Новая история (джен)

Мы не принадлежим друг другу,

Любим мы других,

Но что-то не дает забыть нам этот сон.

Это не любовь, не страсть, не ветер.

Что же это, кто ответит?

Что же это, если не любовь…

Огромное, украшенное резными змеями с разинутыми пастями ложе занимало треть хозяйской спальни. Полог тёмно-зелёного бархата, расшитого золотой нитью, больше походил на паруса, величественно устремлённые вверх.

Спальня, где царствовали мрак и тишина, где всё дышало гнетущим ожиданием, освещалась только лунными лучами, робко пробиравшимися сквозь высокое арочное окно. В этом свете серебряная парча одеяла, спадавшего до самого пола, напоминала бездонное небо, усеянное мерцающими в темноте звёздами.

Двуспальная кровать была настолько широка и засыпана подушками, что женщину, лежавшую на ней, можно было заметить не сразу. Её лицо то и дело искривлялось в гримасе боли; обычно идеально зачесанные волосы разметались по подушке, впалые щеки горели лихорадочным румянцем, несколько волосков прилипли к высокому чистому лбу, а тонкие пальцы с силой сжимали белую простынь. Под одеялами, подбитыми мехом, она задыхалась, но едва только домовики убирали их, — начинала дрожать от холода.

Гнетущая тишина комнаты нарушилась одним коротким взмахом волшебной палочки, что со свистом рассекла воздух, а затем снова всё стихло. На дорожку, залитую лунным светом, ступил мужчина с угрюмым, задумчивым взглядом. Его указательный палец постукивал по тонким губам.

Месяц.

Он наблюдал это целый месяц, но прекратить так и не смог. Не помогали ни зелья, ни чары, ни даже банальное до зубного скрежета физическое воздействие. Сколько бы он ни пытался разорвать нити заклинания, всё было безрезультатно: голубое свечение только сильнее охватывало исхудавшую, обессиленную женщину. Его, привыкшего все контролировать, это раздражало. Усталость его породила бессонницу, а бессилие — гнев.

Он был зол. Зол на мир, зол на мага, который посмел использовать эти чары, зол на неё, что не смогла уклониться. Зол на себя, за то, что вообще что-то испытывал.

Когда всё зашло так далеко? Он затруднялся ответить. Может, это произошло с полгода назад. Может, лет десять-двадцать. А может, всё это лишь привычка, что тянет вниз, тормозит его. Да, привычка. Он привык полагаться на неё, привык, что она исполнит всё в точности, привык, что, внутренне содрогаясь от страха, всё же скажет ему неприглядную правду, что оценит любые его начинания и исследования. Что разложит бумаги, принесёт чай, с древней книгой в руках тихо устроится в кресле у камина. Что с наслаждением подарит всю себя. С радостью позволит и дальше губить свою жизнь, называя это помощью.

Помощь. И он помог ей, только очень по-своему. Так, как мог только он один. И в процессе сам заигрался в учителя, в защитника, а потом и в любовника. Не заметил, как игра перестала быть односторонней.

И вот все его хваленое самообладание пошло прахом.

Безумие. Он хотел уйти. Должен был. Но продолжал недвижно стоять у окна, напряжённо наблюдая за магическими нитями. В этом огромном доме увидеть их был способен он один. Он снова был один.

Со стороны кровати послышался приглушенный стон. Она бредила. Она звала. Но ничего не дрогнуло в его лице, он не сделал шага, не взял за руку. Бесполезно.

Любила ли она? Он никогда не задавался этим вопросом. Тем более, что до сих пор хранила кольцо мужа. Тогда почему же в бреду она шептала только его имя? И звала столь отчаянно. О, разве мог он остаться равнодушным и просто уйти? Никогда не мог. Рядом с ней он становился слишком героем, слишком гением, слишком рыцарем и эти ощущения, этот взгляд, полный восторга, ему слишком нравились.

Так как же это всё назвать? Любовь? Нет такого слова в его лексиконе. Страсть? Порыв? Тогда бы это не продолжалось так долго.

Раздумывая о чувстве, которому не мог найти названия, он двигался по комнате ленивой поступью. Чёрная мантия, едва шурша, послушно следовала за своим хозяином.

Невзирая на внешнюю холодность, сердце его билось в груди, словно гигантские часы: ещё немного, и маятник остановится навсегда. Все варианты возможного будущего, все мысли, терзавшие его, вихрем проносились в голове.

Голубоватое свечение, охватившее женщину, было ни чем иным, как особыми чарами легилименции, призванными погружать в длительный сон. Но не просто в сон, а в свои собственные воспоминания, позволяя бесплотным призраком бродить по собственной памяти, взирать на себя со стороны, но чувствовать всё то же самое, что чувствовал когда-то. Слышать. Видеть. Ощущать. Чары позволяли с той же остротой чувств переживать обиды и потери, смех и радость, видеть все детали, при этом сохраняя способность мыслить и помнить всю свою жизнь.

Он точно знал, как действовало заклинание, ведь сам изобрел его. Поначалу только из научного интереса, шутки ради. Затем доработал его, чтобы избавиться от ночных кошмаров. Чтобы избавить от них и её, ведь в первоначальном варианте, его варианте, маг мог сам выбирать воспоминание, которое желал пережить, и время, которое он должен для этого "проспать". Насмешка судьбы. Разве знал он, что изобретение обернётся против создателя? Разве мог он предположить, что какой-то смельчак доработает заклинание, сделав сон непрерывным, лишив возможности выбора. Это страшило более всего.

Увидев картину своей жизни целиком теперь, будучи взрослой опытной женщиной, а не маленькой девочкой, не разглядит ли она его тонкой паутины? Не заметит ли теперь его лжи, обманов, манипуляций? Его грамотно выстроенных силков? Увидит ли, что он намеренно воспитал все худшие качества её натуры? Для себя. А если заметит, то останется ли с ним? Станет ли дальше следовать его путем? Продолжит ли стоять за спиной, одним присутствием давая уверенность, восхищением — силу, прикосновением — покой, а словами — желание меняться и менять. Творить и разрушать. Ведь она просила об этом. Тонко, мягко, непреклонно и ненавязчиво. Она всегда понимала его лучше прочих.

В комнате стало пугающе тихо: женщина не двигалась. Если б он не был точно уверен, что сердце продолжает упорно биться, то решил бы, что перед ним труп.

Быть может, стоило избавиться от этой слабости прямо сейчас? Или сыграть ещё партию?

Каждый вариант имел плюсы и минусы. Или же он мог выстроить новую паутину. Более тонкую. Так, как умел он один.

Так ни разу и не прикоснувшись, даже не подойдя, он ушёл, мягко притворив за собой дверь. Лишь лукавая улыбка безумца тронула на миг тонкие губы, чтобы затем раствориться в холодной маске равнодушия. К моменту её пробуждения он обязательно придумает, как поступить. Сейчас же он желал одного: найти того слабоумного, который решился выступить против него. Посягнул на то, что принадлежало ему.

А она продолжала проживать собственный кошмар, оставаясь бесплодным призраком в ловушке чар памяти.