ЯРВ: Хроники Корпоративного Целителя 2: "Ведьмин Круг" ver:1.03 (FuLL) (джен)

Учёные утверждают, что цветные сны снятся склонным к шизофрении людям. Наверное, в какой-то мере это правильное наблюдение. И как говорят, чем ярче краски, тем ближе ты к пограничному состоянию. Интересно, а что же делать тем, кто в этом состоянии уже давно и разрывается на части?

Я морщился от яркой зелени кустов и деревьев. Лесной массив окружил наш маленький лагерь. Мы в глухой дыре, настолько глухой, что сюда не то, что вражеские, и свои самолёты-разведчики не долетают. Небо чистое и прозрачно-голубое. Его едва видно с нашего положения. На поляне всего два ветхих дома, один из них приспособлен под штаб, второй — обычный сарай, правда, имеющий несколько этажей в высоту. Не слишком удобно и практично для игр в прятки, но разве обитателям снов присуща логика? На мне старая выцветшая гимнастёрка времён Великой отечественной войны, такая же зелёная, как и всё вокруг. От этих красок уже заболела голова. Стараясь не пялиться по сторонам как идиот, я украдкой вглядывался в лица сослуживцев. Ни одного знакомого, да и все смотрели на меня так, будто видели впервые. Я здесь лишний или главный? Многие были откровенно удивлены, словно не ожидали увидеть меня на улице. Может, я ранен и при смерти? Я озадаченно покрутился на месте, высматривая домик штаба, но даже не успел сделать в его сторону и шага. Сзади налетела девица. Без промедления схватила меня за руку, наши пальцы сплелись. По телу пробежало приятное тепло, навеянное страстью плотских утех.

— Куда ты пропал, милый? Пойдём быстрее, отряд Сорокина скоро вернётся! — девица развернула меня к себе, увлекая в сторону. Странно, ощущения от прикосновения недвусмысленные, а вот видел я барышню впервые. Ниже меня на полголовы, военная одежда, тонкая талия, игривый, почти хищный взгляд. Из-под пилотки до плеч вились огненно-рыжие волосы. Я ничего не ответил девице. Моргая голодными глазами, конечно же, пошёл за ней, как ослик за морковкой. Такой тяжело отказать, благо и идти не далеко. Трёхэтажный сарай оказался сеновалом. По крайней мере, соломой под завязку были забиты его второй и третий ярус. По скрипучей лестнице мы поднялись под самую крышу. Я почти нехотя встал на четвереньки: по-другому тут не пройдёшь. Уверенно пролезая по тайным проходам в сухой траве, девица подмигнула:

— Что ты там застрял? Вчера ты был здесь более ловким.

Пошлый намёк оставил на моём лице негодование. Что-то я видел не ту часть сна, которую бы хотелось... Всегда прихожу в себя, когда самое интересное уже закончилось. Но делать нечего, пополз следом за подругой, путаясь в соломе и уберегая от сухих стеблей глаза. И что самое интересное, похоже, секс не послужил поводом для нашего знакомства. Я тщетно вспоминал её имя уже несколько минут — безрезультатно, а спрашивать в лоб было неудобно. Девица снова схватила меня за руку, подтянула к окошку. Отличный вид, отсюда весь лагерь как на ладони.

— Смотри, вон они идут.

Из леса по неприметной дорожке чуть ли не маршевым шагом вышел отряд. У командира перекинута через плечо винтовка. Понурый и совсем невесёлый вид. Это и есть отряд Сорокина? И о чём же это должно мне сказать? К лагерю приближались шесть человек. Разношёрстная компания полудиких, небритых мужиков. И опять ни одного знакомого. Девица затаила дыхание, подалась вперёд:

— Они не все. Вернулись не все!

— Где мы? — я устал подыгрывать своему воображению, голос словно не мой, непривычно звучащий со стороны — кто ты?

— Мы на пути к победе. Пойдём, нам нужно в штаб, — деловито хмыкнула девица. Неужели уже сорок пятый? Не похоже на май, слишком много листвы на деревьях.

Картинка сменилась. Моя рыжеволосая подруга опять стояла рядом. На этот раз на ней красовалась парадная форма, волосы были аккуратно уложены и заплетены в косички, на руках белые перчатки. Мы стояли в длинном узком коридоре с высокими стенами, мощеными дубом. Вокруг ряды массивных дверей, люди-статисты сновали с папками, не обращая на нас внимания. Действительно, штаб, и, судя по всему, война уже закончилась. Мое внимание привлёк огромный портрет на стене. Не Иосиф Виссарионович, но что-то до ужаса на него похожее.

— "Главный" скоро примет нас, надо подождать, — подруга за спиной с гордостью отметила мой интерес. — Это не он, но один из героев войны. Хочешь посмотреть на них всех?

Я молча кивнул, не в силах оторвать взгляда от гигантской картины. Изображение полного человека с гордыми и явно приукрашенными чертами лица заставило напрячься. Этот тип определенно мне кого-то напоминал, но подруга увлекла за собой, не дав опомниться. Мы уединились в роскошных креслах вдали от штабной суеты. Между креслами гранитный столик, тяжелая книга в красном кожаном переплёте на его краю. Через мгновение она уже была у меня в руках. Страницы лощёные и плотные. Это иллюстрированный сборник. На одной стороне листа фотография генерала, на другой — краткая биография и описание той лепты, что он внес в общий котёл победы. Мне было как-то не очень интересно читать о подвигах, но вот картинки оказались весьма занятные. Это даже не столько фотографии, сколько красочные иллюстрации, выполненные масляными красками с фотографичной точностью. Я мерно перелистывал страницы в сопровождении пытливого взгляда боевой подруги. Вокруг гудел шум кипящей жизни, но я уже не замечал ничего лишнего. Очередная перевёрнутая страница открыла сурового мужика в красной папахе и чёрном тулупе нараспашку. Рукой полководец опирался о шашку, позировал, хмуря брови.

— Не думай, что они сделали мало для победы. Это всё благодаря им! — девица вступилась за портреты, хотя я и в мыслях не имел сомневаться в чём-либо. Кивнул от греха подальше, открыл новую страницу. Очередной мужик строгой армейской выправки. На нём гимнастёрка почему-то блеклого оранжевого цвета и танкистский шлем. Совсем не похож на генерала, скорее, рядовой, отметившийся в какой-то битве.

— Не все герои войны носили высокие звания. Как часто бывает, победу делают обычные люди, — девица лишь подтвердила мою догадку, однако не удосужилась пояснить, почему так странно выглядело лицо солдата: гримаса ненависти застыла предсмертной маской. Я почувствовал исходящий от картинки холод. Неуютно было смотреть на таких героев, и я поспешно перелистнул страницу. К моему удивлению, следующий фотопортрет выглядел не лучше. Генерал морского флота в той же позе, как и предыдущий боец. Он словно кричал "ура" и поднимал в атаку свою мёртвую армию. В этот раз лицо оказалось в каких-то грязных разводах, а сам силуэт слегка смазан. Я не дождался комментариев от подруги, затаив дыхание, перевернул страницу. Что-то здесь было нечисто; у самого уха, разрастаясь, звенел тревожный колокольчик ультразвука. Активировалась защитная печать?

Ещё один генерал смотрел на меня с нового листа. Его вид просто ужасал. В красках много смазанной гнойной желтизны, мне показалось, портрет вообще не дописан. Острая невидимая игла плавно вошла в мою голову, но навалившаяся тяжесть не дала вовремя среагировать на угрозу. Я слишком поздно понял, что это ловушка. Любители лазить по чужим сновидениям шипели мне на ухо. Я не видел Инферналов, но не сомневался в том, кто приложил свои тощие руки к этой атаке. Голос боевой подруги звучал совсем рядом. Странно, что её образ сохранился, обычно статисты исчезали сразу, когда изнанка сна вылезала наружу.

— А ты думаешь, легко положить жизнь ради победы, Ярцев?! А ты знаешь, сколько стоит эта жизнь?

Я бы и рад согласиться, но наваждение уже взяло меня в оборот. Не чувствуя рук и ног, я не мог пошевелиться. Девушка вскочила с яростным негодованием на лице. Она нависла надо мной, грозно сверкая красивыми глазами.

— А ты, Петя, знаешь, что я и себя положила на этот алтарь?

Петя? Какой, на хрен, Петя? Я вообще-то Роман! Губы налились свинцом. Я только вяло помотал головой. Вдруг подумал: может, девица ошиблась сновидением, и сейчас этот Петя вместо того, чтобы получать на орехи вместо меня, где-то мирно посапывал с довольной улыбкой? Хотя стоп, она назвала мою фамилию правильно, значит, попала по адресу. Подруга вцепилась мне в плечи, прижала к креслу. Она кричала, по щекам текли слёзы:

— Это всё было ради тебя, я жила только тобой, а ты? Как ты поступил со мной? Ты поплатишься за то, что сделал, весь твой род поплатится!

Девица ударила коленом мне в грудь, надавила с такой силой, что затрещали рёбра.

— Яр... — я хрипел, не в силах противостоять этому кошмару в одиночку. Подруга оказалась не такой уж и подругой. Я едва понимал, что она от меня хотела и почему назвала другим именем. Силился проснуться как можно быстрее. Яр не спешил на помощь, перстня на пальце нет, а кричать во сне можно долго, сильно и неэффективно.

— Я ненавижу тебя, Ярцев! — девица заливалась слезами, от её крика заложило в ушах. — Ты умрёшь, весь твой род умрёт!

Я проснулся в своей кровати, стиснув зубы и проклиная белый свет. Защита! Где моя защита? Невероятная боль прорезала грудную клетку; судорожно хватая ртом воздух, я перевернулся на бок, не рассчитал и вдобавок ко всему упал на пол. Стонал, корчась на мягком ковре в неудобной позе. Руки и ноги онемели, говорить было тяжело, но я сумел пролепетать имя предка. Яр появился почти сразу, озадаченно осмотрелся.

— Ты чего? Тапочки потерял?

Остряк, блин! Он не увидел ничего подозрительного, а я ещё минуту не мог прийти в себя, наконец, приподнялся на дрожащей руке:

— Ты не представляешь, какое кино сейчас показывали!

* * *

— Ох, ну что тебе сказать по поводу твоего кино... — Яр глубоко задумался, выслушав мой рассказ; повисла тяжёлая пауза. То ли он не хотел говорить правду, то ли думал, как преподнести её помягче. Я наливал в кружку кипяток и заваривал чай; после пережитой атаки спать как-то уже не хотелось, а на часах только четыре утра. Я надеялся скоротать время за разговором, облачился в любимый махровый халат тёмно-синего цвета с золотистыми кружевными вставками и широко оттопыренными карманами. Ежился у приоткрытого окна:

— Ну, давай выкладывай, что за девица. Она с какого-то перепуга меня Петей назвала.

— М-да... было дело, и кино это твоё мне знакомо. Пётр Зосимович Ярцев, твой прадед. Да, войну прошёл, да, и с той девицей был у них знатный роман.

Я нахмурился. Ну что ж, сон в руку, как говорится, сказка ложь, да в ней намёк. И даже страшно представить, какой, вспоминая те проклятия, что сыпались на меня как из рога изобилия.

— Ну а я тут при чём, зачем на меня нападать?

Спину ещё ломило от боли, я всё никак не мог найти себе удобную позу на узком седалище. Краем глаза заметил проявившуюся кляксу. Уголёк устроился на плече. Он уже обвыкся в новых условиях и совсем не боялся выходить из тела. Я дал ему имя Прокл и также привык к временным неудобствам.

— Ну как тебе сказать... Барышня та оказалась своеобразным подарком нашему роду. Она нас прокляла, — взгляд Яра то и дело сползал на моего питомца. Призрак, как и прежде, высказывал сомнение в целесообразности нашего соседства, но я ещё помнил доброту Прокла в холодных больничных катакомбах и прощаться с другом не спешил.

— Это я уже понял. И за что же нам такая благодать?

— Ой, это типичная и глупая история. Она его любила, он ей изменил и бросил ради другой. Ну, ты знаешь, как это бывает, — Яр скучал, рассказывая все тонкости похождений моего недалёкого предка. Мне же было как-то не до скуки и даже не до смеха. В груди как будто торчал гвоздь, мешая глубоко вздохнуть. И почему шалости моих предшественников всегда выходили боком мне?

— И что же это за проклятие такое? — при упоминании проклятия клякса что-то лениво пробурчала сквозь сон. Незаметно переместилась на другое плечо, сменив позу. Теперь Прокл лежал, свернувшись калачиком и поджав лапы.

— Сам не догадался? — Яр изогнул бровь, смотрел на моего питомца с подозрением. — Если честно, не хочется мне говорить об этом при свидетелях.

— При каких свидетелях? — я встрепенулся, покосился на окно. За ним мирно раскачивалась березка.

— У меня такое чувство, что эта хрень нас подслушивает, — призрак кивнул на Прокла.

— Кто, малыш? Да брось ты! — я махнул рукой.

Теперь Уголёк валялся на спине, раскинув лапы в стороны. Единственный глаз закрыт, зубастый рот расплылся в блаженной улыбке. Яр скептически покачал головой, но был вынужден продолжить.

— Вообще странно, что ты увидел всё это. Но я думаю, оно пришло к тебе именно из-за Кляксы.

— Как это? — я отхлебнул чай, обнявшись с кружкой, впитывал кожей спасительные частицы тепла.

— Всё просто: проклятие притягивается проклятием! — Яр почти шептал. Теперь со скепсисом пришлось смотреть на него мне:

— Бред какой-то, но допустим. Она вообще жива, эта девица?

Яр поморщился от моих мозговых способностей.

— Это было почти сто лет назад, сам как думаешь?

— Ничего не думаю! — пришлось рассердиться на предка, встать и пройтись вдоль кухни. — И почему я узнаю о каком-то родовом проклятии не заблаговременно, а когда оно хватает меня за горло? Почему моя защита не сработала?

— Да, я, наверное, должен был предупредить тебя заранее, но что я мог сказать: прости, мы вымираем? — Яр не остался в долгу, вёрткий, как червяк. — А защита твоя и не сработает, это родовое проклятие, оно слишком мощное для обычной печати, даже усиленной твоим или моим влиянием.

— Не сработает? — а вот это действительно что-то новое.

Я невольно покосился на кляксу, как-то других проклятий я ещё и не встречал, и по работе не сталкивался.

— Да нельзя его снять просто так! Понимаешь, та девица оказалась сильной ведьмой, она вложила в своё заклинание самое ценное, что у неё было, ценная жертва!

— Она принесла в жертву себя... — озарение прошло по телу нехорошей волной.

— Именно! — подхватил Яр.

Я опустил глаза в пол, судорожно приводил в порядок мысли.

— Бред какой-то... А давай снимем это проклятие! Какой там ритуал нужен?

— Жертвенный! — призрак охотно закивал. — Кстати, очень хорошая идея. Нужна мужская кровь проклятого рода, и мы можем принести в жертву, например, тебя. Согласен?

— Это почему меня? — я уже чувствовал, в чём тут подвох, но не успел произнести догадку вслух.

— А потому, что ты последний Ярцев в роду. Всё! Мужчины с такой фамилией больше не рождались, — призрак надул щёки и развёл руками.

— Во дела... — я присел обратно на стул.

А ведь и правда, со стороны двух тёток у меня только незамужние племянницы, а они после свадьбы сменят фамилии.

— И что делать?

— Ох, тяжелый вопрос... — Яр закрыл лицо рукой. — Вот ты всё спрашивал, зачем мне был нужен Белый Осколок, так вот: я думал, что с помощью него можно будет попробовать снять эту гадость, продолжить род...

Я хитро прищурился, Яр всё время что-то недоговаривал, но как на этом подловить его?

— Ты же говорил, что хотел осколком увеличить мои силы. Ты какие силы имел в виду? Если на продолжение рода, то не переживай, у меня там всё нормально!

— Да? Герой-любовник, что ли? — усмехнулся предок. — А ну-ка вспомни, когда у тебя в последний раз были хоть мало-мальски долгие отношения с барышнями?

И это тоже правда. Я совсем одичал и замкнулся в себе. Последние несколько лет никак не мог понять, почему мне так катастрофически не везло в личной жизни. Нет, женщины у меня были и достаточно много, вот только, как и намекнул Яр, отношения эти продолжались максимум месяц-два и обрывались неожиданно, на ровном месте.

Живот скрутило голодным спазмом. Организм приходил в себя, и это не могло не радовать, я достал с одной из кухонных полок упаковку печенья. Хорошо, что некоторые жизненные загадки разрешались, но возникал другой вопрос:

— Так! Ну и что теперь с этим делать? Ты хоть думал над этим?

— Хох! — Яр показательно скривился. — Еще бы! Вот только одному тут думать не с руки, а ты, скажем так, единственный из моего рода, с кем мне удалось найти общий язык. Вот теперь знаешь правду, вот теперь и будем думать, как решить проблему.

— Раньше нельзя было сказать? — неуместная ирония Призрака неожиданно вывела меня из себя. — Я бы, может, не отпускал своих пассий так просто, я же не знал, что их гонит от меня проклятие взбалмошной девицы!

— Грозный какой! — предок издевательски качал головой. — А вот если бы ты, сидя в своём кабинете и тиская старых тёток, хоть изредка занимался самопознанием, мои подсказки были бы и не нужны!

— Ты знаешь... Заниматься самопознанием я перестал лет в шестнадцать, а сейчас люблю конкретику: пришёл, увидел, победил!

— Пришёл, увидел, в страхе убежал! — передразнил меня Яр. — Я честно просил тебя помочь с Белым Осколком, в итоге ты слинял при первой же возможности!

— Не ври! Ты заманил меня в ловушку и хотел, чтобы я шёл за белой морковкой, как послушный ослик. Да и вообще ты же преследовал всех Ярцевых на протяжении почти тысячи лет! Неужели не мог хоть как-то намекнуть моему деду, что он немного горячился, когда отшивал могущественную колдунью? Это не наш косяк, а твой!

— Хорошо тебе говорить! Вот сдохнешь, как я, станешь неприкаянным привидением с тысячелетней историей, вот тогда и будешь рассуждать, кто что может, а кто чего не может! — Яр расходился не на шутку, и я уже пожалел, что затронул эту тему. Уж слишком близко он принимал её к своему холодному призрачному сердцу. Я никогда не задавал этот вопрос, но сейчас вдруг захотел знать правду. Хоть немного правды о прошлом:

— Расскажи, как ты умер?

В наступившей тишине призрак опустил голову. Его потерянный взгляд похолодел, Яр ответил с присущей ему лаконичностью:

— Мой родной брат, твой дядька, заманил меня в ловушку и принёс в жертву.

Я вздрогнул и окончательно потерял связь с реальностью:

— Тебя убил твой родной брат?

В напряжённом молчании я не слышал даже стука собственного сердца; похоже, оно упало в район пяток и уже не билось. Впрочем, что я ещё мог услышать об эпохе кровопролитных языческих междоусобиц? И жили они долго и счастливо, и принесли друг друга в жертву в один день?

— Послушай, это утомительные разговоры, а нам надо успокоиться и беречь силы. Ты хоть приляг на пару минут, отдохни.

Яр жалел меня, но ничем не мог помочь. Откинувшись на спинку стула, я смотрел в пустоту остекленевшими глазами. Последнее время я всё больше замечал, как неуклонно менялась моя жизнь, чуть ли не каждый день узнавал что-то новое, вот только жизнерадостности это не добавляло. Видимо, такой же интересный день намечался и сегодня. Первые солнечные лучи легли на скатерть стола. Москва за окном просыпалась и разлепляла глаза среднестатистической азиатской наружности. Я размешал воображаемый сахар в стакане, откинул ложку:

— Да какое спать? После таких ужасов мне точно уже не уснуть, — я осушил стакан залпом. Теперь от сна очнулся Прокл, жадно впился в мою ауру. Война войной, а завтрак по расписанию. Яр брезгливо смотрел на это действо, я поймал его взгляд:

— Ничего, это как лечение пиявками, слышал о таком?

— В эпоху моей молодости мы на пиявках брагу настаивали, ядрёной получалась.

— Ага! Видимо, в то же самое время китайцы и научились их жарить в кипящем масле и подавать с рисом и сладким соусом, — я отодвинул печенье, разговоры о червях напрочь отбили ещё и аппетит.

Я совершенно недавно услышал об этом экзотическом блюде, в какой-то кулинарной телепередаче.

— Предложи Борисычу, может, это действительно вкусно? — призрак доверительно подмигнул мне, затем залился смехом.

— Ну уж нет! Он и так заставляет всех нас питаться деликатесами, которые однажды пришлись ему по вкусу. Он потом мне же этих пиявок и скормит!

У директора был своеобразный ритуал, раз в несколько месяцев он вызывал к себе какого-нибудь работника и разделял с ним обед. Борисыч тот ещё филантроп, всегда выслушивал жалобы, спрашивал о жизни. Так через него проходили все белые воротнички СтройТрестСервиса, вот только я, как человек на особом статусе, посещал директора куда чаще и, соответственно, чаще дегустировал его кулинарные бзики. Из последнего помню, как мы ели отборный вьетнамский деликатес — змею в кляре. Я тогда подумал, что помощь целителя потребуется мне...

— Ну, хорошо, какой план действий сейчас? Можно же снять проклятие рода? Это хоть теоретически реально без Белого Осколка? — моя голова измученно склонилась набок.

— Конечно, можно, но я пока не знаю, как, — Яр улыбался. Уж лучше бы он не допустил произошедшего, но что сделано, то сделано. Прозвенел утренний будильник, молниеносно сработал рефлекс, заставляющий организм чувствовать себя разбитым и усталым. Разум захватила непреодолимая сонливость. Яр с ужасом наблюдал, как тух мой взор:

— Говорил тебе: отключи телефон...

— Да-да! — я устало поплёлся в комнату, шаркая ногами по паркету. Если вы вдруг проснулись раньше времени, никогда не оставляйте будильник включённым. Плохое настроение и раздражительность обеспечена после первых же сигналов к побудке, и не один целитель не поможет, когда работают условные рефлексы!

* * *

Прошлое

— Интересный перстенек... Так говоришь, именно из-за него вы оказались в подвале Урицкого?

Николай Фёдорович Догматов хитро прищурился, глядя на мой родовой перстень. Корень тех приключений, в результате которых я сейчас сидел на стуле напротив Догматова и глупо улыбался.

— Да, он возвращается ко мне каждый раз, когда я его теряю. Через пару часов, максимум через сутки.

Следователь усмехнулся и подбросил перстень в руке.

— Старая вещица, чувствуется.

— По легенде он наш, родовой, там даже герб есть.

Догматов отдал мне перстень, даже толком не взглянув на него.

— Возвращается, значит? — он снова прыснул.

— А может, проверим? — следователь у окна, худой и с вьющейся, почти кучерявой шевелюрой придвинулся к нам, с интересом разглядывая печатку.

— Да нет, поверим Роману Валерьевичу на слово, — отмахнулся Догматов, откинувшись в кресле, — сразу видно, он человек серьезный, вот только...

— Что? — я подался вперёд, нервно перебирая ручки на столе следователя.

— Если это твое кольцо действительно волшебное, сомневаюсь, что Урицкий отстанет от тебя так просто.

— Это точно, — поддержал Догматова следователь за столом слева.

На нем теплый свитер с оленями, стрижка короткая. Кажется, его фамилия была Иванов. Следователь говорил, не отрываясь от бумаг:

— Почему? Вы разве не арестовали его? — мое сердце больно ёкнуло в груди.

— Арестовать-то арестовали, вот только предъявить нам ему особо нечего, — с досадой ударил себя по пальцам следователь с кудрявой шевелюрой. Кажется, Догматов представил его Кондратьевым, но я был слишком взволнован, чтобы запомнить это наверняка. Догматов кивал, сурово глядя в пустоту перед собой.

— Смотри: в объяснениях, которые вы дали с этим твоим другом, вы указали, что Урицкий продержал вас в подвале своего особняка неделю, правильно? — Догматов придвинул ко мне листок бумаги, на котором несколько дней назад я и Хворостов изложили все подробности нашего пребывания в доме Аркадия Урицкого. Я охотно кивнул.

— Да, он стрелял Димону в ногу, два раза.

— Ага, но только вы сами указали, что это был не Урицкий, а его охранник, — Догматов заглянул в блокнот, где держал подсказки, — гражданин Борцов Василий Олегович, тысяча девятьсот шестьдесят четвёртого года рождения.

— И что? — я ничего не понимал. Куда клонят следователи и чего хотят?

— Хороший срок за это получит не Урицкий, а Борцов, — тихо подсказал мне Кондратьев, постучав по заявлению пальцем.

— Как так? — от неожиданности у меня открылся рот.

Догматов пожал плечами.

— С тем, что у нас есть на этого Урицкого, максимум, что ему светит, это года два. А с его связями и деньгами он, скорее всего, отделается условкой.

— И что делать? — я тяжело выдохнул, прежде чем откинулся на спинку стула.

Одержимость Урицкого мной и моим кольцом не сулила ничего хорошего.

— Тут можно уцепиться только за ваше похищение, — Догматов хищно облизнулся. — Ты написал, что он привез вас ночью в лес и кинул в яму, ты сможешь показать это место?

Я мотнул головой.

— Черт, а когда он посадил вас в подвал, может, требовал выкуп?

— Мы могли бы засудить его за похищение с целью выкупа! Это серьезная статья, а учитывая наличие преступного сговора, то мы могли бы посадить Урицкого лет на десять.

Четвертый следователь, что все это время сидел дальше всех, неожиданно и деловито вступил в разговор. Он встал сзади меня. Над его столом висела единственная табличка с фамилией и гласила: Гаврилов С. А. Остальные следователи, видимо, боялись светить свои имена и фамилии.

— Он не просил выкуп. Все, что он хотел, это возместить свои убытки. Мы вынесли из его ломбардов порядка сорока...

— Стоп! — Догматов ударил ладонью по столу, встал и нервно прошёлся вдоль окна. — Какие убытки? Ты чего говоришь, Роман? Вы жертвы! Вас похитили! А то получается, жертва — этот Урицкий, и вы его ограбили! Или все-таки действительно ограбили?

Я судорожно моргал глазами, не зная, что ответить. Тоже мне жертвы, сами наворотили дел. Разрываемый крайностями, я тихо завыл, сжав голову руками.

— Я не знаю, не знаю...

— Знаешь! — с нажимом произнес Догматов. — Если Урицкий выйдет на свободу, никто не сможет защитить вас, ребята. Подумай об этом, Роман.

— Что надо сделать? — я сдался, дрожащей рукой рыскал по столу следователя.

Кондратьев ловко подсунул мне чистый листок бумаги и дал свою ручку.

— Надо переписать объяснение и написать новое заявление на Урицкого, — голос Догматова звучал как колокол набата. — Если хочешь жить, надо вычеркнуть упоминание про кольцо и ваш долг перед Урицким, ты же об этом просил? Как иначе мы сможем утаить твое кольцо?

Я судорожно кивал и, заполняя шапку объяснения, сделал несколько ошибок.

— Да не бойся ты, Ромка! — Иванов хлопнул меня по плечу и рассмеялся. — Не дрейфь, посадим твоего Урицкого надолго!

Все следователи улыбались и шутили; поддавшись общему настрою, выдавил улыбку из себя и я.

— Да, не торопись. Езжай домой, отдохни, завтра принесешь заявление, объяснение и пару иллюстраций. А что самое важное, Хворостов Дмитрий Вячеславович так же должен все написать по новой и тоже вычеркнув все ненужное. Кстати, момент с чудесным исцелением раны тоже лучше вычеркнуть, делу это не поможет, а суд только отвлечет. Ты запомнишь?

Я кивнул несколько раз. Вставал из-за стола и, сжимая испорченный листок бумаги, направился к двери.

— Эй, целитель, а ручку? — Кондратьев развернул меня у самого порога, озорно подмигнул.

Я не знал, что мне делать. Я хотел ненавидеть Урицкого, чтобы смело лжесвидетельствовать против него, но за время нашего общения единственное, что я понял: Аркадию самому была нужна помощь. Обитатели его особняка не врали, когда взывали ко мне. Будет ли справедливо так поступать с Урицким? Мне осталось спросить совета только у Димона.

Я направился к нему в больницу на следующее утро. Он терпеливо выслушал мой рассказ и предложение Догматова. Лёжа в постели и морщась от боли при каждом неловком движении, Хворостов процедил сквозь зубы:

— Я напишу что угодно, лишь бы его казнили, повесили, поджарили на электрическом стуле!

Он испортил первый лист, исчеркав его ручкой и порвав насквозь. Похоже, у меня действительно не было выбора.

* * *

Настоящее

Я поправил узел галстука и расправил рукава пиджака — это последний штрих перед выходом на лестничную площадку.

— День будет жарким, а ты вырядился как на парад, — Яр скрестил руки на груди, смотрел мне в спину, качая головой. И хоть я не видел отражения призрака, чувствовал исходящий от него скептицизм.

— Это деловой стиль, тебе не понять, — я ещё раз проверил свой внешний вид, натянул на лицо фирменную улыбку: кажется, ничего не забыл. В этот раз не решился надевать запонки. Опыт последних дней показывал, что мои костюмы часто приходили в негодность, причём в самые неожиданные моменты.

— Ну, куда уж мне... — предок скучающе зевнул, прохладным ветерком обдал мне спину. — Я буду ждать тебя внизу...

— Хорошо, — я облегченно выдохнул, когда он исчез, напоследок показал самому себе безупречный ряд зубов, вышел из квартиры. Яр всегда что-то не договаривал! То Белый Осколок ему был нужен, чтобы увеличить мои магические силы, то теперь, оказывается, чтобы снять тяжелейшее родовое проклятие! А дальше что? Однажды совершенно спокойно он скажет: ну всё, сейчас тебе каюк, потому что в прошлом году мы не достали Белый Осколок? От этой неизвестности у меня на душе уже не скреблись кошки, а выли собаки! Еще и проклятие это… Интересно, на каком этапе Яр вообще бы про него рассказал?

Я озлобленно хлопнул дверью и закрыл ее на ключ. На площадке царил полумрак. Теперь в темноте, после той больничной разборки, я чувствовал себя не слишком уютно. Рефлекторно замер; чудилось, что сейчас откуда-нибудь сбоку вынырнет чьё-то не совсем радостное лицо, или того хуже, услышу треск разбиваемой пентаграммы. Ещё один звук, который до сих пор преследовал меня в кошмарах. Тишина разрезалась редким детским всхлипыванием, где-то не близко, но на этаже. У лифта никого не было, я повременил со спуском, здесь произошла какая-то несправедливость, и я, ведомый не свойственным мне героическим инстинктом, шагнул во тьму неизвестности. Я нервно теребил кольцо Яра в кармане: успею надеть, если что, а пока пусть призрак подождёт внизу, от него не убудет.

Я осторожно выглянул на лестничный пролёт. Снова пусто. Страждущий явно не хотел, чтобы его нашли так быстро. Судя по голосу — это мальчик, надеюсь, не случилось ничего страшного. В полумраке я наступил на какой-то пластмассовый осколок, он окончательно треснул под ногой. Мне пришлось идти к пожарному выходу в торце дома. Из соседских мальчиков навскидку мог вспомнить только Матвея, десятилетнего пацана, живущего этажом выше. У него вполне молодые родители, они переехали сюда несколько лет назад. Я тогда попал под раздачу и помог им перетащить пару вещей. Как обычно в таких ситуациях, не работал лифт. Впрочем, мы не стали друзьями, не получилось дружить и семьями. Наверное, потому, что я жил один, а одинокий молодой мужчина в полном рассвете сил, если только у него нет пропеллера за спиной, со временем будет вызывать все больше вопросов и недоверия. Хотя с другой стороны, с пропеллером недоверие будет сразу и куда больше.

Я постучал о косяк приоткрытой двери, вежливо кашлянул:

— Ну, и чего ревём?

Матвей подскочил на месте и быстро затих. Он испуганно сжался в комок, увидев постороннего, схватился за коленку, медленно распухающую после падения.

— Я не реву! — он с завидной быстротой подобрал сопли, но красноту глаз нельзя спрятать так просто.

— Ну да, конечно, — я усмехнулся, посмотрел на Матвея с легкой надменностью, даже не собираясь его жалеть. С детьми, особенно с мальчиками, вообще надо построже, иначе вырастут слюнтяями, но и издеваться не рискнул, его родители мне за это «спасибо» не скажут. — Ты где упал-то? На лестнице?

На ногах Матвея были надеты роликовые коньки, и я не на шутку взволновался:

— Ты что, с ума сошёл? С лестницы на роликовых коньках? А если шею свернёшь?

— Я не хотел, я в "Ютубе" видел ролики! — он завыл, не в силах сдержать слёзы.

— Ну чего завёлся? — я лениво присел на корточки. — Они же там годами тренируются, ломают себе всё, что только можно!

Я старался смягчить голос, выставил напоказ фирменную улыбку. Матвей успокоился, но все ещё держался за коленку. Ушиб сильный; пытаясь разглядеть рану, я осторожно убрал его руку.

— Болит?

Он кивнул в судорожном всхлипе. Синяк разрастался на глазах, я чуть-чуть не успел предупредить падение мальчишки. Но всё не так уж и плохо, видимых вывихов нет, да и сам Матвей вроде не корчился от сильной боли.

— Во, только ободрался немного! Скажи спасибо, что в защите был... — я указал на пластиковую накладку, что сохранилась на левом колене. Теперь понятно, какие осколки хрустели под ногами. Матвей осмотрел рану, снова завыл:

— Меня мама убьет за наколенник...

— М-да уж... — я оглядел разбросанные куски. Склеить их, конечно, не получится. Придётся покупать новый комплект, но это на совести родителей Матвея. Я мог только облегчить страдания парнишки, поэтому сосредоточился на его ране.

— Дел ты натворил, конечно, славных, но скажу как опытный шкодник: от родителей тебе достанется больше всего за коленку, — я деловито качал головой. Почти никто в доме не знал истинного рода моих занятий. Яр настаивал, чтобы всё так и оставалось, но в последнее время таить в себе дар становилось все сложнее и сложнее. Недолго думая, я закатал рукава пиджака, заявил с важным, почти официальным видом: — Ну что я могу сказать... тебе повезло! Вот ты не знаешь, а я великий маг, колдун и, самое главное, целитель!

— Не правда! Колдунов не бывает! — слёзы Матвея высохли мгновенно, изменился и тон. Он напрочь срезал весь мой пафос.

— А вот и правда! Давай покажу, что умею, — я протянул руку к его колену.

Матвей сомневался недолго: любопытство взяло верх, и, морщась от боли, он сам подставил ушибленное место. Я положил ладонь на рану, правой рукой взял его за плечо. Руку под болячкой сразу прожгло нездоровым теплом. Так бывало всегда, когда в теле шёл воспалительный процесс. Мне достаточно только послать на помощь мучившемуся организму немного своей энергии. Пара секунд сосредоточенной тишины, и глаза Матвея расширились от удивления. Я хитро улыбнулся, услышав, как он затаил дыхание:

— Дай догадаюсь, чувствуешь тепло, и боль проходит?

Матвей молча кивнул, я приоткрыл один глаз, чтобы увидеть эту картину. Мне не составляло труда продемонстрировать свои способности даже самому заскорузлому скептику, ведь я работал не с сознанием, как многие ошибочно полагали, а напрямую с телом пациента. Удовольствие от того, как быстро с лиц стиралась снисходительная усмешка, несравнимо ни с чем. Вот и сейчас глаза Матвея выражали удивление, граничащее с шоком.

— Дядя Рома, а как вы это делаете?

Я не ответил, не теряя концентрацию, отправил в рану очередной сигнал, заглушающий болевой импульс. Теперь Матвей хотя бы сам дойдёт до дома и, может, даже не вызовет подозрений у родителей.

— Легко делаю! Эти способности передались мне по роду. От деда к отцу, от отца — мне.

Пришлось немного упростить свою историю. От полной версии в трубочку завернулись бы уши любого слушателя, да и мне бы не хватило дня, чтобы поведать её от начала и до конца. Светясь от гордости за содеянный поступок, я выпрямился в полный рост, поморщился от неприятных ощущений в спине. Ночное нападение ещё давало о себе знать, а я, ко всему прочему, потратил энергию, и не какую-нибудь левую из Лимба, а свою, кровно переработанную. Вот засада! Как же я буду сегодня работать в офисе? К концу дня едва ли доковыляю до дома... В голову закралась предательская мысль: может, сегодня схалтурить на приёме? Мою работу едва ли можно проверить или проконтролировать, тем более новых пациентов не планируется, а от старых уже заметно подташнивало. Сладкая мысль, но слишком низкая. Матвей продолжал смотреть на меня, открыв рот. Он ждал продолжения рассказа, но меня поджимало время.

— Посиди тут ещё пару минут, как боль пройдёт окончательно, пойдёшь домой. Если не хочешь, чтобы за коленку досталось, надень какие-нибудь штаны. А про наколенник скажешь, что лямка порвалась, и он упал на дорогу, под машину. Родители представят под машиной тебя и наколенник, за тебя им станет страшно, и про наколенник они тут же забудут. Усёк?

Я давал ему советы, вспоминая с грустью о своём детстве. Почему у меня не было такого соседа, который научил бы грамотно обманывать родителей хитрыми психологическими приёмами. Матвей мало что понимал из сказанных слов, но усердно кивал. Ребёнку главное — результат, а принцип он поймёт потом. На этом моя миссия тут была закончена:

— Ну, всё, я пошёл, а ты осторожнее и больше не падай. Договорились?

— Подождите, дядя Рома, а синяк? — он критически осмотрел получившийся результат. Лечение не прошло приёмку, и мне пришлось вернуться.

— Я сразу сказал: как придёшь домой, надень штаны. А синяк — это... ну понимаешь, скопление крови под кожей, от моего лечения оно рассосётся быстрее, но надо подождать. Пару дней где-то, — я осёкся на полуслове, поймав пустой взгляд. Кому я рассказываю эти тонкости работы организма? Махнув рукой, достал из сумки упаковку со сладостями: — Да, ты прав, мой косяк. Вот, возьми как утешение.

Матвей принял подарок, но рассматривал его так, словно видел впервые.

— Это Тульский пряник. Его есть надо, а не осматривать, — я подмигнул Матвею и уже попятился к выходу, но его расстроенный голос не дал уйти далеко:

— Я чипсы люблю...

— Ну вот ещё! Чипсы твои — это такая гадость! Знаешь, сколько людей ко мне ходят лечить живот после чипсов?

— Сколько? — тут же отреагировал Матвей, явно заинтересовавшись новыми подробностями о жизни своего соседа. Не сказать, что у нас с ним хорошие отношения, но он здоровался со мной каждый раз, когда встречались, а для хорошего впечатления этого достаточно.

— А ты хочешь знать?

Матвей закивал, робко улыбаясь, ну хотя бы его слёзы окончательно просохли. Такое внимание мне польстило, но в душе засвербел червячок. Яр предупреждал, что люди со сверхспособностями часто становятся подопытными кроликами в военных лабораториях. Кажется, что это полная чушь, но проверять её на деле как-то не очень хотелось. Я подумал, что излишняя слава мне пока ни к чему:

— Давай так: ты никому не расскажешь о том, что я тебе помог с коленом, а я буду разрешать тебе иногда приходить ко мне в гости на чай. Буду тебе рассказывать о своих пациентах, они иногда у меня забавные. По рукам?

— Хорошо, дядя Рома, — Матвей пожал руку, сунул пряник в карман ветровки, собрался бежать, но я вовремя остановил его:

— Нет, дай коленке оклематься, хоть пару минут. Только потом пойдёшь домой. Ну а мне уже пора.

— Хорошо, дядя Рома, она уже и не болит. Спасибо!

Слова благодарности летели в уши сладким вишневым сиропом, я уходил к лифту, краснея от удовольствия и чувствуя, как энергия приливает к телу. Матвей остался на лестнице пожарного выхода, с интересом рассматривая неожиданный сладкий трофей. Он не почувствовал, как пространство за спиной исказилось. Худой гигант появился бесшумно. Вырвавшись из кирпичной стены, поднял измученную голову. Его багровое тело, усыпанное мелкими шипами, было порезано в нескольких местах, как бритвой, раны не свежие, но все ещё источали кровь. Он с жадностью смотрел на сияющую ауру ребенка, протянул к ней дрожащую руку…

Пока лифт опускался на первый этаж, блаженная улыбка не покидала моё лицо. Матвею я, конечно, помог, вот только интересно, забудет он про моё обещание или нет? А если нет, придётся действительно поить его чаем у себя дома. Самое главное, чтобы об этих посиделках не узнали его родители. Обвинение в какой-нибудь педофилии Борисыч мне точно не простит, и буду я в своём кабинете подвешен к люстре, и явно не за шею.

— Ты где там застрял? — Яр встречал меня на улице с неподдельным волнением. — Общение с проклятиями тебе на пользу не идёт. Держись от них подальше.

Я отмахнулся, взяв курс на ближайший подземный переход Краснопрудной улицы, он недалеко от дома, на пересечении с третьим транспортным кольцом. Шумно, конечно, но не смертельно. Моя скромная квартира располагалась на улице Гаврикова, совсем недалеко от Красносельской станции метро.

— Кого встретил-то? — Яр не отступал, даже когда мы оказались под землей. Я двигался в человеческом потоке чуть медленнее обычного. Прислушивался к телу, в этот раз не на шутку озаботившись своим состоянием. Впереди рабочий день, вдруг действительно придется выложиться по полной, как в прошлый раз, когда потребовалось срочно выезжать на строящийся объект, а ещё надо кормить проклятие... Очередная неприятная ситуация не сулила мне ничего хорошего. Я преодолел переход без особых проблем, ловил себя на том, что не держу дыхание. В груди ощущался неприятный дискомфорт, я положил руку на галстук, через рубашку послал импульс, почувствовал тепло от ладони, но оно не облегчило моих страданий.

— Не поможет, — Яр зудел над ухом. Чтобы говорить с ним, пришлось надеть гарнитуру:

— Надо что-то придумать с этой напастью!

— Само пройдёт, потерпи денёк-другой.

Вот уж действительно панацея: зачем решать проблему, если само пройдёт? Вот только говорили мы не о причине, а о следствии. Причина просто так сама не уйдёт... Моё возмущение росло пропорционально неприятным спазмам:

— Ты вообще когда хотел рассказать мне о проклятии? Вчера? — я невольно повысил голос, возвращаясь к больной теме. Беспечность призрака выводила меня из себя. Я не искал поводов для ссоры, но Яр охотно подкидывал их сам.

— Взяли бы Осколок, сразу бы и объяснил, — впрочем, предок держал свой пыл в узде. Не часто такое бывало.

— Может, попробуем отбить стекляшку у того чёрта?

Идея не из новых, она уже посещала меня несколько дней назад, но тогда не нашла поддержки. Опять лезть в пекло не очень-то и хотелось, правда, тогда я еще не знал о проклятии. Сегодня эта идея не выглядела так безумно.

— Ты хочешь пойти войной на Чернобожцев? — Яр изогнул бровь. Мы вышли с другой стороны Краснопрудной улицы, до станции оставалось не больше двухсот метров. И Яр был прав: солнце только начинало припекать, а я уже взмок. Надо быстрее добраться до метро.

— А почему нет? Я знаю, как с ними бороться.

— Да ты что? Чернобожцы сомнут и тебя, и меня. Идти против них все равно, что идти против Кумира!

— Расскажи мне о них больше! — я не знал, зачем мне эта информация, но с момента, когда я прошёл инициацию тьмой, она интересовала меня все больше. Конечно, я уже просил Яра поведать о тёмном культе, но каждый раз получал одно и то же:

— Прости, Ром, я мало что знаю о культистах, и мало кто вообще о них может что-то рассказать. Я думаю, самое лучшее — это забыть и о потерянном Осколке, и о том, чтобы забрать его силой. Чернобожцы— это не тот орешек, который нам по зубам.

На эту тему говорить с Яром казалось безнадёжным. Я хорошо помнил проскочившую в разговоре Белого Карлика и Аниматора фамилию: Чернозёрские. Именно этот дом, по утверждению Карлика, правил Великим Зеркалом сейчас. Или, как сказал Яр, его блеклой пародией. Что ж, для пародии оно выглядело вполне прилично. Как я понял: культисты собирали Осколки по всему миру, пытаясь воссоздать великий артефакт прошлого в своё личное пользование. Благая цель, но без благих намерений.

— Кого лечил, признавайся. Я же вижу, ты потерял энергию, — Яр хитро прищурился. От него ничего не утаишь, вот только зачем спрашивать то, что предок знал и так.

— Я помог соседскому мальчику. Он навернулся со ступенек и разбил коленку.

— Та-ак! — протянул призрак, и это не сулило ничего хорошего. Он опять будет заваливать меня нравоучениями. — Мы же договорились! Ты проводишь лечение строго по необходимости! У тебя есть работа, и там куча страждущих, Рома!

— Да-да... — я закатил глаза.

Подходя к наземному вестибюлю метрополитена, перешёл на бег, чтобы проскочить в открытую дверь. Один из самых главных принципов целителя я усвоил, ещё сидя в подвале особняка Урицких: тот, кто пытается помочь всем, не помогает никому и убивает себя раньше времени. Никакой человек не обладает безграничным запасом энергии, хоть её излишек и присутствовал в организме. По сути, этот запас я и расходовал на помощь людям. Как только лимит заканчивался, лечение шло за мой счёт. И ощущение фантомной боли своих пациентов, как это бывало после стандартных сеансов, только цветочки.

— Мы хорошо устроились в офисе, отчасти благодаря и мне, поэтому давай без лишнего геройства. Тебе нужны силы на следующий шаг для преодоления родового проклятия, а мне нужно, чтобы род продолжился.

— Но это десятилетний мальчик, ему потребовалось энергии еще меньше, чем Проклу!

При упоминании своего имени клякса появилась на плече, жадно оглядываясь в поисках чего-нибудь интересного или необычного. Я пробился к турникету, хлестнув желтый круг абонементом, вскочил на ступеньку эскалатора.

— На одного мальчика десять копеек, а на десять мальчиков уже рубль! — угрюмо пошутил Яр. Ох, мне не переубедить его. — Послушай, Ром, ты, конечно, делаешь добрые дела, и делать их надо, но всем не поможешь, а сила страждущих разрушительна именно своей ненасытностью. Сколько не помогай, а их меньше не станет.

Я уже молчал, краем глаза наблюдая за Проклом. Уголёк перебегал с одного плеча на другое, усиленно принюхиваясь к окружающим меня людям. Лёгким ударом ладони я все же успел вогнать его обратно в тело. Аура стоящей впереди меня девушки засветилась, и Прокл приготовился сделать хищнический прыжок.

— Фу! Плохая клякса!

— Ох, не доведёт тебя эта чертовка до добра, — Яр смотрел в сторону, но осуждающе качал головой: — От неё надо избавляться!

— Что ты знаешь о Чернобожцах? Расскажи мне все! — ну что ж, стоять на своём я могу не хуже Яра, и не мудрено, ведь мы одного поля ягоды. Да и к тому же я все ещё убеждён: он знает гораздо больше, чем выдаёт. Призрак закрыл глаза, трагически вздохнул:

— Они — легенда. Страшилка, которую в эпоху моей жизни рассказывали детям. Тот культист, которого мы встретили в больнице, по сути, был первым Чернобожцем, которого я увидел вживую.

— Слишком мало, мне нужно больше информации! — теперь моя очередь качать головой, закатывать глаза и изображать недовольного жизнью человека. Я отвлеченно теребил в руках перстень. Кумир говорил, что герб нашего рода ему знаком. Так кто же проходил испытание тьмой до меня?

— Прости, Ром, я правда не знаю ничего конкретного и тебя остерегаю: не стоит лезть на рожон...

Такой ответ я уже слышал, и он никак не помогал мне в этой истории. Я не думал, о том, что Яр врёт, я думал, у кого найти больше информации, и на ум приходил только один человек, хотя человеком назвать её было сложно...