Наказанный развратник (джен)

Оказалось, что в комнате за портьерой есть окно. Раньше Саша его не замечал. Да раньше он и не интересовался, не до того было. Он и в этот раз привычно потянулся к настольной лампе, но Ваня остановил его: «Зачем это? Днем с огнем!» — и жестом фокусника раздвинул плотные шторы, впустив в комнату поток солнечного света.

Окно выходило во внутренний двор. Разве в Славике есть внутренний двор? Как это может быть? Но вот же он, перед глазами… Внизу прозаические мусорные контейнеры. В окнах напротив играет солнце и мешает разглядеть, что там за стеклом. Саша осторожно повернул тугую ручку и отворил раму. В лицо повеяло свежестью, стал слышен отдаленный гул оживленной улицы. Он присел на подоконник и бездумно уставился в лоскуток голубого неба над крышей. Совсем не хотелось разговаривать, не хотелось рассказывать о случившемся, отвечать на вопросы, тревожиться, что-то предпринимать. Вчерашняя решимость оставить театр не поблекла, не стала представляться наутро постыдной слабостью, как это обычно бывает. Напротив, она устоялась и окрепла, и словно провела незримую, но отчетливо ощущаемую черту между ним и остальными.

— Саш! Ты там спишь, что ли? Как Кутузов на совете в Филях?

Он вздрогнул и обернулся, стряхивая сонную одурь. А и правда ведь, он не выспался. Может, в этом все дело.

Рассказ вышел скомканным и невнятным, хотя его слушали внимательно, не перебивая, даже не задавая вопросов. От этого участливого внимания Саше стало еще неуютнее.

— Похоже на то, как в прошлый раз было, да? — спросил Ваня. — Ну, в гримерке, когда тебе тоже всякое привиделось. Только там был не пожар, а потоп.

— Ну да, типа того. И тоже все кончилось ничем, будто ничего и не было. Я уже, знаете, начинаю привыкать, — Саша нервно усмехнулся. — Одного только не понимаю. Почему эта дрянь липнет именно ко мне, а? С вами ведь ничего такого не было? Нет-нет, это хорошо, что с вами не было… Но почему оно со мной происходит?

— А может, у тебя восприимчивость повышенная. Ну, чувствительность к таким вещам, — сказал Ваня.

— Саша чувствительный, это правда, — согласилась Вера.

— Ну я не в том смысле. Я имею в виду, может, он что-то вроде медиума.

— Прекратите обзываться, — возмутился Саша. — И без вас тошно. И вообще, почем я знаю, может, вы тоже сейчас не настоящие, а мои глюки? Сложная наведенная галлюцинация, а?

— Верочка может уколоть тебя шпилькой. Хоть в прямом смысле, хоть в переносном. Чтобы ты убедился, что мы настоящие. Или, хочешь, я высыплю тебе за шиворот вот этих милых зверушек? — Ваня потряс в воздухе упаковкой мармеладных мишек. — Выбирай!

Сёма протянул руку из-за Ваниного плеча и отобрал у него пакетик с конфетами.

— Мы все тут настоящие, — сказал он твердо. — Даже я. А почему это происходит именно с тобой… Не знаю. Думаю, ты его интересуешь. Как относительно новое действующее лицо. Обо мне ему теперь все известно. Веру он знает давно. А про тебя узнал только накануне нашего последнего приключения.

— Я тоже новое лицо, — ревниво сказал Ваня. — Но со мной ничего такого не было.

— Было и с тобой в прошлый раз. Помнишь, когда ты обнаружил в трюме ту дьявольскую машину?

— Это не то. Там дело было в машине, она была реальной, она действительно творила всякую чертовщину. А у Саши это на ровном месте происходит. Хотя… может, он до меня еще не добрался. Может, у меня все впереди.

Ваня замолчал и наконец вслед за остальными сделался серьезным.

— М-да, неприятное ощущение, — Вера медленно обвела их взглядом. — На этот раз мы в неравном положении. Он знает о нас все, может следить за каждым нашим шагом и слышать каждое слово. Может обнаружить себя в любую секунду — если сам того пожелает. А мы даже не знаем, где его искать. И принял ли он вообще человеческий облик на этот раз.

— Вот насчет последнего мы можем быть уверены. Да, он снова обернулся человеком и он снова где-то рядом, — сказал Сёма. — Мы не можем спрятаться друг от друга по-настоящему, только на время отвести глаза. Я не знаю его нынешнего лица, но само его присутствие ощущаю.

Они переглянулись встревоженно. Вера покосилась на дверь. Ваня с опаской посмотрел на распахнутую раму, словно ожидал увидеть в оконном проеме гнусно улыбающуюся физиономию Великовского, и Саша с трудом подавил желание спрыгнуть с подоконника и отойти подальше.

— Нет-нет, — Сёма засмеялся, наблюдая за переполохом, который неожиданно произвели его слова. — Здесь мы в безопасности. Сюда ему не проникнуть. Есть места, где я совершенно бессилен, и есть места, где бессилен он. Но в остальном все действительно так, как говорит Вера. Он видит нас, а мы его — нет.

— И чего мы можем от него ожидать? — спросила Вера.

— Если он принял человеческий облик, то может он не так уж много. Он будет искать обходные пути и вряд ли станет действовать грубой силой.

— В прошлый раз он действовал вполне прямо и довольно грубо, — заметил Саша. — И зачем вообще ему превращаться в человека, если он при этом теряет часть своего могущества?

— Потому что так ему проще добраться до меня. Мы с ним должны находиться на одном уровне.

— Но зачем? Зачем ему ты? Ты ведь говорил, что тебя нельзя… он ничего не может с тобой сделать в конечном итоге.

— Это так. Уничтожить меня он не может. Он может лишь убить Сёму Кривобокова, но это в некотором смысле означает вернуть мне всю полноту могущества, которой я лишен сейчас. Утратив эту оболочку, я многое обрету, но кое-что и потеряю, поэтому я не спешу с ней расставаться. Но в любом случае избавиться от меня навсегда он не сможет, лишь вывести из строя на время — это именно то, что я сделал с ним в прошлый раз. Увы, передышка оказалось намного короче, чем я рассчитывал.

— И каким образом он может тебя… нейтрализовать?

— Я должен быть ослаблен или застигнут врасплох, это даст ему некоторый перевес — небольшой, но вполне достаточный, чтобы нанести удар, который я не смогу отразить. В обратную сторону это работает так же: в прошлый раз он сам частично растерял силы просто от того, что находился рядом с нами, среди музыки, среди гармонии, которая для него губительна.

Сёма умолк, и остальные тоже некоторое время молчали, осмысляя услышанное.

— Что-то тут не так, — сказал Саша недоверчиво. — Если ему тут действительно так плохо, зачем он опять лезет на рожон? Шел бы туда, где царит хаос и бессмыслица — его родная стихия.

— Нет, ну почему же… Царство хаоса… Театр ему вполне должен подойти, — фыркнула Вера.

— А вот не подходит, представь себе, — Сёма улыбнулся. — Просто у него нет выбора. Раз уж мы все тут.

— Угу, очень удобно мы тут все собрались. Прихлопнуть нас вместе с театром — и делу конец, можно спокойно творить свои безобразия дальше.

— Нет, физическое уничтожение ничего не решит, и он это знает. Думаю, его замысел чуть сложнее. Он пытается влиять на людей — он ведь именно ради этого устроил ту затею с машиной, с помощью которой зомбировал публику. Полагаю, и в этот раз будет что-то такое.

— И в этот раз он опять опережает нас на один ход. Или не на один, — Вера нахмурилась. — Он уже начал действовать, а мы даже не знаем, где его искать. Он уже дышит Саше в затылок, кто будет следующим и что… Ваня! Убери телефон, когда с тобой разговаривают!

Ваня, застигнутый с поличным, поспешно сунул телефон в карман.

— Да я ж ничего… Я на минуточку только. Мне там в инстаграме…

— Еще одно слово про инстаграм, и я лично устрою тебе… всемуконец. Преждевременный.

— Да ладно вам, — насупился Ваня, — я же слушаю. Я все слышал. Я только не пойму, а что нам делать-то теперь? Какой у нас план?

Сёма пожал плечами.

— Боюсь, что только выжидать. И быть начеку. Он все равно выдаст себя рано или поздно — раз, другой, третий. Он оставит следы, и мы сможем его вычислить.

— Ну разве ж это план! — расстроился Ваня.

— Ты можешь прихлопнуть его концертным роялем, когда дойдет до дела, — утешила его Вера. — Ты уже научился поднимать его на нужную высоту?

— Мы будем просто ждать, а он будет творить всякое… непотребство, — не унимался Ваня. — Почему самим не сделать первый ход? Почему не устроить ему какую-то провокацию? Чтобы он выдал себя поскорее. Подкинуть ему какую-нибудь приманку… Ну, как бы ловля на живца, понимаете?

— Потому что мы не на рыбалке, — отрезала Вера.

— А все же приманка у нас есть, — сказал Саша задумчиво. — Это Сёма. И Всемуконец ходит кругами и вызывает всякие… возмущения в атмосфере. Я так понимаю, ему все-таки нужен именно Сёма, а не мы. И приманка из нас получится так себе, если ты это хотел предложить.

— Ну, я не совсем… Я просто подумал: а что, если…

Ваня осекся и замолчал.

— Ну что? — устало вздохнула Вера.

— Да нет, я так… глупость, я и сам вижу.

— Глупостей делать не надо, — кивнул Сёма. — Будьте осторожнее. И еще… имейте в виду, он не причинит вам настоящего вреда. Я хочу сказать, непоправимого. Это все пока так, буря в стакане.

Саша не выдержал:

— Ну как же не причинит! А что было с Верой в прошлый раз? А в позапрошлый, еще до меня? Если мы будем просто ждать, то не дождемся ли мы чего-нибудь такого? Черт с ними, с моими глюками, я уже почти привык, я же говорю… Но если что-то серьезное? Что-то действительно страшное?

— В прошлый раз все обошлось, — мягко сказал Сёма.

— А в позапрошлый? Да, с Верой все обошлось, но тот ваш друг, про которого вы мне рассказывали, он ведь погиб!

— В его смерти не Сёма был виноват, — сказала Вера. — Это произошло потому, что я сделала глупость. В этом все дело. Вы не туда смотрите и не того боитесь.

— Да нет, я не то имел в виду, — смутился Саша. — Я просто… ну ладно. Как скажете.

Он вдруг снова почувствовал себя не выспавшимся и смертельно усталым, и даже волноваться и тревожиться уже не получалось, хотя от этого разговора на душе остался неприятный осадок. Он не мог отделаться от ощущения, что хладнокровие Сёмы — поверхностное, показное, что он пытается успокоить их… или самого себя. Сёма сравнил ситуацию с бурей в стакане, но больше было похоже на то, что он проливает масло на бушующие волны в надежде, что сможет усмирить их хотя бы на миг. Кажется, в таком случае буря, вырвавшись на свободу, должна разыграться особенно страшно.