы точно удостоверилась, что всё выглядит для вскрытия, как надо. А теперь её нет рядом, и довериться больше некому. Теперь Уоллес должен стать убийцей Кларк Гриффин.

Смена заканчивалась в семь, и за эти оставшиеся двадцать минут Кейдж усиленно пытался не напиться. Уоллес уже знал, что будет делать и каким образом, но не мог унять дрожь. Пока идёт пересменка, можно идеально улучить момент и разобраться с Кларк, а потом повесить всё на молоденькую докторшу, которая сегодня так сильно переживала.

Без пятнадцати семь заведующий стоял перед дверью одиннадцатой палаты во второй раз за этот день. В кармане модного пиджака лежала смертельная доза антидепрессантов, а впереди — дорога за грань. Скрипнув дверью, Уоллес вошёл и уставился на лежащую на постели пациентку. Тихий писк кардиомонитора расползался по палате, и от мысли, что это могут быть последние удары её сердца, холодок пронёсся по позвоночнику Кейджа.

Убивай или будь убитым.

Упаковка с таблетками выскользнула из потной ладони, но Уоллес снова подхватил её и вытащил из кармана. Медлить нельзя, нельзя, раз уже ввязался в это. Даже если очень хочется медлить.

— Мне жаль, — не выдержал Уоллес, прошептав себе под нос.

Взял стаканчик воды из кулера в дальнем углу палаты, а затем бросил таблетки и неаккуратно приземлил пластмассовую тару на тумбочку, расплескав воду. Выдохнул. Потом взял упаковку и стал выдавливать по таблетке себе в ладонь.

Закончив, он встретился взглядом с голубыми глазами Кларк Гриффин.

Отскочил, влипнув в стену под её сосредоточенным взором.

— Вот значит как. Сегодня, да? — хрипло спросила она.

И в ответ он молчал, обомлев, не способный связать и двух слов несколько бесконечных мгновений.

Вдруг ринулся к столику с медикаментами и схватил готовую инъекцию с седативным в безумном желании никогда не видеть этих глаз. Забыть этот пылающий взгляд, каким она на него смотрела.

— Гори в аду, — беспомощно прошептала Кларк, зная, что беззащитна.

Слеза ещё катилась по её щеке, когда шприц вошёл под кожу, впрыскивая снотворное в кровь. Кейдж торопливо запихивал таблетки в рот полуживой Гриффин, заливал их водой, и Кларк рефлекторно приходилось глотать, чтобы сделать ещё один вдох.

А потом Уоллесу осталось немного. Спрятать полупустую упаковку с почти недельной дозой таблеток и оповестить медперсонал о попытке самоубийства пациентки из одиннадцатой палаты. Нестись в реанимацию, чтобы успеть спасти жизнь Кларк Гриффин. Или не успеть.

У неё припадки. Гипоксия. Гипотермия.

Давление критически падает, а вместо пульса на мониторе ровная линия.

В ушах едкий писк. Сбегая от него, осталось крутить в руках причину смерти — полупустую упаковку таблеток в кармане. И звонить Кейну из пустого коридора реанимации, отстранённо сообщая:

— Время смерти — девятнадцать часов семнадцать минут.