Наказанный развратник (джен)

День выдался хмурый и пресный, но неожиданно теплый. Мокрый растрепанный парк уже был окутан весенней дымкой, зеленой и розоватой. Несколько лыжников, соблазнившись хорошей погодой, выползли было на трассу, но быстро поняли, что сезон придется закрыть досрочно. На теннисном корте пара смельчаков осторожно вела поединок, стараясь не столько отразить удар, сколько уберечь мяч от попадания в лужи. Но ему была уготована другая судьба: лохматый черный пес неопределенной породы, спущенный с поводка и охваченный, как и все вокруг, смутным весенним томлением, цапнул зубами отлетевший в сторону мячик и в восторге помчался прочь, ломая хрупкую ледяную корку и разбрызгивая вокруг грязную воду.

Одинокий прохожий, который прогуливался вдоль берега туда-сюда уже не менее часа, не успел посторониться: пес прыгнул в лужу прямо рядом с ним, ткнулся в его руку мокрой мордой и помчался обратно, услышав наконец грозный окрик хозяина. Прохожий посмотрел ему вслед и машинально отряхнул грязные капли со своего щегольского черного пальто.

Как некстати пришла эта весна… Но она ведь никого не спрашивает, просто приходит, и разводит грязь и сырость — непременный атрибут большой уборки, и звенит назойливыми птичьими голосами, и двигает ломкие льдины по реке. Если наблюдать за ними достаточно долго, провожать взглядом одну за другой, они унесут с собой твою тревогу… лишь затем, чтобы она сменилась новой.

— Молодой человек!

Он не сразу понял, что обращаются к нему, и обернулся с некоторой задержкой.

— Молодой человек, как бы мне спуститься, а?

Сухонькая бабуля с большой хозяйственной сумкой — конечно, он для нее молодой человек. Практически юноша. А спуститься и правда тяжело — на тропинке лед под тонким слоем влаги, опасное дело... прямо ловушка для тех, кто забрел сюда, понадеявшись сократить путь к набережной.

Бабуля приняла его помощь с неожиданным изяществом и даже некоторым кокетством, и он засмеялся, до того это было мило.

— Вот спасибо, дай тебе бог здоровья, — затараторила она, оказавшись на расчищенном участке дорожки. — И деткам твоим. Детки-то есть, нет?

— Нет.

— А жена?

— И жены нет.

— Да что же это… чего ни хватишься — ничего нет! — сказала бабуля весело, и они засмеялись вдвоем. — Ладно, молодой еще…

Она вдруг замолчала и оглянулась на длинное кирпичное здание, которое маячило за забором в конце парка.

— Караулишь тут кого?

Он кивнул.

— Ну дай бог, дай бог.

И она, внимательно его оглядев и серьезно покивав головой, засеменила дальше.

Он присел на краешек мокрой скамейки и достал телефон.

…Температурный максимум за последние пятьдесят лет…

…приехал в Россию с официальным визитом…

…гигантский тарантул в Амазонии…

…атаковал российский бизнес…

…Оскар за лучший фильм…

…заявил о своей непричастности к провокации…

…председатель жюри Международного конкурса вокалистов имени Глинки…

…дважды промахнулся на последнем огневом рубеже…

…возмущенные жильцы дома…

…тайно зарегистрировали свой брак в Бельгии…

…министр обороны выступил с заявлением…

…что петрушка убивает…

Входящий вызов.

— Да?

— Ну все хорошо. Уже отпустили меня.

— Как прошло?

— Нормально.

— Я зайду сейчас?

— Не надо. Да тебя и не пропустят.

— Ха! Буду я их спрашивать.

— Ну все равно не надо. Тут и так толпа… Потом. Все потом.

— Ладно.

Он еще немного посидел на скамейке, наблюдая, как прогулочный кораблик ползет по серой поверхности реки. Он только теперь почувствовал, как легко дышится влажным свежим воздухом. Острое осознание собственной беспомощности наконец отступило, оставив лишь легкую горечь, а затем и она растаяла, как остатки упрямого снежного сугроба в тенистом углу двора.

Теперь все будет хорошо. Все, что от него зависит, по крайней мере. Он встал и не спеша двинулся по дорожке, насвистывая себе под нос — сначала бессознательно, затем, поймав себя на этом, старательно и с удовольствием, а возле выхода из парка и вовсе запел вполголоса. На автобусной остановке маячил одинокий силуэт, показавшийся ему знакомым… так и есть, давешняя бабуля с сумкой! Смотрит на него, приоткрыв рот, и, кажется, только что осенила себя крестным знамением. Он улыбнулся ей самой лучезарной из своих улыбок и глянул на часы.

— А что, автобуса все нет?

— Запропастился куда-то. Уж я жду, жду…

Надо было сочувственно кивнуть или неодобрительно покачать головой, но он снова не удержался и замурлыкал:

Уж полдень близится,

Автобуса все нет, все нет…

Я знаю, он придет,

Разбрызгивая лужи!

Он жертва пробок, он ведь неуклюжий…

Но все же не может не прийти!

— Да ты, я смотрю, повеселел? — прищурилась бабуля.

— Ага. Домой вот сейчас поеду. А то, может, подвезти вас? Меня вон такси ждет. А?

— Да нет, я уж так… Раз ты говоришь, автобус скоро придет.

— Придет. Да вон он, уже поворачивает!

Бабуля приложила ладонь ко лбу козырьком, словно загораживаясь от солнца, хотя никакого солнца не было. Автобус действительно уже показал нос из-за угла и остановился на светофоре.

— Вот и хорошо, вот и ладно, — засуетилась бабуля.

— Помочь вам? — он кивнул на сумку.

— Не надо, я сама, ты уж езжай домой. Дома ждут небось… Хотя ты ведь бобылем живешь, ты говорил? Ну да твое дело молодое, успеешь еще!

Он все-таки помог ей залезть в автобус и бодро зашагал к своему такси, с мальчишеской удалью перепрыгивая через лужи.

Таксист, словно в противовес его хорошему настроению, был не в духе и явно с нетерпением дожидался собеседника, которому можно было бы излить душу.

— Погода! Природа с ума сошла… Довели! Уже природа не выдерживает! Лето не лето, зима не зима…

— Так весна же.

— Да какая там весна! Разве ж это весна? Грязища… Что вот она мне понаписала?! Какой мост? На мосту вообще затык. Поехали в объезд, а?

— Можно и в объезд.

— Вы ушли с маршрута, — сказал навигатор язвительным женским голосом, и сразу стало понятно, почему таксист называет его «она».

Они лихо развернулись на перекрестке, устроив небольшое цунами в гигантской луже. Стекла окатила грязная волна, мир вокруг помутнел и расплылся.

На краешке сознания брезжила какая-то тревожная мысль — он отвлекся, не успел ее додумать и теперь не мог вспомнить, что это было. Какое-то смутное беспокойство, странный диссонанс… Что-то в новостях, которые он читал в парке? Разговор с давешней бабулей? Нет, не вспомнить сейчас. Ладно, потом само придет.

— Я вообще не расист, но делать-то что-то надо, правильно? — продолжал свои жалобы таксист. — Невозможно уже! Нет, у меня у самого есть друг…

— Маршрут перестроен, — сообщил навигатор.

— Без тебя знаю, дура! Вот голос какой противный, прямо как у моей жены. У бывшей… ну, у прошлой бывшей… Да все они одинаковые, бабы эти.

— Может, радио включим?

Таксист насупился, неохотно ткнул в кнопку и заговорил громче, заглушая музыку.

— Я уж все про них понял! С виду такая вся, уж прямо такая… а потом от нее же огребешь! Хоть бы одна нормальная попалась! Но я теперь ученый…

Радио вдруг всхлипнуло и запело пронзительно на весь салон:

Я узнал здесь, что дева красою

Может быть, точно ангел, мила

И прекрасна, как день, но душою…

Но душою…

Точно демон, коварна и зла!!!

Таксист осекся и поморщился.

— Это что такое? Чего это я включил-то?

— А давайте другой канал. Может, новости послушаем.

— Да какие там новости, везде одно и то же… Люди с ума все посходили! Тут война, там террористы, землетрясения всякие…

Он все же переключился на другой канал, но вместо новостей снова раздалось пение:

В угожденье богу злата

Край на край встает войной;

И людская кровь рекой

По клинку течет булата!

Люди гибнут за металл,

Люди гибнут за металл!

Сатана там правит бал,

Там правит бал!!!

Таксист дослушал куплет до конца, как завороженный, потер лоб и испуганно покосился на своего пассажира.

— Это чего опять? Куда нормальное радио делось?

— А что? Вроде нормально все.

— Да? Ну, может, показалось… Башка не соображает, всю ночь не спал.

— Ночная смена была?

— Да не. Так просто. Бессонница. Всю ночь ворочаюсь, в голову лезет всякое…

Он вздохнул и умолк, а в колонках зазвучал угрюмый бас:

Ни сна, ни отдыха

Измученной душе.

Мне ночь не шлет отрады и забвенья…

Нервы у водителя сдали, и он, испуганно выругавшись, выключил радио совсем. Остаток дороги они ехали в полной тишине.

— Я щас тоже домой, — объявил таксист, поворачивая во двор.

— Спать?

— Кошаков кормить. Жена ушла, а зверинец свой мне оставила.

— И много их там?

— Да двое. Кузя и Мотя.

— Кузьма и Матвей, значит?

— Кузьма и Матильда. Нет бы Муркой назвать… а то — Матильда! Придумала тоже!

Радио само по себе ожило, всхрапнуло и радостно взвыло:

Кто мо-о-о-ожет сравниться с Матильдой моей,

Сверкающей искрами черных очей,

Как на небе звезды осенних ночей?!.

У дома он помедлил, махнул рукой таксисту, показывая, что выезд с другой стороны, потом долго искал по карманам ключи, потом просто стоял на крыльце и тихо посмеивался сам над собой. Расшалился, как дитя малое. Это все потому, что отпустило напряжение последних дней, на душе было легко и радостно, и призрачная тень непонятной тревоги больше не возвращалась.

На двери подъезда белело объявление. Он близоруко прищурился и полез за очками. Только теперь он вдруг заметил, что все вокруг потемнело — странно, для сумерек еще совсем рано… Что-то пророкотало в отдалении. Он задрал голову, недоверчиво вглядываясь в плотные тучи. Так и есть! На город надвигалась первая весенняя гроза — ранняя, неуместная, беззаконная, и оттого вселяющая трепет и восторг… как будто мрачный посланник с того света явился в гости к зарвавшемуся герою, чтобы вернуть его на путь истинный... или увлечь за собой в неназываемую бездну.