Наказанный развратник (джен)

— Ну что, у меня для вас хорошие новости, — сказал врач.

Саша попытался улыбнуться и скосил глаза на рентгеновский снимок в его руках.

— Ну что там видно?

— Перелома нет.

Он перевел дух. Это и вправду было очень хорошо.

— Но травма серьезная, придется вас немножко полечить.

— Да это понятно, что придется. Главное, что не перелом. Мне перелом никак нельзя, — Саша посмотрел на врача просительно, словно наличие или отсутствие перелома зависело от него.

— Нет-нет, кость цела, об этом не беспокойтесь. Значит, смотрите…

В приоткрытую дверь просунулась чья-то голова:

— Евгений Степаныч, на пять минут вас…

— Я занят, вы же видите.

— Ну на минуточку!

Врач недовольно засопел, но поднялся со стула и сунул снимки Саше.

— Я сейчас, извините.

Минуточка, как водится, растянулась надолго. Саша изучил снимки и не нашел там ничего интересного. Попробовал пошевелить ногой, хотя именно это ему запретили делать, — и правильно запретили, нога отозвалась острой болью. Он втянул воздух сквозь стиснутые зубы и замер, дожидаясь, пока все пройдет.

Если человек родился неудачником, то это навсегда. Вот не с кем-нибудь другим это случилось, а именно с ним. Не с Сёмой, который прыгал с балкона на каждой репетиции. Не с Тотошей, который раз за разом карабкался на крышу по неудобной лестнице. Это случилось с Сашей, которому не надо было ниоткуда прыгать и не надо было никуда залезать. Он просто спускался с крыльца, поставил ногу не глядя — и вот, пожалуйста, получите-распишитесь. Вместо репетиции с оркестром — бинты, больница, пакетик со льдом, рентген и добродушный доктор, которому нет решительно никакого дела до Сашиных тревог по поводу предстоящей премьеры. Но хорошо, что не перелом. Это был бы уже… всемуконец как он есть.

Саша поерзал на месте, стараясь не тревожить ногу. Проще всего конечно объяснить эту травму, которую он так не вовремя получил, происками злобных сил. Но если по-честному, то злобные силы тут ни при чем. Надо просто смотреть под ноги, а не считать ворон и не размышлять о тщете всего сущего, когда идешь по ступенькам. Написать, что ли, своим, пока врача нет… А то они волнуются тоже. Сёма вызвался было поехать с ним в больницу, но Саша отказался — чай, не маленький, чтоб его к доктору за ручку водили. Он достал телефон и отправил Ване сообщение: «Сделали рентген, перелома нет». Да, главное, что перелома нет. Остальное — пустяки.

Врач вернулся в том же бодром расположении духа, в каком ушел.

— Значит, так. Я вам сейчас тут все напишу. Главное — покой и никаких физических нагрузок.

— А что там такое вообще? Связки?

— Ну да.

— А, это ладно. Оно само ведь пройдет, да?

— Ну в общем да. Но я вам тут кое-что выпишу. И с ортезом походите недельки три-четыре. Ну и потом тоже не очень-то, реабилитация долгая будет. Связки — дело такое.

Он повернулся к компьютеру и защелкал кнопками клавиатуры. Саша помолчал и робко переспросил, надеясь, что он ослышался:

— Недели три-четыре? Это как?

— Ну это примерно. Может, и побольше. По-разному бывает. У вас сильное повреждение, частичный разрыв, еще долго болеть будет.

— А как же я буду ходить?

— Ну как… как все ходят. С костылями.

Врач снова бойко застучал по кнопкам. Саша сидел не шевелясь, словно придавленный всем услышанным. Месяц на костылях… А как же премьера и вообще все?

— И что, ничего больше нельзя сделать? — спросил он тихо.

Что-то в его голосе было такое, что врач перестал печатать и повернулся к нему.

— Ну вот делайте, что я говорю, и все будет хорошо, — он ободряюще улыбнулся. — Представьте, что у вас месяц отпуска. Будете сидеть дома, кино смотреть, книжки читать.

— Мне нельзя дома. Мне на работу надо.

— Больничный я вам выпишу.

— Да нет, я не то… Я в театре работаю, понимаете? У меня премьера. Репетиции. Если я буду дома с костылями… Мне нельзя!

Врач сочувственно покивал.

— Понимаю. Ну что ж делать. Придется вам как-нибудь… А вы из какого театра?

— Из Славика. Ну, АВОТиЯ. Ну, оперный…

— А! То-то я думаю, лицо мне ваше знакомо, — обрадовался врач. — Вы из балета, да? Я на той неделе дочку водил на «Жизель». Ну ничего, ничего, восстановитесь, будете танцевать лучше прежнего. Спортсмены быстро восстанавливаются, а вы же почти спортсмен. Как вы ее в воздух подбрасывали, а? Жизель-то эту… Тяжело небось. Хоть она и худенькая.

Он отключил звук у телефона, но в такси держал его в руках и почувствовал, как телефон мягко трепыхнулся в ладони. Еще кто-то хочет справиться о его здоровье… хоть рассылку им делай с последними новостями. О подборе костылей. Он неохотно глянул на экран. Полина! А ведь говорила, что у нее сегодня мероприятие, что на связь не выйдет. Но она всегда чувствует, когда с ним что-то не так. На любом расстоянии. Саша улыбнулся и открыл сообщение.

Полина писала: «Слушай, у меня все переиграли с отпуском, я на премьеру не попадаю. Я конечно постараюсь вырваться, но вряд ли получится. Прости, пожалуйста…»

Ясно. Что ж, одно к одному. Не будет у него никакой премьеры, и Полине незачем приезжать.

Еще одно сообщение. От Вани. Что ему ответить? Лучше, наверное, позвонить.

Ваня сразу обрушил на него поток вопросов:

— Ну ты где вообще? И что там у тебя? Куда пропал? А точно не перелом?

— Растяжение связок. Еду домой.

— А, ну это правильно! Отдыхать надо, когда связки… Это ничего. Отдохнешь и будешь как новенький!

— Да при чем тут… Я выступать не смогу. Месяц не смогу ходить нормально.

В трубке повисла тишина. Да и что тут скажешь, в самом-то деле. Ваня ведь все понимает, с ним тоже такое бывало, он тоже отказывался от желанной роли… когда-то давно, очень давно. Но у него это было начало карьеры, и сколько было впереди трудов и побед, и новых ролей, и оглушительных успехов. А у Саши впереди ничего. И даже роль, которая должна была стать для него последней, от него уплывает. Даже это ему не удалось.

— Жаль, — сказал наконец Ваня.

— Жаль.

— Ладно, главное — ты выздоравливай! А там все будет. Еще все впереди!

— Угу. Вань, я подъезжаю уже, давай, потом созвонимся.

Но все-таки… Неужели действительно все? Ничего нельзя сделать? Нет, переносить спектакль из-за него никто не станет. Да что там, даже из-за Веры или Вани не стали бы. Есть же второй состав. Отряд не заметит потери бойца и оперу дружно споет до конца. Наверное, Романа позовут. Он готовый Лепорелло. А может, вообще Тотошу передвинут на эту роль, а Мазетто возьмут другого, партия у него не ключевая. Люша, если захочет, запросто это устроит. А если все-таки… если поговорить с Сундуковым? Ну а вдруг чертовы связки заживут побыстрее? Врач сказал, всякое бывает. Репетировать в полную силу он не сможет, ну и что? Главное они уже отработали, а там уж он постарается, он привык стараться.

— Знаете что, а давайте развернемся, — попросил он таксиста. — По другому адресу поедем.

— По какому?

— АВОТиЯ. Ну, Славик. Ну то есть театр. Это там, где…

— Да знаю я, — таксист с любопытством глянул на Сашу. — А в театр прямо так с костылями и пойдете?

— Прямо так и пойду.

Обезболивающее помогало плохо, но все же помогало, и он вполне успешно доковылял до лифта, собирая по пути сочувственные взгляды и реплики. К счастью, кругом царила обычная вечерняя суета, предшествующая спектаклю, сердитый голос помрежа в динамиках требовал нитку с иголкой, швабру, детский хор и ящик шампанского, и на Сашу не особо обращали внимание.

Сундуков обнаружился в буфете. Он сидел в углу за столиком вместе с Верой, которая ему что-то втолковывала, и рассеянно кивал, явно не слушая, что ему говорят. Сашу заметили, замахали руками, заохали, усадили поудобнее, пристроили костыли в углу и засыпали вопросами.

— Ну что я могу тебе сказать… Очень жаль, — Сундуков неуклюже похлопал его по плечу.

Возможно, он совершенно искренне сожалел. Даже наверняка. Не любил он ничего непредвиденного, а уж выбывание из строя одного из главных исполнителей его точно не могло обрадовать.

— Придумаем что-нибудь, — пообещал Сундуков.

Саша поднял на него глаза.

— А… что? Я вот тоже подумал, может быть, мне…

— Роман нас выручит. Прямо сегодня с ним поговорю. Если сразу начнет репетировать, то вполне должны уложиться. Правда, у него там свое расписание, не знаю, как он туда Лепорелло пристроит. Но на премьерный спектакль хотелось бы кого-нибудь такого… чтобы ух! — Сундуков оборвал себя и посмотрел на Сашу. — Расстроился? Да ладно тебе… Ты же с самого начала не хотел у нас петь.

— Я хотел.

— А почему отказывался?

Саша опустил голову. Вот уж воистину — бойтесь своих желаний, они могут исполниться. Он отказывался от этой роли — и вот она сама от него ускользнула, когда, казалось, была уже в его руках. Он считал себя недостойным ее, а теперь сокрушается, что она достанется другому.

— Я в Вене прослушивалась на Елизавету в «Доне Карлосе», — вдруг сказала Вера. — Ну, когда в самый первый раз там выступала. Должна была петь Елизавету, а вместо этого стояла в хоре и пела Голос с небес. Три строчки. Жутко обидно было. Мы все через это проходим, Саш. Через это и многое другое.

Саша кивнул. Вера хотела сказать что-то еще, но вдруг прищурилась поверх их голов и замахала рукой.

— Вася! Мы здесь, идите сюда. Идите-идите.

Надо было уходить, но Саша неудачно пошевелил больной ногой и замешкался, выжидая, пока утихнет боль. Вася придвинула стул к их столику и уселась рядом.

— Вера Георгиевна, а вы видели, я вам там макет книжки отправила?

— Видела, Васенька. А вы сами-то его видели?

Вася растерянно заморгала и явственно напряглась, почуяв неладное.

— Да, конечно, я ведь… Если у вас есть какие-то замечания…

— У меня есть замечания. Вы откройте файл, я вам покажу. У вас ведь все с собой? Ну вот, открывайте.

Вася, насупившись, потыкала в кнопки, уставилась на экран ноутбука, округлила глаза и беззвучно ахнула.

— Вот это вы называете макетом моей книги?

Вася перевела взгляд на Веру. Это был взгляд человека, приговоренного к казни.

— Я не знаю, — пролепетала она в ужасе. — Как это вообще… Это не я! Это какая-то… какое-то недоразумение!

— Что там такое? — Сундуков заинтересованно вытянул шею.

— Там обложка моей книги, — холодно сказала Вера. — Вы можете посмотреть, это довольно любопытно.

Сундуков и Саша чуть не стукнулись лбами перед ноутбуком. С обложкой и впрямь вышло не очень: прямо под заголовком «Вера Лебединская. Сопрано без обмана» красовалась радостная Ванина физиономия. Фотография запечатлела его в расцвете молодости и красоты, от нее словно исходило сияние, и трудно было не улыбнуться в ответ на эту улыбку. Но никто не улыбнулся.

— Я не понял, — осторожно сказал Сундуков. — А почему фото Вани, если книжку написала Вера?

— Я тоже не поняла. А вы, Васенька, понимаете что-нибудь?

— Это не я, — тупо повторила Вася. — Я не знаю… Я проверяла, когда мне прислали… Все нормально было. Там была та обложка, которую мы с вами утвердили. Это… я не знаю, как это получилось.

— Зато я знаю, — припечатала Вера. — Просто кое-кто слишком много думает о Ване.

— Нет, — еле слышно выдохнула Вася. — При чем тут… То есть… Это ведь не я верстала. Я даже не умею. Это кто-то ошибся просто. Я разберусь… Мы все исправим.

— Ее ведь еще в печать не отправили, книжку-то эту? — спросил Сундуков, которому явно было жалко Васю.

— Нет.

— Ну и все тогда. Исправите, только и всего. Хорошо, что заметили.

— Да, очень хорошо, — сказала Вера. — И чистейшая случайность. Мы ведь уже все утвердили, я и смотреть не собиралась, что там такое мне прислали, зачем? Нечаянно открыла. А если б не открыла, вышла бы вот такая чудесная книжка.

Сундуков снова посмотрел на экран и засмеялся.

— Сопрано без обмана, значит… Надо Ване показать. Вот он обрадуется, что его произвели в сопраны!

Саша никогда не считал себя проницательным, но в эту минуту был уверен, что прочитал в глазах Веры невысказанную фразу: «На себя посмотри… Антиной!» Но Вера лишь вздохнула и спросила:

— Кстати, а куда Ваня пропал?

— Да уехал вроде.

— Не попрощавшись? Случилось у него что?

— Да вроде нет.

— Странно. Он меня должен был подвезти. Он вообще какой-то странный в последнее время, вам не кажется? Нет?

— Да вроде такой же, как всегда, — сказал Сундуков неодобрительно. — Солидный ведь уже человек, а в голове ветер. А далеко тебе ехать? Давай я подвезу.

— Лучше Сашу подбрось до дома. Вам вроде по пути?

— Не надо, спасибо, — Саша покачал головой. — Я на такси. Подожду только, пока час пик пройдет.

Он с вялым удивлением наблюдал, как Вера и Сундуков пробираются между столиков к выходу. Как легко образуются и распадаются кратковременные связи между людьми, когда они делают общее дело… Давно ли Вера грозилась уйти из спектакля, а Сундуков с готовностью указывал ей на дверь? И вот они уже мирно пьют кофе вместе, и Сундуков по доброй воле предлагает подвезти ее до дома. Совместный труд объединяет. Делать что-то вместе — одна из величайших радостей, доступных людям, как говорит Сёма. И это действительно радость, хотя и напополам с головной болью. И ценить это в полной мере начинаешь только тогда, когда ты этого лишаешься. Может, пойти поговорить с Сёмой? Но что он может сказать? Да и вообще… бегать и жаловаться старшим, словно дитя малое… Нет уж.

— Саш, ты что-то бледный такой, а?

Он успел забыть про Васю, которая продолжала сидеть на стуле рядом, и даже вздрогнул, услышав ее голос.

— Да нет, я обычный.

Он постарался принять беспечный вид и повернулся к Васе. У нее и у самой в лице не было ни кровинки. Бедная, доконает ее эта книжка, уж скорее бы напечатали.

— А я всем на работе рассказала, что смотрела репетицию «Дон Жуана». Мне теперь все завидуют. Я еще приврала, будто Дон Жуан там голый! — Вася улыбнулась, но эта ее попытка быть жизнерадостной выглядела жалко и неубедительно. — Я только на первый спектакль не попадаю… А во втором ведь тоже ты будешь петь, да?

— Я не буду. Ни в первом, ни во втором. Травма. Неудачно порепетировал.

Показная беззаботность слетела с Васи в один миг.

— А что случилось?

— Связки.

— А… — она растерянно заморгала. — Но это ведь пройдет?

— Пройдет.

— Но тебе, наверно, разговаривать теперь нельзя? А я тут пристаю…

— Что? А, да нет. Не те связки. Нога. Подай, пожалуйста, костыли, вон там в углу.

Но Вася не пошевелилась и не отвела от него взгляда.

— Я понимаю, — вдруг сказала она. — Обидно. Такая роль… обидно. У меня однажды так зарубили проект, уже почти готовый. Я в жизни больше ничего так не хотела… Я всю душу в него вложила. Второго такого и не будет у меня никогда. Я, знаешь, ни об одном расставании так не убивалась. И все говорили: да ладно, да будет тебе, не последний ведь… Но я-то знала, что последний. Есть такие вещи… штучные. Если упустишь свой шанс — все, второго не будет. Это очень тяжело.

Она запнулась, помолчала и, не дождавшись ответа, поднялась и подала ему костыли. Саша заторопился вставать, и боль в ноге, притихшая было в состоянии покоя, проснулась и отозвалась во всем теле.

— А как ты до такси дойдешь? — забеспокоилась Вася.

— Да нормально. Главное — на ногу не наступать, а я не наступаю. Вставать только трудно.

— Ясно. А то я хотела сказать... может… пошли выпьем, а?

— Да нет.

— Да пошли. Ну, если тебе и правда не трудно ходить. Мы по чуть-чуть. Тут бар через дорогу, сразу у выхода, даже идти особо никуда не надо. Такси потом сразу к нему вызовешь, поедешь домой, посмотришь сериал… ты ведь смотришь что-нибудь? Ну вот. И ляжешь спать. А завтра будет новый день. Пошли!

Вася была права. Вечер только начинался, и до темноты еще очень далеко, хотя и сумрачно стало из-за набежавших облаков. Но весь вечер еще впереди, долгий и светлый, и надо его чем-то заполнить, утомить себя, чтобы удалось заснуть, когда наконец наступит милосердная тьма.

Пока они были в театре, прошел дождь, и на мокром переходе блестела кроваво-красная дорожка от фонаря светофора. Саша завертел головой.

— А куда мы идем-то?

— Да вон вывеска, видишь? Через дорогу. Вон огоньки мигают, возле банка.

— Ага, вижу. Надо же, каждый день здесь хожу, а не замечал. Совсем оторвался от реальности.

— Тут раньше цветы продавали, а теперь вот бар открылся. Я сама там еще не была, фотографии только видела. В инстаграме. Там такой интерьер интересный, они даже специально фотосессии проводят. И у меня промокод где-то есть, так что можно со скидкой… Нам зеленый, идем!

В баре было темновато, шумно и, на Сашин взгляд, не очень уютно. Слишком уж ядовитые цвета, и резкий свет лампочек бьет по глазам, но не рассеивает полумрак. К тому же пол разноуровневый, всюду ступеньки — еще сегодня утром он бы едва обратил на них внимание, а теперь они превратились в серьезное препятствие. Но раз уж назвался груздем — полезай. А вот остальным посетителям, похоже, здесь нравится. И все с любопытством вертят головами — видать, тоже клюнули на фотографии в инстаграме, как Вася. Хотя тут ведь и вообще место бойкое, самый центр, от площади зеленые бульвары уходят в обе стороны. Так что некоторые наверняка просто шли мимо и заинтересовались новой вывеской. Как он хоть называется, этот бар? Надо у Васи спросить. Только музыка слишком громко играет, а сейчас так хочется тишины. Ну ладно, они ведь тут ненадолго.

Вася вернулась от барной стойки с двумя бокалами.

— Ага, спасибо. Я еще такси сейчас вызову, ладно?

— Потом вызовешь. Оно быстро приедет, тут их полно.

Приложение в телефоне зависло и не желало загружать форму вызова такси. Саша нехотя сунул телефон в карман. Все-таки надо ехать домой. Нога его не беспокоила, но он почувствовал, что на лбу выступили капли пота, а рубашка прилипла к спине. Душно здесь. Оно и не удивительно, влажность после дождя, а тут такая толпа народу набилась. Он обхватил липкими пальцами прохладный бокал, поднял его и приложил к щеке. На круглой картонной подставке на столе остались мокрые следы. Что-то там написано… «Фея Драже». Странное название для бара, хотя бы и рядом с театром. И до чего же все-таки раздражающая музыка, прямо какофония какая-то, хотя вроде бы только что звучало что-то знакомое. Он попытался уловить ускользающую мелодию, но вдруг понял, что слушает тишину и звон в собственных ушах.

Он поднял глаза — кругом ни души. Ни посетителей, ни даже бармена за стойкой. Темнота как будто сгустилась, в затылок злобно впилась невидимая игла, и он чуть не вскрикнул — не от страха, от острого, как боль, приступа тоски. Он попытался вздохнуть поглубже, обернулся к Васе и встретил ее взгляд… знакомый взгляд тусклых черных глаз, лишенный всякого выражения, тяжелый, безжалостный, выдавливающий воздух из груди.