В "Дырявом котле". В семь (гет)

Никто не зажёг свечи. Сквозь незашторенное окно пробивался лунный свет, а тени мягко затушёвывали десятый номер во все оттенки серого. Часовая стрелка вплотную подошла к одиннадцати, когда Гермиона потянула на себя дверную ручку и выскользнула в коридор. Следом за ней любопытным мышонком прошмыгнула Марсела. Её осторожные тихие шаги то сливались с атональной симфонией скрипов старого здания, то были вовсе бесшумны. Не мышонок — привидение.

В сравнении с Марселой Гермиона и правда чувствовала себя слонихой (как в своё время изволили её величать Его Грубиянское Величество Теодор Нотт). Воспоминание заставило ступать ещё мягче и аккуратнее. Но ощущение, что её слышит весь «Дырявый котёл», только усилилось.

Беспокойство завязывало морские узлы. На шее. На груди. На уровне солнечного сплетения.

Они мешали дышать.

Гермиона знала: при встрече с «художником» их снесёт мощным выбросом адреналина. Но руки всё равно дрожали. В коридоре не хватало воздуха. Исходящий от горящих свечей запах казался удушающим. От каждого вдоха кружилась голова.

Почему-то появилась непоколебимая уверенность, что сегодня всё пойдёт по другому сценарию. Непонятно, хорошо или плохо, но точно — иначе.

Волнение возросло, оскалилось саблезубым тигром. Длинные изогнутые клыки вцепились в грудную клетку. Хлынула кровь. Шаги стали неверными, тяжёлыми. Проходя мимо своей комнаты, Гермиона подёргала за ручку — и правда заперто, ей не соврали. Они с Марселой обменялись короткими многозначительными взглядами, но вслух не проронили ни слова. Ночь была слишком тихой. Не стоило тревожить её разговорами, когда и так всё понятно.

Скрипнула лестница, и Гермиона остановилась, так и не шагнув на первую ступеньку. Погас свет.

Сердце дёрнулось. Ускорилось. Был слышен каждый удар.

Потянуло сквозняком. Или нет? Может, кто-то прошёл мимо.

Рядом хлопнула дверь — и Гермиона вздрогнула. Чуть не вскрикнула от неожиданности. Звук повторился — но уже дальше.

Дальше. Ближе.

Ещё ближе.

Одновременно близко и далеко.

В какой-то момент звуков стало слишком много — как если бы открыли разом все двери. Снова. И снова. И… От шума разболелась голова, хотелось заткнуть уши, когда резко вспыхнули свечи и всё прекратилось. Гермиона, дезориентированная, несколько раз моргнула. Коридор был пуст и звеняще безмолвен. А в черепной коробке, казалось, всё ещё открывались и закрывались двери.

Марсела на цыпочках подошла к первому номеру и осторожно нажала на ручку — та поддалась. Гермиона не сдвинулась с места, только спрятала ладони в карманах, чтобы скрыть несвоевременную дрожь.

Стоило ли заглядывать внутрь?

«Художник» подготовился, иначе не открыл бы. А выяснять, кто пропал… Гермиона не хотела этого знать. Марсела, видимо, тоже, иначе не стала бы так аккуратно закрывать дверь. Не стала бы с той же аккуратностью проверять остальные — ведущие в пока ещё занятые номера.

Что ж, или «художник» вернулся к себе, или наоборот — на время покинул «Дырявый котёл», разыграв напоследок спектакль для двух зрителей. И те теперь мрачно смотрели друг на друга, чувствуя себя обманутыми. Как будто он сам назначил встречу и не пришёл.

С каких пор «художник» стал осторожничать? Почему?..

Они, расстроенные и разочарованные, всё равно спустились в бар. В этом не было смысла: вряд ли кое-кто решил бы присоединиться и разложить перед ними свои карты. Но что делать, если сна ни в одном глазу?

— Он не хотел ни с кем встречаться, — подытожила Марсела, устроившись на одной из ступенек лестницы и оттуда внимательно разглядывая бар. Её поза казалась расслабленной, почти умиротворённой: для полноты картины не хватало только чашки с дымящимся напитком и накинутого на плечи пледа. Маска снова сидела на лице, как влитая.

— Думаешь, кто-то узнал слишком много? — рассеянно спросила Гермиона, расхаживая между столиками. На одном из них — на том самом — она заметила закрытый блокнот и остановилась. Не хотела притрагиваться. Но отвести взгляд — выше её сил.

— Именно.

— Тут блокнот Рона, — сообщила Гермиона неуместно весело и сглотнула, не позволяя истерическому смешку сорваться с губ.

Ответа не последовало ни сразу, ни через пару минут. А она стояла, гипнотизируя взглядом блокнот, и мечтала, чтобы её догадки оказались неверными.

— Хочешь посмотреть? — тихо спросила Марсела.

О нет, ни за что! Приятнее думать, что сегодня никто не пропал. Что всё в порядке. Выражение «Счастье в неведении» больше не казалось глупым. Происходящее напоминало затянувшийся кошмар — и по закону жанра в ближайшее время лучше не станет.

Поплотнее закутавшись в мантию, Гермиона обогнула столик и деловито прошагала к выходу. Как если бы не просто так подошла — с важной целью. И будто позабыв об их ситуации, дёрнула за ручку. Нет, не верила, что та поддастся, — просто не могла стоять на месте. И отвлечься от оставленного «художником» блокнота тоже не могла.

Дверь отворилась. Гермиона отшатнулась, вздрогнула. Из глотки вырвался удивлённый нечленораздельный возглас. Сердце заметалось в груди, запрыгало, забилось неистово.

Что за чертовщина?! Неужели?..

В образовавшуюся щель влетел холодный ночной воздух и лепесток вишни. Последний приземлился белым пятном на деревянный пол — маленький пришелец из другого мира. Мира вне «Дырявого котла».

Ни о чём больше не думая, Гермиона распахнула дверь настежь и шагнула в полутьму лондонской ночи. Ветер кинул ей в лицо несколько бархатистых лепестков.

А в паре сотен метров — очерченная светом луны арка. Выход.

Когда бар перешёл к Ханне Аббот, та, вероятно, решила, что приятный вид из номеров, окна которых выходили в сторону магловского Лондона, привлечёт больше посетителей. Так здесь появился уютный дворик с молодыми вишнями и качелями. Отрада для глаз.

Но не сейчас. Взгляд был прикован к арке.

За спиной послышались шаги — Марсела остановилась недалеко от входа в «Дырявый котёл» и жадно втянула носом ночной воздух.

На воле дышалось слаще.

— Похоже на ловушку, да? — пробормотала Марсела почти неразборчиво. — Не очень-то верится, что он забыл закрыть дверь.

Гермиона только фыркнула в ответ. А заметив на качелях два одинаковых небесно-голубых пледа, фыркнула во второй раз. Марсела, проследив за её взглядом, вздохнула.

— Теперь нас выселяют на улицу? — так сразу и не поймёшь, шутила она или нет. Бесстрастная маска на лице скрывала чувства.

Да и кто же знал, что происходило с пропавшими? Может, сперва они тоже натыкались на открытую дверь. Не спросишь.

Марсела молча взяла плед и, расправив, накинула на плечи.

— На улице и правда прохладно, — ответила она на непроизнесённый вопрос и села на качели. Демонстративно отодвинув второй плед, Гермиона устроилась рядом и сунула руки в карманы мантии. Ветер легонько трепал распущенные каштановые кудри, время от времени бросая непослушные пряди прямо в лицо.

— Видишь, не всё он учёл. Мог бы и запасную резинку для волос оставить, — шутливо заметила Марсела. На её губах играла лёгкая улыбка, взгляд был направлен вдаль — за арку. Туфли лениво выбивали чечётку, касаясь рваного ковра из белых лепестков вишен. Но повисшее в воздухе напряжение оказалось слишком плотным — его не разбавить ни шутками, ни притворной беззаботностью.

Гермиона промолчала. Нужно бы собраться с мыслями, встать и пойти вперёд — навстречу ночным улицам магловского Лондона.

Вот только… вряд ли «художник» так легко отпустил бы своих заложников. Вряд ли путь перед ними открыт и свободен. Да и что они без волшебных палочек? Им не преодолеть ни одного созданного с помощью магии препятствия. Ещё и ночью. Пусть даже при ярком свете луны. Красиво круглой — и абсолютно свободной. В отличие от них самих. У неё — целое небо. У них — целый бар. Звучало бы заманчиво, но повода для праздника не находилось.

Вздохнув, Гермиона встала, шагнула вперёд — и тут же снова оказалась на качелях. Защитное поле спружинило, словно поставленный вертикально батут, и оттолкнуло её. Качели пришли в движение. Марсела, задумчиво хмыкнув, затормозила и с решительным выражением лица спрыгнула на землю. Протянула вперёд руку, определённо намереваясь изучить защитное поле, но уже через секунду тоже оказалась на «скамейке запасных».

— Вот зараза! — воскликнула Марсела почти беззлобно, с нотками интереса.

— Можно раскачаться.

Получив кивок в ответ, Гермиона накинула на плечи отодвинутый ранее плед и несколько раз оттолкнулась ногами от земли, а потом — от защитного поля. То ярко вспыхнуло на один лишь миг. Потом ещё и ещё — когда его касались подошвы туфель.

Оно переливалось бирюзовым, загоралось немного приглушённо — и тут же гасло. Словно причудливое капризное пламя. Защитное поле охватывало небольшую территорию возле «Дырявого котла», и если запрокинуть голову, можно увидеть, как одно короткое мгновение бирюзовые огоньки мерцали на небосводе вместе с луной и звёздами. Исчезали и снова ненадолго появлялись.

Завораживающе. И, пожалуй, странно. Из-за цвета. Гермиона знала, что существовало много заклятий, способных создать защитное поле. Самые простые придавали ему синий или зелёный оттенок — не бирюзовый. Даже если наложить два заклинания одновременно — цвета не смешаются. Более сложные чары окрашивали поле в белый или серебристый. Опять же — не бирюзовый. Других вариантов не было. Или она о них не знала?

Как же так?! Перед скитаниями с Гарри и Роном ей пришлось долго и кропотливо осваивать защитные чары. Она полагала, что изучила их все. Изучила досконально. Но бирюзовый цвет загорался ехидно, насмешливо, освещал всполохами ночь. А Гермионе казалось, что освещал он отнюдь не ночь, а грани её собственного невежества.

— Любопытный оттенок, — пробормотала наконец Марсела, остановив качели.

— И… как такого добиться? — пришлось наступить на горло собственной гордости, чтобы произнести вопрос вслух.

— Знаешь, это очень странно, но я не помню ни одной книги, в которой было бы хоть слово о бирюзовых защитных полях.

— Очень странно, — вполголоса согласилась Гермиона. Она впервые видела Марселу растерянной — та хмурилась и отрешённо смотрела перед собой. Будто силилась воскресить в памяти всё когда-либо прочитанное, услышанное и никак не могла понять, почему в «мысленных архивах» не нашлось ничего полезного о необычном цвете поля.

Нужно спросить Рона — может, он проходил подобное на курсах авроров. А если нет, тогда что это за магия? Кем наложена защита, если не волшебником?..

Какое-то время они с Марселой сидели молча, слушали шелест листьев вишни и наблюдали за падающими белыми лепестками. Потом дерзнули обойти здание по периметру: оказалось, в Косой переулок теперь можно попасть в обход «Дырявого котла». Табличка утверждала, что «это временное явление, пока в здании ведутся ремонтные работы».

— Вот как, — протянула Марсела. — Надеюсь, нам хорошо заплатят. Мы же, получается, тут ремонт делаем.

Гермиона выдавила из себя насквозь фальшивую улыбку. Смешно не было — было не по себе. Загадочное защитное поле нигде не прерывалось. Оно напоминало купол цирка, а заключённые под ним — дрессированных животных. Совершенно неопасных: их даже не стали запирать в отдельных клетках, а теперь и вовсе выпустили погулять.

Перегрызть бы глотку переступившему черту дрессировщику…

Но можно было только вернуться в комнату-клетку, укрыться одеялом и долго смотреть в потолок. На секунду закрыть глаза, бодро прошагать мимо ворот из слоновой кости и остановиться перед вторыми. Говорят, именно через них нужно пройти, чтобы в царстве Морфея видеть истинные сны (1)…

* * *

Утро началось с шума внизу. Знакомые голоса о чём-то громко переговаривались, но как ни прислушивайся — слов не разобрать. Гермиона выскользнула из-под одеяла, быстро приняла душ и переоделась.

Ей осталось только закрепить резинкой заплетённую на скорую руку косу, когда на лестнице послышались шаги. Вмиг отяжелевшие пальцы подрагивали, казались деревянными. Резинка несколько раз выскальзывала и падала на пол. Гермиона вполголоса чертыхалась. Наконец справившись, она выскочила в коридор и резко притормозила. Не нужно было спрашивать, кто пропал. Перед ней стояли три человека, а выражения лиц Марселы и Малфоя говорили сами за себя. Нотт взирал исподлобья с недовольством. Но разве можно ожидать от него чего-то другого?

— Грейнджер… — она покачала головой, и Малфой умолк, молча протянул ей блокнот. Знакомый. С потёртыми краями. С зашифрованными выводами.

Так что же, Рон догадался? На это намекнул «художник», вынося приговор на одной из страниц? Гермиона сглотнула и сунула блокнот в карман мантии.

Рон… Она поняла ещё вчера. И сама не знала, когда успела смириться. Но в уголках глаз всё равно противно щипало. Жгло нещадно — хуже, чем от ненавистного лука. А ладони продолжали дрожать.

В «Дырявом котле» осталось четверо. Значит, она скоро встретится и с Роном, и с Гарри. Вот только — где именно?..

— Мы так и будем здесь стоять? — буркнул Нотт и сделал шаг вперёд, оказываясь рядом с Гермионой. — Предлагаю обыскать номера. Вы вдвоём — направо, мы — налево.

Малфой выразительно приподнял брови — явно недовольный, что им командуют. Но Марсела уже шагнула в ближайшую комнату, и он, ограничившись колючим взглядом и шутовским полупоклоном, направился вслед за ней. Закрывшаяся за ним дверь хлопнула слишком громко.

Нотт направился прямиком в пятый номер. Ну кто бы сомневался! Нахмурившись, Гермиона тоже вошла в комнату Рона, остановилась у входа и сложила руки на груди. Её новоиспечённый спутник развёл бурную деятельность. Стоило отдать ему должное — номер он обыскивал быстро, тщательно и тихо.

— Что ты надеешься здесь найти? — мрачно поинтересовалась она.

И снова его фирменный взгляд исподлобья. Неприятный, колкий. Мол, ну и что за глупость ты сейчас спросила? Пусть окружающая Нотта агрессивная атмосфера порядком истощилась за последние дни — он оставался верен себе. Обжигающих злобы, гнева уже не было — неприязнь осталась.

Так даже хорошо, ведь сейчас Гермионе как раз хотелось его разозлить, вывести из себя. Вдруг сболтнёт лишнего? Важного?

— Ты заходила раньше в комнаты пропавших? — Нотт вылез из-под кровати и, отряхнув мантию, деловито открыл дверцу шкафа.

— Допустим.

— И?

Гермиона сжала губы в тонкую линию.

— Что «и»? — уточнила сухо.

Нотт закрыл шкаф и смерил её недовольным взглядом с головы до ног. Ему претили разговоры — одного красноречивого выражения лица было достаточно, чтобы сделать такой вывод. Казалось, в детстве Нотт случайно забрёл в сказочный мир, попал под проклятие злой колдуньи, не позволяющее произносить больше десяти слов в день, и теперь никак не мог от него избавиться.

— Видела что-нибудь подозрительное? — уточнил Нотт раздражённо.

— Например?

— А ты подумай, — прорычал он.

— Конкретизируй.

Нотт приподнял брови и ухмыльнулся. Еле заметно кивнул в ответ своим мыслям.

— Не выйдет, — произнёс коротко, но веско. И, остановившись напротив Гермионы, тоже сложил руки на груди. Его глаза прожигали насквозь.

Она могла бы сделать вид, что ничего не поняла. Могла бы задать очередной бессмысленный вопрос. Но если Нотт — «художник», лучше бы прекратить. Если нет — что толку упорствовать, когда её раскусили?

— Ладно. Я была почти во всех номерах и ничего странного не видела, — бойко ответила Гермиона, а потом запнулась. Кое-что странное как раз было — она просто не знала, стоило ли об этом рассказывать. Но идти на попятную поздно — Нотт с интересом вглядывался в её глаза и ждал продолжения.

— Кроме? — поторопил он.

— Одежда, — неохотно пробормотала Гермиона. — Либо мы имеем дело с настоящим мастером, либо её не «подгоняли» заклинанием — она изначально была нужного размера.

Нотт изменился в лице.

Почему? Решил, что за происходящим стояла девушка, а значит, он серьёзно ошибся? Всё же особы прекрасного пола обычно лучше разбирались в заклинаниях, связанных с одеждой, а Нотт их вычеркнул из своего списка в первый же день. Это его взволновало?

— Ты уверена? — спросил он тихо.

Гермиона кивнула и, решив не ходить вокруг да около, выпалила скороговоркой:

— Ты что-то знаешь?

— Об одежде?

Она с энтузиазмом кивнула.

— Ничего. Только догадки.

Соврал. Бегающий взгляд выдавал его с головой.

Гермиона недовольно поджала губы. То есть она поделилась с ним информацией, а он ничего не собирался давать взамен? Замечательный расклад, ничего не скажешь!

Но Нотт всё же продолжил:

— У меня тоже есть одна догадка. И, кажется, позавчера она подтвердилась.

— Я слушаю.

— Возможно, «художник» работает не сам.

Гермиона посмотрела на него с долей скептицизма.

— С чего ты взял?

— В первый день нас хотели напугать — пропажа волшебных палочек, шум внизу, кровь на стене и на полу, потерянные серёжки Лавгуд. Отличная стратегия: устраивай «художник» нечто подобное каждый день — мы бы отвлекались на мелочи. Тщательно отобранные им мелочи. Надеялись бы, что это подсказки, но так ни к чему бы и не пришли. Но он почему-то меняет стратегию и больше ни разу не оставляет никаких улик в номерах. Не ведёт нас по ложному следу. Не нагнетает обстановку. Он деликатный и осторожный. Он не прочь «отпаивать» нас Успокаивающей настойкой. Тот, кто рисовал «девятку» на стене, был более радикальным, более дерзким.

Нотт сделал небольшую паузу, чтобы придать своим словам вес, и добавил:

— Этот «радикальный» и передал нам позавчера «привет». Умышленно.

Гермиона, догадавшись, о чём речь, невольно поёжилась. Кожа на спине покрылась мурашками. Та старушка со светлыми волосами, одетая в бирюзовую мантию, прошаркала худыми ногами прямиком в сегодняшние ночные кошмары. Её глаза отчасти скрывала белёсая пелена, как если бы старушка была слепой. И этот взгляд — страшный, мистический, направленный прямо в душу — преследовал Гермиону всю ночь.

Но хоть об заклад бейся: старушка всё видела. Видела ясно и отчётливо — лучше многих. Потому что смотрела как-то… по-другому. Получалось дальше и глубже — в саму суть.

От этого взгляда хотелось бежать изо всех сил, со всех ног. Что Гермиона и сделала во сне: побежала. Как оказалось — по кругу. Старушка не сдвинулась ни на шаг, а запыхавшаяся беглянка сама чуть не налетела на неё — и проснулась. Проснулась посреди ночи с неистово колотящимся сердцем и долго сидела в обнимку с подушкой. Будто надеялась «впихнуть» её в грудную клетку — заменить тканью и перьями притаившийся внутри страх. Но тот никому не хотел уступать своё место…

Было в приснившемся образе старушки что-то от древнегреческой богини обмана — Аты. Ускользающе-неуловимое, как полузабытая невнятная мысль. Ни охарактеризовать, ни описать. Оно просто… было. И, необъяснимое, отзывалось тупым раздражением в груди…

Её легонько тряхнули за плечи.

— Ты в порядке? — спросил Теодор Нотт. О нет, он абсолютно точно не беспокоился — всего лишь хотел продолжить разговор.

— В полном, — сухо ответила Гермиона.

— Уизли тебе ничего не говорил? Он же догадался? Наверное, потому его здесь нет.

Она криво улыбнулась, смекнув наконец, к чему шёл весь их разговор.

— А ты был бы счастлив, реши Рон рассказать мне, верно? Тогда я бы «ушла» следующей. Ты ведь из-за этого поделился своей теорией. Веришь в неё и надеешься, что она поможет мне докопаться до сути, — её фальшивая улыбка стала шире, подбородок мелко задрожал от обиды и злости.

— Верно.

В интонации ей почудился вызов. Будто Нотт намекал на что-то конкретное, но она понятия не имела, о чём речь.

Гермиона хмыкнула. Он — чужой человек. Её не должны задевать его слова и решения. Сохранить лицо — наименьшее, что она могла сейчас сделать.

— Этого и стоило ожидать, — отрезала Гермиона почти спокойно, почти ровным голосом. Коротко улыбнулась — как если бы в самом деле ни капельки не переживала из-за происшедшего. Тут же обернулась на каблуках и потянулась к дверной ручке.

— Грейнджер, — окликнул Нотт, — ничего личного. Ты… нормальная. Просто остальные мне дороже.

Из горла вырвался смешок.

— Да, спасибо. Ты тоже… нормальный, — с этими словами она решительно закрыла за собой дверь и, взбудораженная, прошествовала к себе в комнату, плюхнулась в залитое солнечным светом кресло и сложила руки на груди.

Гермиона могла понять Нотта. Да что там: была бы у неё сейчас возможность подставить его, чтобы «купить» больше времени для других, — она бы ею воспользовалась.

Нет, в идеале, конечно, хотелось вычислить «художника» и спасти всех и каждого. Вот только сложившаяся ситуация была далека от идеальной, а потому в первую очередь — «свои», потом — остальные.

Правда, всё равно неприятно, когда по такому же принципу поступают с тобой. Понять — это одно. Осадок остаётся. Хотя… какая разница? Пазл всё равно не складывался. Перед ней — разрозненные фрагменты.

Могли ли эту кашу в самом деле заварить двое? Нотт либо и правда так думал, либо старался сбить с толку. Если второе — понятно, кто «художник». Если первое, всё больше вопросов вызывала Марсела Кортес — идеальный партнёр для кого угодно. Возможно, она, мастерски изображая попытку подружиться, наблюдала за Гермионой. Мягко, в своей обычной манере подталкивала к неправильным решениям, ошибочным выводам…

Стало жарко, будто от случайной трансгрессии в Сахару. Марсела ведь знала обо всём или почти обо всём! Марсела отлично разбиралась в заклинаниях — возможно, умела создавать новые. Возможно, быстро заколдовать одежду для неё тоже не проблема.

Гермиона вздохнула, потёрла пальцами виски: мотивация Нотта была непонятной, а потому, как интерпретировать его слова, тоже непонятно.

Загадок и без того хватало — поделился бы кто ответами… Эта мысль заставила снова вспомнить о Марселе Кортес: вот кто вчера обещал ответы. Пусть не те, что нужно, но всё же…

Часы показывали, что Гермиона просидела в комнате уже больше часа: обыск наверняка закончился. Она встала, одёрнула мантию и направилась в десятый номер.

— Ты мне кое-что обещала вчера, — заявила с порога.

Марсела откинулась на спинку кресла и с явной неохотой кивнула. Прочистила горло, но начинать свой рассказ не спешила.

— Что ж… — она невпопад улыбнулась, — обещала — значит, обещала. Ты была права, когда решила, что тёмной магией я увлеклась из-за кого-то из родных…

Марсела могла поспорить, что видела вспышку. Яркую, от неё хотелось зажмуриться. Вызывающую едва заметное, ничем не объяснимое чувство дежавю.

Их автомобиль резко откинуло в сторону — она сильно ударилась лбом и коленями. Мысли разбежались. Разлетелись осколками. Ушей достиг поток бранных слов. Раньше дедушка никогда не ругался. Холодные пальцы Лорены вцепились в правую руку. Машину ощутимо тряхнуло — и Марсела впечаталась в спинку переднего сиденья. Ей казалось, она выбила зуб. Или зубы. Сломала ногу.

В мыслях — туман.

Второй удар — сильнее. Она успела увидеть осколки стекла у себя на коленях. Взгляд скользнул по трём обезьянкам на браслете. Мир полыхнул болью. Погас…

А после — десятилетнюю девочку, чьи бабушка и дедушка погибли якобы из-за неисправности автомобиля, расспрашивали о том, что она помнила, видела. Растерянная Марсела Кортес цеплялась тонкими пальчиками за серебряный браслет, вспоминала строгий дедушкин взгляд, голос умершей бабушки, которая предупреждала: «Нужно держаться подальше от незнакомцев», «Будь осторожна», «Чем меньше о тебе знают, тем лучше», «Представь, что это игра — и ты невидимка, Марс»… И на каждый вопрос маленькая бабушкина обезьянка отвечала невнятно, неуверенно, пожимала плечами, говорила, что ничего не помнит. Тогда её лицо ещё не скрывала плотная маска. Тогда она не смогла бы складно соврать, глядя в глаза. Поэтому ограничивалась лаконичными «Да», «Нет», «Не знаю».

Уверенности в том, что это правильно, не было. Но Марсела так привыкла. Её слишком долго учили молчать.

Единственную горькую правду она сказала своей сестре, когда ту забирала из сиротского приюта прилично выглядящая магловская семья — образец толерантности и доброжелательности. Аж скулы сводило.

— Терпеть тебя не могу! — прошипела на прощание Марсела с тем пылом, с которым говорят только в детстве. С непоколебимой верой в собственную правоту. И отвернулась. Прикусила щеку с внутренней стороны — чтобы не разрыдаться.

Тогда они задержались по вине Лорены. Та упёрлась, кричала, возмущалась — мол, хватит переезжать с места на место. В глубине души Марсела была с ней солидарна: сколько она себя помнила, её семья нигде не задерживалась дольше, чем на несколько месяцев. Ни с кем не поддерживала связь. Кочевое племя из четырёх человек. Странное племя: у других детей были мама и папа. У них с Лореной — только дедушка с бабушкой.

Почему?

Марсела часто спрашивала, как же так получилось. Чем они хуже? Ничем? Тогда почему у них нет родителей?

Бабушка старалась как можно незаметнее вытереть слёзы. Дедушка говорил, что родители не здесь, в другом мире. А маленькая Марсела не понимала, что это за другой мир и почему туда не взяли их с Лореной. Неужели от них отказались?

Обычно после подобных вопросов дедушка вдруг вспоминал о спрятанных конфетах или шоколадке. Говорил, что сладости из того, другого мира — чему Марсела перестала верить ещё в семь лет.

И снова разные города, разные люди, разные съёмные квартиры — но неизменное выражение тревоги на лицах её родных. Им с Лореной говорили, что это длинная-предлинная игра в прятки. Говорили, что так надо. Говорили, что они непременно выиграют. Как иначе? Прячутся же лучше всех!

Сперва и правда было забавно, а потом начали возникать вопросы. Только задать их вовремя не получилось, а вскоре не стало тех, кто мог бы ответить…

Марсела Кортес погибла в автокатастрофе восемнадцатого апреля тысяча девятьсот девяностого года. И в тот же день родилась Невидимка.

Невидимка была крайне замкнутой и молчаливой. За один год её пребывания в сиротском приюте мало кто смог бы похвастаться тем, что слышал её голос. Она была послушной и беспрекословно выполняла всё, что скажут, но исцарапала лицо задиристому мальчишке, рискнувшему посягнуть на святое — серебряный браслет с тремя обезьянками. Бабушкин подарок, а заодно — напоминание.

С тех пор к ней намертво прицепилось клеймо неуравновешенной — её старались обходить стороной. А она глотала книги, как больной глотает таблетки. Была злой и обиженной. И боялась к кому-либо привязаться.

После сиротского приюта у Невидимки появился новый дом — Хогвартс. Больше всего она любила лето, когда замок был пуст и тих. Полностью в её распоряжении. Когда можно до бесконечности бродить по коридорам, искать скрытые за гобеленами проходы, говорить с картинами и призраками… Невольно прокручивать в голове настойчивый вопрос: от кого бабушка с дедушкой хотели спрятать её и Лорену?

Она боялась спрашивать. И смотрящая на неё обезьяна зажимала руками рот, призывая молчать.

Но о родителях Невидимка всё же спросила.

Ей сказали, отец был аврором и погиб при исполнении. Сказали, мать умерла во время родов.

И Невидимка долго сидела в библиотеке, один за другим пролистывая старые номера «Ежедневного пророка». В тщетной надежде найти опровержение. В тщетной надежде, что её обманули. Ведь как могло случиться, что во всём мире у неё никого не осталось? Только мерзопакостная идиотка Лорена, которая теперь носила другую фамилию. Лорена, из-за которой сперва погибла мама, а потом и дедушка с бабушкой. Лорена, которая с энтузиазмом помахала ей рукой в первый же свой день в Хогвартсе. После — приставала с ненужными «Приветами» и «Как делами», смотрела своими большими карими глазами с надеждой и восхищением. А потом растерянно сникала, сдувалась проколотым воздушным шариком и вмиг мрачнела, услышав очередной резкий ответ.

Через пару дней всё начиналось сначала.

Невидимка не хотела её жалеть. И говорить с ней не хотела. И видеть тоже.

Вместо этого она читала книги. Читала много, читала упрямо. Конспектируя важное, сравнивая и анализируя. Из всего получалось, что в магическом мире очень редко умирали при родах. Существовало много заклятий и зелий, которые могли обеспечить благоприятный исход.

Невидимка снова начала пересматривать выпуски «Ежедневного пророка». С пожелтевших страниц на неё глядели незнакомые волшебники и волшебницы. Ровные строчки напечатанных слов складывались в истории, до которых ей не было никакого дела. Она методически, номер за номером, просматривала газеты и аккуратно ставила напротив даты выхода очередного «Пророка» очередное бескомпромиссное «Нет».

На пергаменте было только одно «Да» — напротив выпуска, где упоминалась смерть её матери. Невидимка решила, что здесь какая-то ошибка, и снова засела за книги. Теперь она читала о заклинаниях — много и залпом. Сперва о тех, что использовались для поиска. Позже — о способах такие заклинания обмануть, «обойти». В конце концов — обо всём, что связано с исчезновениями и поиском. Людей, животных, вещей — без разбору.

Невидимка колдовала — и каждое очередное заклятие подтверждало, что её мать мертва.

Невидимка углублялась в теорию и экспериментировала, но не получала желаемого результата.

Невидимка научилась понимать, чего от неё хотят другие — и худо-бедно примеряла на своё лицо нужные маски. Она не собиралась сознаваться, что именно ищет в библиотеке, а потому приходилось лгать и выкручиваться. Убедительно улыбаться и произносить правильные слова. Спустя время она, сама того не заметив, достигла совершенства в искусстве притворства.

Невидимка мимоходом выучила столько заклинаний, что порой удивлялась, когда успела. Но если стремишься сохранить тайну, полезные сочетания слов и взмахов палочкой — отличные помощники.

Невидимка случайно наткнулась на Выручай-комнату. Долго бродила среди проходов и разглядывала груды никому не нужных вещей. Боясь притронуться. Боясь нарушить их молчаливое уединение.

С замиранием сердца разглядывала серебряную диадему с драгоценными камнями, про себя поражаясь, как можно было оставить здесь такую красоту. Очень хотелось примерить, но благоразумие пересилило. Вдруг понравившаяся вещица проклята?

Возле диадемы обнаружилось несколько любопытных книг. Даже на расстоянии ощущалась окружающая их атмосфера — чёрная и тягучая, словно трясина. Стоило только оступиться — и тебе не спастись. Конечно же в книгах шла речь о Тёмных искусствах. Но Невидимка только фыркнула, приманила желаемое заклятием и углубилась в чтение.

У неё была цель. Способы её достижения — дело десятое.

Использовать прочитанное на практике Невидимка не решилась. То ли в глубине души всё же боялась, то ли — как она убедила себя — ничего подходящего в книгах не обнаружилось. Но увлечённость заклинаниями теперь распространилась на более опасные, тёмные — пусть и охватывала пока только теорию…

Перед седьмым курсом Невидимка узнала, что возникшие у неё подозрения не были беспочвенными. Её отец вёл дело одного из Пожирателей смерти и собрал достаточно сведений, чтобы отправить того в Азкабан.

Пожизненно.

Вот только довести начатое до конца у него не получилось. Как не получилось и у матери Невидимки.

Дедушка с бабушкой по маминой линии были маглами. Они, видимо, тоже что-то знали, но тягаться даже с одним магом не рискнули…

Марсела прочистила горло и умолкла, вперив рассеянный взгляд в персиковые обои. Конец истории получился скомканным, смазанным — рассказчик наверняка многое упустил. У Гермионы на языке уже вертелись десятки вопросов.

— А как же родители её отца? — спросила она, не удержавшись.

— Первая магическая война, — лаконичный ответ в духе Теодора Нотта и отсутствующее выражение лица. Продолжать расспрашивать не стоило бы, но…

— Как она узнала историю о своём отце и Пожирателе?

— Проходя мимо Выручай-комнаты, подумала о том, что хочет домой. Комната показала ей образы, обрывки воспоминаний. Этого хватило — и после совершеннолетия Невидимка знала, куда идти. Всё было перевёрнуто вверх дном, но… тот человек ничего не нашёл. Я нашла. Слишком поздно.

Впервые за время рассказа она перестала говорить о себе в третьем лице, будто наконец признавая, принимая всю ту боль, которая столько лет разъедала её изнутри.

— Что случилось с тем Пожирателем, Марс? Он получил по засл… — Гермиона оборвала себя на полуслове. Во взгляде её визави почти привычный огонёк таки разгорелся до масштабов верхового пожара. Обнажая злость, ярость, ненависть, обиду. Жгучее желание позволить себе сорваться. Наорать. Вцепиться острыми ноготками в лицо человека, посмевшего задавать такие бестактные вопросы.

Очевидно, Пожиратель по заслугам не получил…

— Тебе лучше уйти, — тихо сказала Марсела. В её голосе не звучало ничего, кроме привычной теплоты и мягкости. Мышцы лица постепенно расслаблялись, на месте пожара осталась одинокая искорка, после — уголёк.

— Прости, я не хотела…

Марсела кивнула, не давая договорить. Мол, что угодно, только уходи. И Гермиона вылетела за дверь.

Она и правда не хотела. Надеялась услышать, что Пожиратель погиб или отбывает срок в Азкабане. Надеялась услышать, что самой Марселе от этого стало легче…

Значит, у истории было продолжение? Но какое? Может, неизвестный Пожиратель виноват и в смерти Лорены?

Гермиона, встревоженная рассказом, не знала, куда себя деть. Вздохнув, она сбежала вниз по лестнице. Ноги сами привели к выкрашенным белой краской качелям. Солнце слепило глаза, мягко обволакивало сотней тёплых лучиков. Ярко освещало арку, маняще возвышающуюся в паре сотен метров. Так близко — и вне досягаемости.

Ритмичные покачивания успокаивали. Повторяющиеся движения вводили в подобие транса. «Замораживали» появившиеся переживания. И даже мысли, образы потекли по реке сознания медленно, с ленцой. Будто непомерно устали за минувшие дни. Будто кто-то насыпал в них желатина — и они начали постепенно застывать.

Гермионе совершенно не нравилась форма, которую дерзнули принять непрошеные, неправильные мысли. Перед внутренним взором отражалось лицо Марселы и её вчерашний вопрос «А я могла бы?». Ответ становился очевидным, когда память услужливо «подсовывала» увиденный сегодня образ — ярость и пламя в глазах.

Марсела Кортес — худенькая невысокая девушка. Ничем не примечательное лицо. Лоб ни высокий, ни низкий — что-то между. Губы ни пухлые, ни узкие — средние. Нос «кнопочкой». Миндалевидные зелёные глаза.

Абсолютно заурядная внешность. И правда — Невидимка.

Такие не врезаются в память.

Но не в те минуты, когда маска соскальзывает с лица. Когда весь калейдоскоп ярких, жгучих эмоций гейзером вырывается наружу. Кажется, наблюдаешь за открытием ящика Пандоры…

Из-за таких мыслей и поведение Нотта начало восприниматься иначе.

А вдруг он побледнел не от неожиданной догадки, а от того, что увидел возможность и боялся её отпустить? Что, если он находился под Империусом, а потому не мог ничего сказать прямо? Но намекнул. Намекнул, что в происходящем виноват не один человек. А сам Нотт мог выполнять «чёрную работу», оказавшись под чужим влиянием…

Это имело бы смысл. И тогда его заявление, что девушки вне подозрения, тоже играло новыми красками. И было на руку Марселе. Во-первых, если не отводило от неё подозрения, то хотя бы заставляло задуматься, засомневаться. Во-вторых, ставило под удар Нотта: выгодно оговорить других, когда сам виноват.

Да и Марсела Кортес почему-то сразу начала доверять Гермионе. Логичное решение, знай она, что та — не «художник»…

Качели остановились.

— Ты в порядке? — спросил Малфой, присаживаясь рядом.

Гермиона пожала плечами. А что ему сказать? Что в мыслях полный хаос, в душе — раздрай, а так и не сложенный пазл в очередной раз рассыпается на сотни фрагментов?

— А ты? Выглядишь взволнованным.

— Мне-то чего волноваться? — хмыкнув, начал хорохориться Малфой. — Я и так житель рундука Деви Джонса. Плевать, что живой, — он шутливо толкнул её в плечо.

Гермиона улыбнулась.

«Деви Джонсом» или «морским дьяволом» Малфой иногда называл своего начальника. Впрочем, мистер Джонс был начальником и для самой Гермионы, но она работала удалённо, а потому видела того всего несколько раз. И к своему стыду, даже не всегда могла вспомнить его имя — только саркастично-недовольное, драматически возвышенное «Не человек — дьявол!» в исполнении Нетрудно-Догадаться-Кого.

Именно после этих слов Гермиона и рассказала историю об однофамильце мистера Джонса. А Малфой, переделав известную фразу, философски заметил, что ничего не случайно под луной, а фамилия у их начальника донельзя говорящая.

Эх, светлые минувшие дни… Вернувшись мыслями в настоящее, Гермиона прочистила горло:

— Я так и не спросила: вы с Марселой что-то нашли?

Малфой выразительно закатил глаза.

— А что мы могли найти? Исписанный признаниями пергамент? — фыркнул он. — Не понимаю, на что рассчитывал Тео.

Она моментально оживилась, когда разговор принял нужное ей направление.

— Кстати, о Тео. Он… ведёт себя как обычно? Никаких странностей?

— Ты опять его подозреваешь? — Малфой удивлённо приподнял брови. — Нет, никаких странностей. Странно только то, что ты спрашиваешь о нём уже во второй раз. Мне стоит начинать волноваться? — он снова игриво толкнул её в плечо.

— Нет. Уже слишком поздно. Я по уши в него влюблена, — с притворной печалью ответила Гермиона.

Малфой улыбнулся. Искренне, но как-то вяло. Его волнение никуда не делось: казалось, оно гасило искорки в глазах, давило на кончики губ, не позволяя тем подняться достаточно высоко.

От этого становилось грустно. Ведь тем ей и нравился Малфой — с ним легко шутить, над ним приятно беззлобно подтрунивать, позволяя то же самое в ответ. Гермионе подобное было в новинку: она привыкла считать себя серьёзной и деловитой. Он же умудрялся время от времени «пробуждать» в ней озорную девчонку. Беззаботную и смешливую. И если раньше она думала, что в таком амплуа будет более чем нелепой, то рядом с Малфоем подобных мыслей не возникало. Только лёгкость, только разливающееся внутри тепло…

А сейчас… Сейчас всё это куда-то исчезло.

— Что такое? — спросила она тихо.

Малфой нахмурился. Смотрел на неё долго, неотрывно. И оттого грудь стискивало железным обручем. Как дышать? Как отвести взгляд от внимательных серых глаз, когда их обладатель наконец позволил себе открыться, не прятаться за сарказмом?

— Раз уж «художник» решил пустить нас во двор… — ответил он так же тихо, — то, думаю, мы здесь ненадолго.

— Раньше тебя не волновал «художник», — заметила Гермиона.

— Раньше у меня получалось соврать.

Он улыбнулся уголками губ — она ответила тем же. Малфой обнял её за талию, и Гермиона медленно, плавно положила голову ему на плечо. Боясь спугнуть, испортить сложившуюся доверительную атмосферу.

И лепестки вишни больше не казались пришельцами с другой планеты — непролитыми слезами. А в душе уживались непримиримые чувства — тоска от грядущего и тепло от душевной близости с дорогим человеком…

1) Главная эмблема Морфея — сдвоенные ворота в мир сновидений: из слоновой кости — для лживых снов; роговые ворота для снов истинных.