Слепота/Blindness (гет)

Прогулка по Косой аллее никогда не была легким мероприятием. Необходима была маскировка: специальная одежда или магические ухищрения, часто же они дополняли друг друга, скрывая его от пристального внимания общественности.

Инцидент с бриллиантовыми цветами и детьми, который, по мнению Гарри, произошел уже слишком давно, стал чем-то вроде легенды Косой аллеи. Таким образом, полные надежд дети и их столь же полные надежд родители, наряду с толпами волшебниц и волшебников, взяли на себя обязанность следить за зеленоглазым Слепым Колдуном с посохом, который мог бы одарить их счастливые души богатством, о котором они просили.

Гарри не должен был трансфигурировать бриллианты. Зачем он тогда это сделал? В следующий раз он выберет сатин. Симпатичный оттенок зеленого…

Гермиона крепко сжала его руку, ее голос превратился в возбужденный шепот.

— Я знала, что это сработает! Никто нас не узнал!

Гарри, чувствующий себя немного нелепо в непривычном парике, ответил на ее взволнованный возглас фальшивым женским голосом. Это было очень необычно — говорить как обычно, но слышать другой голос.

— О, моя дорогая сестра, у тебя всегда самые лучшие идеи!

Ее хриплый смех превратил его натянутую улыбку в искреннюю. Это была неплохая идея, разве что она задела его мужскую гордость. Дадли ни за что бы не дал ему спокойно рассказать эту историю до конца, если бы узнал, что его кузена нарядили довольно непривлекательной рыжеволосой ведьмой.

Но зато теперь никто не узнает Слепого Колдуна, когда увидит его в таком наряде, это уж точно. Гарри даже не захватил с собой посох, хотя из-за его отсутствия чувствовал себя словно голым. Гермиона заменила его короткой коричневой тростью, набалдашник которой был вырезан в виде рычащей львиной головы.

Очевидно, Кричер откопал ее в хранилище Блэков.

Гарри рассеянно коснулся рукой своего лица, чтобы почесать то место, где его коснулся клочок мертвого волокна. Мертвые волосы, даже если и были животного происхождения, ощущались словно трупы. На голове.

— Прекрати это! Ты испортишь макияж, — она потянула его руку вниз, затем хихикнула. — Ты испортишь свой макияж!

— Рад, что хоть кто-то получает от этого удовольствие, — проворчал Гарри. — Я, даже как женщина, предпочел бы не носить это черное вещество, которое ты, черт побери, вылила мне на лицо. Оно липкое.

— Оно не черное, оно придает тебе более... загорелый вид. Как будто ты на самом деле немного загорел.

— Не смей намазывать это дерьмо на лицо! — потребовал Гарри. — Только почему же я это сделал?

Он не мог уловить теневой черный жидкий макияж своим зрением, если тот был размазан по лицу достаточно тонким слоем, и не мог видеть различные лосьоны по той же причине. Естественный свет тела просвечивал бы сквозь них. Но он все равно заметил бы, если бы Гермиона использовала что-то подобное. По запаху химикатов.

— Иногда я тоже так делала, — твердо ответила та. — А ты никогда этого не замечал. К тому же, мне это нужно не для маскировки. Я могу просто использовать чары, ведь они меня не слепят.

Гарри изумленно уставился на нее.

— Я бы это тоже заметил!

— О, смотри, Харриет, мы уже пришли, — она остановила их обоих, ее свет сиял от возбуждения.

Зверинец. Гарри глубоко вдохнул свежий воздух. Затем позволил своей крайне взволнованной подруге затащить себя внутрь.

* * *

Кот был наполовину книззлом. Гарри сразу же распознал разницу — от сложности, присутствующей в чрезмерно большом кошачьем узоре, до яркого блеска его коричневого оттенка.

Кот был достаточно старым. Его жизнь представляла собой медленное ровное биение опытного старца, а не дикий пульсирующий хаос маленького котенка.

Зверь шумно мурлыкал, сидя на прилавке, его громкий рокот заглушал звуки других животных, находящихся в клетках: визг, писк и рев, наполняющие беспорядком волшебный зверинец.

Гермиона ворковала над коробкой с котятами-книззлами, стоявшей на полу у ее ног, через две полки от Гарри, а он сам прислонился к стойке рядом со старым мурлыкающим полукниззлом и старался не позволить корчащимся коричневым и синим жизням сотен животных вызвать у него головокружение.

Так много жизни застряло в одном месте. Как хозяин выдерживал это зрелище, не говоря уже о запахе? Даже с очищающими чарами…

Шум становился все громче. Гарри посмотрел в сторону, где, как он мог поклясться, полукниззл придвинулся ближе.

Он действительно был намного больше обычного кота. Даже превосходил Хисс на добрых шесть дюймов.

Владелец магазина порхал вокруг Гермионы, размахивая узором длинных пурпурных рук и возбужденно рассказывая о каком-то существе, перед которым она остановилась.

Предметом рассказа в данный момент являлась коробка с котятами.

О, пожалуйста, не позволяйте ей взять больше одного. Я не выдержу больше одного.

Мягкая меховая щетка. Гарри вздрогнул, прищурившись, глядя на рыжего кота, который теперь стоял у его локтя, беспечно урча в своем непрекращающемся мурлыканье, его морда была обращена к залу магазина. Кончик его щеточного хвоста дернулся.

— Я тебя раскусил, — пробормотал Гарри, но полукниззл продолжал его игнорировать, приплюснутая коричневая морда уставилась на владельца магазина, который продолжал распинаться.

— А ты, парень, довольно забавный, — лениво прокомментировал Гарри; теперь взгляд его был прикован к животному.

Книззлы всегда славились своим интеллектом. Они были очень умны, и некоторые волшебницы и волшебники чувствовали себя неловко. Говорили, что некоторые книззлы даже могли понимать разговоры окружающих.

Кот дернул ухом, а следом и хвостом, это движение напоминало, как ни странно, кивок согласия.

— Почему ты все еще здесь?

Животное медленно повернуло морду и, без сомнения, уставилось на него свирепым взглядом. Но все, что увидел Гарри, было ярко-коричневым узором морды, принимающим большую кошачью форму.

— О, не обращайте внимания на этого зануду, — пурпурный узор волшебника выставил вперед руки, пытаясь прогнать полукниззла прочь. Животное просто повернулось на бок, глядя в противоположную сторону с явным неуважением.

Гарри подумал, что все-таки может полюбить кошек.

— Он был здесь, о, Мерлин, с тех пор, как мой отец управлял этим магазином! Любой, кто бы ни забирал его, вскоре возвращал его обратно. Или он возвращался сам. А у меня очень строгая политика возврата денег за моих домашних животных! Ему, должно быть, уже лет пятнадцать. Или больше. Но это неважно. Наши котята-книззлы могут прожить до двадцати пяти лет! Действительно, хорошая инвестиция.

Позади пурпурного узора волшебника громко фыркнула Гермиона.

— Я не думаю, что следует считать домашних животных инвестициями.

Волшебник резко повернулся и сменил тактику с привычной легкостью продавца.

— О, мои дорогие, это совсем не то, что я имел в виду. Абсолютно не то! Я просто понимаю, что люди хотят провести много лет со своими любимыми питомцами.

Гарри не нужно было гадать, какова будет реакция Гермионы на приторную сладость в голосе этого мужчины. Этот волшебник нравился ей не больше, чем ему самому.

— А теперь мы уходим. Спасибо за вашу помощь. Пойдем, Харриет.

Она шагнула вперед, схватила Гарри за руку и начала тянуть прочь, ее пальцы сердито впились в рукав его мантии.

— Вот наглость, — проворчала она, когда они вышли. — Ты бы слышал, какую несусветную чушь он нес. Как у этого человека вообще есть лицензия на продажу!..

Гарри внезапно споткнулся, его нога наткнулась на стремительную коричневую фигуру, и он упал бы ничком, если бы Гермиона не держала его так крепко.

Она глубоко вздохнула и, когда заговорила, Гарри понял свой приговор.

— Ах ты, красавец! Какой симпатичный малыш!

Старый кот громко замурлыкал и позволил заключить себя в любящие сине-фиолетовые объятия. Гарри свирепо посмотрел на него.

Он не любил кошек.

— Живоглот!Ах ты, бес старый! — послышался крик, а затем появился и сам бегущий пурпурный узор лавочника, зеленая мантия смялась, пока он гнался за ними.

— Мне так жаль! Я сейчас же его заберу.

Гермиона отвернулась, прижав полукниззла к груди так, что Гарри ему мгновенно позавидовал.

Он завидовал кошке. Это было уже слишком.

— Я передумала. Я хочу этого кота, — объявила Гермиона. — Живоглот, говорите? Сколько?

Мужчина фыркнул.

— О, мисс, вам не нужен старый Живоглот! Он... он старый! И... злобный!

Гарри едва не застонал вслух. Если он и знал что-то, так это то, что никто никогда не говорил Гермионе, чего она хочет или не хочет.

— Я хочу его. И как вы смеете называть это большое милое животное злобным? Вы только посмотрите на него!

Гарри посмотрел, все было в порядке. Кот казался самодовольным, громко мурлыкал и подергивал пушистым хвостом.

Продавец снова что-то пробормотал, но Гарри только вздохнул.

Пора было смириться с неизбежным.

* * *

Он не собирался с этим мириться.

О, черт возьми, нет.

— Только не в нашей постели, — заявил Гарри, скрестив руки на груди в первую же ночь, когда они готовились ко сну.

Раскинувшись поперек кровати, как большая пушистая подушка, Живоглот перекатился на спину, словно приглашая мягкую руку на свой пушистый живот.

Гарри уже носил два отпечатка зубов на одной руке от того, что совершил ошибку, приняв подобное приглашение час назад.

— О, Гарри. Это его первая ночь здесь! Он, должно быть, так одинок и напуган... — с этими словами Гермиона легла рядом с большим существом и принялась гладить дьявола, который совершенно не собирался ее кусать.

Живоглот, очевидно, догадался, кто главный в доме на площади Гриммо, и, во всей видимости, это был не Гарри.

Он осторожно присел с другой стороны от существа, на таком расстоянии, на котором можно было бы приблизиться к живому электрическому проводу.

Реакции не последовало. Гарри начал расслабляться. Но когда он наклонился, чтобы подтянуть Гермиону поближе, монстр издал низкий протяжный рык.

Гермиона хихикнула.

— Он к тебе привыкнет.

Но она разговаривала не с Гарри.

Она разговаривала с этим чертовым котом.

* * *

— Ты не можешь просто так... случайно отправить его на улицу, чтобы он там потерялся? — тайком спросил Гарри Кричера два дня спустя, когда спустился к завтраку.

— Кричер предполагает, что хозяин имеет в виду новое существо, живущее в доме на площади Гриммо.

Гарри оглянулся, проверяя свое новое умение заглядывать за стену кухни в коридор, который был благословенно пуст.

— Да. Чудовище с коричневой шерстью.

— Кричер считает, что он рыжий, — поправил хозяина домовой эльф.

Гарри махнул рукой в знак отказа.

— Да, имбирного оттенка. Не важно.

Вспышка коричневого цвета — и дьявол, о котором шла речь, двумя быстрыми прыжками вспрыгнул на кухонный стол.

Дьявол, который рычал и шипел в тот момент, когда Гарри пытался поцеловать свою девушку. Дьявол, который настаивал на том, чтобы ложиться к ней на колени при каждом удобном случае. Дьявол, который пытался вышвырнуть его из собственной постели!

Гарри яростно уставился на кота, который презрительно растянулся на его столе с властностью хозяина дома.

Тот, кто назвал его Живоглотом, попал в точку. Этот кот был Живоглотом!

Кричер повернулся, желтый узор рук ловко поставили круглое пурпурное блюдце, наполненное бледно-коричневой жидкостью, перед котом.

Гарри разинул рот.

— Ты только что дал ему молока? Молока?

Эльф мягко провел тонкими руками по кошачьей спине, и это проклятое животное откликнулось мурчанием.

Этот кот крал сердца его семьи одно за другим!

Гарри выскочил из комнаты прежде, чем Кричер успел что-то ответить.

* * *

Гарри стоял в своей лаборатории и играл с цветами узоров.

Он пробовал вырвать сущность из ее узора, пытаясь выяснить, насколько далеко он может расширить законы магии и физики.

У него был неограненный фиолетовый алмаз, нефритовая роза с шипами и пурпурный стакан с голубым узором воды.

У каждого был свой цвет и свой узор. Сущность и структура.

Когда-то Гарри создал драконью структуру из каменной сущности. Он знал, что благодаря сырой магии, подпитывающей трансформацию, сущности и структуры были взаимозаменяемы.

Но могло ли одно существовать без другого? Мог ли узор не иметь сущности?

Он потянул воду вверх и наружу словно магическими пальцами изумрудно-зеленой силы, пытаясь стереть граненый жидкий узор. Было трудно ухватить его, трудно отнять цвет от чего-то, что было сделано из этого цвета; но вскоре он медленно выскользнул, словно нож из ножен.

В одном месте чистый голубой цвет кружился в воздухе, успокоенный его силой. В другом же — Гарри просто ничего не мог разглядеть.

Но он чувствовал там присутствие. Он держал в руках что-то, чего не мог видеть. Когда он протянул руку, то коснулся чего-то влажного, тепловатого, что капало с его пальца.

Что такое вода, если это вовсе не вода?

Его разум не мог до конца осознать этот парадокс.

Не больше, чем можно было понять тот факт, что когда он снял нефритовые шипы розы, то все еще ощущал их уколы, прикасаясь к ней. Или когда он держал алмаз, прохладный на ощупь, и при этом не видел его некогда фиолетовой сущности.

Цвета, сущности — он с трудом сдерживал их. Казалось, они пытаются вернуться к своим узорам, словно резиновая лента, натянутая до предела, или магнит, стремящийся достичь своей противоположной силы.

Что произойдет, если эта связь оборвется?

Словно в ответ, он почувствовал, как что-то хрустнуло рядом с его щекой, и вздрогнул, когда алмаз, у которого отняли его цвет, внезапно разлетелся вдребезги, невидимые осколки беззвучно упали на пол.

Роза и вода тоже пропали, а он даже не заметил их исчезновения.

Когда Гарри повернулся к цветам, то увидел, что они тоже исчезают. Он попытался удержать их, но они выскользнули из его власти, словно вода, просачивающаяся сквозь трещины в стекле.

Там не было ничего существенного, за что можно было бы уцепиться.

Гарри с задумчивой гримасой опустился в кресло.

Он надеялся, что черный цвет вампиров может быть просто отсутствием надлежащего человеческого оттенка, а не просто симптомом отсутствия души. В конце концов, мертвая плоть белая. Но если это было правдой, то когда он убрал сущность с предметов, они должны были стать черными, а этого не произошло.

Значит, это тупик.

Усталый вздох внезапно вырвался из груди Гарри, когда большая пушистая фигура прыгнула ему на колени, жесткие лапы едва не задели нежные места.

Он бы поддался порыву швырнуть кота через всю комнату, если бы тот не целился в него нарочно. Кот был слишком умен, чтобы сделать это случайно.

Гарри сидел неподвижно, подняв руки как можно менее угрожающе, в то время как Живоглот устраивался поудобнее.

Гарри ждал, когда тот набросится.

Ждал рычания, укуса.

Когда послышалось мурлыканье, он свирепо уставился на кота.

— Я так просто не сдамся, — заявил он, даже когда осторожно провел рукой по мягкому, роскошному меху цвета корицы. — Я вижу твое истинное лицо.

Кот лишь громко мурлыкнул в ответ.

Гарри неохотно начал расслабляться, возвращаясь мыслями к своей нынешней головоломке.

Узоры гоблинов были окрашены в ярко-оранжевый цвет, а домовых эльфов — в ярко-флуоресцентный желтый. Те, кто имел наследие вейлы, обладал малиновыми нитями в своем узоре, а узоры морского народа были окрашены голубовато-серым цветом. У каждого прослеживалась своя индивидуальность, но с нечеловеческими характеристиками, затмевающими любой уникальный цвет души, которым они могли бы обладать. Могли ли вампиры быть такими же? Возможно, угольно-черный — это просто оттенок вампирского генетического материала?

Если бы это было так, то простое изменение цвета с черного на белый не было бы шагом вперед к их исправлению. Он не мог просто сделать их людьми с помощью насильственной трансформации. Это было бы все равно, что заставить кошку стать собакой и ожидать, что животное будет счастливо от этой перемены.

И все же, изломанный узор, который он видел, был в своей основе именно человеческим. Так же, как у вейл и гоблинов, которые могли скрещиваться с человеческим видом, узор был достаточно совместимым, чтобы создать детей смешанного происхождения.

Как исправить то, для чего у него не было шаблона? Не было ни учебника для чтения, ни мастера этого ремесла, советам которого можно было бы следовать. Лишь легенды.

Он рассеянно гладил Живоглота, вглядываясь в темно-коричневый мех с кошачьим рисунком. Смотрел, как узор изгибался и скручивался, как завязывался узлом и петлей. Элегантность и форма, удивительная сложность всего этого. Как будто какой-то гений в далеком прошлом сел и решил создать чудесное творение света, которое ни один смертный человек не сможет воссоздать заново, а только скопировать его сияние.

Сотворение. Он должен был создать новый узор, неразрывный. Чего он никогда раньше не делал. Надо было посмотреть, как это будет работать.

Гарри откинул голову назад, пытаясь представить себе что-то новое. Что-то такое, чего мир никогда не видел. Не имитация, не переделывание, не копия.

Что-то, что имело свои корни в нормальности, но на самом деле являлось чем-то большим.

Кот мурлыкал под его поглаживаниями, вибрация эхом отдавалась в его руках.

Он создал кошачий узор много лет назад, используя принципы трансфигурации и камни. У него была формула, которой он должен был следовать, подправленная на основе его собственных размышлений и теорий.

Теперь Гарри не нужна была никакая формула. Он знал, как воссоздать и скопировать узор. Он видел, что делает кошку кошкой, как сияет свет, как изгибается узор. Существовали и уникальные нюансы: небольшие различия между породой и размером, полом и силой. Но по сути своей кошка была кошкой, точно так же, как человек был человеком.

Поэтому, держа Живоглота в своих руках, он вызвал свою силу на поверхность — изумрудные петли кружились вокруг его тела, словно нейроны вокруг ядра атома. Он чувствовал электрический запах этой силы, чувствовал, как в ответ мех поднимается под его пальцами.

Из воздуха, с помощью своей зеленой магии, он соткал кошачий узор: передние и задние лапы, уши с кисточками, длинный хвост, коричневую сущность.

Пульса пока не было. Не было жизни.

Это было нечто новое.

По памяти он смастерил голубые крылья большой сипухи, прочные нити и перья, мускулатуру и кости под ними. Он сложил эти две части вместе, размышляя, как можно заставить наземное животное летать.

Драконы летали, полыхая оранжево-красным огнем, фениксы — в алой ряби прекрасного света. Гиппогриф содержал в себе бледно-голубой окрас орла и густо-коричневый окрас лошади, слившиеся воедино с идеальной точностью. Грифоны представляли собой такую же смесь бежевого цвета льва и синего — орла, противоречивые нити жизни, цели и узора.

По правде говоря, в том, чтобы заставить кота летать, не было ничего нового. Гарри уже видел подобное в большом масштабе. У него был примерный образец для подражания.

Он вплел крылья в узор кота — голубые и коричневые нити, словно сплетая оригинальный, совершенный в своей красоте гобелен — и поразился тому, как хорошо они сочетались. Гарри снова удивился, увидев, как кошачье сердце укрепилось само по себе, увеличиваясь в размерах, как хвост вспыхнул неожиданно появившимися перьями, а глаза расширились до оптической формы птицы.

Узор, с его магией в качестве топлива, его желанием в качестве цели, стал целым.

Прищурившись, Гарри позволил законченному животному мягко упасть на пол; оно было все еще неподвижно, его сердце пока не билось.

Одомашненный гибрид кошки и совы. Первый из своего вида. Хвост Живоглота хлестнул его по икре, и теперь кот молча уставился на валявшуюся на полу глыбу.

Гарри рассмеялся, и его восторженное возбуждение с трудом перешло в ликование.

Но еще не время. Он хотел большего. Нужно было доказать, что это не просто создание миниатюрного грифона.

Оставшись один в своей лаборатории, где лишь Живоглот являлся тихим наблюдателем, Гарри снова начал плести узоры света: оттенки синего, коричневого и оранжевого.

Коричневый для млекопитающего, с мехом, когтями и зубами. Бледно-голубой цвет птицы в полете, темно-синий цвет рыбы под водой, мутная смесь скользящей оранжевой рептилии.

Голова и клыки змеи, брюхо чешуйчатое, как у рыбы, задние лапы млекопитающего — большие и перепончатые. На его кончиках крыльев крупные первичные перья, дуги — сплошная мохнатая кожа. У него появились длинная шея и три хвоста — вдвое длиннее обычного. Хребты рептилии потянулись вдоль позвоночника, изгибаясь на спине.

Гребень, который образовался на его голове и шее, гордый, как у любого феникса. Это было собрание того, что Гарри считал прекрасным в тех видах, с которыми сталкивался.

Все вместе они образовывали гобелен животной жизни. Существо, не привязанное ни к воздуху, ни к воде, ни к земле, но способное жить в каждой из стихий. Рыбьи жабры с птичьими крыльями, змеиный ум и собачьи лапы. Это было чудесно.

Но что-то в нем напоминало ему о дементоре, о том, как много цветов сплетались и погружались друг в друга.

Когда работа была закончена, Гарри положил это создание рядом с кошачьей совой и сравнил его с кошачьим узором Живоглота, поражаясь, как эти два рисунка могли существовать целыми и невредимыми.

Как такое вообще возможно?

И если он мог сделать это с животным, если он мог наделить крыльями кошку и жабрами собаку, если он мог вплести магический красный огонь в душу змеи и поместить пурпурный камень на ее чешую, что он мог сделать с человеком?

Был ли предел этим возможностям? Уже сейчас временные изменения были возможны с помощью зелий, растений и заклинаний. Он мог бы сделать эти изменения постоянными. Он мог бы дать мужчине возможность дышать под водой, живя вместе с морским народом, мог бы дать женщине крылья, как у вейлы.

Разве не мог?

Желание узнать, попробовать горело в нем своим собственным огнем. И вместе с этим желанием пришел еще один вопрос.

Неужели кто-то уже совершал подобное? Неужели кто-то давным-давно взял человека и сделал его нечеловеком? Возможно, русалки и вейлы, сфинксы и кентавры — всего лишь виды, созданные более удачно, чем вампиры?

Были ли грифоны и гиппогрифы, множество различных пород лошадей, единороги и химеры, и прочие тысячи магических существ такими же потомками подобных творений?

Потому как не мог Гарри быть первым волшебником, обладающим такими способностями. По статистике, должны были быть и другие. Другие, кто открыл то же, что и он, открыл, что можно играть с жизнью, изворачивать, лепить и преобразовывать ее.

Мутации оборотней могли быть неудачным генетическим экспериментом, как и вампиры, казалось бы. Так же как и дементоры с их гуманоидными формами и бесконечной жаждой душ и эмоций.

Какую часть магических мифов можно объяснить методичными научными экспериментами? Сколько легенд уходило своими корнями в труды какого-нибудь безумного гения, ведьму или волшебника, сделавшего мир своей личной песочницей?

Вопросы, которые возникали при такой гипотезе, были сложными. Последствия ошеломляющими.

Что это могло значить для магического мира.

Что это может значить для обычного человека.

Потому что если он мог создать волшебное существо, то он мог бы создать и волшебника. Если бы он смог выделить фактор, который делает магические тела способными направлять и удерживать магическую искру, тогда он мог бы воссоздать ее. Он мог бы это сделать...

Он мог бы...

Гарри даже не мог продумать этого в одиночку. Последствия. Политические, экономические последствия... они изменили бы мир.

Это нарушило бы статус-кво. Разбило бы его на миллион осколков.

Гарри наклонился и глубоко вздохнул, баюкая застывшего кота на руках, когда Живоглот издал протестующее мяуканье. Но Гарри не отпускал его. Ему нужно было за что-то держаться.

Он и Гермиона мечтали когда-нибудь построить единый мир, где волшебники и магглы жили бы в согласии. Они знали, что для осуществления этой мечты потребуются десятилетия, даже столетия. Чтобы создать хоть какое-то подобие мира.

Он только начал думать о том, как создать магические фабрики, как использовать команды обученных магглорожденных для создания магических предметов, которые были бы полезны и замаскированы в маггловском мире.

Но что, если маггловского мира больше не будет существовать? Что, если возникнет новое поколение, где все будут волшебниками? Ведь все они способны в какой-то степени направлять энергию?

— Я дома!

При этих словах, раздавшихся в конце коридора, Живоглот моментально выскочил из его рук, а Гарри даже подпрыгнул от неожиданности.

Затем он посмотрел вниз на свои пустые зеленые узоры рук, на камень — черно-белое геометрическое пятно на своей ладони.

Все эти мысли, подстегнутые из-за изломанных черных узоров вампиров и коричневого полукниззла. Все возможные варианты будущего, которое он пока не мог себе представить.

— Гарри?

Ее голос доносился от двери, узор сиял магическим блеском.

Блеском, который он, возможно, когда-нибудь сможет дать не-волшебникам.

— Что случилось? — Гарри почувствовал ее руку на своей щеке, теплую и твердую. Он повернул голову, чтобы запечатлеть мягкий поцелуй на ее ладони.

— Ничего, — прошептал он, вглядываясь в ее сине-фиолетовый свет. — Садись рядом со мной.

И он заговорил, наблюдая, как ее свет разгорается все ярче от лихорадки представлявшихся возможностей.

* * *

Гермиона сидела на их кровати, наблюдая, как Гарри спит; его взъерошенные лохматые черные волосы торчали поверх серебристого шелка мантии-невидимки.

Он был измучен, это было легко заметить по его прикрытым векам, по напряженным морщинам, образовавшимся на лбу. Он мало спал, мало ел и мало отдыхал.

Она была тоже отчасти виновата, поглощенная своими собственными проектами и исследованиями. Но до этого момента она еще не видела, насколько он устал.

Гермиона поправила серебристую мантию, опустив ее еще ниже; ее руки рассеянно пробежались по коже на его спине, в то время как он лежал, растянувшись на животе. Живоглот устроился поперек его ног, желтые глаза большого рыжего кота приоткрылись, наблюдая за ее движениями, кончик хвоста подергивался, означая бодрствование.

Ей следовало бы поспать. Следовало бы прижаться к Гарри под шелком мантии и делиться с ним теплом и комфортом. После их разговора, который длился до поздней ночи, ей следовало бы дать отдых глазам и разуму.

Он рассматривал человеческие эксперименты на генетическом уровне. Меняя саму ткань того, что делает человека человеком.

Или это то, что делает тело телом? Каковы же этические последствия такого поступка?

Она попыталась представить себе, как дает своим родителям возможность пользоваться палочкой, летать на метле. Попыталась представить себе маггловские профессии, которые в одночасье станут почти неуместными, в том числе и профессия стоматологов.

Стоит ли им пытаться что-то сделать, чтобы доказать, что они могут это сделать? И если они действительно могут сделать то, что подозревает Гарри, то должны ли они это сделать? Действительно ли они обязаны улучшить жизнь стольких людей, если бы могли?

На этот вопрос она не могла ответить сразу. Они оба согласились лишь в одном: подождать, чтобы рассмотреть дальнейшие действия в полном объеме, пока не узнают, что это вообще возможно.

Если бы Гарри мог исправить узор вампиров. Если бы он мог исправить то, что сделала Элия или кто-то вроде нее много веков назад. Возможно, тогда они смогут подумать, как этот новый потенциал изменит их планы.

Гермиона снова легла на бок, свернувшись вокруг неподвижного тела Гарри, пытаясь успокоить свой разум.

Живоглот поднялся и мягко подошел, устраиваясь в узком пространстве между ними, издав кошачий вздох удовлетворения.

Она улыбнулась и позволила себе погрузиться в сон.

* * *

Министр встретил его в "Дырявом котле", их столик скрывали несколько слоев защитных заклинаний. За пределами этих чар стоял Вон бок о бок с охранником-аврором, узор которого мерцал ярко-оранжевым светом.

— Я удивлен, что вы захотели встретиться здесь, — прокомментировал Гарри, когда они сели за стол. — Обычно вы прикованы к своему рабочему месту.

Скримджер проворчал что-то в ответ.

— Хотите верьте, хотите нет, но политики иногда стремятся уйти от политики.

Гарри приподнял бровь.

— Я в это не верю.

Министр хмыкнул.

— Тогда говорите и за себя, лорд Поттер, поскольку мы здесь по вашей просьбе.

Гарри нахмурился.

— Вполне справедливо.

Министр откинулся на спинку мягкого кресла, заскрипевшего от этого простого действия.

— Ну и что? Какое движение Слепой Колдун хочет возглавить на этот раз? Может быть, восстание гоблинов? "Ежедневный Пророк" был очень рад сообщить о вашей работе несколько месяцев назад.

Теперь настала очередь Гарри ворчать.

— Я хочу, чтобы они перестали писать о каждом моем шаге, как будто это дело национальной безопасности. Я даже не знаю, как эта информация просочилась.

— Ах, — министр постучал ладонью по столу. — Проклятие известности. Следить за собой, куда бы вы ни пошли, что бы вы ни делали. Перестаньте вмешиваться в текущие дела, и восхищение вами общественности может угаснуть.

Гарри рассмеялся.

— Я уверен, что это очень обрадовало бы вас, министр. Не видеть моего лица в Визенгамоте.

— Что бы меня сейчас обрадовало, так это знать, чего вы хотите. — В его голосе прозвучала стальная нотка. — Не все, кто следит за вашими передвижениями, отчитываются перед "Ежедневным Пророком".

— Это намек на то, что министерство следит за мной? — поинтересовался Гарри.

Министр лишь склонил голову, узоры пальцев цвета "шартрез" выстукивали свой отрывистый ритм.

Гарри позволил этому молчанию на мгновение затянуться, а затем решил перейти прямо к делу.

— Я хочу получить доступ к Завесе. Я ждал почти пять месяцев. Движение оборотней больше не представляет угрозы. Общественные настроения переместились на их сторону, и люди больше не избегают торговых аллей. У вас нет причин отказывать мне в этой просьбе в свете моего сотрудничества с министерством.

Сердце министра забилось сильнее, желто-зеленый пульс участился от волнения.

— Девятый уровень ограничен по определенной причине. Он содержит секреты магии, которые небезопасны для общественности, желающей все разузнать или поэкспериментировать с ними. Отдел тайн был создан не только для исследования опасных понятий и артефактов, но и для защиты общественности от них.

— Таких понятий, как смерть? — тихо спросил Гарри. — Я не "общественность", господин министр. И я вовсе не безответственнен. Я, как никто другой, понимаю, что некоторые факты следует держать в секрете.

Снова воцарилось молчание, пауза, в которой, как он знал, министр будет обдумывать множество намеков и полуправд, возникших между ними с тех пор, как они впервые стояли над разорванным телом дементора.

— Завеса очень опасна, — тихо произнес министр. — Просто находиться рядом с ней, смотреть на нее может быть смертельно опасно. В прошлом для выполнения любых тестов отправлялись команды из трех человек, причем один из них всегда смотрел в противоположную сторону от Завесы из-за ее гипнотизирующего эффекта. Нынешний директор не санкционировал никаких новых исследований Завесы в последнее десятилетие из-за частоты непреднамеренных жертв, вызванных этими исследованиями. Мы все еще, даже после многих лет изучения, очень мало знаем о том, что она из себя представляет, или как она была создана, или кто построил комнату, в которой она находится. Я не могу себе представить, что вы намерены делать, изучая ее, что другие бесчисленные сотрудники министерства еще не пытались и не смогли осуществить.

— Я предполагаю, что эта комната сделана из скалистых пород, из камня? — спросил Гарри, думая о пещере в вампирской легенде, и увидел, как министр невольно вздрогнул от неожиданности.

Затем выругался.

— Именно поэтому вас и видели в Крапе. Проклятые вампиры.

Гарри выпрямился в кресле.

— Значит, министерство действительно знает больше, чем написано в общедоступных учебниках по живым мертвецам. Вы знаете об их легенде и о том, как она может быть связана с Завесой?

Министр махнул рукой, его голос зазвучал решительнее.

— Этим занимаются сотрудники девятого уровня на протяжении десятилетий, но никаких доказательств, подтверждающих связь между Завесой и их Дверью, так и не было собрано. Ни одно известное заклинание или ритуал не сработали по-настоящему, чтобы вызвать мертвых из этой мифической Двери. И все попытки моих предшественников разрушить Завесу провалились. Даже Адское Пламя, способное расплавить камень, оставляло нетронутыми арку и пространство вокруг нее. Это объект чисто магической конструкции, получивший физическую форму в качестве дополнения. И любой, кто попытается физически прикоснуться к нему, просто умрет, — последовало короткое молчание, затем министр гневно продолжил: — Теперь вампиры, да, лорд Поттер? Неужели оборотни стали уже недостаточно интересны для вас?

Гарри вздернул подбородок, услышав это обвинение.

— Оборотни строят для себя новый мир, министр, с ведьмами и волшебниками или без них. Их положение никоим образом не напоминает положение вампиров.

Его пальцы сжались в кулак, прекратив постукивать по столу.

— У вампиров есть права. Министерство не охотится за ними и не препятствует их доступу к крови с этической точки зрения. Мы позволяем им их узы, их шабаши и их земли. Чего еще они могут хотеть, да еще от вас? Почему вы постоянно вмешиваетесь в привычную жизнь окружающего вас мира?

Гарри заставил себя ответить спокойно, обдумывая вопрос в том же духе, в каком он был задан, от человека, которого он уважал, даже если не всегда с ним соглашался.

— В общественном сознании и среди сотрудников министерства они воспринимаются как существа менее человеческие. Они просто хотят быть...

— Человеческие? — прервал его министр. — Но это не так. Они не люди. Если бы общество действительно знало, на что они способны, эти существа были бы уничтожены десятки лет назад. Мы скрываем степень их способностей, чтобы спасти их.

Гарри рассмеялся, ненавидя горькие нотки в своих словах, даже когда услышал их.

— На самом деле вы в это не верите. Министерство уже пыталось убить их, не так ли? И потерпело неудачу. У вампиров есть деньги, много денег. С деньгами приходит власть, влияние, несомненно, многие из их уз находятся внутри самого Визенгамота. А один вампир, даже со связанными за спиной руками, в одиночку уничтожит команду волшебников. Но мы оба знаем, что вампиры редко путешествуют и все еще существуют, потому что министерство не может убить их сразу. Вы были вынуждены принять их присутствие, и вы скрываете свою собственную слабость, утаивая силу ваших противников.

— Чего вы хотите от меня? — холодно спросил министр. — Признать, что министерство ущербно, что имеет проблемы, слабости? Покажите мне правительство, которое не имеет подобных проблем. Признать, что вампиры могут убить нас всех, пока мы спим? Хорошо. Я это признаю. Обращаться с вампирами так, будто они не такие, как есть на самом деле, будто они не бездушные, кровососущие трупы? Я не буду этого делать, потому что они такие и есть.

— Позвольте мне изучить Завесу, — в тон министру ответил Гарри. — Возможно, вам повезет, и я прикоснусь к ней.

Министр усмехнулся.

— Эти слова показывают, что вы все еще ребенок. Я пытаюсь защитить вас, черт возьми. Если бы я хотел избавиться от вас, я бы не сидел здесь и не вел этот разговор.

— Тогда перестаньте меня защищать! — потребовал Гарри. — И поверьте, я знаю, что делаю!

Министр глубоко вздохнул и сердито продолжил:

— Не настаивайте на этом. Выберите другой проект, найдите других питомцев. Если начнется восстание гоблинов, я с ним разберусь. Но не вмешивайтесь в свою собственную смертность. Не вставайте на этот путь.

Гарри моргнул от внезапного перехода от гнева к беспокойству.

— Я и не говорил, что собираюсь...

— А зачем же еще? — теперь голос министра звучал устало. — Кто изучает смерть, Поттер? Волшебники боятся умереть. Самая темная магия, самая запретная — вся она связана со смертью и поисками бессмертия. Сами вампиры, вероятно, являются одним из таких неудачных поисков. А изучение подобных вещей влияет на человека так, что он уже никогда не сможет оправиться. Оно разрушает магию и здравомыслие, оно разрушает душу. Смертные не предназначены для бессмертия.

— Я это понимаю, — тихо ответил Гарри и рассеянно потер ладонь правой руки. — Я знаю это лучше, чем многие другие. Уверяю вас, я не собираюсь искать бессмертия. Я просто... — как объяснить то, что он хотел, и не выдать слишком много тщательно хранимых секретов? — Мне нужно это понять. Мне нужно это увидеть.

Министр протяжно вздохнул и заерзал на месте, его магия пульсировала от возбуждения.

— Вы думаете, что можете просто взглянуть на Завесу и понять что-нибудь? Вы говорите о зрении так, будто действительно можете видеть. Вы попытаетесь прикоснуться к Завесе, и она захватит вас, как и бесчисленное множество других людей. Если вы подойдете слишком близко, она будет шептать вам голосами всех, кого вы когда-либо любили и потеряли. Это объект смерти, который приносит лишь смерть. Это самореализующееся пророчество. Вы, кажется, знакомы с легендой о вампирах. В ней говорится, что Дверь никогда не должна была иметь физического существования, к которому можно было бы прикоснуться, никогда не должна была существовать вообще. Отдел тайн согласился с этой оценкой задолго до моего рождения, и именно поэтому они попытались уничтожить Завесу, прежде чем какой-нибудь потомок мог попытаться использовать ее для более темных целей, чем самоубийство.

Гарри с уважением отнесся к тому, что министр перестал притворяться невежественным, когда речь зашла о вампирах и их мифологии.

Он говорил осторожно, зная, что находится в шатком положении.

— Некромантия. Вот к чему вы стремитесь. Призвать армию нежити. Вот почему министерство было построено здесь и почему оно оставалось здесь, когда вокруг вырос маггловский город. Завеса…

— Не только Завеса, — перебил его Скримджер. — Сама Комната Смерти содержит огромное количество энергии. Из тех, что привлекают всеобщее внимание. Вот почему наши невыразимцы принимают клятвы верности и молчания, такие, которые наказывают любого нарушителя клятвы вечным молчанием. Вот почему министерство всегда было скрыто многослойными чарами, даже до того, как они стали необходимы для обеспечения безопасности. Чтобы замаскировать притяжение Комнаты. Это то место, куда вы хотите, чтобы я позволил вам попасть. Сердце волшебной Британии и ее величайшая уязвимость. Почему я должен позволить вам войти туда?

Гарри, поморщившись, откинулся на спинку стула и задумался о тех немногих козырях, что были у него в руках, о том, какой силой для торгов с министром он обладал.

Скримджер был не из тех министров, которых можно подкупить, в данном случае деньгами или одолжениями. У него должна была быть веская причина, основанная на фактах, которые этот человек мог принять.

А министр в последние минуты рассказывал ему такие вещи, которые, насколько знал Гарри, сами по себе были опасны. Он мог бы просто сказать "нет" и не объяснять почему. Он доверил Гарри больше знаний о Завесе и Комнате, чем Гарри имел раньше.

Но насколько Гарри доверял ему в ответ? Насколько он готов был рискнуть?

— А что, если я попытаюсь ее уничтожить? Завесу.

Узор министра цвета "шартрез" выдавал эмоции, которые тот испытывал, сверкая быстрыми вспышками света, даже когда казалось, что министр говорил крайне спокойно.

— Последний волшебник, вошедший в Комнату с явным намерением уничтожить Завесу, так никогда и не покинул этой каменной комнаты. Вместо этого его коллеги с ужасом наблюдали, как он вошел в арку с такой широкой улыбкой, какую многие никогда в жизни не видели у него на лице. Вы не можете бороться с неизбежным состоянием бытия. Смерть — это не враг, которого может уничтожить любой смертный.

— Вы говорите так, будто смерть — это разумное существо, Жнец, который ходит вокруг со своей косой, чтобы отрезать нити смертных жизней.

— А кто докажет, что это не так? — ответил министр на замечание Гарри. — Никто. И если вы умрете в этой глупой погоне, я почувствую тяжесть вашей жизни на своих собственных плечах, потому что у меня была возможность сказать вам "нет".

Гарри мотнул головой.

— Тогда позвольте мне подняться на девятый уровень.

Скримджер устало провел ладонью света по лицу.

— Мерлин, помоги мне. Вас будут сопровождать невыразимцы, и вы один будете иметь доступ в Комнату Смерти, без каких-либо исключений. У вас будет ограничение по времени. И никто не пойдет с вами. Ни ваши телохранители, ни мисс Грейнджер. Таковы мои условия.

Гарри выпрямился, его магия триумфально закружилась.

— Когда я смогу туда попасть?

Министр хмыкнул.

— Я полагаю, завтрашний день так же хорош для смерти, как и любой другой. Будьте на месте в конце рабочего дня, используйте мой камин, я дам вам временный доступ. Чем меньше любопытных глаз, тем лучше.

— Спасибо, — быстро ответил Гарри. — Я говорю серьезно.

Министр соскользнул со стула и встал с царственным видом.

— Благодарите меня, но не дайте себя убить. Британия любит вас, лорд Поттер, как бы капризна она ни была временами. Если вы умрете в моем министерстве, слухи будут преследовать меня в течение всего моего срока и вплоть до ранней отставки.

На лице Гарри расплылась широкая и искренняя улыбка.

— Если я не умру, то отдам за вас свой голос на следующих выборах.

Прощаясь, Гарри услышал ответную улыбку в голосе министра.

— Одолжения и взятки, лорд Поттер. Вы и сами очень хороший политик.

* * *

Дадли Дурсль делил маленькую квартирку с тремя другими членами своей студенческой команды по боксу, в ней пахло китайской едой на вынос и женскими духами.

— Вчера поздно лег спать, — бесцеремонно заявил кузен Гарри, прежде чем спихнуть с диванной подушки смесь узоров зеленого картона и теней. — Это место свободно.

Гарри осторожно сел, сознавая тот факт, что ножки под этим сиденьем были сломаны в нескольких местах.

— Спасибо.

Звук тяжелых шагов Дадли неторопливо удалялся, затем возвращался, и узоры его мускулистых рук хватали все больше теней.

— Вот, это обычная вода, — Гарри вытянул руки, позволяя Дадли прицелиться и с привычной легкостью бросить ему узор пластика, как в игре, которую они оттачивали, еще когда были мальчишками.

Тетя Петуния визжала всякий раз, когда ее хрупкая стеклянная посуда летела по воздуху навстречу слепому племяннику, но этот звук определенно стоил неизбежной лекции.

— Так в чем дело? Ты не был здесь с тех пор, как я переехал, — Дадли плюхнулся на стул, мебель громко запротестовала против такого обращения.

Гарри нахмурился, глядя на холодную бутылку в своей руке, приводя в порядок мысли, которые крутились в голове с момента его утреннего разговора с министром.

Теперь они остались одни. Никакие другие узоры душ не присутствовали в этой комнате или в спальнях за ее пределами.

— Я слишком молод, чтобы просить Гермиону выйти за меня замуж?

Дадли, который в этот момент сделал глоток, подавился.

— Что? Подожди, — он сел, отставив бутылку в сторону, и придвинул свой стул поближе к ковру. — Спроси меня еще раз.

Привыкший к тому, что его кузен склонен к драматизму, Гарри повторил.

— Я слишком молод, чтобы просить Гермиону выйти за меня замуж?

Дадли фыркнул:

— Вы, ребята, уже живете вместе. Зачем тебе нужно жениться?

Гарри нахмурился еще сильнее.

— Перестань отвечать вопросом на вопрос.

Узор Дадли внезапно моргнул и вспыхнул.

— О боже мой! Она ведь беременна, не так ли? О, боже... — громкий стон его кузена был похож на рев динозавра.

— Подожди минуту... — быстро попытался прервать его Гарри.

Но Дадли был в ударе.

— Мама теперь взбесится. Очень взбесится. Я уже слышу ее: "что подумают соседи!"

— Дадли! — рявкнул Гарри. — Она не беременна!

— О, — в голосе Дадли послышалось легкое разочарование. — Наверное, это даже хорошо. Ее отец устроил бы тебе взбучку, если бы ты обрюхатил его дочь до того, как женился на ней.

— Спасибо, — проворчал Гарри. — Кстати, я знаю, как предотвратить беременность. Я не безответственный человек.

Дадли фыркнул от смеха.

— Это ты мне говоришь. Настолько небезответственный, что мне пришлось дать тебе книгу, чтобы ты знал, как сделать девчонку беременной.

— О, прекрати уже это, — его кузен никогда бы не позволил ему пережить такое. — Я серьезно говорю.

Дадли вздохнул.

— Да, я так и подумал. Но брак, в самом деле? Женитьба? Сейчас?

— И твои и мои родители поженились, когда им было чуть за двадцать, — заметил Гарри. — В этом нет ничего необычного.

— Но зачем? — настаивал Дадли. — Ты живешь вместе с ней. Вы, я полагаю, делите счета и прочее? Зачем так спешить оформить все официально?

Формально они не делили счета. Все расходы на содержание дома на площади Гриммо брались из семейного хранилища автоматически, как это и было на протяжении десятилетий. А у Кричера была своя кредитная линия на покупку еды и припасов у одних и тех же людей.

Но в то время как они не могли разделить денежные расходы, они делили все остальное. Они делили спальню, гардероб, лабораторию и библиотеку. У них была общая сова, а теперь еще и полукниззл. Они делили пространство друг с другом.

И он хотел продолжать это.

— Наверное, это просто кажется правильным. Это правильный поступок, — медленно начал Гарри. — Обязательство, которое я могу предложить, заявление, что я серьезен. Что я хочу, чтобы она была моей.

Дадли глубоко вздохнул.

— Ух ты, это... сильно. Похоже, тебе не нужно, чтобы я говорил, что ты готов.

Гарри поморщился.

— А что подумают остальные?

Дадли рассмеялся.

— Мама будет вне себя от восторга, но будь готов к тому, что она тоже спросит, не беременна ли Гермиона, очень тонко, конечно, — он сделал паузу, чтобы снова рассмеяться, и покачал головой. — Папа есть папа, ну, ты понимаешь? А ее родителей ты знаешь лучше меня. Но все же удачи тебе, когда будешь просить благословения у ее отца. Этот человек очень страшен.

Гарри дернулся, сжимая пальцами пластик.

— Так еще делают? И не только в кино?

Дадли пожал плечами.

— Конечно. Один мой приятель так и сделал. В наши дни это, конечно, скорее демонстрация уважения, чем просьба фактического разрешения. И все же это не повредит.

Звук отпираемой двери прервал дальнейшие расспросы, и в комнату ввалился крупный темно-бордовый мужской узор, двигающийся в какофонии звуков и движений.

— Дурсль! Собирай свои вещи, мы... А ты кто?

Дадли вскочил на ноги.

— Мой брат, Гарри Поттер. Гарри, этот болван — Грег Келли, — представил его Дадли, прежде чем нагнуться и схватить спортивную сумку. — Извини, Гарри, но мне пора идти. Тренировка через полчаса. Но я скоро догоню тебя, посмотрим, какой совет я смогу придумать, когда дело дойдет до того, чтобы, ну ты знаешь, спросить.

Гарри кивнул, поставил на стол нераспечатанную бутылку и с улыбкой принял быстрое объятие кузена.

— Спасибо. Увидимся через неделю у тети Петунии.

Он вышел вместе с ними, помахав им в ответ, и проигнорировал шепотом заданный Грегом Келли вопрос: "это тот самый двоюродный брат, который слепой?"

Гарри просто зашагал вперед, а Вон, не говоря ни слова, отошел от кирпичного здания, в котором располагалось несколько студенческих квартир.

Воздух казался влажным, запах типичных городских джунглей наполнился предвкушением надвигающегося дождя.

На другой стороне маггловской улицы Гарри увидел вампиров, движущихся гуманоидными тенями и отслеживающих их передвижения.

Шпионы, или охранники, или и то, и другое вместе, учитывая, что они не сделали ни малейшего движения, чтобы сократить расстояние между ними. Как эти твари выследили его в маггловском Лондоне — оставалось загадкой, учитывая, что Вон аппарировал их в переулок поближе к колледжу Дадли.

Он еще слишком мало знал о вампирах. Ему нужно будет учиться.

Но сначала — Завеса.

А после Завесы он скорее хотел бы начать свою охоту за кольцом.

* * *

— Не вижу смысла в том, чтобы не позволить мне спуститься вместе с тобой, — на следующий день Гермиона ворчала рядом с ним, в то время как Гарри стоял у камина. — Они должны знать, что я могу просто посмотреть твои воспоминание позже.

Гарри рассеянно вертел в руках сверкающий белый порошок, глядя на потрескивающий красный узор огня.

— По-моему, это скорее вопрос безопасности, чем личной жизни.

Она тряхнула своим узором фиолетовых волос и легонько пнула коричневым сапогом его собственные из оранжевой драконьей кожи.

— Если ты не вернешься, я обещаю ворваться туда и спасти тебя из их злых когтей. Потому что я сомневаюсь, что Завеса может соблазнить тебя, зная то, что мы знаем о реинкарнации и смерти.

— Ты в сопровождении армии? — ухмыльнулся Гарри.

— Конечно, с армией домовых эльфов. И бьюсь об заклад, Виола могла бы даже призвать некоторых оборотней на доблестную службу. Мы просто заскочим и разнесем это место на кусочки.

Гарри обнял ее одной рукой за плечи и наклонился, чтобы поцеловать в шею.

— Моя отважная Виола, покоряющая мир и по одному министерству за раз. Для меня будет честью быть твоей девицей в беде.

Ее смех подстегнул его собственный, и Гарри улыбнулся, когда она потянула его за прядь волос.

— Из тебя вышла бы отличная девица, если бы твои волосы снова стали длинными. Я просто назову тебя слепой Харриет в своем призыве к действию. Ты будешь так благодарна, когда я приду тебя спасать, что упадешь в обморок у моих ног.

Гарри покосился на ее ботинки.

— Мне кажется, я уже чувствую приближение обморока…

Гермиона легонько подтолкнула его к камину, и в ее голосе послышалась улыбка.

— Да ладно тебе, Харриет. Иди и попади в беду.

— Рад услужить вам, миледи, — он присел в насмешливом реверансе и был вознагражден ее жизнерадостным смехом.

И улыбнувшись, бросил искрящийся порошок в камин, где красное пламя тут же превратилось в белое.

— Будь осторожен, — услышал Гарри ее шепот за спиной, когда произносил кодовое слово, чтобы попасть в личный кабинет министра.

— Я люблю тебя, — так же тихо ответил он и вошел в яркий свет.

* * *

Волшебник с темно-бордовым узором души ожидал рядом с желто-зеленой фигурой министра, когда Гарри вышел из пламени.

— Это ваше сопровождение, — проговорил Скримджер и, когда Гарри кивнул, продолжил: — У вас есть один час. Вот и все. Вход и выход. Ни к чему не прикасаться. Наблюдательные заклинания только в это время. Если вы думаете, что у вас есть блестящая идея уничтожить проклятую арку, вы сначала обсуждаете ее с начальником Отдела тайн, чтобы она могла рассчитать любой потенциальный сопутствующий ущерб.

— Я все понимаю, — спокойно ответил Гарри, и когда темно-бордовый узор двинулся к выходу, Гарри последовал за ним, ощущая в руке успокаивающую тяжесть своего посоха.

Позади себя он увидел министра, тяжело опустившегося в кресло, узор его рук цвета "шартрез" перебирал волосы того же оттенка.

Волшебник был встревожен. Из-за него или из-за того, что Гарри может сделать?

Бордовый узор вел себя уверенно, когда они нажали кнопку девятого уровня. Гарри не мог сказать, был ли невыразимец мужчиной или женщиной, какие-либо определяющие физические характеристики скрывались под одеждами, сверкающими красной и золотой силой.

Незнакомец тоже не представился, и Гарри погрузился в мрачное молчание, чувствуя себя для всего мира словно незваным гостем.

Когда двери снова открылись, его ждала круглая пурпурная комната с фиолетовыми камнями, напоминающими ему тяжелые гранитные надгробия на кладбище. Множество зеленых узоров дверей сияли со всех сторон, по ним бежали жилы силы с потоками золотых и красных чар.

— Комната Смерти, — произнес бордовый узор женским голосом, возможно, разгадав предыдущую мысль Гарри. Или она — это он, просто использующий те же самые чары, что и сам Гарри несколько недель назад в Косой аллее? Внезапно пол под ним задрожал, а стены начали вращаться, вытряхивая его из мыслей.

Или это пол двигался? Трудно было сказать наверняка, но все равно это была странная мера безопасности.

Движение прекратилось, и бордовый узор шагнул к двери прямо перед ними, точно такой же, как и все остальные.

Она открылась по мановению волшебной палочки волшебницы, стоявшей перед ним, и Гарри внезапно почувствовал дрожь, от которой качнулся назад, на пятки.

Он не мог назвать источник. Он не верил в предчувствия.

Но то, что он чувствовал, было очень похоже на страх.

— Сюда. Если только вы не передумали, Колдун.

Эти слова были остры как бритва, и Гарри задумался над тем, что она хотела этим сказать — бросить ему вызов или оскорбить.

— Хорошо, — пробормотал Гарри. — Дамы вперед.

Невыразимец фыркнула и шагнул внутрь, драматично взмахнув рукой.

— Полюбуйтесь на Комнату Смерти. Постарайтесь не умереть.

Гарри медленно шагнул вперед, чувствуя, как в нем нарастает страх. Теперь это был уже не просто страх, а возбуждение, поток энергии, поднимающийся из его сердца, который он ощущал каждой частицей своего тела.

И когда его нога переместилась с фиолетового камня на более глубокий баклажанный оттенок пола, самый темный пурпурный оттенок, который он когда-либо видел, Гарри заметил то, что царственно покоилось в центре, внизу похожей на пещеру арены.

Его правая ладонь буквально горела, стреляя огнем вверх по руке, когда он выронил свой посох от шока внезапной боли, а левая вцепилась в кожу в перчатке в беспомощной реакции. Мантия-невидимка на его плечах зашуршала, прижимаясь ближе, ее узор, замотанный на его шее, был гладким, мягким и таким же успокаивающим, в то время как камень в его руке — угрожающим.

Он зловеще поблескивал, словно оборванный кусок материи, между пурпурными сводами арки, которые были скорее каркасом, нежели якорем. К ней вели ступени, и находилась она на дне чаши, словно свидетельство всего того, что было невозможно в его мире.

Водопад черной тьмы и ярких звезд — чистый, глубокий и невозможный. Печально известный цвет Даров Смерти, которые Гарри носил на себе в тот самый момент.

Было лишь одно ключевое отличие, разделяющее их.

В то время как мантия состояла в основном из конусов, а камень — из призм, их узоры были связаны друг с другом, как у братьев, у которых были те же уши или глаза, что и у их родителей. Сходство с процессом, который создал их и превратил в набор.

Узор Завесы состоял из конуса, призмы и пирамиды.

И он был изломан, раздроблен во всех частях своего существа. Из этих трещин лилась радуга света, каждый прекрасный и самый чистый цвет, который он когда-либо видел, и даже больше, словно цвета, которые должны были смешаться с грязно-коричневым цветом дементора, но не смешались, каким-то образом отделяясь, когда он слишком долго фокусировался на одном из них.

Завеса зашуршала в движении, как и мантия на его плече, и эхом отозвалась вспышкой боли в его руке. Гарри взглянул вниз и увидел, как черно-белый камень все глубже погружается в его кости и мышцы, цепляясь за него изо всех сил, словно ребенок, который слишком сильно сжимает руку матери, когда ему страшно.

До его ушей донесся шепот, слишком тихий, чтобы он мог разобрать, но знакомый. Настолько знакомый, что он знал, что слышал эти голоса раньше, мог поклясться, что знает...

Гарри сделал два шага вперед и остановился на вершине холма, глядя вниз на извивающийся узор, пытаясь понять, что же он видит.

Завеса была не просто изломана; в ней не хватало осколков самой себя, полос, вырванных, как нити из древнего ковра. Призмы, конусы и пирамиды — их углы ломались в неправильных местах, создавая больше форм, которые не должны были быть частью этого узора.

Гарри, стоя спиной к невыразимцу, обладающем темно-бордовым светом, поднял правую руку перед собой и резким движением стянул тугую перчатку.

Он переводил взгляд с одного узора на другой и сравнивал их, даже когда приказал мантии упасть с плеч и растечься по левой руке, пока оба Дара не оказались перед ним, он выглядел как дирижер оркестра, состоящего из одного человека.

Два Дара Смерти и Завеса, и он не мог отвернуться от вывода, который с каждым мгновением становился все более убедительным.

Еще один шепот достиг его ушей, но он не был таким соблазнительным и умиротворяющим, как ожидал Гарри.

Они умоляли тихими стонами и задыхались от сердитого дыхания. Они заставляли волосы на его шее вставать дыбом, изумруд его кожи становился все менее отчетливым по мере того, как его сила поднималась и пульсировала в воздухе вокруг него, извивающаяся зеленая змея магии, которая беспокойно искала врага и не могла найти.

Завеса не была Даром Смерти.

Это был основной материал, который породил Дары.