В "Дырявом котле". В семь (гет)

У каждого в жизни должен быть свой Малфой. Хотя бы потому, что после времени, проведённого в его компании, Гермиона успокоилась и нашла в себе силы снова устроиться возле окна и навострить уши.

Вспомнив слова Кортес об отговорках, она предварительно сделала себе чашечку кофе, что вместе с небольшим подносом стояла теперь на подоконнике. Уж лучше выглядеть чудаковатой девушкой, которая после пропажи однокурсника может со спокойной душой пить кофе и любоваться видом из окна, чем стать причиной, по которой «художник» заподозрит неладное и наложит на «Дырявый котёл» Заглушающее. То есть напрочь лишит их хоть какой-нибудь связи с внешним миром.

Стоять возле окна и прислушиваться к голосам внизу было довольно странно. Даже немного сюрреалистично. Она всё видела и слышала — уж неважно, насколько хорошо. А потому Гермиону не покидало ощущение, что оживлённый Косой переулок мог увидеть и услышать и её тоже. Казалось, достаточно крикнуть: «Эй, смотрите, я здесь! Вытащите нас отсюда!» — и снующие внизу волшебники в самом деле помогут.

Но нет, они никак не могли её заметить. Как не могли заметить и сам «Дырявый котёл». Было здание — нет здания. Никто ничего не помнил.

И Гермиона чувствовала себя совсем одинокой, хоть на улице и говорили, смеялись, стучали каблуками о мощёную дорогу, спорили, задумчиво стояли перед витринами или выходили из какого-нибудь магазина с выражением неподдельного восторга на лице. Гермиона не была частью этого броуновского движения — только сторонним наблюдателем. Как будто оказалась вдруг в ином измерении. Исчезла со всех радаров…

Интересно, призраки, застрявшие в магловском мире, тоже так себя чувствовали?

Но чёрт с ними, с чувствами, главное — результат. А он был. Теперь Гермиона знала, что волшебники обсуждали «новый указ Министерства». И что нужно «бежать из Англии» — если уж «власть снижала налоги» и «чуть ли не хватала предпринимателей за руки», то в скором времени стоило ждать «возвращения Сами-Знаете-Кого».

От такой логики Гермионе хотелось закатить глаза и раздражённо фыркнуть. Ну где же здесь связь? Останавливало только понимание того, что она и сама бы во всём искала подвох, если бы не знала наверняка: Волдеморт мёртв. Он никак не мог возродиться.

Гермиона взяла в руки чашку, сделала глоток кофе и ещё раз задумчиво посмотрела вниз.

Был ли смысл пытаться расслышать что-нибудь ещё? Никто не знал об их исчезновении. А шёл-то уже четвёртый день! Их не искали. Их абсолютно точно не искали. Почему?

Скорее всего, «художник» работал не один. Кто-то помогал ему замять всё это дело… А как иначе?

Гермиона могла предположить как, пускай и не была уверена, возможно ли такое в магическом мире. Так вот, если Фиделиус мог стереть из памяти расположение дома, то существовало ли заклятие, которое по такому же принципу стирало из памяти не здание, а человека? Десять человек, если быть точнее. Темномагическое, ведь…

— Нет,— ответили тихо. Чашка выпала из рук, ударилась о защитное поле, перевернулась, залив мантию Гермионы кофе, и приземлилась на пол — невредимая.

Очаровательно! Просто очаровательно!

— О! — удивлённо воскликнула Марсела Кортес, пряча улыбку в уголках губ. — Я постучала, вошла, и ты начала бормотать себе под нос. Я решила, что ты это мне. Ошиблась, да?

Гермиона неохотно кивнула. Увлечённая, она даже не заметила, когда начала говорить сама с собой. Пусть и негромко. Бдительнее же надо быть!

— Я-то думала, ты не любишь кофе, — продолжая улыбаться, сказала Кортес.

— Не люблю, — подтвердила Гермиона, с невозмутимым выражением лица подняла с пола чашку и поставила на стол.

— Но сегодня Всемирный день мазохиста?

— Нет. Я не люблю вкус кофе, только запах, — сказала Гермиона. Со всей своей излюбленной строгостью, за которой так легко было прятать ложь.

— Что ж, это объясняет, почему ты решила в нём искупаться.

— Ага, так оно и есть, — серьёзно ответила Гермиона, не отводя взгляд от своей собеседницы.

— А пятно-то какое получилось! — не унималась Кортес. — Прямо художественное. Кое-кто будет в восторге!

И спустя несколько секунд они обе прыснули от смеха. Затем Кортес сложила руки рупором и, изображая митингующую, воскликнула:

— Надписи кровью — прошлый век! Мы согласны испугаться упрямости того, кто сложит цифры из кофейных зёрен!

Гермиона снова рассмеялась, невольно представив, как сосредоточенный «художник» под покровом ночи складывает свой «кофейный паззл». Её отсутствующий взгляд мимолётно скользнул по опустевшей чашке, и тут Гермиона наконец смекнула:

— Он, должно быть, заколдовал все предметы, находящиеся в «Дырявом котле».

Кортес вопросительно приподняла брови.

— Чашка не разбилась. Мы были завалены тяжёлыми контейнерами с ледяной рыбой, но после этого не осталось никаких синяков. Даже если бы нас вылечили заклинанием…

— ...то дискомфорт остался бы как минимум до вечера, — продолжила за неё уже совершенно серьёзная Кортес.

Гермиона с энтузиазмом кивнула, и несколько секунд они смотрели друг на друга с таким восторгом, как будто только что сделали величайшее открытие.

— Мне кажется, с каждым новым фактом всё больше напрашивается вывод, что «художник» нас убивать не собирается, — сказала Кортес, и настроение в комнате вдруг изменилось. Сразу стало холоднее. Как будто ласковое солнце нежданно-негаданно зашло за тучу.

Гермиона нервно сглотнула. Они так и не разорвали взгляд — и она отчётливо увидела в глазах Кортес страх. Тот, который чувствовала сама.

Они определённо подумали об одном и том же.

Гермиона столько раз умирала в своих снах — не сосчитать. Но вполне реальная возможность надвигающейся смерти — другое. Она порождала естественное желание цепляться за существование руками и ногами. Бороться. Просто жить, в конце концов.

И, смотря на взволнованную Кортес, Гермиона с ужасом поняла: они бы выдумали что угодно, нашли любые доказательства, лишь бы удостовериться в том, что им удастся пережить это приключение. Что им ничего не грозит.

Разве эти доказательства были такими уж неоспоримыми?

Нет. Возможно, «художник» попросту позаботился о собственной безопасности. Вот и всё. Вот и полетела к чертям вся их теория.

Нервно прочистив горло, Гермиона перевела тему:

— Так с чего ты решила, что тёмная магия не может стереть из памяти существование отдельного человека?

— Я не решила, — помотала головой Кортес. — Я знаю.

Брови Гермионы невольно поползли вверх.

— Откуда?

— Тебе правда нужен ответ? — спросила Кортес почти спокойно, но всё ещё с вызовом в голосе.

Гермиона собралась было утвердительно кивнуть, но остановилась. Нет, она не хотела знать, почему Кортес разбиралась в тёмной магии. Уж точно не сейчас, когда голова и так раскалывалась от обилия информации. Не сейчас, когда Гермиона совсем недавно вычеркнула Марселу из своего списка подозреваемых.

Да и не призналась бы Кортес, что разбирается в тёмной магии, если бы была причастна к происходящему.

— Нет, — ответила Гермиона твёрдо. — Не хочу. Но ты уверена, что такого заклятия не существует?

Кортес кивнула.

— Меня очень интересовала эта тема. Если бы такое заклятие было, я бы его нашла. Даже не сомневайся.

Что ж, ещё один кусочек к мозаике Гермионы. Кортес очень хотела кого-то спрятать. Или спрятаться? А может, и не спрятать вовсе, а найти?

Один факт — много теорий. Нет, ну это просто великолепно!

— И… зачем оно тебе понадобилось? — не то чтобы Гермиона рассчитывала на правдивый ответ. Но любопытство не позволило промолчать.

Марсела помрачнела, отчего её лицо тут же преобразилось. Она будто бы вмиг постарела, посерела, сникла. Глаза, два ярких зелёных огонька, потухли.

— Когда очень сильно хочешь верить, что кто-то остался в живых, невольно начинаешь придумывать, каким образом он мог это сделать, — мрачно ответила Кортес. И улыбнулась так жутко и горько, что Гермиона тут же ощутила, как кожа на спине покрылась мурашками.

— Сестра? — спросила она тихо, упрямо прогоняя собственные воспоминания, связанные с этим словом.

Кортес покачала головой — и её привычная радушно-спокойная маска вернулась на место.

— Знаешь, почему я зашла? Обед через... — Марсела взглянула на часы, — пять минут, — она мягко улыбнулась, и Гермиона поняла: разговор окончен. Пытаться узнать ещё что-то бесполезно. Оставалось только поблагодарить Кортес — на что та коротко кивнула и вышла в коридор.

Так кого же она искала, если не сестру? Кого ещё она могла?..

Дверь снова открылась. Рон с удивлением посмотрел на внушительное пятно от кофе, но комментировать не стал, — молча протянул Гермионе сложенный вдвое лист пергамента и тут же вышел.

Ошарашенная и заинтригованная, она нетерпеливо его развернула.

«Через семь минут у меня».

Коротко и по существу.

Странное время он, конечно, выбрал. Все поймут, что… И тут Гермиону осенило: время не странное, время — идеальное! Когда «художник» обедает, он никак не может подслушивать. Воодушевлённая, она быстро переоделась в другую мантию и едва дождалась назначенного времени, чтобы выбежать из своей комнаты и нырнуть в номер напротив.

— Гарри постарается нас прикрыть, если что, — коротко сказал Рон вместо приветствия и показал на свободное кресло.

— Вы что-то выяснили? — сев на краешек и внимательно посмотрев на Рона, спросила Гермиона.

— Не совсем. Мы пытались понять, по какому принципу «художник» отправлял письма и выбирал будущих жертв, но… — Рон развёл руками. — Столько полезных заклятий вспомнили, пока тут сидели. Но что толку, если мы без палочек?

Гермиона наклонилась и подбадривающе сжала его руку.

— Мы отовсюду выбирались. И сейчас сможем. Даже без палочек.

Рон недовольно скривился, устало покачал головой.

— Ещё и эта Успокаивающая настойка вчера… Робардс бы нас уволил, будь он здесь. Я почти весь сок допил, пока понял, что он, оказывается, с добавкой!

— Справедливости ради, как раз в апельсиновом соке сложнее всего заметить Успокаивающую настойку.

— Но ты же заметила, да?

Гермиона кивнула.

— Почему не сказала?

— А что бы это поменяло? Он придумал бы что-то другое, — пожала плечами Гермиона.

Не яд же там был, в конце концов!

Рон досадливо поморщился и махнул рукой.

— Ладно, давай к делу. После попыток разобраться с фактами у нас появилось море возможных вариантов, — Рон показал рукой на свой до половины исписанный блокнот и задумчиво наморщил лоб, — ни в одном из которых мы не можем быть уверены до конца. Так что пока будем отталкиваться от мотива.

— Нотт? — коротко уточнила Гермиона.

Рон кивнул.

— Вчера мы с Гарри расспрашивали его и Кортес о том, как давно они работают в Косом переулке и как сильно испортились отношения между «Дырявым котлом» и «Кафе-мороженым Флориана Фортескью» после конфликта. Сегодня мы собирались поговорить с Невиллом.

— Но он очень «вовремя» исчез. Причём как раз после ваших расспросов.

Рон с энтузиазмом кивнул. Довольный, что его поняли. И, наклонившись ещё ближе, продолжил свой рассказ:

— Кроме того, где-то три месяца назад, когда я помогал Джорджу с магазином, я видел, как Нотт приходил покупать новую палочку.

— И это было после конфликта? — предположила Гермиона, смотря на своего собеседника горящими глазами.

— Увы, — вздохнул Рон. — Но интересно другое: Нотт работает в Косом переулке три месяца, Кортес — два с половиной. Конфликт произошёл два месяца назад. Но что, если у Нотта были какие-то разногласия с Невиллом, Ханной или Кортес до этого? Возможно, он мстил. Как вариант, он винит кого-то из этой троицы в смерти своего отца.

Гермиона покачала головой.

— Слишком много неизвестных, Рон.

— Но проверить-то стоит. Я же не говорю, что мы уверены. Но ты бы могла за ним понаблюдать.

— Я?

— Ты — друг Малфоя. Он — друг Малфоя.

— Ладно, сомневаюсь, правда, что это будет нужно после того, что я тебе расск…

Дверь в номер вдруг отворилась — они резко отпрянули друг от друга и вскочили со своих мест. Малфой замер на пороге, прищурился и начал с подозрением их разглядывать.

К несчастью, Гермиона была абсолютно уверена: выглядели они как пойманные с поличным воры. Да что там — они так увлеклись разговором, что сидели, почти соприкасаясь лбами. Мерлин и Моргана, лишь бы он не сделал неправильных выводов!

— Поттер сказал, что ты подвернула ногу, — обманчиво мягко произнёс Малфой.

Гермиона неловко улыбнулась и кивнула.

— Да, решила посидеть, пока пройдёт, — подтвердила она, стараясь выглядеть спокойно, невозмутимо. Как бы там ни было, ничего плохого или выходящего за рамки дружбы они с Роном не делали. И не собирались.

— Но до комнаты Уизли дойти получилось? — его голос был всё таким же мягким. По интонации нельзя было сказать, что Малфой обвинял их в чём-то, скорее был искренне заинтересован. Но Гермионе от этого легче не стало. Пусть он и не подавал виду, но в один миг будто бы отдалился от неё на тысячу миль.

Сердце испуганно ёкнуло.

— Она подвернула ногу в моей комнате, — Рон сложил руки на груди и теперь сверлил Малфоя недовольным взглядом.

Гермионе хотелось закрыть глаза руками и провалиться сквозь землю. Это было худшее, что вообще мог сказать Рон!

Во всяком случае, если судить по реакции Малфоя. Он обвёл Гермиону странным, изучающим взглядом. Как будто впервые увидел. Затем безразлично кивнул, словно происходящее вдруг стало казаться слишком незначительным, скучным. Недостойным внимания его царской особы. Будто он — могущественный дракон, которого неведомо кто, неведомо зачем вынудил наблюдать за копошением насекомых. Казалось, ещё секунда — и его лицо испортит гримаса пренебрежения и недовольства. Ну почему, почему он должен тратить своё драгоценное время на такую ерунду?!

Гермиона невольно поёжилась. Именно этот человек — с точно таким выражением лица, идеально ровной спиной, глазами-льдинками, сжатыми в тонкую линию губами — когда-то назвал её грязнокровкой и наговорил кучу колкостей, гадостей. Запоминал ли он их? Она — да. В школе перед сном они крутились в её голове с завидным упрямством. Заставляли жалеть, что нельзя наложить Силенцио на собственные мысли…

Кто-то заговорил, но она не расслышала. Только немного растерянно посмотрела на своих друзей.

— Теперь-то ты можешь идти? — повторил Малфой.

— Могу, но медленно.

— Отлично. Тогда спускайтесь, — ответил он бодро, развернулся на каблуках и вышел. Вот так просто: развернулся и вышел.

В груди кольнуло. Малфой развернулся и вышел только сейчас? Или он ещё не раз её так оставит, предъявив счёт за то, в чём она повинна исключительно в его мыслях?

Гермиона повернулась к Рону, понятия не имея, что сказать и стоило ли говорить вообще. Но заметив, что тот намерен прокомментировать уход Малфоя, тут же направилась к двери, жестом приглашая следовать за собой, и выдала первое, что пришло в голову:

— Как насчёт Кортес? Раз уж вы вчера и с ней говорили.

Рон фыркнул.

— А что насчёт Кортес? Да, у неё была возможность. И что? Просто посмотри на неё — типичная хаффлпаффка! Я даже не уверен, понимает ли она, как сильно мы вляпались.

У Гермионы чуть челюсть не отвисла от такого заявления.

— Рон! — воскликнула она негодующе. — Мы уже два года как не в школе! Как ты можешь до сих пор оценивать человека только по тому, на какой факультет его распределила Шляпа?! Разве ты не знаешь историю Гарри?

Выражения лица Рона стало таким искренне уязвлённым, что Гермиона мысленно прокрутила в голове весь их диалог, чтобы убедиться: её слова были абсолютно справедливыми.

— Факультеты здесь ни при чём, Гермиона, — ответил он сердито. — Понаблюдай за Кортес, сделай выводы. Если уж тебе так нравится кого-то осуждать, то хотя бы потрудись убедиться, что осуждаешь за дело. Ясно тебе? — он обогнал её и спустился в бар первым. И Гермиона, оказавшись там парой секунд позже, едва сдерживала гнев и раздражение. Она сухо поприветствовала собравшихся и заняла своё место между Гарри и Малфоем.

Гермиона не понимала, что произошло. Пускай Рон произнёс свои последние слова спокойно, он был разозлён. Даже очень. На его щеках до сих пор розовел лёгкий предательский румянец, с головой выдавая недавнее раздражение. Вот и Гарри заметил, вопросительно приподнял брови, глядя на Рона. Но тот только покачал головой. Мол, не хочу об этом говорить. Тогда Гарри посмотрел на Гермиону, но та только пожала плечами.

Она в самом деле ничего не понимала. Сперва на неё обиделся Малфой. Пускай он и будет всё отрицать, вздумай она заявить об этом прямо. Теперь на неё разозлился Рон. И за что?! Ну, скажите на милость, за что?! Они неправы. Оба.

На душе было противно. И как-то не очень хотелось во всём разбираться и объяснять свою позицию людям, которые даже не удосужились её выслушать. И хотя бы попытаться понять.

Но раз уж так сложилось, следовало хотя бы попытаться понять их. Рон предложил ей понаблюдать за Кортес? Ладно, она это сделает. Так, чтобы он увидел. А потом можно будет по-человечески поговорить.

Поэтому впервые за все дни вынужденного заточения Гермиона наблюдала не за всеми. Только за Кортес. И краем глаза — за отрешённым Драко Малфоем, но это не в счёт.

Кортес умела быть незаметной. Притворяться недалёкой. Примерять на себя роль слабой фигуры столь искусно, что, наверное, никто и не сомневался: такой она и была на самом деле.

И когда обед подходил к концу, Гермиона отметила про себя: она невольно запомнила эмоции каждого. Кроме Кортес. Пусть и потратила на неё куда больше времени, чем на остальных.

Малфой казался чересчур спокойным. Нотт был очень зол. Рон усиленно пытался вычислить преступника — казалось, ничто не могло проскользнуть мимо его внимания. Гарри был всё ещё подавлен. Джинни — очень недовольная, но решительная. Астория пыталась удержать на лице маску мнимого спокойствия, но всё так же сильно нервничала, как и днём ранее. Их эмоции чётко прослеживались в позах, эмоциях, жестах, словах… И только Кортес была в меру нервной, в меру спокойной, в меру серьёзной. Дружелюбной и доброй.

Одним словом — милой. Как чужой котёнок, случайно встреченный на улице. Услада для глаз, но как только исчезает из виду — сразу о нём забываешь.

Тот же Нотт был похож на агрессивного ротвейлера. Без поводка и намордника. Злющий, как мантикора. Попробуй забудь такую встречу!

Рон был прав: ярость Нотта очень хорошо вписывалась в теорию о мести. Неужели эмоции так сильно затуманили его сознание, что он и в самом деле заварил всю эту кашу?

Рон был прав и во второй раз: Кортес и правда вела себя как типичная хаффлпаффка. Почему? «Художник» и так уже знал, на что она способна. Так ради кого стараться? Мерлин, ну почему, когда дело доходило до Кортес, всегда возникали вопросы?!

Увлёкшись своими мыслями, Гермиона засиделась и вышла из-за стола одной из последних. Безучастная и расстроенная, она начала медленно подниматься по лестнице. Разговор с Роном и собственные наблюдения заставили её снова подозревать Теодора Нотта. И такое положение дел ей совершенно не нравилось. Нужно было поговорить с Ноттом, сделать выводы. Или на крайн…

— Есть минутка? — перебил её мысли женский голос.

И Гермионе захотелось взвыть от раздражения. Что у Гринграсс за привычка появляться в самые неподходящие моменты?! Или в жизни Гермионы Грейнджер просто не было подходящих моментов для появления Гринграсс?

— Конечно, — ответила она, выдавив из себя слабую улыбку. — Не то чтобы здесь есть чем заняться.

Гринграсс улыбнулась в ответ, нервно теребя пальцами, вне всяких сомнений, очень дорогое кольцо. Оно было инкрустировано двумя небольшими изумрудами, которые на свету будто бы горели изнутри.

— Что ж, — нетерпеливо произнесла Гермиона, когда пауза затянулась, — о чём ты хотела поговорить?

Гринграсс оценивающе на неё посмотрела. Смерила с головы до пят внимательным взглядом. И Гермиона внутренне напряглась, непроизвольно сложила руки на груди. В мыслях тут же предстали собственные растрёпанные волосы и огромные синяки под глазами. Ну и отсутствие украшений с изумрудами.

Стало как-то неприятно, неловко. Гермиона невольно почувствовала себя «бедной родственницей».

Вряд ли Гринграсс хотела добиться такого эффекта — за время их вынужденного заключения она была довольно милой. Но всё же…

— Я просто подумала, что раз уж ты — друг Драко, я — друг Драко… Что-то не так? — перебила сама себя Гринграсс, заметив, что Гермиона прикусила губу, чтобы не рассмеяться в голос. Уж больно популярной стала фраза про дружбу с Малфоем.

— Нет-нет, что ты, продолжай, — заверила она Гринграсс.

— Я хотела сказать, что мы могли бы узнать друг друга получше. Наконец нормально познакомиться.

Гермиона неохотно кивнула.

— Отлично. Завтра, например? — предложила она нетерпеливо. И сделала шаг в сторону, недвусмысленно показывая своё намерение уйти.

Гринграсс, немного обескураженная таким ответом, неопределённо пожала плечами. Было очевидно: она ожидала другой реакции.

— Хорошо, — согласилась наконец.

И Гермиона, кивнув ей на прощание, устремилась вниз по лестнице — искать Нотта. Только тогда у неё и возник вопрос «А какой, собственно, реакции ожидала Гринграсс?»

Немедленного согласия? Возможно, ей было здесь немного не по себе. Возможно, она хотела озадачить ворохом своих волнений и переживаний кого-то ещё. Ведь Нотт явно не был настроен общаться, а Малфой до сих пор ни разу не усомнился, что «художник» ничего страшного не задумал. Объяснял он это тем, что в противном случае никто бы об их комфорте не беспокоился…

Или же наоборот — Гринграсс хотела получить отказ. А после сказать Малфою, что одна очень нехорошая высокомерная зазнайка Грейнджер отказалась наладить с ней отношения.

Гермиона остановилась на последней ступеньке лестницы и сделала глубокий вдох. Это уже паранойя. Не успела она вычеркнуть Гринграсс из списка подозреваемых, как тут же начала искать в её поведении скрытые мотивы. Да что ж такое-то? Сейчас у Гермионы были совершенно другие планы!

Она быстро пересекла бар и потянулась было к приоткрытой двери на кухню, но раздражённый голос Нотта, доносившийся оттуда, заставил её остановиться.

— …тит! Не лезь в это, Кортес!

— Почему? — второй голос было намного сложнее расслышать. Ведь если Нотт скорее рычал, а не говорил, то Марсела оставалась привычно спокойной. — Ты что-то выяснил и не хочешь говорить, потому что думаешь, я могу проболтаться?

— Скорее — натворить глупостей, а не проболтаться, — буркнул он всё так же зло. Недовольно.

— Ну так ты скажи — и скоро поймёшь, что был неправ, — Марсела продолжала отвечать так же невозмутимо. Хоть через небольшую щель Гермиона могла видеть, как Нотт злобным коршуном нависал над её хрупкой фигуркой. Он был таким взвинченным, что, казалось, стоял бы здесь телевизор — без проблем мог бы работать на энергии, получаемой от ярости Нотта.

— Я прав.

— Ты упрям.

— Кто бы говорил! — рявкнул он.

— И совершенно не умеешь держать себя в руках, — произнесла она полусерьёзно-полуигриво — и Гермиона, услышав её тон, едва не поперхнулась воздухом от неожиданности. Дыхание Нотта участилось настолько, что его судорожные вдохи и выдохи можно было услышать даже здесь, за дверью.

— Не нарывайся, — сказал он холодно. — Ты меня не знаешь.

— Ты не даёшь мне шанса узнать, — пожала плечами она.

— Он тебе не нужен.

— Я так не считаю.

— Меня это не волнует, — буркнул он.

— Разве?

Какой-то миг Гермиона была уверена, что Нотт замахнулся, чтобы ударить стоящую перед ним Марселу. Его рука взметнулась так резко, порывисто — и Гермиона тут же потянулась к двери.

Предотвратить, вмешаться. Сказать этому мерзавцу всё, что она о нём думала.

Но это оказалось ненужным.

Его рука и правда скользнула по щеке Марселы — вот только прикосновение было нежным, бережным. И Гермиона отвернулась, чувствуя, что у неё не было никакого права смотреть на эту сцену. Как и на смягчившееся выражение лица Теодора Нотта, которого вмиг будто покинули все силы. Злобный ротвейлер проиграл котёнку. И мог рычать, скалить зубы, огрызаться, но по-настоящему навредить он уже не мог. Не хотел.

— Просто не лезь, Кортес. И в поиски «художника» тоже не лезь, — сказал он хрипло. — Не хочу, чтобы завтра пропала ты.

Даже в тот миг его голос был скорее раздражённым, чем ласковым или полным заботы. Создавал дисбаланс между словами и интонациями. Но Гермиона не сомневалась: произнести вслух нечто подобное было для Нотта огромным шагом. Уж слишком замкнутым и озлобленным он стал за эти годы.

Могла ли Гермиона всё ещё подозревать его?

Он боялся за Марселу — факт.

Будь он «художником», мог бы не бояться — факт.

Но она понятия не имела, как хорошо Нотт умел обманывать. И это, увы, тоже факт. Как и то, что Кортес почему-то засомневалась, называя этой ночью их с Гринграсс имена. Она вряд ли стала бы «покрывать» Гринграсс — они не были подругами. А вот Нотта… Что, если она не просто так над ним подшучивала? Что, если он ей нравился? Что, если она и сейчас подозревала его, но из-за своей симпатии никому в этом не признавалась? Что, если Нотт только что завуалированно ей угрожал?

Гермиона ощутила, что у неё разболелась голова. Вот уж поистине — горе от ума.

А проблема в том, что она совершенно не умела выбирать! Выбрать одну версию — означало отказаться от другой. Возможно, лучшей. Возможно, более правильной.

Гермиона вздохнула и снова повернулась лицом к кухне. Марсела, почему-то растерянная и потрясённая, стояла на том же месте. Её ладони упирались в стол. На какой-то миг на обычно спокойном лице отразилась боль и внутренняя борьба. Казалось, не будь стола, Кортес бы упала. Но она только наклонилась вперёд и рвано выдохнула.

А через пару секунд произошло то, к чему Гермиона уже успела привыкнуть, — преображение. Лицо Марселы вновь стало беззаботным, она выпрямилась и подошла к Нотту — помогать мыть посуду.

Хотя нет. С точностью до наоборот. Это же он ей помогал.

И какие теперь можно сделать выводы?

Гермиона недовольно скривилась: ей уже порядком надоели эти американские горки. Нотт — плохой, Нотт — хороший. Подозреваю, не подозреваю. Да и с Кортес не лучше. Гермиона даже про себя не могла определиться, кто та для неё — Марсела или Кортес? А то и вовсе сокращённо — Марс?

Кто она? Можно ли было ей доверять?..

Нотт с Марселой больше ни слова друг другу не сказали. Мыли посуду молча. Гермиона сперва думала зайти к ним, разговорить. Но атмосфера на кухне показалась ей особенной. Пускай так сразу и не объяснишь, что в ней такого было.

Влюблённость?

Нет.

Доверие?

Нет.

Уютное молчание?

Опять не то.

И только одно Гермиона могла бы сказать с абсолютной уверенностью: рядом с ними она была бы лишней.

Несколько тихих шагов подальше от кухни, неспешный подъём по лестнице и прямо перед ней — первая комната. Его комната.

Зайти?

Гермиона нерешительно переступила с ноги на ногу.

Он уже перестал на неё злиться, правильно? Ведь не на что! А если и злился, то лучше узнать об этом прямо сейчас.

Не откладывать.

Как только она наконец отважилась и занесла руку, чтобы постучать, — дверь отворилась. И Гермиона, не успев отреагировать, чуть не стукнула Малфоя кулаком по лбу.

— Не знаю, в чём я провинился, — хмыкнул он, уклоняясь, — но меры у тебя радикальные.

— О!.. Лишь бы действенные, — отшутилась Гермиона и улыбнулась, пытаясь скрыть неловкость.

— Предлагаю проверять действенность не на мне. Возьми Уизли. Их много — я один, — его лицо приняло забавное, притворно высокомерное выражение. И Гермиона даже не стала одёргивать его из-за Уизли. В конце концов, он же в самом деле шутил, а не пытался поддеть. Теперь-то она хорошо знала разницу.

— Ты куда-то идёшь?

— О да, — саркастично ответил он, закатив глаза. — Пора работать, пока из Отдела тайн не уволили.

— Думаешь, уволят? — спросила она обеспокоенно. — Это несправедливо! Ты же здесь не по своей воле!

А это была та ещё эпопея — попасть на работу в Отдел тайн. В первую очередь из-за нелюбви мистера Джонса, руководителя отдела, ко всем, кто был хоть как-нибудь связан с Сами-Знаете-Кем. Пускай мистер Джонс в конечном итоге и взял Малфоя на работу, — правда, только потому, что не смог найти достаточно убедительной причины для отказа, — но то и дело втыкал ему палки в колёса, стараясь вышвырнуть из своего отдела.

— Не думаю, что моего начальника волнует, по своей я здесь воле или нет, — флегматично пожал плечами Малфой. Хоть и выглядел немного грустным.

Вот же пекло! Гермиона терпеть не могла, когда он выглядел грустным. Как ни странно, это давало ему власть над ней. И нет, Малфой не жаловался, не вздыхал горестно, не говорил о плохом, ни о чём не просил. Просто смотрел на неё печальными серыми глазами. И от этого становилось щемяще грустно и ей самой. Больно. Гермиона осознавала, что сделала бы многое, лишь бы он перестал так смотреть. Лишь бы в серых глазах снова заплясали озорные черти.

Пауза затянулась, и Малфой вопросительно приподнял брови.

— Ты в порядке? — спросил он, когда Гермиона не отреагировала.

Чего-то не хватало. Чего-то важного. Как будто после того разговора перед обедом они больше не могли поймать одну волну. А их связь в один миг исчезла, прервалась. Оставляя по себе только пустоту. Непонимание. Как же так?!

Гермионе очень хотелось это изменить. Здесь и сейчас.

Немедленно.

И в то же время казалось, любые её слова, действия будут неловкими, неправильными, нелепыми, ненужными… Насквозь фальшивыми.

И отдалят их ещё больше.

Как будто строчки из другой истории. Может, хорошей. Может, лучшей. Но не их — чужой.

Гермиона переминалась с ноги на ногу, не зная, что делать и куда себя деть.

Так они и стояли друг напротив друга. В тишине. А потом в его взгляде что-то изменилось. Неуловимое, но значимое.

Она пыталась разглядеть, понять. Так долго смотрела в его глаза, что всё остальное в какой-то момент стало неважным. Глаза Драко Малфоя — заклятие, приковывающее внимание.

Две серые бездны. Сизый туман, в котором утопаешь и не видишь ничего больше. Мир как будто сужается. Меркнет.

Он потянул её за собой. Не словом, не жестом. Взглядом. Молча сделал несколько шагов назад, и Гермиона, будто заколдованная, пошла вслед за ним. Не разрывая зрительного контакта. Напрочь позабыв о возможности споткнуться о порог, а позже — жалея, что не сделала этого нарочно.

Малфой закрыл дверь — и они снова замерли друг напротив друга.

А Гермиона так не вовремя вспомнила, что в этой комнате вместе с ним была и Гринграсс… Захотелось взвыть. И убедиться, раз и навсегда убедиться: никакая Астория Гринграсс Малфою не нужна.

Или нужна, чтоб её…

Гермиона сделала шаг вперёд. Снова внимательно всмотрелась в серые глаза.

Малфой наблюдал за ней. Пристально и насторожённо. Не двигаясь.

О Мерлин, что, если она делала глупость?! Может, остановиться, пока всё не зашло слишком далеко?

Ещё шаг. Полностью сокращающий расстояние.

Малфой так же не двигался. То ли ждал действий от неё — из-за недоразумения с Роном. То ли ему это было совсем не нужно, но он не знал, как бы ей поделикатнее об этом сообщить.

Гермиона сглотнула. Нервным движением убрала за ухо мешающую прядь.

«Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — прошептала мысленно, — сделай хоть что-нибудь. Одно движение, Малфой, прошу!»

Но он стоял на месте. Не отводил взгляд. И она ненавидела его за это. За его дурацкую неуступчивость.

Гермиона неуверенно положила руки ему на талию. Вопросительно заглянула в глаза.

Мерлин и Моргана, ей ещё никогда в жизни так сильно не хотелось сбежать! Сорваться с места и пулей вылететь из «Дырявого котла». Лишь бы не чувствовать, как испуганно стучало о рёбра сердце.

Она могла сейчас потерять всё. И его дружбу. И доверие. И прогулки. И разговоры. И общие шутки…

Его.

В глазах Малфоя — торжество. И её дыхание сбилось, внутри всё сжалось от страха. Почему, почему он так отреагировал? В чём дело? Что?..

Его руки зарылись в волосы Гермионы, притягивая её к себе.

— Значит, не Уизли? — спросил он тихо, тяжело дыша.

— Нет, — прошептала Гермиона.

И все мысли, все вопросы и подозрения мигом улетучились из головы, как только его губы коснулись её губ…

Нет. Ему определённо не нужна Астория Гринграсс.

* * *

Близилась ночь. Гермиона сидела на кровати, обняв руками колени, и смотрела в окно.

Серело. Выцветали краски. И соседние магазины, что лишь четверть часа назад были видны отчётливо, с каждой минутой теряли всё больше оттенков цвета. Вскоре их очертания и вовсе стали расплывчатыми, диковинными. Неверный свет луны и звезд превратил магазины в невиданных доныне существ, зачем-то окруживших скрытый от их каменных глаз «Дырявый котёл». И они щурились в темноте, тщетно пытаясь его разглядеть, но нет. Не видели ни здания, ни его обитателей.

А Гермиона не стала зажигать свечи, чтобы этим существам помочь. Она сидела неподвижно, задумчиво положив голову на согнутые колени. И думала, думала, думала… Особенно о ночной вылазке, которую на этот раз собиралась совершить одна.

Никак не получалось избавиться от нервозности, от нового потока теорий, кто и почему мог быть «художником». И если сперва казалось — вот оно! Вот решение! Всё просто, как дважды два. Кто-то из них (подставить любое из девяти имён) — «художник»! Дальше шёл поток мыслей, подтверждающих эту догадку. И продолжалось это ровно до тех пор, пока Гермиона не находила вдруг недочёт, ошибку, нестыковку… А потом — теория летела в тартарары.

Гермиона сидела так уже несколько часов. Дожидалась ночи. И вот наконец дождавшись, выскользнула в коридор и молчаливой тенью направилась в бар.

Лестница больше не казалась такой пугающей. Если идти медленно и осторожно — не упадёшь. Пускай в таком темпе на спуск и ушло целых пять минут. Главное — получилось безопасно и тихо.

Дальше, двигаясь на ощупь и стараясь ничего не зацепить, Гермиона повернула налево и села на пол прямо за барной стойкой.

Темнота кромешная. Зато слышимость была прекрасной. Если «художник» решит открыть дверь — Гермиона услышит. Даже при наличии Заглушающего. Ведь на внешнее пространство оно не подействует. То есть, если в какой-то миг вокруг повиснет мёртвая тишина, а через некоторое время звуки начнут доноситься будто издалека, — дверь открыли изнутри. Если сперва послышится звук открываемой двери, а затем наступит тишина, — снаружи.

Гермиона устроилась поудобнее и закрыла глаза. Она хотела сосредоточиться на звуках. На каждом из тех шорохов, скрипов, которые так пугали её вчера, но были просто необходимы сейчас. Необходимы, чтобы мгновенно понять, в какой миг всё изменится. В какой миг они исчезнут. И наступит тишина.

Звенящая. Давящая на барабанные перепонки.

Очень скоро Гермионе начало казаться, что прошла вечность. Потом — целых две вечности. Вслед за ними — десять…

И вдруг стало тихо. Настолько тихо, что страшно дышать. Двигаться. Думать.

Но в голове всё равно оглушительно билась одна-единственная мысль: «Художник» — внутри. Внутри, чёрт бы его побрал!»

Гермиона услышала еле уловимый скрип двери. Справа. Он вышел. И она вдруг поняла, что если «художник» смог выйти, то в этот конкретный момент заклятий на «Дырявом котле» не было. Метнулась влево. Ко второму выходу. Не думая.

Выход был так близко. Свобода была так близко.

Совсем рядом.

Такая желанная. Будоражащая.

Гермиона уже схватилась за ручку и даже слегка приоткрыла дверь, когда вдруг явственно ощутила: кто-то стоял у неё за спиной.

Замерла, застигнутая врасплох. Вздрогнула. Сдавленно вскрикнула и повернулась. Сердце испуганно трепыхнулось, ухнуло в пятки.

Неизвестный направил на неё палочку и снял капюшон.

Гарри.

Её глаза округлились. Расширились. В каком-то отчаянном неверии уставились на знакомую фигуру.

Внутри что-то надломилось. В висках — пульсировало.

Гарри, Гарри, Гарри… Злобное, перекошенное лицо. Колючий взгляд. И ненависть. Ненависть.

Горячая. Жгучая. Будто лава. Будто ещё миг — и она выплеснется. Разольётся. Обожжёт. Сотрёт с лица земли своей невиданной мощью. Своей бурлящей яростью.

Внутри что-то царапнуло. Заскреблось под рёбрами.

Гермиона сглотнула. Бессильно отпустила ручку двери.

— Нет… — прошептала слабо. Еле слышно. — Нет, не может быть…

Лицо Гарри начало меняться. Волосы стали рыжими. Глаза — голубыми.

Рон.

Лицо побледнело. Волосы выцвели.

Драко.

А затем лица начали чередоваться с сумасшедшей скоростью. Нет, новых не было — только эти три. Гарри, Рон, Драко…

Осознание обрушилось на Гермиону, словно ушат холодной воды.

Она идиотка! Редкостная идиотка! И как только повелась на это?!

Гермиона снова судорожно потянулась к двери, но та с грохотом закрылась. Вот и всё. Слишком поздно.

Тут же исчез и треклятый боггарт. Оставил её наедине с настоящим «художником». Его фигура расплывалась. Получалось плохое, искажённое изображение. Вглядывайся хоть до рези в глазах — ни одной черты не запомнишь. Даже цвета сливались в один. Невнятный. Серо-чёрный.

Он показал палочкой на лестницу. И только тогда Гермиона поняла, что во время её попытки побега он успел зажечь волшебные огоньки. Предвидел, значит. Знал, на что она способна. Дьявол!

«Художник» показал ей на лестницу во второй раз, но Гермиона продолжала стоять на месте.

— Сочетание Петрификуса и левитации тебе понравится больше? — его голос не был ни мужским, ни женским. Ни холодным, ни тёплым. Ни злым, ни ласковым.

Словно начисто лишённым всего человеческого. Каким-то… демоническим. Действие заклятия — не иначе.

По спине пробежался холодок от этого абсолютно неправильного голоса.

— Я требую объяснений, — сказала Гермиона, упрямо приподняв подбородок. Сложила руки на груди.

— Ты их получишь. Когда-нибудь.

— Они нужны мне прямо сейчас, — заявила она с горячностью.

Но «художника» это не волновало.

— Прямо сейчас ты поднимаешься наверх. В идеале — своими ногами.

Шарики света переместились, чтобы освещать лестницу.

— Но… — стоило ей только открыть рот, как «художник» направил палочку на неё. Он не оставлял выбора. Явственно давал понять: сейчас она совершенно ничего не решала.

Его игра — его правила. И плевать на чьё-либо мнение. В частности — на её мнение.

И Гермиона, стараясь не показывать страх и недовольство, пошла вперёд. Она слышала его шаги за спиной и силилась держаться уверенно. Хоть ей и чудилось, что ещё миг — и в неё полетит заклятие. Хорошо, если безобидное. Хорошо, если не смертельное. Хорошо, если…

Да хватит уже! Хватит об этом думать!

Возможно, она сделала огромную ошибку, когда соблазнилась возможностью сбежать. Возможно, нужно было лучше подготовиться и попробовать завтра.

Но ведь у неё почти получилось! Гермиона даже приоткрыла дверь! Так близко… Как же до обидного близко!

— Они мертвы? — спросила она, остановившись возле первых номеров.

— Да. Или нет. Или пока нет, но скоро да. Кто знает?..

— Есть конкретная причина, из-за которой ты не хочешь отвечать на этот вопрос?

— Есть конкретная причина, из-за которой ты считаешь, что я отвечу?

Гермиона отдала бы многое, чтобы видеть его лицо. Нервничал он? Злился? Беспокоился? Верна ли её догадка, и для него важно, чтобы волшебники, запертые здесь, сомневались, убийца он или нет? И если это так, то почему?

— Тебе пора, — «художник» подошёл к шестому номеру и остановился.

И в этот миг в голове у Гермионы созрела рискованная мысль, которая, несмотря ни на что, показалась ей вполне стоящей.

— Что, если я не хочу к себе? — с вызовом спросила она и прищурилась.

«Художник» рассмеялся.

— Хочешь поиграть — давай. У тебя одна попытка. Больше не будет.

— Время? — деловито уточнила Гермиона.

Ладони вспотели. Сердце выскакивало из груди.

Он согласился! Неожиданно согласился! Она даже не надеялась. Всего лишь хотела узнать, как именно ей откажут.

— Минута.

— Если угадаю… — начала она и, неуверенная, прикусила губу. — Если я угадаю, что тогда?

— Есть только один способ выяснить.

И когда Гермиона ничего не ответила, он продолжил:

— Время пошло.

Ей повезло, что у неё отличная память. Перед мысленным взором тут же предстал список имён и номеров.

Гермиона не сдвинулась с места и опустила глаза в пол. Не хотела неосторожным взглядом выдать, кого подозревала.

Искушение открыть третий номер было огромным. Но если Нотт — «художник», если Нотт стоял сейчас перед ней, то разве после такого он позволил бы ей уйти? Чтобы выиграть — нужно было проиграть. Она и так своё получила. Выяснила, что «художник» уверен: она его не подозревает. Иначе не согласился бы сыграть по её правилам.

Затем возникла мысль войти в восьмой номер, к Джинни. И Гермиона поймала себя на том, что испытала бы какое-то извращённое, мрачное удовлетворение, если бы Джинни оказалась «художником».

— Десять секунд, — объявил безучастный голос. Кожа на спине покрылась мурашками. Гермиона сглотнула. И пошла вперёд.

В десятый номер. С удивлением осознавая, что в глубине души она решила, к кому пойдёт, ещё в первые пару секунд.

Кортес. Ну сколько можно её подозревать? Более того — так можно было вычеркнуть из списка подозреваемых ещё и Асторию Гринграсс, если уж Нотт оставался под вопросом. Так что Гермиона всё равно убила бы двух зайцев одним выстрелом.

— Десятый? — уточнил «художник», когда она остановилась. — Точно? Больше у тебя такого шанса не будет.

Гермиона неопределённо пожала плечами, но с места не сдвинулась. Она не была уверена, что через некоторое время не пожалеет о своём поступке. Но не сомневалась, что, учитывая все её нынешние догадки, поступить иначе просто не могла.

— В последний раз спрашиваю — уверена?

Было что-то жуткое в его голосе. И глаза Гермионы широко распахнулись. Ладони мелко задрожали — и она спрятала их за спину.

Фантазия живо нарисовала, как дверь открывается, но в номере никого нет. Они с «художником» заходят внутрь — и он снимает с себя чары. И вот перед Гермионой стоит Марсела Кортес. И её зелёные глаза всё такие же привычно спокойные, когда она посылает в Гермиону луч Авады…

— Уверена.

«Художник» молча толкнул дверь. И шарики света, повинуясь его приказу, чинно заплыли в десятый номер.

Вот сейчас, сейчас… Момент истины.

Гермиона слегка пошатнулась — «художник» придержал её за плечо. Как будто этот дьявол имел право так делать! Как будто мог безнаказанно её касаться!

Она вывернулась из захвата его цепких пальцев и шагнула вперёд. Напряжённая, как струна. Испуганная.

Дверь с тихим щелчком закрылась у неё за спиной. Гермиона вздрогнула, но так и не сдвинулась с места. Осмотрелась.

Шарики приглушённого света выхватывали из темноты спящую, укрытую одеялом Марселу Кортес. И что? Будить её?

Будить! В такой ситуации вариант «не будить» был ещё хуже.

Гермиона подошла к кровати и протянула руку, чтобы тронуть Марселу за плечо, но не успела. Та вдруг резко развернулась, при этом вытянув что-то из-под одеяла, и замахнулась. В последний момент Гермиона попыталась уклониться, но не удержала равновесие. Что-то мягкое стукнуло её по лбу — и она приземлилась на пол. Скорее от неожиданности, чем от силы удара.

Только приподнявшись на локтях и посмотрев на Кортес квадратными от удивления глазами, Гермиона наконец заметила, чем её ударили, и, истерически захохотав, снова упала на спину.

Страшное боевое орудие отчасти пострадало, надломилось. И выглядело теперь откровенно жалко. Но решительная и немного сонная Кортес всё ещё крепко сжимала его своими тонкими пальцами.

— Багет, — прохрипела Гермиона между приступами смеха. — Багет! Марс, багет! Я. Всё. Понимаю. Но багет!

Истерическое. Точно истерическое. Никогда ещё Гермиона не хохотала до слёз, лежа на полу в чужой комнате.

— Как ты до этого додумалась, сырнобагетная амазонка? — спросила она сквозь смех и неловко, пошатываясь, поднялась на ноги.

Кортес хмыкнула и положила пострадавшее в неравной борьбе хлебобулочное изделие на кофейный столик. Сонно протёрла руками глаза.

— Тебе повезло, что не замороженнорыбная амазонка. Вот из чего получилось бы неплохое оружие. Но эта дурацкая рыба дьявольски холодная, — пожаловалась Марсела.

— По-моему, даже с багетом получился отличный отвлекающий манёвр, — искренне, пускай и с долей неохоты, похвалила Гермиона.

— Спасибо, — тепло улыбнулась Кортес. — Вот только что ты здесь делаешь в... — она посмотрела на часы, — два ночи? И откуда взялись шарики света?

— Если совсем кратко, то возвращаюсь со встречи с «художником». Ну и свет оттуда же.

На лице Марселы появилось выражение шутливого одобрения.

— И как оно? Договорилась об иммунитете на сегодняшнюю ночь?

— Думаю, договариваться было поздно. Он выбрал кого-то ещё до встречи со мной.

— Кого? — тихо спросила Кортес, вмиг посерьёзнев.

Гермиона пожала плечами, стараясь за безразличным движением скрыть страх.

— Я не уверена, что хочу знать.

— Ладно. Так ты пришла обсудить свои приключения или как?

И Гермиона, неожиданно для себя самой, кивнула, села в кресло и от начала до конца пересказала свою историю.

— Он считает, что ты не подозреваешь его, — тут же подтвердила её мысли Марсела.

— Вот и я так думаю.

— И должен знать тебя достаточно хорошо. Иначе не был бы таким самоуверенным, — после этих слов Марсела мгновенно притихла, недовольно нахмурила лоб, как будто озвученная ею же теория не совпадала с чем-то ещё. — Так кто подходит по описанию? — спросила она наконец.

— Рон, Гарри, Малфой. Отчасти Джинни и Невилл, — честно ответила Гермиона. Ведь если это в самом деле могло им чем-то помочь…

— Забавно, — задумчиво произнесла Кортес.

И Гермиона вопросительно приподняла брови. Она не находила в этом ничего забавного. Абсолютно.

— Если убрать из списка Джинни, мы придём к тому же выводу, что и Теодор Нотт.

— Вот как? — ощетинилась Гермиона. — Тогда почему ты его подозреваешь?

Марсела вздрогнула. Вопрос определённо застал её врасплох. И поделом! Гермиона никому не позволит несправедливо обвинять близких ей людей.

— Я не подозреваю его, — ответила Марсела невозмутимо.

Солгала. Иначе не вздрагивала бы.

— Но знаешь, если разные люди разными способами пришли к одному и тому же выводу, то… — Кортес не стала продолжать, а Гермиона не ответила.

Ей не нравился такой вывод. Ей не нравился такой список подозреваемых. Она успокаивала себя только тем, что доказательств было недостаточно.

— Уже пять утра. Спустимся в бар? — спросила Марсела.

Гермиона внутренне подобралась. Спускаться в бар можно было только с одной целью — искать записку или смотреть на художества на стенах.

Идти не хотелось. Совсем не хотелось.

Но она молча встала и подошла к двери. Почти сразу услышала за спиной тихие, осторожные шаги Кортес.

А дальше — коридор, лестница и невыносимое желание вернуться. Но Гермиона всегда была сильнее своих желаний, потому упрямо шла вперёд. Шла до тех пор, пока они с Марселой не остановились перед столиком, на котором обнаружилось первое послание.

Теперь там же лежало второе. Благо свечи снова были зажжены, так что найти его не составило труда.

— Это из моего блокнота, — сказала Гермиона, не спеша переворачивать лист бумаги.

У неё было странное предчувствие. Нехорошее. Будто ей не стоило знать, какой номер указан на пергаменте.

— Из твоего блокнота… — зачем-то тихо повторила Марсела. — Ты понимаешь, что это значит?

Гермиона поджала губы.

— Он знал, что меня нет в комнате. Что же ещё?

— Если «художник» вырвал лист из блокнота Рона прошлой ночью, то… — она не стала продолжать. По выражению лица догадалась, что её уже поняли.

— Это не значит, что Рона не было в комнате, — сказала Гермиона твёрдо.

Марсела пожала плечами.

— Может, и не значит. Может, Рон сам его вырвал.

Не слова — удар под дых. Гермиона резко втянула носом воздух, невольно ухватилась рукой за спинку стула.

Равновесие. Нужно было удержать равновесие.

— Это очень серьёзное обвинение.

— Но смотри, как складно получается: Рон вроде бы как пытается расследовать это дело, изображает бурную деятельность и всё такое, чем частично отводит от себя подозрения. А тем временем…

Гермиона возмущённо фыркнула, упёрла руки в бока.

— Да ладно?! Мы даже не знаем, когда из его блокнота вырвали лист. Не зна-ем! Какие тогда могут быть подозрения?! — с жаром воскликнула она. То ли и правда пытаясь доказать нелепость такой теории, то ли силясь оправдать Рона в собственных глазах.

Нет, она не поверила, что он «художник». Но сомнения, чёртовы сомнения! Им только дай повод — прорастут через толщу уверенности быстрее стеблей бамбука.

Марсела мягко улыбнулась, но отвечать не стала. А спустя миг они обе снова повернулись к лежащему на столе листу бумаги.

Плохое предчувствие окрепло. И с каждой секундой становилось сильнее…