Слепота/Blindness (гет)

2001

 

Гарри молча протянул руку, чтобы передать жене большой том, упавший со стола.

Что-то было... не так.

— Что? — она казалась раздраженной, окруженная книгами и бумагами в их общей рабочей зоне. Гарри остановился, выходя из комнаты, чтобы поднять книгу с пола.

— Ничего, — ответил он, покачав головой и отбросив странное ощущение перемены, и аккуратно положил книгу. Но Гермиона уже вернулась к своей работе с зельями, и он знал, что она даже не слышала его ответа.

Они оба иногда чувствовали себя виноватыми в том, что не обращали внимания друг на друга, когда брались за работу. Теперь, по прошествии месяца со свадьбы, новизна их магического брака начала исчезать.

Они были просто Гарри и Гермионой, как и раньше, разве что с добавлением некоего дополнительного ощущения друг друга.

Гарри вышел из комнаты и прошел по коридору, открыв дверь в пустую каменную комнату, где он проводил свои более... деликатные эксперименты. Или, как считала Гермиона, тревожащие.

Здесь он мягко разрывал Бреннана на части в поисках источника сломанного узора. Здесь он когда-то хранил частицу души лорда Волдеморта в медальоне.

И здесь, сейчас, он работал над созиданием.

Его встречи с близнецами Уизли и Клифтоном происходили ежемесячно или по мере необходимости. Его стратегия проникновения в маггловские государственные власти с помощью различных целебных зелий для их близких уже началась. Время, казалось, тянулось крайне медленно, когда все приходилось делать такими маленькими шагами. Он должен был установить контакты, завести друзей.

Должен был создать себе репутацию как человека, изучающего инженерное дело в колледже, так и богатого инвестора, вкладывающего деньги в медицинские исследовательские группы. Он должен был построить естественную эволюцию мысли, которой любой, кто смотрит шире, мог бы законно следовать вместо того, чтобы заглядывать глубже, под внешнюю оболочку, к невозможному под ней.

Но здесь, в этой комнате, ему не нужно было притворяться. Он не обязан был подчиняться правилам.

Гарри протянул руку, и перед ним сформировалось существо: изящные длинные синие крылья на изогнутом коричневом теле, голубые шары зрачков, смотревшие ему в глаза.

— Ну, привет, — прошептал Гарри, наблюдая за тем, как жизнь расцветает все более яркими красками, и этот процесс становится с каждым разом всё плавнее.

Он положил гибрид кошки и орла на пол и отошел в сторону, пока тот стоял, взмахивая длинным хвостом, хлопая ушами и впервые шелестя крыльями.

Каждый день Гарри начинал с одного и того же узора, его самого любимого. Он создавал гибрид книззла-совы и узора грифона, собак-змей и лошадей-коров. Он смешивал трех животных, четырех и пятерых, брал маленькие кусочки каждого и большие. Но из всех его творений только одно казалось по-настоящему прекрасным — первое, которое он создал.

Возможно, кошки и были созданы для того, чтобы летать. Разве кто-то в прошлом уже не догадался об этом, создав своего грифона?

Гарри поместил на конце каждого голубого пера по бриллиантово-пурпурному пятнышку, как и на каждом когте, которыми заканчивал пушистые коричневые лапы. В его груди он сплел огонь, выходивший алыми струями. Ради забавы он осторожно поместил ему на спину нить из серебра и золота.

Сложные цвета — пурпурный, уютно устроившийся в светло-коричневом, рожденный сверху бледно-голубым и более глубоким фиолетовым.

Гарри сидел и смотрел, как существо приближается, всегда с той же нерешительностью, с той же осторожностью. Каждый раз, когда он создавал этот гибрид заново, его опыт с жизнью менялся. Гарри провел пальцем по его груди и поразился звуку рокочущего мурлыканья.

Затем, как всегда, с глубоким вздохом сожаления он убил его и разорвал узор на невидимые атомы, из которых это существо появилось.

И вернулся к тому, на чем остановился в своем предыдущем эксперименте.

Помещение магической способности в немагическую сущность.

Или, как в данном случае, к попытке создать феникса из попугая.

* * *

Это мысль приходила ему в голову постепенно, в течение следующих двух недель, когда ему порой начинало казаться, что температура в комнате неуклонно понижается.

Сначала ощущение чего-то иного. Затем, возможно, дрожь. Ощущение холода, ползущего по рукам, замерзающим пальцам рук и ног. Желание переместиться и найти тепло.

Осознание того, что стало холоднее, чем было раньше: к чему вы привыкли и что вам было комфортно. Щелчок осознания неожиданно расставлял все по местам, побуждая к действию, чтобы исправить ситуацию.

Так было и с Гарри, когда январь сменился февралем; он сонно оторвался от завтрака, чтобы посмотреть, как его жена влетает в комнату, уже одетая и готовая отправиться на встречу со Снейпом.

И он понял правду. Странное ощущение чего-то другого, неожиданного, неосознанно медленно формировалось в его подсознании до этого самого момента.

Его жена была беременна.

Гарри ошеломленно уставился на нее, так и не произнеся ни звука, когда она быстро поцеловала его в губы и бросилась прочь к камину, откуда ей предстояло отправиться прямиком в Паучий Тупик.

Гермиона остановилась в дверях. Он почувствовал, как она нахмурилась.

— Ты в порядке? Ты не попрощался.

Это был своего рода ритуал — быстрый поцелуй и быстрое прощание. Гарри не спешил просыпаться по утрам, а она была молниеносна и готова действовать с той минуты, как вскакивала с кровати.

Он же, как правило, дремал на диване лишний час после ее ухода — факт, который он заклял эльфов хранить в тайне.

Но он всегда прощался.

Гарри, хоть убей, не знал, что сказать. Он стоял, уставившись на среднюю часть ее тела, где в сине-фиолетовом узоре только-только начинало проглядывать маленькое цветное пятнышко.

Одежда притупляла цвет души, словно прозрачная вуаль — чем толще одежда, тем меньше блеск. Немагические существа были еще более скрыты, так как их естественный свет был не таким ярким.

Но Гарри видел в своей жизни немало беременных женщин, в основном магглов, на разных стадиях. Он всегда был очарован, наблюдая за расцветом детской души.

Он должен был заметить это раньше. Они спали почти голыми, тесно прижавшись друг к другу. Одежда не была ни оправданием, ни неопытностью в этом деле. Сколько раз он останавливался на мгновение, не зная, что изменилось в поведении Гермионы?

Гарри быстро оглядел ее с головы до ног, пытаясь разглядеть другие изменения, но безуспешно. Конечно, вот эта линия была не здесь, она была длиннее чем обычно, форма слегка искривлена или отклонена от курса. Или нет?

— Ты заставляешь меня нервничать, —Гермиона рассмеялась, придвигаясь ближе. — Ты что-то хочешь сказать?

Когда она остановилась на небольшом расстоянии от него, Гарри оказался лицом к лицу с неоспоримым доказательством того, что их безошибочный магический контроль над рождаемостью, несомненно, потерпел неудачу.

Он был очень рад, что сидит. Он чувствовал легкое головокружение.

— Гарри? — юмор в ее голосе сменился беспокойством.

Он улыбнулся, хотя и немного неуверенно.

— Гермиона.

Пауза.

В его голове образовалась пустота.

— Гарри, — протяжно произнесла она и села, нежно обхватив ладонями его лицо. — Говори.

Он моргнул, а затем посмотрел вниз, между ними, и удивился своему внезапному странному желанию рассмеяться.

— Ты беременна.

Ее руки резко опустились. Узор запульсировал от шока.

— Но…

— Ты беременна, — Гарри повторил эти слова. Во второй раз произнести их было легче.

— Это неправда… — Гермиона вздрогнула.

— Там ребенок, — для пущей убедительности указал вниз Гарри.

— Я знаю, что значит быть беременной! — огрызнулась Гермиона. — Но я не могу быть беременна. Я обновляю заклинания каждую неделю.

Он не отвел взгляда от новой души, возникшей между ними.

Гарри обнаружил, что очарован совсем на другом уровне. Новая душа. Новая душа.

— Перестань на него смотреть! — Гермиона скрестила руки на животе, словно защищаясь. — Ты ошибаешься.

— Я не могу ошибаться, — смущенно признался Гарри. — У тебя там человек.

— О боже, — Гермиона застонала. — Как это случилось?

— Ну, процесс очевиден...

— Даже не начинай, — прорычала Гермиона. — Как мои заклинания могли не сработать? Я никогда не пропускала ни одного дня.

Гарри никогда не обращал особого внимания на заклинания, которые она использовала, чтобы предотвратить беременность. Он лишь знал, что традиционно волшебницы использовали противозачаточные заклинания, так как они могли быть наложены один раз и иметь эффект, длящийся почти две недели, хотя накладывать их один раз в неделю считалось стандартным. Волшебники, с другой стороны, должны были обходиться чарами, которые длились всего шесть часов.

Гарри выучил эти заклинания, но никогда не использовал их по назначению. Скорее, из любопытства.

Его разум медленно начал складывать возможные варианты, переходя от факта беременности к тому, как это произошло.

Но Гермиона опередила его, и он понял, что к ней пришло это осознание, по тому, как ее узор вспыхнул огнем.

— Свадебный ритуал, — она практически прорычала эти слова. — Вся эта чужеземная магия, должно быть, разбавила или разрушила мои чары. Надо было подумать о физической защите! Я идиотка!

— Нет, это не так, — на автомате ответил Гарри, но Гермиона продолжила свою тираду, не обращая на него внимания.

— Твоя мама! Мама Невилла! Ваши дни рождения! Чистокровные идиоты помешаны на наследниках! — она подчеркивала каждое слово, тыча пальцем ему в бок. Гарри поморщился.

— Я думаю, расчеты... — начал он, но Гермиона была на взводе.

— Через девять месяцев после свадьбы! Я убедилась, что там не были вплетены чары зачатия или плодородия, но никогда не рассматривала… О, ради всего святого!… Я даже не могу начать… Мать моя женщина!

Она не обращала на Гарри внимания, и он благоразумно промолчал.

— Не могу поверить, что это случилось, —теперь ее голос звучал так, словно она вот-вот заплачет. Он медленно обнял ее, почувствовав облегчение, когда она прижалась к нему вместо того, чтобы отстраниться. — Мне так жаль, Гарри. Ты доверил мне позаботиться обо всем… чтобы предотвратить... а теперь… не готова... не могу варить зелья…

— Остановись, — твердо сказал Гарри. — Я не виню тебя. Честно говоря, я тоже не подумал об этом.

Но теперь, когда это случилось, он был странно удивлен тем, как это его не беспокоило.

Конечно, с одной стороны он был напуган. Но он также был невероятно очарован видом маленькой души, едва ли больше, чем мерцанием света. Ему уже не терпелось увидеть, как она растет. И хотя он абстрактно понимал, что содержание души не основано на генетике родителей, он все же чувствовал, что они создали нечто большее, чем просто тело.

"Кем ты был раньше, в другой жизни? — подумал Гарри. Почему ты выбрал нас, если у тебя был выбор?"

"Я тебе понравлюсь?"

— Гарри, я... ты знаешь, есть вещи…

— Хм? — не сводя глаз с новой души, Гарри издал какой-то звук, когда она замолчала.

Был ли он действительно синим, или его затмил цвет Гермионы? Или это был намек на зеленый…

— Есть зелья, Гарри. Чтобы... остановить это.

Слова медленно проникали в его задумчивый разум. Когда они обрели смысл, он испытал второй за утро шок.

Конечно, были. Магия, как обычно, была эффективна в решении проблем магического мира.

Конечно, они не были готовы стать родителями. Он даже не мог до конца осознать идею рождения ребенка и то, что с этим связано. Как это изменит их образ жизни, к которому они только начинали привыкать, и то, что они только начинали узнавать. Он не знал, что ребенок ест, с кем играет и как долго нуждается в постоянном общении.

У них были свои учебные заведения и будущие карьеры. Их мечты. Они говорили о детях только как о чем-то, что может произойти в далеком-далеком будущем.

У них был кот. Могут ли дети вообще жить рядом с котами? Было ли это нормой? А как насчет сов?

Неужели им придется нанять еще одного домового эльфа? Знали ли домовые эльфы, как заботиться о детях? Ему нужно будет достать книги на эту тему. На все темы.

Ему понадобится много книг.

И вот он описал полный круг. Его мысли вернулись к тому, что ему нужно сделать, чтобы вырастить ребенка, а не избавиться от него.

И это был ребенок. Он видел это собственными глазами.

Но чувствовала ли Гермиона то же самое? И как он вообще может об этом спросить?

Или она пыталась задать ему тот же самый вопрос?

"Ты хочешь этого? Ты можешь этого хотеть? Кто принимает решение?"

Почему брак не приходит с инструкцией о том, как задавать трудные вопросы?

— Я знаю, — тихо произнес Гарри. — Ты этого хочешь?

— А ты этого хочешь? — ответила она вопросом на вопрос.

Гарри покачал головой.

— Я первый спросил. И... и как каждый из нас может принять это решение сейчас, вот так? Не должны ли мы... Я не знаю, подумать об этом.

— Да, наверное, — согласилась Гермиона и отодвинулась, чтобы встать. — Я опаздываю. Мы можем поговорить сегодня вечером, хорошо? Ты можешь подумать об этом.

Гарри удивился, почему это прозвучало как обвинение.

И почему он чувствовал себя обделенным, когда она уходила под звуки потрескивающего пламени.

* * *

Гермиона со злостью, мощными движениями, растирала камень в порошок. Она будто наказывала его, как хотела бы наказать себя за свои эмоции.

Растереть в пыль.

Ее кулак сжался вокруг пестика, каждое движение вызывало резкий скрежещущий звук.

"Беременна. Возможно, я беременна".

Она не чувствовала себя беременной. Она совсем не ощущала себя другой. Не была слишком эмоциональной, не испытывала никаких желаний. Разве беременные женщины не должны хотеть странной еды?

И ее даже ни капельки не мутило. У нее ведь должна была быть жуткая рвота, как и у ее тети, которую тошнило несколько месяцев.

Или, возможно, для этого еще рано. Она была лишь на шестой неделе. Гермиона даже не знала, какой стадии беременности это соответствует.

Она вообще ничего не знала, да и не хотела знать.

А ее ежемесячные неудобства все равно пришли, точно по расписанию. Неужели с ней что-то не так? Или с ребенком?

Беспокойство, пронзившее ее при этой мысли, почему-то еще больше ее разозлило.

— Я... не... просила... тебя...

С каждым словом она растирала пестиком содержимое ступки, и ей казалось, она слышит, как порошок скулит от боли.

— Неприятности в раю? — ехидные слова неожиданно проникли в ее тираду, отчего Гермиона замерла.

Мастер Снейп стоял, скрестив руки на груди, прислонившись к дверному косяку своей домашней лаборатории. Его темные глаза неотрывно следили за ней.

Гермиона взглянула на пестик в своей руке и со вздохом выпустила его.

— Все прекрасно.

— Так отвечает каждый, всегда, когда нет желания обсуждать этот вопрос.

Она открыла рот, чтобы ответить, но тут же закрыла его, когда он продолжил.

— Что меня вполне устраивает. У меня тоже нет желания копаться в глубинах вашей личной жизни. Я просто хочу убедиться, что вы не испортите мои ингредиенты в вашем... прекрасном состоянии.

Ее сердце странно забилось. Ей хотелось смеяться, и хотелось плакать.

"О нет, может быть, я так себя чувствую, потому что беременна. О нет, о нет, о нет".

— Могу-ли-я-еще-варить-зелья-если-я-беременна? — она произнесла эти слова в одном безумном порыве, чувствуя, что краснеет. Почему-то просто произнести данные слова вслух, обращаясь к этому человеку, было все равно что говорить о… том, что нужно сходить в туалет. Или о гениталиях. Или... еще о чем-то.

Гермиона не могла заставить себя взглянуть на него. Ей хотелось забиться куда-нибудь подальше.

И при этом она была слишком сердита, чтобы смутиться. Женщины все время беременеют. Ей не из-за чего было чувствовать себя странно. Это была естественная часть жизни.

— Я буду корректировать ваши предстоящие зелья соответственно ситуации, миссис Поттер. Вам нужно будет прочитать соответствующую литературу об ингредиентах и реакциях, которые могут повлиять на развитие плода. Наденьте подходящие перчатки, и проблем не будет. Это все?

Наконец она подняла глаза и увидела, что он выглядит таким же раздраженным и нетерпеливым, как всегда.

И каким-то образом это изменило весь мир. Гермиона улыбнулась.

— Спасибо, мастер Снейп.

Он отвернулся и вышел с раздраженным видом.

Ей хотелось смеяться.

И учитывая, что она перешла от грусти к смущению, следом к ярости и затем к веселью, она призналась себе в этом.

"Я беременна. И, может быть, это еще не конец света".

* * *

Гарри провел день словно в тумане, разрываясь между беспокойством, грустью, тревогой, шоком и еще большим беспокойством.

Он беспокоился о том, как Гермиона воспринимает происходящее. Он беспокоился о том, что она хочет сделать. Он беспокоился о своих потенциальных обязанностях. Он беспокоился о том, как защитить ребенка в волшебном доме.

Его тревожил потенциал ребенка к случайной магии внутри и вне утробы. Он боялся, что ребенок может совсем не обладать магией.

По дороге на занятия он беспокоился, что Гермиона захочет избавиться от ребенка. В классе он боялся, что она рассердится, что он этого не хочет. По дороге домой он переживал, что она может захотеть оставить ребенка, а он ведь ничего не знает о детях.

Затем Гарри стал расхаживать по коридорам дома на площади Гриммо, размышляя о том, к кому и как обратиться за советом, в то время как домовые эльфы избегали его из-за его настроения. Он беспокоился о том, что так беспокоится.

Он устал от беспокойства.

К тому времени, как Гермиона вышла из камина, он уже был готов высказаться.

Потом он взглянул на нее и увидел, как ее губы растянулись в улыбке.

— Я знаю, что это неожиданно, — начала она, прежде чем Гарри успел заговорить.— И нам нужно поговорить о многом, об очень многом. Но я думаю, что у нас все получится. Эт-это. Все может получиться. Если мы пройдем через это вместе.

— Да. Так, — Гарри быстро подошел к ней, по давней привычке огибая край стола. — Мы справимся.

— Весьма исчерпывающе, — она рассмеялась в ответ на его поцелуй. — Посмотрим, как ты будешь себя чувствовать, когда придет время иметь дело с подгузниками.

— Волшебство, дорогая, — ухмыльнулся Гарри, беспокойство мгновенно испарилось как дым. — Оно замечательно убирает беспорядок.

Потом они обнялись, оба ощущая дрожь от чего-то, похожего на смех и одновременно на страх. В тот момент трудно было различить разницу, настолько переплелись эти две эмоции.

— Не знаю, чьи родители обрадуются больше, — тихо произнесла Гермиона.

Гарри улыбнулся, уткнувшись ей в волосы.

— Подожди, пока мы все расскажем дядюшке Дадли.

И с этими словами они оба повернулись к кухне, где две пары выпуклых глаз жадно наблюдали за ними, а желтый узор ушей дрожал от возбуждения.

* * *

Министр Скримджер почувствовал, будто тяжесть всего мира опустилась на его плечи.

— Ты уверен.

Это был не совсем вопрос, но Робардс все равно ответил:

— Она здесь собственной персоной. По информации с другого конца канала она отбыла в начале нового года, направляясь сюда. У нас была дополнительная охрана на первом заседании Визенгамота этой четверти, и все прошло хорошо. Двое известных оперативников были опознаны, но они держались в стороне. Скорее всего, она ищет возможность, но не делает на нее ставку. И это меня больше всего беспокоит, министр. У них другие планы.

Скримджер провел ладонью по столу, ощущая деревянную поверхность, и сосредоточился.

— Возможно ли, что они планируют перейти к открытому терроризму? До сих пор они занимались лишь нелегальной контрабандой и производством зелий. Но ты говоришь так, будто речь идет не только о незаконной торговле.

— Она здесь, сэр. Она не путешествует, хотя мы никогда и не отслеживали этого прежде. А Тень Обскура любит заявлять о себе. Мы посадили в тюрьму десятки ее людей, у нас есть информация о личностях еще десятков. Нам потребуются месяцы, возможно, год для полного уничтожения британской сети, в основном благодаря тому, что мы могли прорываться сквозь их охранные чары, прежде чем они успевали улизнуть. Даже если не получиться приблизить этот момент, мы уже достигли критической точки. Набор людей в группы захвата больше не требуется. Слухи облетают даже непосвященных. Те, кто жаждет легких денег, не хотят подвергаться такому риску. Особенно учитывая…

Робардс замолчал на полуслове, чувствуя себя неловко. Глаза Скримджера сузились.

— Что?

Робардс вздохнул.

— Министр, не нужно быть гением, чтобы сложить два и два и получить четыре. Скажем так, вы хорошо рассчитали время, отстранив Гиппогрифа от заданий. Его прикрытие было шатким, почти несущественным. Вы просто не можете скрыть его способности.

Сердце министра сделало кульбит.

И он знал, глядя на своего главного аврора, почему.

— Они что, преследуют его? — осторожно спросил Скримджер. Он даже не был уверен, что хочет услышать ответ.

— Мы не можем сказать наверняка. То есть доказательств нет. У меня есть интуиция, которая говорит мне, что Леди, будучи той, кто она есть, хотела бы отомстить. Но реальные доказательства? Они словно призраки. Если бы я мог их увидеть, я бы их поймал, и у нас не было бы этого разговора.

— Что ты собираешься предпринять? — Руфус повернулся в кресле, глядя в окно, за которым виднелся пейзаж из его детства— старые деревья и старые камни.

Робардс вздохнул.

— По уставу, следует усилить охрану в крупных магических центрах. Привести дополнительную команду волшебников группы захвата в состояние боевой готовности, увеличить набор взломщиков проклятий. Вопрос не в том, предпримут ли они что-нибудь, а в том, когда и где, и сможем ли мы остановить это, пока не стало еще хуже. И вы, возможно, захотите поговорить с ним. Просто... дружеское предупреждение.

— Я отправлю ему сову, — ответил Скримджер, повернувшись к своему другу и подчиненному. — Лучше не заманивать Поттера сюда, если они его ждут.

— Меня беспокоит не это.

И с этим последним заявлением Робардс встал, чтобы привести свои планы в действие.

* * *

— Ты не можешь сказать, мальчик это или девочка, верно? — голос Гермионы звучал сонно, она лежала у него на груди перед камином, и ее узор расслабленно пульсировал. Она уже знала ответ, ее вопрос был скорее пустой болтовней, нежели вопросом, но Гарри все равно ответил.

— Насколько я могу судить, души бесполые. Пол зависит исключительно от структуры тела. Я только сейчас начал более полно отмечать различия.

Он не упомянул, что каталогизация таких вещей была частью его исследований по интеграции магии в маггловские модели. Он должен был понять нюансы того, что отличает волшебников и волшебниц от магглов, прежде чем начать превращать их друг в друга. И он был уверен, что единственная разница — это сама структура тела, генетика, а не душа, которую оно заключало в клетку.

— Мне нравится имя Фрэнк. Фрэнк был моим любимым дядей до того, как умер. Или Карл. Я думаю, это мальчик.

Гарри остановил медленное движение пальцев вверх по ее обнаженному плечу, его мысли путались.

— Откуда тебе это известно? Я сам надеялся, что это будет девочка, но статистически…

— Мне, конечно же, ничего не известно, — оборвала его Гермиона, толкнувшись, прежде чем снова устроилась, прислонившись к нему. — Но мне нравится думать об именах. Это делает его более реальным. Я хочу сообщить эту новость родителям на следующей неделе, попросить маму пойти на мой первый прием. И потом, мы пойдем к магическому или маггловскому доктору? К тому же я до сих пор не уверенна, что беременна. Меня ни разу не тошнило.

Гарри уже знал, что лучше не цитировать факты о различиях между женщинами во время беременности. Они читали одни и те же книги. Она просто хотела высказать свои мысли вслух. Через неделю он научился просто слушать.

Кто сказал, что брак — это легко?

— Энн — красивое имя для девочки. Или Мэри, — Гермиона с легкостью вернулась к их предыдущей теме разговора.

Он почувствовал ее улыбку, хотя и не видел ее, когда заговорил.

— Если это "она", то я думал о Розе или Жасмин. В конце концов, цветочные имена — это традиция в моей семье.

Гермиона полностью расслабилась, прижавшись к нему с удовлетворенным вздохом, тепло огня коснулось их лиц.

— Имя Люк мне тоже нравится. Для мальчика.

И в течение некоторого времени после этого они обменивались идеями между собой, и с каждой потенциальной идеей о личности их будущего ребенка Гарри чувствовал, как ее все сильнее клонит ко сну, пока она, наконец, не уснула.

* * *

Гарри сидел один, обдумывая вопрос Гермионы, заданный накануне вечером. Это было через неделю после Сюрприза, как сам Гарри его называл. И все только усложнялось.

К кому они пойдут — к маггловскому или к магическому доктору? Очевидно, существовали врачи, которые специализировались на ведении беременности, о чем Гарри даже не задумывался.

Волшебный мир казался ему очевидным выбором. Наверняка существовали магические способы, куда менее болезненные...

— Все хорошо.

Внезапные слова, произнесенные мужским голосом, который Гарри знал, но не мог вспомнить, прервали его безмолвные размышления и в считанные секунды подняли его на ноги; стул с грохотом упал на пол позади него.

Незнакомец в дверях его лаборатории в доме на площади Гриммо.

Защита дома была взломана? Где же Кракен, и Кричер, и Вон? Сигнализация не сработала.

Гермиона была наверху.

— Ты просто всмотрись. Пойми.

Рука Гарри сжала посох, и в мгновение ока дерево отозвалось на другом конце комнаты.

И он смотрел, но не понимал.

Потому что этот человек был неправильным. Потому что этот человек был невозможным.

Его человеческий образ не был резким, твердым и угловатым. Он тек словно в жуткой насмешке над тем, что значит быть человеком, словно вода, принимающая форму стакана, в который ее поместили — изгибы и завихрения, образующие призмы, конусы и пирамиды...

И эти геометрические фигуры сверкали черными солнцами и белыми тенями, словно клетка темного света, которая держала внутри себя изумрудный узор, зеленую тень, сияющую сквозь трещины его зеленой души.

Гарри отступил на шаг и почувствовал едкое прикосновение страха в животе.

Раньше ему никогда не хотелось бежать от врага.

— Говорят, что ты никогда не должен возвращаться и встречаться с самим собой. В конце концов, ты можешь уничтожить свое будущее. Или своё прошлое. Но я знаю, что гораздо хуже смотреть глазами своего прошлого "я", видеть, кем ты станешь, и гадать почему.

Сделав вздох, Гарри продолжал молча покачиваться и бороться с собой, стараясь остаться в здравом рассудке; он чувствовал, как странное ощущение распространилось по нему, боль в его теле и его разуме, в то время как он изо всех сил пытался примириться с тем, что он видел, что чувствовал...

Затем его другой "я" заговорил снова.

— И я буду лежать без сна посреди ночи и гадать, почему я решил сделать это именно так. В этот момент. Почему вернулся не на минуты или часы назад, что гораздо безопаснее? Зачем рисковать? Время так непостоянно. Я пойму, что ничего не могу изменить. Я не могу остановить его, оно ползет по гигантскому колесу неизбежности. Но, видишь ли, я знал, что могу вернуться именно в это время, потому что знал, что уже делал это; это неизбежный круг. Никто не может иметь больше времени, чем отведено.

Гарри смотрел на испещренную шрамами душу перед собой и все еще не мог принять это.

— Что случилось?

Он наконец выдохнул, его голос дрожал.

— Что с тобой случилось? С...

— Я знаю свои собственные мысли. Я тысячу раз переживал эту ночь в памяти. Я пришел сюда, чтобы сказать то, что сказал, и запомнил каждое слово. И всего этого достаточно, чтобы я со временем понял, — последовала пауза, затем голос рассмеялся с печальным облегчением. — Все обойдётся. Все будет хорошо.

— Перестань говорить загадками, — рявкнул Гарри. — И ответь мне!

— Что произошло? Что со мной случилось? Что я наделал? Что я знаю о том, что оставит меня с изломанным узором души? Или чем я заслужил эти шрамы?

— Прекрати! — выкрикнул Гарри, не в силах выносить присутствия другого "я", не в силах выносить, как тот озвучивает вопросы в его уме, не в силах понять, что это может означать.

И он не мог не заметить, что ни одно кроваво-красное пятно не испортило этого черно-белого лица.

— Я здесь не для того, чтобы отвечать на вопросы. Я здесь, чтобы сделать то, что я уже сделал, а это означает — решить задачу уничтожения паразита, который цеплялся за меня. Кто лучше меня уничтожит душу навсегда? Кто может исцелить меня лучше, чем я сам?

Крестраж. Проклятый крестраж.

Такое очевидное решение. Гарри жалел, что не додумался до этого сам.

Хотя...

Хотя он и додумался. Гарри закрыл глаза, словно это могло затуманить открывшееся перед ним зрелище.

Но этого не произошло. Другой все еще стоял там — цитадель силы и магии, с душой, жутко напоминающей его собственную. Но не совсем точной. Это было то, что он мог бы увидеть, если бы, взглянув в зеркало, увидел монстра, смотрящего на него.

— Все не так ужасно, как я когда-то думал, — прозвучали его слова, такие тихие, такие мягкие. — Иметь изломанную душу. Ты не можешь почувствовать изменения, когда они происходят. Ты учишься забывать боль, которая их вызвала. А узор… что сказать. Люди прекрасно приспосабливаются к переменам.

— Что со мной случилось? — Гарри не мог сдержаться, не мог остановить слова, которые вырывались наружу. — Скажи мне!

— Если бы только я мог, — в этих пяти словах было столько печали. — Но природа путешествий во времени такова, что я не могу сделать то, чего еще не произошло; не могу отменить то, что уже произошло. Ты вспомнишь законы времени вскоре после того, как я уйду. Просто наслаждайся всем хорошим. Каждым хорошим моментом.

Он отступил на шаг, и Гарри, отчаявшись, последовал за ним провожая его к выходу.

— Подожди! Гермиона. Она?.. — он не мог закончить мысль.

Не мог себе представить, что его будущее "я" будет лишь покрыто шрамами, а не полностью сломано, если ее больше не станет.

— Я знаю ее узор лучше, чем свой собственный. Неужели я когда-нибудь позволю ему исчезнуть, пока я жив?

От облегчения, которое он испытал при этих словах, у него подкосились ноги, они прозвучали словно величайшее помилование.

Руки ослепительно белого и глубочайшего черного цвета подняли предмет, который имел характерную форму песочных часов.

Маховик времени.

— Я просил его, но мне его не дали, — голос был задумчив. — Они доверят мне уничтожать то, что они хотят уничтожить, но не дадут заполучить в свои руки время. Но я знал, что нужно делать, потому что это уже происходило. Сила пророчества, способность заглянуть в будущее. Не стоит недооценивать человека, который думает, что знает, как все будет.

Магия расцвела, когда объект извернулся, словно радуга искривленного света, которая закручивалась спиралью внутрь и начала затягивать волшебника и его тревожащую душу прочь.

Слова сочились из скручивающейся силы, скакали, как камни по воде.

— Ты узнаешь. когда придет время... вернуться домой.

И Гарри остался один в своей лаборатории; воздух был странно спокоен после всех этих магических помех, его записи все еще были разбросаны по столу, а стул лежал на полу.

— Ненавижу загадки. С какой стати я стал бы загадывать загадку сам себе? —проворчал Гарри, обращаясь к гневу как к более благоприятной эмоции, нежели полнейший шок.

Но он уже знал ответ. Он вкратце изучил эксперименты магического рода по путешествиям во времени и их опасностям.

Он сказал то, что сказал, потому что сказал то, что сказал.

Принцип самосогласованности Новикова. Волшебная теория, которая удержит путешественника во времени от причинения вреда себе или другим; просто делать то, что уже сделано. Испытать то, что уже было испытано.

Они не меняли ничего, что уже не было изменено. Не прикасались к тому, к чему еще не прикасались. И обратно они возвращались не более чем на несколько часов.

И его будущее "я" не использовало маховик времени, чтобы вернуться назад и изменить событие, которое так сильно ранило его, потому что если бы Гарри это сделал, будущее "я" не знало бы, что нужно вернуться и исправить это, создавая тем самым парадокс.

Хотя, возможно, есть способы обойти это. Может, оставить записку? Сказать себе, что делать в определенное время или в определенном месте?..

Гарри наклонился и поднял стул, медленно садясь; его мысли кружились в голове.

Нет. Его душа все еще была испещрена шрамами. Почему бы не стереть ущерб, если прошлое будет стерто? Вместо этого он исправил свое прошлое "я", уничтожив крестраж и псевдо-бремя, которое он возлагал на него в течение многих лет, что объясняло, почему он не видел красного пятна на странном узоре, которым он станет.

Конечно, он мог вернуться в прошлое и что-то изменить. Откуда ему знать, пока он не достигнет этой точки в своей собственной временной шкале?

Гарри тупо уставился на зеленые стены.

Он только что увидел, кем станет. Он только что видел себя, встречался с собой, разговаривал сам с собой.

И в данный момент он не очень-то себе нравился.

— Нам нужно больше книг по воспитанию детей, — объявила Гермиона, внезапно появившись в дверях.

Он подпрыгнул и в этот миг чуть не выпалил весь произошедший с ним эпизод.

Но что-то удержало его. Возможно, это было осознание того, что она захочет увидеть его в будущем.

Она увидит, кем он станет.

А он просто еще не был к этому готов.

— Согласен, — сказал Гарри, задыхаясь от невысказанных слов и выпрямляясь в кресле, чтобы посмотреть ей в лицо, — библиотека Блеков прискорбно ущербна, когда дело доходит до таких вещей.

Она рассмеялась.

— Не говори этого Кричеру. Он очень гордился двумя книгами на эту тему, с которых ему удалось стряхнуть пыль.

Две книги, одна из которых была заполнена незаконными противозачаточными зельями, включающими магию крови, а другая — тревожащими советами по воспитанию чистокровного ребенка.

Ему бы очень не хотелось быть юным чистокровным того времени. Это звучало ужасно.

— Ты не хочешь сходить в книжный магазин? Может быть, на Косую аллею?

— Сейчас? — она казалась удивленной, но в то же время нетерпеливой. — Разве у тебя нет работы?

Гарри взглянул на разбросанные по столу драгоценные камни, большинство из которых сияло накопленной энергией. Фред и Джордж были в восторге от возможности сохранять заклинания, но им требовалось больше сырой энергии для работы, которую Гарри обеспечивал, подпитывая несколько партий камней одновременно для их использования.

— Остальное может подождать до вечера. Я просто заброшу все, что у меня есть, в их магазин.

Гермиона подошла к нему легкой походкой, хотя голос ее все еще звучал неуверенно.

— А как насчет письма, которое ты получил?

Гарри не знал, как отнестись к предостережению министра. Тот не велел ему залечь на дно, просто сообщил о возросшей опасности.

Но Гарри также отчаянно хотел убраться подальше от того места, где находился, где наблюдал самого себя, избавившего себя от крестража. Того "я", которым он станет.

Он покачал головой и встал.

— Мы будем держаться в толпе, оставаясь в оживленных районах. Можем взять с собой Фэллона и Вона. Все будет хорошо.

Она взяла его за руку и сжала ее.

— Тогда у меня очень серьезный вопрос, дорогая Харриет.

Гарри закатил глаза, но заставил себя улыбнуться.

— Да, дорогая Гермиона?

Она наклонилась ближе, ее дыхание коснулось его щеки, посылая приятную дрожь по спине.

— В какой книжный магазин мы наведаемся в первую очередь?

* * *

Сначала они отправились в маггловский Лондон, в книжные магазины, как предложила их магглорожденная охранница Люси.

Они взяли трех охранников; сурово настроенный Вон настаивал, чтобы Фэллон и Люси последовали за ними.

Вон все время был на взводе, держась поближе к ним, в то время как Фэллон отошел подальше, направляясь к толпе. Люси, изображавшая экскурсовода, небрежно держала в руке палочку, жестикулируя, словно дирижер оркестра.

Посторонний человек, глядя на них, наверняка подумал бы, что она просто эксцентрична, по тому, как она подпрыгивала и выплескивала слова, при этом ее взгляд не задерживался на чем-то одном.

Гарри знал, что, как и Вон, Люси была хорошо осведомлена о каждом человеке, приблизившемся к ним. Которых в маггловских районах толком и не было, за исключением одного услужливого торговца книгами.

Гарри был благодарен, что никто из охранников не упомянул, что они просматривают полки литературы для беременных. Они, без сомнения, сделали свои собственные выводы, но Гермиона настояла, чтобы они сначала официально сообщили об этом своим семьям.

Тем не менее, Гарри заметил, как Вон едва заметно поднял вверх большой палец, что только заставило его усмехнуться. И получить толчок локтем от Гермионы, которая не пропустила этот жест.

— Как будто все это лишь твоих рук дело, — пробормотала она, затем прочитала вслух название, которое заставило его поморщиться.

Некоторые вещи о протекании беременности и родов лично он предпочел бы не знать.

Быстро пообедав, они избежали субботних будничных пробок, аппарировав прямо на Косую аллею, где Гермиона придерживала Гарри.

Он все еще не хорошо переносил аппарацию.

Гарри, или Харриет, кем он представал в своем рыжем парике и довольно странной женской одежде, позволил Гермионе водить его в один магазин за другим, стараясь казаться менее нетерпеливым, чем он был на самом деле.

Когда Гермиона отвлеклась, он попросил Вона собрать несколько более "мужских" на вид книг по воспитанию. Ведь не все же они предназначались для волшебниц, верно? Ему хотелось чего-то такого, что не вызывало бы у него беспокойства, когда название читалось вслух.

Так что они подошли к волшебному магазину вредилок близнецов Уизли с многочисленными пакетами, спрятанными в бездонные сумки, и стоически перенесли веселье хозяев при встрече с Харриет.

— Ты самая красивая женщина, которую я когда-либо видел, ты просто прелесть, — гордо похвастался Джордж, целуя руку, которая так и ныла от желания шлепнуть самодовольного волшебника по бронзовому узору его головы. — Вы только посмотрите на эти нежные ручки.

Гермиона хихикнула в свой сине-фиолетовый узор ладони, а Фред сделал вид, что борется с братом из-за этой несчастной руки.

Гарри с рычанием отпрянул.

Пронзительный рык, благодаря чарам Гермионы, изменяющим голос, лишь заставил одного близнеца притворно упасть в обморок в готовые объятия другого.

— С меня хватит.

Он взял руку Гермионы в свою и бросил на близнецов испепеляющий взгляд.

— Успокойся, сердце мое, — вздохнул Фред.

Гермиона вывела его из магазина, прежде чем Гарри захотелось превратить это заявление в реальность.

— Эти двое неисправимы, — проворчал Гарри.

— Они мне нравятся, — засмеялась Гермиона.

— Прошу прощения? — вопрос прозвучал неуверенно, и Гарри едва не пропустил его в проходящей мимо толпе. Он остановился, заставив Гермиону замедлить шаг и остановиться вместе с ним, а затем повернулся.

Говоривший представлял собой коричневый узор души, узор которой был пронизан пороховой синевой своих сильных предков — вейл.

— Вы... вы… он? — прошептал женский голос. Гарри нахмурился, хотя сразу понял, что еще кто-то разгадал его маскировку.

Вон подошел ближе, в то время как Люси и Фэллон разошлись веером, повернувшись лицом к толпе.

— Возможно, — с любопытством признался Гарри. — Я чем-то могу вам помочь?

— О, — женщина рассеянно махнула рукой. — Я просто хотела сказать, что очень горжусь вашей защитой оборотней. В газетах почти ничего не писали, но я сразу поняла, что здесь замешаны вы. Я сама полукровка, и... клеймо получеловека иногда оказывается слишком тяжелым бременем.

— Мне очень жаль, — пробормотал Гарри, немного растерявшись. Гермиона стояла напряженно рядом с ним, чем-то раздраженная.

Дама подняла руку, сделав неопределенный жест, прежде чем уйти, еще раз тихо попрощавшись.

— Это было странно, — нахмурившись, произнес Гарри.

Гермиона тихо зарычала.

— Она клеилась к тебе, насмотря на то, что я стояларядом. Если она тебя знает, то должна знать и то, что я твоя жена.

— Конечно же, нет, она ко мне не клеилась, — обиделся в свою очередь Гарри.

— Она послала тебе воздушный поцелуй, Гарри, — подчеркнула Гермиона. — И она пыталась использовать свои природные чары! Точно тебе говорю.

Гермиона шла рядом с ним, и Гарри с улыбкой притянул ее ближе. Цвета кружились вокруг них, напоминая риф, окруженный рыбами в океане — живыми и яркими.

— Обещаю, я всегда буду только твоей Харриет.

Гермиона повернула к нему лицо и улыбнулась.

Она открыла рот, чтобы заговорить, но Гарри услышал другой голос, так близко, слишком близко.

— За Леди Лайт!

При слове "леди" он начал поворачиваться. При слове "Лайт" он понял, что у него нет времени.

Нет времени.

Его сила только начала расти при последнем восклицании. Вон только-только начал выпад в сторону ближайшего узора души.

Гермиона все еще улыбалась.

Жар окатил как вода, как удушающая боль. Алые нити огня, ставшие всем его миром, взрывали его кожу и погружались все глубже, впиваясь красными зубами.

У Гарри не было времени.

Но что-то еще произошло.

Над ним нависла холодная черно-белая шелковая пелена, струящаяся между ним и мучительной смертью и преследующая огонь под его кожей, как тень преследовала дневной свет и душила его ночью.

Он был один, сам по себе, стоя голый в море белой ночи и черных звезд.

И весь мир кричал.

Пронзительные вопли боли и страха, крики ужаса и отчаяния. Он подумал отвлеченно, болезненно, что это звучит похоже на зов Завесы.

Затем белая тень еще глубже погрузилась в него, Мантия во всей своей невозможности стала живым существом, тонущим под его кожей, как и камень в его сердце — единственным горячим пламенем, которое осталось, и Гарри понял, что он цел. Он был жив. Он остался нетронутым.

Мантия исчезла из его поля зрения по первой его мысли, и мир вернулся к жизни, и это было хуже, чем любой кошмар, который он когда-либо мог себе представить.

Огонь пожирал расколотые узоры ближайших витрин. Люди лежали, одни представляя собой лишь куски, другие — целые, мертвые и умирающие. Он видел, как красный узор разъедает зеленое дерево и зеленые души, и все месиво находилось поверх почти нетронутых пурпурных булыжников.

Они все кричали. Древесина шипела своей собственной какофонией, в то время как окна раскалывались, и падали стекла, как кричали люди, которые могли бежать, и люди, которые не могли плакать.

— Поттер! — Гарри не обернулся. Он прекрасно видел, как Фэллон, почти невредимый, если не считать цвета, стекающего по его лицу, бежит за ним. — Мы должны идти! Мы должны уйти сейчас же!

Гарри даже не вздрогнул, когда охранник попытался схватить его. Он просто сделал пространство между ними твердым.

— Нет, — сказал он, и теперь его голос был его собственным, мужским, чары Гермионы сгорели в том же огне, который...

Который…

Он встал и посмотрел на пустое пространство вокруг. Все пустые пространства. Белые мертвецы, их слишком много, чтобы сосчитать, души, спасающиеся бегством от шока смерти. Начал формироваться призрак, разбитый узор желтой души.

Белые фигуры. Рука, нога. Половина туловища.

Запах.

У него перехватило дыхание. Он не был уверен, что сможет дышать из-за вони горящих химикатов и обожженной плоти. Он не был уверен, что сможет когда-нибудь снова заговорить или хотя бы услышать себя за голосами умирающих.

Фэллон бросил что-то через барьер между ними; магия, направленная на него, укутала его в шерстяное длинное пальто. Затем знакомая магия Фэллона преобразила его в полете в мантию, мастерски придав ей форму, полностью окутавшую его, благодаря долгой практике.

— Гарри. Нам нужно идти. Это небезопасно, — раздался голос Фэллона, прозвучавший уже мягче в своей настойчивости. — Позвольте мне подойти поближе, пожалуйста. Мы ничего не можем сделать.

Ничего.

Невозможно.

Невозможно, потому что Гермиона не могла уйти. Он не мог быть один. Он должен был умереть, умер бы, если бы не Мантия. Они должны были умереть вместе, а не поодиночке. Не поодиночке.

Только не она.

Нет.

— Гермиона, — произнес Гарри вслух и почувствовал, как его сердце зашевелилось в груди, камень творил свою собственную невероятную магию.

Сине-фиолетовый свет, такой знакомый, такой чудесный.

— О, Гарри, — прошептала она, и он услышал ее слезы. — О, Гарри, нет.

Для нее не существовало ни тела, ни физической формы. Она была такой же, как его мать: цвет без вещества, дух без прикосновения.

Фэллон хрипел позади него, задыхаясь от дыма, шока или слез, кто знает? Какая разница.

— Они умирают, Гарри, — прошептала ему Гермиона. — Я... чувствую это. Ты можешь спасти их.

— Но зачем? — прошептал он в ответ и сам удивился своему вопросу.

— Все дело в том, кто ты, — она плакала фиолетовыми слезами. — Ты спасаешь людей.

Гарри огляделся, по-настоящему осмотрел изломанные узоры и огненное пятно.

— Мы все умрем, — даже для самого себя его голос звучал не как его собственный. Его сердце горело.

— Только не так, — ответила она, — Пожалуйста.

Гарри протянул к ней руку, коснулся щеки, которая была болезненно холодной и горячей одновременно. Почувствовал, как его прикосновение выходит за пределы того, что не было кожей, проходит сквозь нее, как сквозь воздух.

Он почувствовал на лице слезы и понял, что плачет.

Затем отвернулся от любви всей своей жизни и превратил огонь в дождь.

* * *

Люси считала себя простой женщиной. У нее были простые увлечения: вязание и скрапбукинг, и простые привычки: хорошие и плохие.

Конечно, она была умна. Она хорошо училась в школе, возможно, не была самой лучшей, но и не самой плохой. У нее была маленькая семья, которая любила друг друга и ее; все члены ее семьи были магглами и до сих пор немного удивлялись ее магическим способностям и предположениям, из какой ветви семьи они могли передаться.

Она записалась в Джей-Ти-Пи потому, что не могла найти приличную работу в волшебном мире, и потому, что она была простой женщиной. И уж она никак не ожидала, что ее назначат телохранителем к волшебной знаменитости после нескольких месяцев обучения.

Она, конечно, никогда не думала, что умрет.

Смерть не была небесным городом. Это был дом ее детства в деревне, лес деревьев, таких же высоких, как она помнила будучи еще ребенком, и взрослая часть ее души знала, что это не может быть правдой. Она слышала пение птиц, видела, как они шуршат в кустах, перекликаясь.

И сидя рядом с ней на большом стволе, полусгнившем и пахнущем мхом, ей улыбалась ее маггловская бабушка.

Именно такая, какой она помнила ее в своих самых нежных воспоминаниях. Бабушка Агата, хотя она была старше, но теперь была молода и сияла, улыбаясь во весь рот, с глазами, не затуманенными возрастом.

Мягкая большая рука в ее собственной, притягивающая ее ближе, заключая в объятие.

— Я люблю тебя, малышка. И твою маму тоже. Передай ей мои слова.

— Конечно, — тихо сказала Люси, и как странно, что эта простая просьба имела смысл, хотя ее бабушка была мертва и похоронена уже десять лет, и Люси отчетливо сознавала, что теперь она тоже мертва.

— А теперь возвращайся. Он зовет.

Лес, птицы, ствол дерева и ее бабушка —все исчезло, когда солнце стало в разы ярче, когда облака закрыли это солнце и оставили тени на ее лице.

Было так ярко, что она прищурилась, и так темно, что она вздрогнула.

— Люси.

Послышался голос лорда Поттера, и она открыла глаза и посмотрела в его. Простой зеленый и такой ужасающе красивый.

Дым, пепел и плач людей окружили ее, но она не могла отвести взгляд от глаз, которые удерживали ее в теле, которое казалось слишком живым, слишком реальным.

Но на самом деле она все еще была простой женщиной. И, похоже, ей еще предстояло выполнить одну простую работу.

Когда он отвернулся, перешел к другому изломанному и обожженному телу, она встала и поправила порванную одежду — точнее, то, что от нее осталось, — чтобы ее починить. Удлинила мантию по крайней мере до бедер и глазами нашла своего партнера — Фэллон стоял с палочкой наготове и застывшим лицом.

— Следите за периметром. Они будут наблюдать, — хрипло сказал пожилой охранник; она не могла сказать, был ли его голос хриплым от дыма или эмоций.

Они. Те, кто ее убили. Или, может быть, не именно тот, кто убил ее, потому что он сейчас наверняка был мертв и, вероятно, сидел где-нибудь в лесу с собственной бабушкой, слушая пение птиц. Но тот, кто его послал. И если они настолько глупы, что снова попытаются убить Слепого Колдуна, она, наверное, снова окажется у них на пути, и, возможно, это не так уж плохо. В конце концов, больше всего она любила свою бабушку.

Люси поймала себя на том, что слегка улыбается при внезапной мысли о том, что она в некотором смысле зомби. Как в любом фильме ужасов: охранник, который был убит только для того, чтобы подняться и укусить того, кто убил его.

— Ты тоже умер? — просто спросила Люси — в дымном переулке, окруженная людьми, которые лежали, прижавшись друг к другу, и отчаянными глазами смотрели на того, кого она должна была защищать.

— Нет, — ответил Фэллон. — Нет.

И, возможно, именно поэтому его голос звучал так печально. Он еще не знал того, что знала она.

В конце концов, умереть не так уж и сложно. На самом деле все было очень просто.

* * *

Когда прибыл первый отряд волшебников групп захвата, ровно через пять минут и тридцать две секунды после сообщения о взрыве в Косой аллее, авроры, появившиеся первыми на месте происшествия, стояли молча и неподвижно, на странно тихой для подобного случая аллее.

Слышались приглушенные рыдания. Доносились негромкие разговоры. Все глаза были устремлены в центр, где сажа круговыми пятнами обозначала место, на котором высокореактивные зелья были усилены катализатором и выплеснулись через край, вызвав взрыв.

Бывший аврор Фэллон стоял рядом с аврорами, расправив плечи и держа палочку в руке, рядом с волшебницей, чья одежда заканчивалась на уровне колен, хотя ее ноги выглядели странно нетронутыми тем, что, должно быть, сожгло ее одежду.

Человек в простом коричневом одеянии возвышался над шеренгой людей, сидящих на земле, проверяя их конечности, словно у новорожденных жеребят.

И пока они смотрели, под его глазами сформировался еще один человек. Или он был восстановлен? Куски, казалось, прилетали со всех сторон, чтобы слиться воедино. И все же мальчик был мертв.

Пока он не сделал вдох, потом другой. Пока он не закашлялся и не позвал свою мать, женщину, бросившуюся из притихшей толпы, чтобы схватить его и оттащить от молчаливого человека.

Рядом с ним стояла хорошо знакомая волшебница, но ее ноги, как ни странно, не касались булыжников.

— Сколько убитых? — требовательно прозвучал грубый голос, неожиданно громкий в тишине аллеи.

— Было много. Теперь уже гораздо меньше, — ответил один из авроров. — Возможно, осталась лишь дюжина.

— Пожар? — спросил другой волшебник группы захвата. — Нам сказали…

— Что происходит?.. — пробормотал еще один.

— Он потушил его как раз перед тем, как починить окна. Вроде ничего. Как будто… ничего не было, — удивленно произнес тот же аврор.

— Как чертов Мерлин, — воскликнула волшебница, стоящая среди них. — Вот на что это похоже. Как Мерлин!

— Слепой Колдун, — тихо произнесенное кем-то прозвище поплыло по толпе, от одного услышавшего к другому.

Волшебник обернулся, и командир группы захвата под названием "Сова" увидел, как на него уставились сверкающие зеленые глаза.

Он почувствовал этот взгляд в своей душе, заставляющий его колебаться, что было весьма непрофессионально. И это его разозлило. Ему не нравилось, когда на него так смотрели, не нравилось, когда он чувствовал себя ничтожеством.

Затем взгляд исчез, и из осколков образовался другой человек.

И еще один.

И пока эти части собирались вместе, еще одно окно, разбитое о землю, поднялось и собралось воедино. Входная дверь магазина перестроилась и снова вошла в раму.

Затем все движения прекратились, и плечи волшебника напряглись.

— Это все, что я могу сделать, — произнес Слепой Колдун. — Остальные... ушли слишком далеко. Простите.

Какой-то мужчина заплакал. Женщина шагнула вперед, умоляя спасти дочь. Выкрикивая ее имя, заклиная.

Другие голоса благословляли его. Благодарили. Клялись, что обязаны Долгом жизни.

— Нам нужно допросить этих людей. Посмотреть, что вызвало взрыв. Кто-нибудь, подсчитайте количество пропавших, — скомандовал глава отряда "Сова".

Затем он постарался не вздрогнуть, когда Слепой Колдун приблизился.

— Скажите министру, что это была "Тень Обскура". Я… Я скоро с ним свяжусь.

С этими словами Фэллон шагнул вперед, чтобы взять его под руку, и, бросив на прощание сочувственный взгляд на убитых, они оба исчезли вместе с полуодетой волшебницей.

И странно скорбно плывущая леди Поттер исчезла вместе с ними.

* * *

Гарри собрал узоры вокруг себя на Косой аллее чисто инстинктивно. Он призвал их души теми именами, которыми их называли близкие. Заставлял биться их сердца, течь их жизни.

Но он не мог собрать людей, чьи тела полностью исчезли. Даже с именами их души не имели телесного узора. Если он заставит их жить, их собственные близкие не узнают их. Они сами себя не узнают. Что такое человек в теле другого человека?

Как он мог принять такое решение? Как он не смог?

Он покинул аллею под голоса тех, чьих любимых он не спасет, под голоса, умоляющие его совершить еще больше невозможного.

Он все еще слышал крики, эхом отдававшиеся в его памяти и позвоночнике.

На площади Гриммо, в своей каменной комнате, окруженной охранными чарами, Гарри опустился на колени и закрыл глаза.

Позади него Фэллон и Люси тоже ждали, стоя там, где он им указал, молча, как он и просил.

Терпеливо.

Люси была мертва. Нижняя половина ее тела исчезла, верхняя почти не пострадала. Она была одной из тех, кого было легче исправить. Ее душа была знакома ему, когда он призывал ее обратно в тело, ее смерть длилась всего лишь мгновение.

Возможно, именно поэтому она сейчас молчала. Возможно, она поняла, что в эти мгновения была мертва.

Поскольку Вон все еще был мертв. Поскольку Гермиона все же... ушла. Они оба ушли, как и полдюжины душ в Косой аллее. Как и он должен был уйти.

— Вон, — произнес Гарри вслух и увидел, как душа его друга и охранника образовалась перед ним. Сине-зеленый, темно-зеленый, бесформенная форма и невесомое очертание.

— Гарри, мне очень жаль,— начал волшебник, но Гарри поднял руку, призывая к тишине.

"Почему мертвые продолжают извиняться за это?"

На земле, основываясь на своей памяти, Гарри соткал узор из тела. Высокий, но не слишком высокий. Лысый. Крупные руки. Неужели они такие большие?

Нос был длинный или короткий? Замечал ли он когда-нибудь?

А как насчет размера... других частей его тела, которых он никогда не видел?

— Чем больше, тем лучше? — с мрачным юмором размышлял вслух Гарри.

Он услышал, как Вон подавился смехом, похожим на плач.

— Да.

Казалось, что это заняло всего несколько минут, и в то же время казалось, что прошла целая жизнь. Он устал, очень устал. Он был на краю своего "я".

— Войди, — пробормотал Гарри, обернув изумрудно-зеленую силу вокруг души цвета Бангладеш и направил ее внутрь ожидающего тела.

Тело пошевелилось, приподнялось, зевнуло.

Посмотрело вниз на себя.

— Черт возьми, Гарри. Может быть, перебор?

Гарри не мог смеяться. Он ничего не мог.

— Уходите, — произнес он вместо этого.

— Гарри… — начал Фэллон, делая шаг вперед.

— Убирайтесь!

Глубоко внутри него эмоции забурлили и выплеснулись наружу. Ужас, слезы и ярость.

— Вон отсюда!

Вон вскочил на ноги и, несмотря на свою наготу, остановился, чтобы обнять Гарри за плечи.

Затем дверь за ними троими закрылась.

Гарри рухнул на пол и произнес ее имя.

Увидел, как ее лицо расцвело рядом с его собственным, как ее тело свернулось на боку рядом с ним, не касаясь его собственного.

Почувствовал, как ее холодный жар излучается наружу.

— Виола, — мягко проговорил он и высказал свой страх. — Я не хочу ошибиться. Сначала я потренировался на всех остальных. Я не хочу вернуть тебя не такой.

Улыбалась ли она? Что она чувствовала, будучи мертвой так недолго? Как быстро мертвые начинали забывать живых? День за днем, час за часом? Теперь все это имело гораздо большее значение, когда он узнал ответ на эти вопросы.

— Ты прекрасно справишься, Гарри, — произнесла она в ответ. — Что бы ты ни сделал, все будет идеально.

Он очень на это надеялся. Он очень, очень на это надеялся.

Медленно, с бесконечной осторожностью он начал выстраивать ее тело по памяти. Пустая белая оболочка, узор, такой любимый и знакомый. Он потрогал его руками и на ощупь измерил ширину. Он целовал холодные щеки и гадал, каким будет цвет ее кожи, потому как он не мог знать, каков он на самом деле.

Он воссоздал ей пальцы на руках и ногах, вплоть до мозолей на втором и третьем пальцах правой руки. Он сделал ей маленький носик и губы, осторожно проверил правильность формы ушей.

Ее недостатки, то, что она хотела бы изменить, он оставил прежними. Выпуклость подбородка, округлость бедер.

Все это время ее сине-фиолетовый свет мерцал рядом с ним, спокойный, неподвижный и не дышащий. Ее дух, такой яркий.

— Ты ведь хочешь вернуться, правда? — спросил он, приближаясь к завершению — еще один страх, который он боялся высказать вслух.

— Да. Я здесь, Гарри. Я хочу снова прикоснуться к тебе.

Ее волосы, вьющиеся и непослушные. Он провел рукой по мертвенно-белым прядям и повернулся лицом к ее духу.

— Гермиона, — произнес он, и камень внутри повернулся и закрутился, он ощутил одновременно огонь и лед.

Она вздохнула и перетекла, как вода, из одного состояния в другое.

Тело, белое и неподвижное, мерцало сине-фиолетовой жизнью.

Фиалковый.

Грудь поднялась. Послышалось прерывистое дыхание.

Она поднялась, взяла его за руку, и они оба встали, крепко сжав руки.

Она была совершенством. Она была точно такой же. Она была жива.

Его любовь.

— Гарри! — она бросилась к нему, крепко обняла, а он стоял, смертельно уставший.

Он чувствовал себя разбитым. Слишком много событий одновременно, слишком много, чтобы принять. Слишком много, чтобы справиться.

Он смотрел между ними, онемев, и знал, чего там больше нет.

Чего там не было, потому что он не положил его туда. Потому что он не знал, как это сделать, не причинив ей боли. Потому что он еще не знал ее истинного цвета и формы.

Не все, что он воссоздавал, могло быть идеальным.

* * *

Гарри отнес ее наверх, уложил в постель, и ее сине-фиолетовый свет сиял так идеально, подлинно и живо.

Она спала; это был сон, которому он способствовал, замедлив пульсацию света ее узора, оставшись с ней на долгое мгновение, чтобы посмотреть, как она дышит, как медленно поднимается и опускается ее грудь.

Фиалковый. Его прекрасный, прекрасный свет.

— Я обязательно вернусь, — пообещал Гарри, сжав кулаки до боли в пальцах.

Его шея и спина были согреты теплом, Мантия, теперь находившаяся под кожей, ощущалась непривычно, так, что он еще не успел понять.

— Обещаю, — послышались слова, обращенные к его жене, слова, которые он хотел сказать до глубины души.

Затем он повернулся и оставил ее там.

Внизу лестницы его уже ждали два желтых узора, прямые, как стрелы.

Возможно, домовые эльфы могли почувствовать ярость в его сердце, как русалки чуют кровь в воде.

— Господин, — торжественно произнес Кричер, и Гарри взглянул на них; его сила выглядела свирепой бурей, когда освещала их маленькие формы изумрудно-зеленым светом, который искрился темными солнцами и бледными тенями.

Более яркие солнца, чем раньше, и более глубокие тени, и человечность его рисунка теперь была слишком угловатой, слишком много Даров Смерти отражалось в нем самом.

Он не мог заставить себя волноваться, потому что эта бесчеловечность спасала его, и он изменил бы всего себя, чтобы иметь возможность спасти Гермиону в свою очередь.

— Позаботься о ней за меня, Кричер, —скомандовал Гарри, хотя и знал, что не обязан, а по новому контракту и не может. Он просто должен был произнести эти слова. — Она — мой свет.

Старший эльф низко поклонился — невербальный ответ, который, как он знал, говорил о невысказанных словах.

Кричер тоже ее любил.

— А Кракен? — осторожно спросил другой эльф со странной надеждой в голосе.

Гарри улыбнулся, но радости не почувствовал. Только цель, такую целеустремленность он никогда не чувствовал в своей жизни, даже среди вампиров. Ни сомнений, ни сожалений.

— Мы идем на охоту.

И, протянув руку, его изумрудно-зеленый узор взял другой узор руки канареечно-желтого цвета, затем Гарри представил себе знакомый узор души цвета Шартрез, которую он знал почти так же хорошо, как и души своей собственной семьи.

И он аппарировал прямо к человеку, а не к месту — способность, которую он еще не испытывал, и был мрачно доволен и не ни капли удивлен, когда прибыл на теперь уже упорядоченные улицы Косой аллеи, под резко поднятыми палочками дюжины охранников, окруживших министра.

Он улыбнулся своей новой целеустремленной улыбкой.

— Министр. Нам нужно поговорить.

* * *

Поток слов, выражающих суровость, уступающую место едва уловимой мольбе, и снова суровость, гнев, беспокойство и простую усталость.

"Что я могу сказать, чтобы вы вернулись домой, лорд Поттер?

Пожалуйста, Гарри. Не делайте этого.

Чего вы на самом деле хотите добиться? Вы не можете просто…

Подумайте о своей жене! О своей семье. Что вы им скажете?

Они убьют вас, глупый вы ублюдок, сразу же убьют".

Мантия прижималась к его коже изнутри, не только к шее или спине, но теперь уже драпировалась под предплечьем и животом, ее присутствие распространялось и росло, конусы на конусах, и когда Гарри думал о том, что может умереть, ее черно-белый свет мерцал так, как, по его представлениям, мог бы мерцать кристалл под солнечным светом.

Тонкая завеса чего-то большего погружалась в него.

И это так же превращало его во что-то большее, чем то, кем он являлся.

"Вы просите меня дать вам всю имеющуюся у меня информацию, и для чего? Помочь вам в самоубийстве? Будьте честны с собой. Что вы можете сделать в одиночку?"

Слишком много глаз смотрело на них, место было слишком людным. Но что сейчас не было открыто общественности? Разве вся аллея не видела, как он возвращал мертвых к жизни? Разве души авроров вокруг них не пульсировали в потоке адреналина, вызванного страхом? Что ему еще скрывать? Сегодня мир увидел его слабость, а вместе с ней и силу.

— Я собираюсь найти их, министр, — Гарри говорил тихо, крепко сжимая посох в кулаке, будто кусок дерева мог удержать его на земле и не позволить улететь прочь, в сияние золотых защитных чар и за их периметр, ко всем врагам, которых он не знал и не мог видеть. — С ними будет покончено.

В тишине послышались глубокие вздохи; руки министра взъерошили его длинные волосы, распущенные и спутанные.

Это был долгий день, вечность, а не день, который начался, когда огонь взорвался перед его лицом и жар забрал потенциальное будущее, которое он только начал любить.

— Гарри, — прошептал желто-зеленый узор души в бесполезной попытке скрыть свои слова от охранников, окружающих их, охранников, не позволивших использование чар приватности между ними и их подопечным. Атака была слишком недавней, а сила Гарри слишком велика, чтобы позволить министру остаться с ним наедине. — Она ведь жива, верно? Мои люди видели ее. Мы можем обеспечить безопасность вашей семьи. Эта атака, используемые методы… Мы просто не были готовы. Но теперь будем. Мы подготовимся.

Гарри громко рассмеялся, чувствуя на лице холодный осенний воздух Лондона, и в этом горьком звуке отразились все эмоции, которые привели его сюда в этот час — безразличие и при этом огромное беспокойство.

— Она была беременна.

Была. В прошлом, до того, как начался этот ужасный новый день с жаром, огнем и Мантией, заглушившей свет вокруг него и внутри него, сохранив его живым и невредимым вопреки всякому здравому смыслу и надежде.

Была. Раньше была и больше нет. Эта крошечная, бесконечно малая искра, скрытая внутри нее, часть его и часть ее, одновременно. Крошечная искорка света, которую он начал представлять себе растущей, начал представлять, как ее свет может формироваться, а узор развиваться по частям раз за разом, умножаясь и вырастая из искры в пламя.

И хуже всего, хуже всего было то, что после удивительного потрясения, беспокойства и изумления от открытия этой жизни он начал любить ее, даже не зная, кто там растет, просто любя ее за то, что она была для него и для любви всей его жизни.

Карл, или Анна, или Мария, или Роза, или Фрэнк — он никогда не узнает, какое имя они бы выбрали.

Тень Обскура украла у него эту жизнь. И даже зная, что он сделал, даже зная, что эта жизнь не была концом жизни, он не мог остановить горе, которое скопилось внутри него, словно камень, гнев, набатом отдавался в его голове.

— Гарри, — тишину нарушил голос министра, чья-то мягкая рука легла ему на плечо. — Мне очень жаль.

Он взглянул вниз на свои ноги в оранжевых сапогах из драконьей шкуры, увидел, что конусообразный узор Мантии достиг его талии, двигаясь под одеждой и кожей, словно лист брони, наращивая себя по мере роста, погружаясь и сливаясь с его узором таким образом, который, как он знал, изменит его навсегда.

Знал, потому что уже видел, не так ли? Когда его прошлое "я" пришло и забрало крестраж.

И теперь он знал. Он знал, что должен сделать.

— А если я попрошу, вы дадите мне маховик времени?

Пораженная тишина, ничего, кроме звука их дыхания, запаха дыма и крови.

— Нет, — твердо сказал министр. — Вы же знаете, что нет.

Он это знал. Его собственное "я" само сказало ему об этом в то самое утро.

— Они никогда не остановятся. Они сделали это, пытаясь убить меня, и когда они увидят, что это не сработало, они попытаются вновь. И все, кого я люблю, станут для них просто сопутствующим ущербом. Я собираюсь остановить их. Всех до единого.

Узор души цвета Шартрез отстранился от него; раздался резкий вздох, слова, выплескивающиеся наружу и заканчивающиеся криком.

— Значит, вы оставите свою жену одну горевать? Подумайте хоть минуту!

— Я думаю! — выкрикнул Гарри в ответ, не обращая внимания на то, как некоторые охранники отпрянули назад, как свет заклинаний расцвел на кончиках палочек, как Мантия зашуршала по его ногам, и он почувствовал, как она коренным образом меняет его, все еще делая свою собственную таинственную работу. — Они убьют ее снова! Они убьют еще одного ребенка, или моих родственников, или любого, кто встанет у них на пути! Они никогда не будут в безопасности, пока Тень Обскура еще существует в этом мире.

— Он прав, — раздался неизвестный голос, оранжевый узор души, которую он не знал. — Вы знаете, что он прав, сэр.

— Не ходите один, — министр стоял прямо, как стрела, не обращая внимания на слова окружающих. — Хорошо? Я даю вам информацию, а вы обещаете мне здесь и сейчас, что не пойдете один.

— Я не пойду один, — ответил Гарри, и это было правдой.

Рядом с ним, под наблюдением волшебников, стоял желтый узор, неподвижный, безмолвный и забытый.

Даже после реформ никто никогда не думал о домовых эльфах как об угрозе.

* * *

Он полагал, что вампиры дали ему это имя изначально, имя одновременно очевидное и пугающее в своей простоте.

Зеленая Смерть.

Гарри впервые услышал его, когда стоял перед британским ковеном несколько месяцев назад; два вампира с нитями, напоминающими цвет сажи, проходившими сквозь их узоры, стояли перед ним, преграждая путь, когда другой принес новости тем, кто ждал в здании.

— Он снова здесь. Это Он.

Зеленая Смерть.

Гарри сопроводили внутрь, в гостиную, где пять вампиров из Франции ждали, когда их оживят. Души, засиявшие новым светом, после того, как он покинул их несколько часов спустя, невольно услышав шепот отца, стоявшего рядом со своим маленьким сыном в дверном проеме, когда Гарри проходил мимо них.

— Посмотри на его глаза. Посмотри, как они светятся в темноте. Чувствуешь? Это Смерть, сынок. Зеленая Смерть.

Это имя не представляло существенный страх для вампиров, и все же вызывало не только уважение.

А несколько дней спустя, когда он остановился в лавке в глубине Лютного переулка, он услышал, как ведьма насмехалась над ним из угла, покрытого коричнево-пурпурной грязью.

— Пришел кого-то убить, Зеленый? Я и сама готова к смерти, милый. Приходи ко мне как-нибудь в мой уголок.

И снова лавочник, поднявший глаза на звук колокольчика, застыл на полпути, его узор возбужденно мерцал. Ему не терпелось поскорее обслужить гостя, чтобы тот покинул лавку. Его слова, обращенные к помощнице за прилавком, звучали взволнованно.

— Поторопись, женщина. Зеленая Смерть здесь. Не смотри ему в глаза! Давай, шевелись!

Действительно ли это был цвет его глаз? Или вампиры могли видеть что-то от его души в его крови, или чувствовать цвет его магии своим уникальным магическим зрением? И зачем называть его смертью, если то, что он принес их расе, на самом деле было жизнью?

Но, возможно, теперь это имя наконец стало подходящим.

Трактирщик в Лютном переулке съежился за зеленым прилавком и что-то бормотал.

— Простите, милорд, я ничего о них не знаю, простите, пожалуйста…

Но он знал. Он должен был знать. Те крохотные зацепки, которые были даны Гарри, указывали на этого человека в этом грязном месте, в этом маленьком трактире, приютившемся в одном из многочисленных темных закоулков Лютного переулка.

Кракен щелкнул желтым узором пальцев, и волшебник взвизгнул. Заклинание было простым жалящим; Гарри не собирался опускаться так низко. Особенно когда он не был уверен, связан ли этот человек с главой Тени Обскура или же был их простой мелкой сошкой.

Трактирщик взвыл, словно ужаленный скорпионами. Его свет струился из него, сердцебиение выдавало охвативший его ужас.

И он выдал им имя. Потом еще одно, затем еще.

И будь он русалкой, он тоже почувствовал бы запах крови в воде.

* * *

Вампир лорд Бреннан стоял перед ним у входа в свой ковен, сапфировый узор его души излучал огромную силу. За ними жадно наблюдали и другие любопытные узоры душ.

— Могу я воспользоваться вашей помощью? — тихо спросил Гарри. — Пожалуйста.

— Входите, — ответил вампир, отступая назад. — Мы всегда рады приветствовать вас.

Гарри не оглядывался назад, где, как он знал, за ним следили люди из министерства и фиксировали каждый его шаг.

Он игнорировал их присутствие.

* * *

Катастрофа в Косой аллее! Мертвые Воскресли!

Заголовок статьи на первой полосе "Ежедневного Пророка" кричал жирным шрифтом над фотографией, которая могла быть сделана на любой войне волшебников, свидетелем которой он был.

Разбитые вещи и мертвые тела. Пепел от отгоревших пожаров.

Там, спиной к зрителю, волшебник стоял над женщиной, которая была частично скрыта от глаз, но не настолько, чтобы скрыть тот факт, что она мертва.

Должна быть мертва. Как раз в тот момент, когда ее ноги таинственным образом вернулись на место в медленно движущейся картине, волшебник повернулся к камере, свет его глаз блестел даже сквозь черно-белые магические чернила.

Или глаза были темными? То, как они изменились в одно мгновение, казалось игрой света.

Затем петля продолжилась снова, мертвая волшебница, спина Слепого Колдуна. Катастрофа.

Альбус Дамблдор отложил газету и обхватил голову руками.

Что же ему делать? Что он мог сделать? Что можно было сделать?

Статья была скудна на факты и богата домыслами. Нападение, смерть, пожар. Свидетели утверждали, что лорд Поттер воскрешал мертвых. Другие утверждали, что нет, что их близкие не были так благословенны.

Благословенны. Будто Поттер был богом. Или Мерлином. Еще толком не став мужчиной.

И этот волшебник исчез. Источник Альбуса в Министерстве утверждал, что Поттер разговаривал с министром, а затем просто исчез.

Всего один день, не больше, и один поступок разрушил все его планы.

Если Поттер был по-настоящему мертв, кто выступит посредником между ним и новым обладателем Бузинной палочки? Кто займет его место?

Он был так близок к тому, чтобы совершить обмен. Теперь ему нужно сдержать нетерпеливого волшебника, пока он не убедится, что Поттер рядом.

Никакого риска. Нельзя допустить никакого риска.

Он скорее умрет, чем отдаст палочку кому-нибудь другому.

* * *

Гермиона стояла одна в ванной и смотрела на себя в зеркало.

Она не чувствовала себя другой, и это было самое странное. Она чувствовала себя как всегда уютно в своем собственном теле. Ее фигура была все той же; Гарри был дотошен.

Бедняге Вону не повезло. Он не переставал спотыкаться с тех пор, как вернулся из мертвых.

И он все еще ковылял внизу, слишком встревоженный, чтобы вернуться домой и оставить ее одну.

Одну.

Гермиона взглянула в зеркало и посмотрела прямо в глаза Гарри на своем лице.

У нее были карие глаза. Грязно-коричневые, как всегда думала она про себя, хотя, возможно, более поэтичным термином был каштановый цвет или что-то в этом роде. И ей повезло обладать совершенным зрением.

Сейчас у нее по-прежнему было прекрасное зрение. Ее глаза ощущались как ее глаза. Но это было не так.

Они были изумрудно-зеленые. Возможно, они не имели таких способностей, как у Гарри; они не смотрели за ее спину или в нее. Они не блестели.

Но они были зеленые.

Точно так же, как и у Вона теперь были зеленые глаза.

А ее волосы, всегда вьющиеся, теперь стали черными как смоль.

К счастью, волосы Вона всегда были черными, даже до того, как он их сбрил.

Гермиона скорчила гримасу перед зеркалом. Оскалив зубы, она мило улыбнулась. Сморщила нос и надула щеки.

Она запела тихую колыбельную, по крайней мере, голос был ее собственным, приличный ритм и все такое.

Колыбельную, под которую ее руки нежно поглаживали живот.

Одна.

— Мне так одиноко... — пропела она вслух дрожащим голосом.

Гермиона не плакала. Она полагала, что слезы придут позже, когда она заползет в пустую кровать в пустой спальне в почти пустом доме.

Она не могла сделать это в одиночку.

Гермиона отвернулась от зеркала и направилась к шкафу, быстро одеваясь.

Когда она спустилась вниз, то обнаружила, что Вон смотрит на себя в зеркало в прихожей, одной рукой дергая себя за ухо.

Краем глаза он заметил ее приближение и повернулся с печальным лицом.

— Даже мои уши не в порядке. Та же форма, но всё же слишком маленькая для моей большой башки. Ты думаешь, я смогу заставить его исправить это в конце концов?

— Он исправит, — ответила она и вздернула подбородок. — Когда вернется домой.

Потому что он возвращался домой. Он вернется домой, даже если ей пришлось бы ты тащить его домой, пинаясь и крича всю дорогу.

Но сначала ей действительно нужно было на какое-то время возненавидеть его за то, что он оставил ее одну.

— Куда это ты собралась? — осторожно спросил Вон, и его зеленые глаза взволновали ее так, как никогда не беспокоили на ее собственном лице. Они казались неправильными.

— Есть волшебные способы изменить цвет глаз, — прямо указала Гермиона. Это звучало не совсем приказом, но, тем не менее, сильным намеком.

Охранник сложил руки на груди.

— Я планирую. Зеленый мне не идет. А теперь еще раз. Куда ты идешь? Потому что я тоже пойду. Я не могу перестать вспоминать, что произошло в той комнате дальше по коридору.

— В дом моих родителей, — спокойно ответила Гермиона.

— Прекрасно, — ответил Вон. — Твоя мама печет самое лучшее печенье. Пойдем.

Гермиона не поблагодарила его, когда он нежно обнял ее за плечи и повел к камину.

Но она была очень, очень благодарна за поддержку.

* * *

Дверь открыла мать, приятно удивленная неожиданным визитом.

Пока ее глаза не встретились с зачарованными глазами Гермионы, и та не почувствовала, как нависшее горе обрушилось на нее, словно стена, рассыпаясь в прах.

Она упала, глядя в глаза матери. А потом очутилась в ее объятиях, прижалась к ней и, окруженная заботой, вошла внутрь и опустилась на кушетку, пока отец пытался вытянуть правду из Вона, который так ничего и не рассказал.

Наверное, не знал, что сказать.

— М-м-мама, — Гермиона попыталась еще раз. — Мама.

Джейн откинулась назад, хмуро глядя в ее лицо.

— Милая, что случилось? Мне следует позвонить Петунии?

Конечно, ее мать решила, что с Гарри что-то не так. Гарри рядом не было, а Гермиона плакала.

Гарри всегда был рядом. Гарри принадлежал этому месту.

И она плакала. Плакала из-за кого-то, кого никогда не держала в руках, даже не дала ему имени.

— Мама, папа, — Гермиона глубоко вздохнула и подумала, что это будет похоже на срывание повязки. Быстро, жестоко и готово. — В Косой аллее, когда мы ходили по магазинам, произошло нападение. Гарри в порядке, но я была... серьезно ранена. Я была… Я... была...

Мертва.

— Беременна, — закончила Гермиона и увидела, как уже проступивший шок расцвел во что-то другое, и эхо того, что она знала, она увидит на своем собственном лице, глядя в зеркало. — Гарри смог вылечить меня, но не...

Его? Ее?

— Ребенок. Он н-е-е… У Гарри есть… он ушел. Он пытается... найти виновных. И я…

"Я потеряна. Мне одиноко. Я злюсь, и боюсь, и грущу. Я помню, каково это — быть мертвой, чувствовать умирающих рядом со мной, видеть, как они принимают покой, в то время как их близкие умоляют, чтобы они вернулись. Я увидела Гарри с другой стороны, и это было ужасно, потому что он совсем не был похож на моего Гарри; он был черно-белым, словно какой-то тенью между ними, и он светился, как солнце, поглощая весь свет, и я испугалась. Я все еще очень, очень боюсь".

На этот раз ей не пришлось ничего говорить. Мать снова взяла ее на руки и начала раскачиваться взад-вперед в таком знакомом и душераздирающем движении. Так она держала ее, когда Гермиона проснулась в больнице, когда ей было одиннадцать и ей сказали, что она никогда больше не сможет нормально говорить.

Снова и снова, снова и снова мать шептала ей что-то утешительное, в то время как Гермиона больше вслушивалась в звук ее голоса, нежели в смысл слов.

И ее отец проклинал сейчас Гарри, как некогда проклинал Дамблдора, и МакГонагалл, и весь волшебный мир.

Вон пытался заступиться за своего друга; Гермиона могла бы сказать ему, что это безнадежно.

Но она была слишком занята, оплакивая кого-то, кого так и не смогла обнять.

* * *

— Где он? — прорычал Скримджер своим подчиненным, своим советникам, своим людям. — Такие, как он, просто так не исчезают.

Робардс держался по стойке смирно, хотя усталость читалась в каждой черточке его лица.

— Он вошел в британский ковен вампиров и больше оттуда не выходил. Потом я получил отчет от Гадюки и Ясеня, членов Снейка, которых мы отправили следить за Тенью Обскура. Он побывал на пяти из семи обнаруженных нами хранилищ, обезвредил их и оставил большинство волшебников лежать рядком связанными на первых этажах зданий.

— Большинство? — спросил Скримджер, хотя знал ответ.

— Лидеры были мертвы, никаких видимых ран. Тела сейчас осматривают, но... Эм-м... — после минутного молчания Робардс продолжил свой доклад: — Затем его заметили во Франции, в маленьком городке у Ла-Манша. Чистая случайность, что его узнали, но он и не пытался прятаться. Двое местных жителей были найдены мертвыми, сэр, и французы вряд ли будут за это благодарны, известные преступники они или нет. После этого информации больше не поступало. Я говорил с главами других европейских департаментов Аврората, которые следят за Тенью Обскура, они знают, что может произойти.

— А мы знаем… что-нибудь? — Скримджер говорил с явным разочарованием.

Этот чертов Колдун. Чертов Колдун.

— Допросы еще продолжаются, но предварительная версия такова, что Поттер прибыл с домовыми эльфами и вампирами и всех убил. Затем их души были допрошены, прежде чем, по-видимому, некоторые были возвращены к жизни, а другие остались мертвыми, — последовала еще одна пауза, прежде чем Робардс вздохнул. — Некоторые из этих парней жаждали все рассказать. Говорили, что поняли ошибки своего жизненного пути. Сказали, что один парень, которого оставили мертвым, был любителем пробовать продукт. Это было на складе в Девоне.

Девон, где, как они оба подозревали, была перевалочная база; несколько десятков маггловских детей были переправлены туда и обратно, прежде чем их группы захвата смогли спасти их.

— Продолжай, — тихо приказал Руфус, не произнося больше ни слова. Больше сказать было нечего.

— Это все, сэр. Он, наверное, остановился где-то на ночь, как и положено. Планирует следующую цель. Но он куда-то пробивается. Если бы я был на его месте, я бы прокладывал себе путь прямо по цепочке к самой Леди. И мы не можем его остановить. Даже если он войдет прямо в этот кабинет.

И в этом-то и заключалась суть всего дела.

Что они могли сделать?

Поторговаться за маховик времени, возможно.

Руфус мрачно усмехнулся про себя при этой мысли. Сделка. Торговля. Обменяться вежливыми словами с напускной нормальностью, будто лорд Поттер был просто волшебником, а он —

просто министром. Но правда выплыла наружу, и не только между теми, кто находился в этой комнате, но и в газетах, во всем мире.

Его награждали причудливыми титулами — один смешнее другого. Для Гарри Поттера никогда не будет нормальной жизни, если она вообще когда-либо существовала. Он никогда не сможет выйти на публику без маскировки, если только не захочет, чтобы его окружили толпой или устроили бунт, вызванный либо ужасом, либо пылкой радостью.

Британское министерство уже было завалено просьбами об аудиенции со Слепым Колдуном, будто правительство было секретарем это волшебника. Кто-то угрожал, кто-то умолял, но суть всего этого была одна.

Поможет ли он нам? Вы сможете держать его в узде? Мы в безопасности?

Нет, нет и нет, по многим разным причинам.

— Я не виню его, — тихо сказал Робардс, отвлекая Руфуса от его мыслей. Он посмотрел на подчиненного, встретив спокойный взгляд. — У меня есть совет, как двигаться дальше, если хотите.

— Ты же все равно дашь, — Скримджер слегка улыбнулся своему старому другу. Робардс ответил тем же.

— Принимайте упреждающие меры, а не ответные. Вы можете повернуть это в нашу пользу. Провести пресс-конференцию, выступить с речью, сделать объявление в газете, чего бы это ни стоило. Расскажите миру нашу версию событий вместо того, чтобы позволить им самим делать выводы. Гарри Поттер — британский гражданин, работал в министерстве в качестве волшебника группы захвата, и все в этом духе. Скажите им, что он прошел обучение, пусть знают, что он делает то, что делает, по нашей воле, а не вопреки ей. Скажите им, что нападение на Косой аллее было возмездием со стороны жестоких людей, которые творят ужасные вещи, и что даже сейчас, во время вашей речи, министерство делает все возможное, чтобы предотвратить еще одно подобное событие. И все они будут знать, что, когда вы говорите "министерство", вы имеете ввиду и "Поттер". Сделайте из него героя, прежде чем они решат, что он следующий великий Темный Лорд.

— Я поддерживаю его так смело, что никто из нас не останется невредимым, если он действительно Темный Лорд, —возразил Руфус.

Робардс печально пожал плечами.

— Кто он, министр? Мы вообще знаем? Он пережил то, что должно было убить его, и справился с этим достаточно неплохо, чтобы потом возвращать к жизни мертвых. Он не некромант, как мы определили, и у него не наблюдается типичных черт темной магии. Я знаю, что невыразимцы работают над этим, и, возможно, они смогут все выяснить. Но до тех пор, пока они этого не сделают, на какой другой стороне можно быть, кроме его? Кто останется невредимым, если он действительно Темный Лорд и намерен править миром? Хоть кто-нибудь?

Вот он опять, так сказать, тупик. Полный круг.

Никто. Никто. Даже мертвые.

* * *

Результат был неприемлем. Это было настолько провально, что лишь когда она вышла из огня и вошла в свой дом, объятая защитными чарами и заклинаниями, она позволила себе принять правду о своей неудаче.

Своей, потому что план был ее, и исполнение было ее, и ничто не могло быть изменено, чтобы сделать его более совершенным. Если бы она вернулась назад во времени, что еще можно было предпринять?

"Вероятно, обезглавливание. А это идея".

Она размышляла над этим, сидя в кресле с бархатной обивкой и наблюдая, как в камине пляшут и мерцают языки пламени.

Она думала о том, чтобы содрать с него кожу заживо. Придавить его камнями и бросить в океан, чтобы он утонул. Сбросить его с метлы на большой высоте, он бы разбился о камни и о землю. Поместить его в яму и покрыть ее магией и придавить весом, так что если он не умрет, то, по крайней мере, будет страдать в темноте.

У каждого способа были свои достоинства и потенциал. Возможно, она попробует их все, по одному, как методично пытаются открыть дверь связкой ключей, не зная, какой из них принесет успех.

И она добьется успеха. Другой альтернативы просто не было. Она убьет его, или он убьет ее. В ее костях, в самой темной ее части, где зародился огонь ее предков, она чувствовала желание калечить, рвать и метать. Вейлы были мастерами желания во всех его многочисленных проявлениях.

Огонь шипел и плевался искрами, когда дерево менялось и сгорало, живое существо на своем пути, всегда пожирающее, всегда просящее еще, еще, еще.

Леди смотрела, как огонь догорает до тлеющих углей, и видела в нем зелень глаз своего Мерлина.