Дверь останется открытой (джен)

1953

— Уолтер, домой!

— Ну папа, мы же ещё не закончили! — возмущенно крикнул щуплый подросток с острыми скулами, закутанный в казённый серый шерстяной шарф.

Снегопад усиливался, мимо проехал тяжёлый военный грузовик, буксуя на нечищенной дороге.

— Я не буду повторять дважды. Темнеет. У нас есть правила, и ты о них помнишь.

Один из мальчишек сочувственно посмотрел на него.

— Лютый папаша. Каждый день в одно и то же время. Хоть бы раз забыл на часы посмотреть.

— Он не забудет, — Уолтер тоскливо бросил взгляд на серые одинаковые казармы, и сплюнул. — Идиотское правило. В этом месте что днём, что ночью ничего не происходит. Можно выйти наружу в любое время суток, и все будет одинаковым.

— Ну, не знаааааю… — протянул его собеседник. — Как по мне, по ночам тут жутковато.

— А как по мне — скучно. — Уолтер развернулся. — Я пошел.

Высокий худой мужчина с поджатыми губами, одетый в форменный китель, стоял у окна с маленькими карманными часами в руке. Окно светилось теплым оранжевым светом. Маленький военный городок постепенно погружался в темноту. День на севере был коротким, а ночи — длинными. Высшее руководство военной базы проживало в отдельных квартирах, и эти оранжевые окна были единственным, что напоминало о домашнем уюте в мире снега и казённых серых шарфов.

Снег двадцать четыре часа в сутки. Семь дней в неделю. Времена года отличались между собой только тем, насколько часто шел снег — и ещё тем, насколько рано подступала темнота. Чем раньше темнело, тем меньше Уолтер мог проводить времени снаружи. Этот уговор был странным условием отца — одним из тех его решений, которые он никогда не объяснял. Не объяснял он многого. Например, того, зачем Чарльз Ковач объявился после стольких лет и забрал сына из Штатов, и почему не сделал этого раньше. Почему он не предпринимал никаких попыток общаться с сыном, бросив его на попечение шлюхи Сильвии, готовой отдаться каждому встречному за пару купюр.

В детстве Уолтер фантазировал о том, что его отец — тайный агент. Возможно, работал на правительство. Может быть, даже выполнял секретные миссии и контактировал с инопланетными цивилизациями. Чем дольше он жил с матерью, тем больше разочаровывался, и постепенно фантазии об отце-супергерое перестали быть утешением и рассеялись.

Реальность была скучной, плоской и простой. В ней не было места даже для ненависти к матери, только для презрения и отвращения. Впрочем, десятилетний Уолтер Ковач испытывал отвращение ко всем, включая себя самого. Горящая сигарета, которую он затушил об глаз обидчика в памятной уличной стычке, была ярким подтверждением этого факта (и заодно, на редкость приятным воспоминанием, коих было немного).

Откуда отец узнал о его существовании? Откуда он знал о том, что происходило в его жизни, и почему он увез его, тринадцатилетнего, на эту богом забытую военную базу, так ничего и не объяснив? Следил, или это произошло случайно? Уолтер не верил ни в бога, ни в случайности, потому что бог не верил в него самого. Вопросов без ответа было слишком много, и он решил не искать эти ответы. В конце концов, здесь на севере было не лучше, и не хуже, чем в Америке. За исключением тишины и безлюдности, которая была скорее достоинством этого унылого места. Немногочисленные сверстники, дети других офицеров, были не слишком умны, но помогали несколько разнообразить будни. Большинство из них родилось прямо здесь, кого-то привезли в младенчестве. Они смотрели ему в рот, как на пришельца с огромного континента, и на них было легко влиять. Создавать свои правила и условия игры. Ему это нравилось. Однако основные правила и условия игры задавал отец, и с ними приходилось считаться.

Дома было тепло. Старший Ковач пил чай из железного подстаканника и что-то отмечал на топографических картах. Уолтер с любопытством заглянул через плечо.

— Садись, я ужин приготовил, — рассеянно проговорил отец, не поднимая головы. — Не хочешь мне помочь?

Уолтер хотел. Он взял тарелку с какой-то кашей непонятного происхождения и уставился на карту. Отец протянул ему красный карандаш и линейку.

— Проведи линию вот здесь, вдоль границы. И ещё вот здесь, на пятнадцать миллиметров вправо от моей отметки.

— Что это?

— Ничего особенного. Просто местные военные поселения, вроде нашего. Многие заброшены. Командование решило, что нужно все их переписать, понятия не имею зачем.

— Скучная работа.

— Да, невесёлая. Здесь не так много возможностей развлекаться, ты уж извини.

— Мне без разницы. — Уолтер равнодушно прочертил очередную линию и заметил, что один из населенных пунктов на карте остался без пометки. — Смотри, ты пропустил один.

— Этот заброшен уже лет двадцать. Его нет смысла отмечать, наверняка там остались одни развалины. — Отец устало потер переносицу. — Карты старые. В эту чёртову глухомань даже новые карты завезти не могут.

Уолтер пригляделся. На карте среди множества пересекающихся крестиков и красных линий была ещё пара населённых пунктов без пометок, но оба — дальше на север. Первый был совсем рядом. В заброшенной военной базе не было ровным счётом ничего необычного, однако это было неплохим поводом развлечься. Отец был прав — здесь было слишком скучно.

Если верить карте, расстояние до объекта было не слишком большим — пара часов ходьбы. С поправкой на отсутствие нормальной дороги и снег — три-четыре. Отец научил его читать карты, Уолтер мог без труда определить расстояние и направление, но о состоянии дорог карта не информировала. Самый короткий путь — напрямую через лес — был совершенно непредсказуемым. Что ж, тем интереснее.

Уолтер рассудил, что стоит придержать интересное предложение до весны. Торопиться в этом царстве скуки было некуда, а хранить секреты от казарменных пацанов, для которых он был авторитетом, было приятно.

В конце концов, даже если прогулка окажется скучной, и в итоге они найдут пару полуразрушенных бараков (а наверняка так и будет), это лучше, чем ничего. Знакомые до последнего угла казармы осточертели ему до глубины души.

* * *

— Там рыжий предлагает вылазку в какое-то заброшенное село, — громко заявил один из парней. — Говорит, на отцовских картах видел.

Уолтер резко поднялся и приблизился к говорившему на угрожающе близкое расстояние.

— Ещё раз назовешь меня рыжим…

— Да чего ты взвился? Ларс, не связывайся с ним, он псих ненормальный, — вмешался второй. Микаэл, сын местного связиста. Неплохой, в сущности парень. Пытается урегулировать любой конфликт и всех помирить. Наивный.

Уолтер сидел на бетонном ограждении, прищурившись, похожий на диковатого уличного рыжего кота. Он вернулся на прежнее место так же стремительно, как сорвался с него, и выглядел абсолютно безмятежно. «Ненормальный псих» звучало гораздо уместнее, чем «рыжий». Рыжие волосы он унаследовал от матери и ненавидел этот цвет всем сердцем. Психом прослыл ещё в Америке в комиссии по делам несовершеннолетних, и совершенно не возражал. Стройно, логично. Он спокойно парировал, словно ничего не произошло:

— Это не село. Отец говорит, что в округе немало старых военных городков вроде нашего. Судя по карте, этот стоит в руинах настолько давно, что ни черта никому не нужен.

— А остальные поселки? — полюбопытствовал Ларс. — Зачем им нужны остальные? Земля? Так тут бесхозной земли в округе столько, что хоть ракетную базу строй вместе с космодромом.

— Откуда мне знать? Перепись призраков бывшего населения. Если тебе так интересно, пойди и спроси. Папа считает, что это бюрократические формальности и лишние траты военного бюджета, и в сущности он прав. — Уолтер хмыкнул. — Ну так что, кто со мной?

— Рискованно, — озабоченно поморщился Микаэл. — Путь неблизкий, куда идём — непонятно.

— Куда идти — понятно, расстояние — тоже. Тебе нужно что-то ещё? — перебил Уолтер, лениво перебирая шнурок от куртки, и ухмыльнулся. — Вот долго ли идти — это уже другой вопрос.

— Я иду, — подхватил Ларс. — Мы все здесь однажды умрем со скуки, если хотя бы однажды не получим настоящего нагоняя за самовольное покидание территории базы в неизвестном направлении.

Он повернулся к Микаэлу.

— Что, страшно? Мама заругает?

Уолтер просверлил его тяжёлым взглядом.

— Следи за языком. Иначе потеряешь.

Ларс спохватился и заткнулся. Мать Микаэла уже пару лет практически не выходила из дома — ее выматывала какая-то неизвестная тяжёлая болезнь, и ее давно никто не видел. Иногда в поле зрения попадал его отец — усталый, небритый, вечно спешащий на службу. Микаэл был самым безобидным и неконфликтным из всей компании, и на глупость от Ларса не отреагировал — по крайней мере, сделал вид, что пропустил мимо ушей. Уолтер порой даже сочувствовал ему, чего за ним обычно не водилось — когда мать умирает от тяжёлой болезни, оставаясь матерью, ты способен испытывать эмоции. Когда мать умирает, давясь чистящей жидкостью для унитаза, которой ее щедро напоил недовольный сутенёр, и незадолго до этого сетует на то, что не сделала аборт, эмоции исчезают. «Хорошо», подумал Уолтер, когда ему сообщили о смерти матери. Хорошо. В тот день он живо представил, как она лежит на полу в дешёвом мотеле в луже собственной кровавой рвоты, попытался что-то почувствовать и не смог. Из мутной пелены мыслей и воспоминаний его вырвал раздраженный и нетерпеливый голос Ларса.

— Ковач! Где ты там застрял? Если ты будешь вести нас через лес с такими же стеклянными глазами, богом клянусь, я никуда не пойду.

«Удивительный ты человек, Ларс», — подумал Уолтер. — «Боишься моих глаз вместо того чтобы бояться папашиной оплеухи». Отец Ларса был прямой противоположностью отца Микаэла, молчаливого трудоголика, с трудом сводящего концы с концами. Ларс был сыном высокопоставленного офицера, который редко интересовался его успехами, однако никогда не упускал шанса всыпать наследнику за его нехитрые юношеские грехи. Ларс не слишком заботился о соблюдении военной дисциплины и субординации, поэтому получал свои награды с завидной степенью регулярности. Уолтеру было даже любопытно посмотреть на реакцию господина Хансена, когда он обнаружит, что его драгоценный бунтующий отпрыск отправился в увлекательный поход.

Сложнее всего было спланировать уход так, чтобы никто ничего не заметил. Уолтер прекрасно осознавал, что авантюра была небезопасна. Однако это было по меньшей мере забавно, как стратегически спланированная игра. Он любил игры.

* * *

Было решено выдвигаться на восток в направлении пункта назначения ранним утром, когда весь основной состав уходит на службу. Карты не было, но она и не требовалась — все, что было нужно, он прекрасно помнил наизусть. Весна с подтаивающим серым снегом была отвратительным временем для прогулок, но леса и пролески по-прежнему хранили в себе остатки зимы. Пробираться по сугробам будет значительно приятнее, чем проваливаться в сырые ледяные лужи.

Еда, вода, брезентовые рюкзаки с минимумом необходимых вещей. Сухие носки, аптечка. Уолтер в жёсткой форме потребовал, чтобы все шли налегке.

— У меня нет ни малейшего желания сидеть, стоять или ждать отстающих. Опустошайте рюкзаки до минимума. Идти будем с одной скоростью. Моей, разумеется.

— Понятно, значит будем лететь, — хохотнул Ларс. — Идти со скоростью Ковача невозможно, если ты не Ковач.

— Можешь остаться, я с удовольствием прогуляюсь один. Свежий воздух, знаешь ли, новые впечатления… — Спокойные зелёные глаза уставились на Ларса, не мигая.

— Не нагнетай, — поморщился тот. — Не понимаешь шуток. Пойдем лучше, пока на КПП перекур.

— Мы не пойдем через контрольно-пропускной. Обогнем пищеблок и выйдем с северной стороны через жилые корпуса. Если ты конечно не хочешь, чтобы тебя загребли и отправили к папе на ковер, на торжественное растерзание.

Уолтер подхватил свой рюкзак и натянул на лицо капюшон.

— Двинулись, пока светло.

В лесу действительно все ещё лежал снег. Уолтер шёл молча, вперед всех, проваливаясь по колено в сугробы. Его спутники вполголоса переругивались сзади.

— Нужно было брать с собой чёртовы лыжи, — бормотал Ларс. — Тогда это было бы хотя бы похоже на лыжную прогулку. Чёрт бы тебя побрал, Ковач! Мы идём уже третий час, откуда ты знаешь, что мы вообще идём в нужном направлении?

Уолтер, не оборачиваясь, бросил через плечо:

— Если тебе приятнее думать о том, что мы заблудились, не смею тебе мешать. Лыжи можешь вырезать из ближайшего дерева, их тут сотни. Как раз сможешь дойти на них обратно.

— Очень смешно.

— Жить вообще смешно. Было бы, если бы не было грустно. Но поскольку грустить — слишком большая роскошь, предпочитаю веселиться.

— О, глядите, кажется мы на месте, — раздался голос Микаэла. Он чаще молчал, чем говорил, и в отличие от Уолтера не имел обыкновения сыпать мрачными шутками на грани чёрного сарказма. Его голос звучал настороженно.

Уолтер присмотрелся. По его расчётам здесь действительно должен был находиться искомый заброшенный объект, и его взгляду открывалась ожидаемая картина — полуразрушенные здания, занесённые снегом, остатки ограждений, ржавый остов радиолокационной вышки в отдалении. Этот посёлок отличался от их собственного только тем, что был необитаемым. Судя по тому, что он видел, это место было заброшено не менее двадцати лет назад, как и говорил отец.

Снежное одеяло, накрывшее этот городок, было нетронутым. Город поглотило безвременье, как поглотит рано или поздно любой другой. Однажды эти земли будут полны одинокими, похожими друг на друга как две капли воды посёлками, жизнь в которых остановилась навсегда. Мало чем в сущности отличается от жизни человека.

Трое укутанных в бушлаты парней пробирались сквозь снег по открытому пространству, которое явно когда-то было служебным плацем. Среди удручающих руин виднелись два здания, которые чудом уцелели и были практически нетронутыми — пустые глазницы разбитых окон и потрескавшиеся фасады не в счёт.

— Ого, — присвистнул Микаэл. — Не ожидал, что тут хоть что-то смогло сохраниться.

Они подошли ближе к одному из зданий. Покосившаяся дверь висела на одной петле, слегка поскрипывая при порывах ветра. Вход в подъезд был занесен снегом, лестничная клетка терялась в темноте. Похоже, когда-то это здание было типичным общежитием коридорного типа — два этажа, тесные комнаты по обе стороны длинного коридора, как в купейном вагоне поезда. Точно в таких же домах проживал почти весь состав их собственного поселка. Семья Микаэла проживала как раз в таком общежитии. У офицерского состава было жилье получше — для них выделяли целые квартиры. Квартирами это, правда, можно было назвать с натяжкой, но там была своя ванная, и даже какое-то подобие кухни.

Ларс мгновенно растерял свою небрежную уверенность, когда они зашли в здание. Опасаться здесь было нечего, кроме сугробов и, возможно, прогнивших перекрытий, но пустые холодные коридоры действовали угнетающе.

С потолка свисали хлопья облупленной краски, на стенах висели остатки выцветших инструкций и информационных стендов. Уолтер приблизился к одному из них. Правила безопасности при химической атаке… Порядок действий во время учений… Частями сгнившие и разорванные листы инструктажа. Порядок действий при ядерной атаке. Уолтер хмыкнул. Ему всегда казалось забавными эти своды правил. Мир свихнулся в ожидании конца света, превратив ядерное оружие в какой-то чудовищный фетиш. Больное идолопоклонничество двадцатого века. Радиоактивная угроза давно стала для всех неотъемлемой частью жизни — людям требовался источник священного страха. Что ж, они его создали. Уолтер не мог понять, зачем в таком случае все так заботятся о правилах, если при настоящем ядерном ударе выполнять их будет уже некому. Все эти инструкции были фикцией.

Ларс настороженно толкнул дверь в начале длинного коридора. Там оказалась грязная общая душевая, усыпанная битой плиткой. Он вошёл, покрутил вентили. Разумеется, никакой воды не было, и умывальник ответил тишиной. Дом давил тишиной, и это было неприятно.

Первый этаж не представлял собой ничего особенного. Одинаковые комнаты, окна, двери. Кое-где сохранились железные остовы панцирных кроватей и старые пыльные книги с мятыми страницами.

— Скучно, — вздохнул Микаэл. — Ну, хотя бы прогулялись.

— А ты что ожидал увидеть? Парк аттракционов? — Уолтер иронично взглянул на него и затем решительно направился к лестнице, ведущей на второй этаж.

Второй этаж мало отличался от первого. Те же коридоры, те же двери… Уолтер принюхался. Что-то было не так. Он не мог понять, что именно, но этот этаж неуловимо отличался от предыдущего. Что-то витало в воздухе — возможно, просто нервы. Он был уставший и замёрзший, к тому же испытывал разочарование и раздражение, хоть и не показывал этого, привычно скрывая свои настоящие эмоции. Наверняка нервы.

Впрочем, Уолтера редко подводило природное чутье. Он понимал, что это место действительно было странным, хоть и не мог объяснить, почему. Кажется, это начали замечать и остальные — Микаэл нерешительно остановился на последней ступеньке, вглядываясь в глубины коридоров.

— Дальше пойдем?

— А что, боишься встретить снежного человека? — съязвил Ларс. — Все равно скоро обратно возвращаться.

Микаэл не отреагировал на сарказм и прошел вперёд.

— Снежный человек тут сдохнет зимой. Внутри холоднее, чем снаружи. Давайте пройдемся, и линяем отсюда.

-Заткнитесь оба, — раздалось из коридора. Уолтер стоял неподвижно поодаль, прислушиваясь к тишине. Что-то было не так… Он понял, что именно. Шаги. Звук шагов был другим. Внизу под ногами скрипели не только половицы, но и многочисленный мусор. Обломки штукатурки, бумага, куски изоляции. Он осторожно сделал несколько шагов после того, как все замолчали.

— Пол чистый.

— И что дальше? Хочешь сделать генеральную уборку? — Ларс подошёл ближе. — Я тебя удивлю, но тут некому мусорить.

— Нет. Пол чистый. Здесь прибрано.

Уолтер стоял, задумавшись, и смотрел под ноги. Полы были тщательно подметены. Ни мусора, ни грязи, ни пыли. Микаэл подошёл ближе и присмотрелся.

— Действительно. Ерунда какая-то. Наверное, здесь просто слишком холодно, и все осталось таким, каким когда-то было.

Ларс нахмурился.

— Ты несешь чушь. Рыжий прав, здесь чисто. На потолке и стенах обвалилась штукатурка, но на полу — ни крошки. Странно.

Вопреки своему обыкновению, Уолтер даже не отреагировал на «рыжего». Место нравилось ему все меньше. Это было абсурдно, но этаж действительно выглядел так, будто кто-то наводил здесь порядок.

— Пойдем, посмотрим, — Уолтер махнул рукой в сторону вереницы квартирных дверей. — И потом назад. Время поджимает.

Он шел впереди, ощущая под собой ровные скрипучие доски. Ему не давало покоя то, что они так и не встретили никакого мусора. Ни камней, ни пыли, ни вездесущих битых стекол.

— Твою мать! — раздался сзади ошарашенный вопль. Уолтер резко развернулся.

— Ты чего орёшь?

— Посмотри сам, — Ларс указал на дверь комнаты, в которую только что хотел войти. — По-моему, это уже слишком.

Он подошёл ближе и заглянул внутрь. У стен стояли четыре панцирных кровати. Аккуратно заправленных кровати. Чисто заправленных, с военной педантичностью. Больше в комнате не было ничего. Никаких следов человеческого пребывания. Впрочем, их не было нигде — снег вокруг здания был нетронутым, это не вызывало никаких сомнений… Какой-то немыслимый бред.

— Может пойдем, а? — Микаэл неуверенно сделал шаг назад. — Мне это не нравится.

— Это никому не нравится, — пробормотал Уолтер. — Подождите здесь, я схожу посмотрю, что в остальных.

Не дожидаясь ответа, он бесшумно зашагал по коридору, мимоходом оглядывая комнаты. Три двери оказались запертыми. В остальных стояли те же самые кровати — где-то заправленные, где-то были одни каркасы, но это не имело значения. Этаж был обитаемым. Можно было проверить штампы на одеялах — по ним всегда было легко определить, какой военной части они принадлежали, но желания он не испытывал. Уолтер вообще не был уверен, что там были штампы. Парни молча следовали за ним — странная обжитая комната в этих забытых богом развалинах не внушала никакого доверия. Это было странно и подозрительно.

Ларс толкнул последнюю дверь, ведущую в общую кухню и санузлы. Стены были выложены новой кафельной плиткой и выглядели дико среди окружающей обстановки. Он провел пальцем по стене. Кафель слегка скрипнул, как свежевымытая посуда. Стены были вымыты, и мыли их совсем недавно. Сверкающие белые умывальники. Тускло поблескивающие смесители. Эти детали бросались в глаза одна за другой, вызывая неприятный озноб. Уолтер наклонился, поднял что-то с пола и удивлённо проговорил:

— А вот и уборка.

Он держал в руках бутылку чистящего средства, пахнущую хлоркой, и внезапно понял, что его насторожило на втором этаже, ещё до того момента, когда он заметил отсутствие мусора. В воздухе витал неуловимый запах дезинфекции. Он осторожно поставил бутылку на место и развернулся.

— Уходим отсюда. Быстро.