Рональд М. Уизли (джен)

Упав и ударившись затылком о камень, он почти теряет сознание. Но берет себя в руки — нельзя... только не сейчас. И переворачивается, ползет, ползет на одних руках назад — вверх — по изъеденным временем плитам, слепо шаря перед собой по ступенькам, скользким от влаги и его собственной крови, пока не нащупывает меч... клинок склизкий от крови, живой и мертвой, рукоять еще хранит тепло его ладони...

Он и не надеется спастись. Обессиленный, почти ослепший, израненный... никуда не убежит.

Он знает, что это конец.

Во всяком случае, он забрал троих. И себя заберет. Он опрокидывается на спину, укладывая меч поперек горла плашмя. Кладет правую руку себе на грудь, собирает последние силы, воскрешая в памяти формулу...

Да. Вот оно.

— Не дамся вам, твари... — шепчет он, почти не слыша себя, сосредоточившись на заклинании. — Не дамся. Ни живым... ни мертвым... вот вам от меня... подарочек...

От руки по телу разливаются ледяной волной остатки магии. Он сам изобрел это заклятие — для себя и товарищей, именно на такой, самый крайний, случай. Чтобы поднятое чужой волей тело оказалось бесполезным куском мяса, лишенным обычной для неупокоенных злобы. Еще бы самосохранение угасить, но... у него не было возможности отладить заклинание...

Потому что его нужно накладывать на еще живого человека. И оно еще при жизни отберет... все. Веру, волю, чувства, желание жить. Он чувствует, как уже сейчас ненависть к магам, что гонятся за ним, сменяется вялым безразличием; еще немного — и все, что он любил, во что верил, утратит смысл. У него остается совсем мало времени, чтобы завершить дело...

"Не дамся..."

...и последним усилием затухающей воли, с трудом повернув клинок, он перерезает себе горло.

* * *

— Рон! Как ты? Очнись!

— Рон, мы не хотели, правда...

Детские голоса. Ну как детские — мальчишки-подмастерья, уже, наверное, пару лет в обучении. Еще звонкие голоски, ломкие, дрожат. От слез? Кто-то их обидел? Или они над кем-то подшутили, да так, что сами испугались?

И вообще, откуда здесь дети? В общине их совершенно точно не было... еще бы эти ублюдки вербовали детей. Не мальчишка, не сорвался бы, но было бы сложнее... тяжело ему видеть, как над детьми издеваются...

— Что вы с ним сделали, ну? Что?! — женщина, голос срывается от волнения. Наверное, мать мальчика Рона. Или одного из шутников.

— Ничего...

— Не врать мне!!!

— Мы правда ничего, мам! Мы хлопушку сделали...

— ...хотели ему показать, а он испугался...

— ...побежал, споткнулся и... вот... — мальчишка еле сдерживается, чтобы не зареветь.

— Жду защитника! — выкрикивает женщина, говорит что-то еще, но он не может разобрать... помутнение какое-то, или это от боли... она умолкает, и становится немного легче.

Что-то осторожно касается его лица. Голова болит, но не так остро, и мысли медленно проясняются. Это он — Рон, Рональд Билиус Уизли. Близнецы — его братья, вот как — выстрелили в него из самодельной хлопушки, и оттуда вылетел огромный мохнатый паук. Рон их с детства боится... когда паук из хлопушки приземлился ему прямо на лицо, он выбежал из комнаты братьев, не разбирая дороги, только пытаясь стряхнуть эту гадость, споткнулся на лестнице и... упал. Ударился затылком о каменную ступеньку... почему каменную, лестница же деревянная?.. Папа ее на той неделе чинил — перила совсем расшатались...

— Сотрясение мозга, — говорит мужчина прямо над ним. А он-то откуда здесь? И когда пришел? — Причин для госпитализации нет, миссис Уизли, но в ближайшие пять дней вашему сыну необходим полный покой и прием зелий по часам. Я выпишу вам рецепты и все объясню...

Тьма под веками медленно рассеивается, сменяясь красноватым, и Рон решается приоткрыть глаза. На коричневом фоне большое желто-зеленое пятно. Больно смотреть, и он снова зажмуривается.

— Сон, — произносит мужчина, Рон засыпает и больше ничего не чувствует.