Пятеро в молчании (гет)

Грейнджер кивала в такт незнакомой мелодичной музыке. Руки лежали на руле, и вся она была поглощена дорогой. Я наблюдал за неспешно движущейся точкой на небольшом экране навигатора. Сквозь серость, которая будто поглотила все краски мира, мы подъезжали к Бристолю. За всё то время, что провели бок о бок в авто, ни я, ни она не проронили и слова.

Предоставленный сам себе, то и дело возвращался мыслями к Кэти, которая внезапным ураганом снова ворвалась в мою жизнь, но теперь — исключительно по своей воле. Когда видел её неделю назад, в Лютном, мне понадобился весь вечер, чтобы хоть немного сбросить себя чувства тревоги и безысходности.

Не хотелось снова думать о Лютном, об отце, о матери, о том, что с нами сделала жизнь и мы сами. Теперь, спустя несколько лет, я понимал, что поступил с Кэти несправедливо. Создал иллюзию, что был кем-то другим, обманул доверие, попользовавшись её солнечными улыбками, добротой и заботой, а после выкинул из жизни. Будто и не было её вовсе. Так было лучше. В первую очередь, мне: потому что проще. Но Кэти, конечно, тут совершенно ни при чём и такого отношения к себе не заслужила. Одним только видом ей удавалось заставить меня досадовать и на себя прежнего, и на себя настоящего.

Но как просто было теперь: она узнала правду и ненавидела ложь и побег. Ненавидела — а значит, не вернётся. Значит, что снова канет в прошлое вместе с широко распахнутыми голубыми глазами, бархатным голоском и светлым, несмотря ни на что, взглядом на мир. Пусть ненавидит. Так ведь проще справиться с причинённой болью. Проблема решена, мистер Малфой, чего ещё желать.

Пейзаж за сбрызнутым дождём стеклом размывался в одно бесконечное серое пятно. Поля, растянувшиеся до самого горизонта, дома, деревья — и всё по новой. Когда скопления домиков стали гуще, а мимо всё чаще и чаще стали проезжать автомобили, Грейнджер вдруг заговорила. Голос её был слегка сипловатым от долгого молчания.

— Малфой… — она прокашлялась. — А что там с пропажей картины?

— Чего? Карти… — спохватился я, когда тихую музыку вдруг перебил её голос, — а-а-а, картина… Из кабинета Дэниэла.

— Да-да, ты что-то говорил… — закивала она, не отрываясь от дороги, только бросила взгляд на экран навигатора.

— Говорил. Ты же сказала, что это не важно для расследования убийства.

— Да, — кивнула она. — Верно. Забудь.

— Нет-нет, о чём ты подумала?

Грейнджер закусила нижнюю губу.

— Подумала, что… — тут она слегка притормозила, чтобы перестроиться в другой ряд, — что он какой-то странный. Купер. Помнишь, как он нервничал? Да ты и сам говорил, что в первое ваше появление вёл себя странно. Может, не из-за картины?

Я проводил взглядом потрёпанную вывеску кофейни, у названия которой отвалилась одна буква.

— Да ты верно шутишь.

— Что? — она на мгновение повернула голову, чтобы поймать мой взгляд. — Почему?

— Ты просто невероятна, Грейнджер. Ты что, думаешь, что Купер не только вор, но ещё и убийца? Это он убил Софи? На какой хрен ему это понадобилось?

Грейнджер молчала, будто размышляла, пока я старался переварить её глупое заявление.

— Не знаю. Просто он…

— Поверить не могу. Ты готова обвинять Купера! Купера! Ты серьёзно? Нет, ты просто решила довести меня до припадка. Молодец, тебе почти удалось!

— Нет, я… — сердито нахмурилась она, поджав губы. — Чёрт возьми, проехали!

— Мимо чего? — я резко крутанул головой, глядя на дорогу.

— Мимо этой темы! Смотри-ка, мы почти на месте.

Минут через пять, пока я скрежетал зубами из-за невероятной твердолобости Грейнджер, она остановилась на перекрестке Чандос и Хэмптон-роуд. Невысокие кирпичные ограждения, что отделяли двух и трёхэтажные дома, были густо засажены высокими кустами, так, что сами дома едва проглядывали из-за крон.

Грейнджер припарковалась прямо возле двухэтажного небольшого особняка, который переживал не самые лучшие времена. Каменное ограждение было побитым, невысокая калитка с простеньким узором из кованых прутьев проржавела. Сам дом, местами выцветший, местами потемневший, выглядел нежилым.

Мы вышли из машины и остановились напротив. Дорожка к двери дома складывалась из крупных квадратных плит, сколотых по углам. От низа двери, будто являясь частью фасада, вверх тянулось неровное покрывало плюща. Возле двери, частично её перекрывая, стену подпирал старый ржавый велосипед без колес. Никто из нас не решался шагнуть к калитке первым.

Убранство фасада, вроде фальшивых колонн, грязных портиков над тёмными окнами, поросшая мхом лепнина, массивная дверь с облупившейся краской — казалось совершенно нелепым, особенно в окружении аккуратных домов с более или менее свежей краской и чистыми стёклами. Будто пожелтевшая газетная вырезка рядом с новеньким глянцевым журналом.

Но всё же его вид навевал мысли о прежней если уж не роскоши, то довольно неплохом достатке. Не ровня необъятному и поражающему воображение мэнору Малфоев, но и не развалина, которую Уизли называли домом. Поттер однажды брякнул о нём «Нора». Очень точное описание.

— Выглядит так, будто тут никто не жил лет тридцать, — подытожила Грейнджер, переступая с ноги на ногу. Оглянулась по сторонам. Улица была совершенно пустынна.

— Это ничего не значит.

— Как-то тут… жутковато, — продолжала она. — Почему на улицах никого нет?

— Наше счастье, что нет, — ответил я и подопнул калитку.

Та крякнула под напором, но не поддалась. Сунув ногу между прутьев, одним махом перепрыгнул через заборчик, приземлившись на дорожку из плит.

— Малфой! — Грейнджер бросилась к калитке. — Чего творишь? А если кто-то в окно смотрит?

— А что прикажешь? Палочкой тут махать начать? А если и правда кто-то смотрит? — огрызнулся я, вытягивая руку, чтобы помочь ей перелезть. — Давай уже, поменьше слов.

Грейнджер, поразмыслив секунду-другую, схватилась за ладонь и тоже поставила нос ботинка между прутьями. Перекидывая другую ногу через калитку, она зацепилась краем пальто за один из изогнутых наконечников и чуть не рухнула на меня — благо, успел и её удержать, и сам не свалиться.

— Координация как у пьяного нюхлера! — пробормотал я, пока Грейнджер поправляла пальто и оглядывалась по сторонам.

— Потом будешь практиковаться в остроумии. Пошли скорее, пока кто-нибудь полицию не вызвал.

Грейнджер быстро-быстро поскакала по дорожке к двери, сунув руку в сумку — ясное дело, за палочкой. Я тоже нащупал во внутреннем кармане куртки палочку и пошёл за ней.

Она остановилась возле старого проржавевшего велосипеда без колес, который был приставлен возле двери.

— Что, прокатиться решила?

— Ха-ха, Малфой, — отмахнулась она. — Надо бы его отодвинуть…

Не успела она договорить, как я шагнул вперёд, взялся за корпус и оттащил велосипед в сторону. На руках остались чёрные масляные следы.

— Представляю тебя верхом на такой штуковине. У тебя был велосипед?

— Перестань меня подначивать, ты как ребёнок!

Она подёргала потемневшую ручку. Конечно, заперто. Грейнджер ещё раз обернулась по сторонам и зачем-то негромко постучала в дверь. Кусочек краски, болтавшийся прямо под дверным молотком, отвалился и шлёпнулся к её ногам. Ответа не последовало. Я заглянул в ближайшее окно. Внутри было совершенно темно.

— Давай уже, — пробормотал ей в самое ухо.

Грейнджер невербальным заклинанием отперла замок. Мы оба прошмыгнули в открывшуюся щель, мгновенно захлопнув за собой дверь.

Внутри пахло затхлостью. Воздух был таким тяжёлым и грязным, что хотелось тут же выйти за дверь, на улицу. Из-за грязи на окнах свет в комнату почти не проникал.

Никаких признаков жизни не наблюдалось. Тусклый свет из окон, что располагались по правую и левую сторону от двери, озарял широкий просторный холл, совершенно пустой. Сделав шаг вперёд, не услышал своих шагов.

— Люмос.

Кончик палочки засветился голубоватым светом. Опустил её, чтобы рассмотреть пол. Он весь был покрыт мелким мусором и пылью. Следов, кроме тех, что оставили наши ботинки, не было. Но их, впрочем, можно было и замести.

— Гоменум ревелио, — приказала Грейнджер, выставив руку с палочкой. Замерла, прислушиваясь к тишине.

— И что?

Я направил палочку так, чтобы видеть её. Свет расчертил лицо угольными тенями, и Грейнджер поморщилась.

— Чёрт, не свети мне в лицо! Убери от меня палочку, Малфой! — зашипела она, отмахиваясь. — В доме никого нет. Пошли проверим, поищем какие-нибудь следы. Может, он тут был, но ушёл? Или просто отлучился.

— Ладно, проверь первый этаж. Я пойду наверх.

Она кивнула, зажгла палочку и проследовала направо. Слева приметил лестницу, ведущую на второй этаж. Обернулся, но Грейнджер уже скрылась в глубине дома. Только неяркий голубоватый ореол сияния заклинания показывал, что она не успела далеко уйти.

— Кричи, если что! — предложил я, поставив ногу на ступеньку. Та отозвалась короткий скрипучим звуком. Чуть надавил. Ступеньки скрипнула протяжнее, но осталось целой.

— Ага, обязательно, — послышался приглушённый саркастичный ответ. Может, она не думала, что я это услышу.

Ступать приходилось осторожно, не ровен час, что какая-нибудь из ступенек всё-таки сгнила. Перспектива застрять в лестнице не очень-то воодушевляла. Но ступеньки были в полном порядке, не считая того, что скрипели, будто не смазанный механизм.

Наверху ситуация с освещением была чуть лучше. Поднявшись, обнаружил небольшое свободное пространство, вроде холла низу, но куда меньше. В левую сторону отходил коридор. Окно, не полностью завешанное тканью, освещало этот холл. Как и стоящие у стены старое покосившееся кресло, одноногий столик и высокий шкаф с маленькими ящиками, лезть в которые у меня не было никакого желания. Обои свисали со стен целыми кусками, оголяя тёмные, с подтёками, стены.

Никаких фоторамок, ничего, что могло помочь точно идентифицировать личность хозяев дома, на стенах не было. Я с тоской подумал о том, что в ином случае придётся потратить кучу времени за разбором полицейских документов, чтобы докопаться до имён истинных владельцев, если таковые вообще существовали. Возможно, этот адрес назвал полиции сам Остин. Или его сестра?

Выставив руку с палочкой, прошёл по коридору и обнаружил три двери. За одной оказалась ванная комната с побитым унитазом. Ванна, казалось, была выдернута с корнем. Разбросанные по полу баночки и бутылочки не представляли никакой ценности. Запах здесь стоял по-настоящему отвратительный. Вторая дверь вела в небольшую комнату. Мебели в ней было мало. Голая кровать с растянутыми пружинами; стол без одной ноги, кучей лежавший в углу, словно какой-то поломанный паук; стул без спинки да шкаф, дверцы которого чудом держались на верхних петлях.

На полу было совсем мало пыли. Если следы и были, то теперь их не разглядеть. Зато окно — самое чистое из всех, пусть и сильно мутное. Даже без света палочки можно было разглядеть обстановку. Потемневшие от старости обои местами тоже отошли от стен, кое-где на них виднелись отчётливые следы висевших некогда фоторамок — более светлые прямоугольные пятна с дырками от гвоздей. Кое-где обои и вовсе устлали деревянный щербатый пол. Каждый шаг отзывался скрипом старых досок.

Выдвинул ящики поломанного стола, но они оказались пусты. Зато сам стол такого бессовестное вмешательство терпеть был не намерен, а потому перевалился на другую сторону и рухнул с громким стуком. Внизу тут же торопливо застучали подошвы ботинок. Секунд через пять в проходе замаячила фигура Грейнджер с белым лицом.

— Что такое? — она ввалилась в комнату, выставив палочку перед собой, шаря округлившимися глазами по всему пространству. Увидев меня возле стола, который поднял в воздух большое пыльное облако, она скорчила гримасу недовольства.

— Тьфу-ты. Я уж думала…

— Неужели спасать меня прибежала?

— Что тут у тебя? — она тряхнула головой, не ответив на шпильку.

— Не густо. Осталась одна комната, пошли, — и вышел в коридор вслед за ней, кивнув в сторону нужной двери. — Сюда.

— В коридоре следов нет, — посмотрев себе под ноги, констатировала Грейнджер.

Пнул дверь ногой, и она распахнулась. Тёмная комната — с такой же убогой обстановкой, какая была во всём доме. Но нет, я был не совсем прав. Здесь было куда больше вещей, раскиданных тут и там. Если тут кто-то и ходил, то из-за кучи мусора ничего было не разглядеть. Сама же комната, похоже, была самой маленькой.

Грейнджер подошла к куче какого-то тряпья и обломков, наваленной в углу, посветив на неё палочкой. Я прошёл к кровати. Рядом стояли стол и стул, шкафа не было. Грейнджер шуршала и гремела в углу, перебирая хлам. Я выдвинул ящики стола, где обнаружил старые, чем-то облитые пустые тетради, две пожелтевшие книги в мягкой обложке и пожёванный карандаш. Одна из книг пестрела некогда яркой надписью «Волшебная палочка — лучший помощник». Название другой книжки разглядеть было трудновато: кто-то пролил на обложку нечто вроде чернил, и из-за пятна выглядывал только кусочек названия: «курс колдовства для начинающих».

— Малфой, смотри! — ахнула Грейнджер, выуживая какой-то лист.

Я подошёл ближе. Это и правда был лист бумаги, плотный, пожелтевший, явно откуда-то вырванный. Казалось, что на нём что-то было наклеено, но затем кто-то это нечто отодрал. Зато внизу была какая-то надпись.

— И что это? — я разглядывал лист, освещаемый палочкой Грейнджер.

— Как, ты не понял? — усмехнулась она. — Да это же лист из фотоальбома! Смотри, что тут написано, внизу.

Я выхватил у неё из рук лист и прочитал:

«Рождество, 1976»

— И что?

— Давай поищем, вдруг найдётся альбом! — Грейнджер уже принялась разгребать кучу хлама. — Может, там будет подтверждение того, что это дом Остина и его семьи!

Мы вместе принялись разбирать гору мусора. В сторону летели куски вонючего тряпья, обломки мебели, разбитая посуда, обрывки бумаг, и очень скоро мы оказались в густом ореоле пыли. Грейнджер закашлялась, а после чихнула три раза подряд.

— Только время зря потратили, ничего ценного! — пробормотал я, и Грейнджер пришлось признать этот факт. Ни альбом, ни что-то на него похожее, мы не нашли.

— Ну что-то должно быть! Хоть что-то! — не унималась она.

— Надо ещё проверить ящики шкафа в коридоре. А внизу ты всё проверила?

— Там очень темно, могла и упустить что-то. Давай спустимся и ещё раз посмотрим.

В маленьких узкий ящиках в коридоре нашлись только старые перья, комки пыли и скелетик, которые лет пять назад принадлежал крысе. Потратили ещё минут тридцать-сорок на обследование первого этажа. Одну из последних обследовали чью-то спальню. В комнате оказалась такая же голая, но двуспальная, кровать, комод с выдернутыми ящиками, огромный резной шкаф на изогнутых ножках, который на проверку оказался абсолютно пуст.

Я повернулся к Грейнджер, чтобы предложить ей заканчивать. Свет палочки выхватил краешек лица, и мне показалось, что глаза её как-то странно блеснули. Грейнджер тут же отвернулась.

— Ты что, пореветь вздумала? — я закатил глаза. — Ну и какого хрена?

Грейнджер затрясла копной волос. В несколько шагов я преодолел расстояние между нами, схватил за плечо и развернул.

— Что с тобой, мать твою?

— Ничего! — тут же вырвалась она из моей руки. — Я не реву! Тут жутко пыльно, что-то в глаза попало!

И она принялась с остервенением тереть глаза свободной от палочки рукой. Я нахмурился, глядя на это зрелище.

— Так, принцесса. Подбирай сопли, пора, наверное, закругляться. Похоже, Остин тут не появлялся, и ни черта мы тут не найдём.

Грейнджер пожала плечами, прекратив тереть лицо, и теперь оглядывала комнату.

— Значит, потрясём его сестру, — продолжил я, направляясь к выходу из комнаты. — Поскорее бы уже найти его и посадить за решётку. Это дело меня уже бесит.

— А если… если он всё-таки невиновен? — подала голос Грейнджер, даже не думая следовать за мной. — Как ты можешь вот так просто делать однозначные выводы?

Я сжал палочку покрепче, чувствуя, как застучало от разгорающегося раздражения сердце.

— Я не делаю никаких выводов просто так. Почему ты так упорно его защищаешь?

— А почему ты так упорно его обвиняешь? Вспомни, в письме…

— Вот ты заладила с этим чёртовым письмом! — я повысил голос, делая шаг в её сторону. — Знаешь, я тоже могу много чего написать! Разве это станет правдой? Ни черта, Грейнджер, пора бы посмотреть фактам в лицо! Я таких, как этот Остин, за милю чую! Сразу ясно, что этот псих — убийца!

— Вот именно, Малфой, пора посмотреть фактам в лицо. Всем фактам, — вдруг сказала Грейнджер совершенно спокойным тоном. — У меня такое чувство, что ты принимаешь во внимание только то, что удобно тебе, а всё другое игнорируешь! Тебе не кажется, что ты не до конца адекватен в восприятии этого дела и Гранта Остина в частности?

Я остановился напротив Грейнджер. Она держала палочку в опущенной руке. Свет озарял только вытертый пол и её ботинки. Очертания лица в полутьме лишь угадывались.

— Не понял, — медленно произнёс я, стараясь вторить её спокойному голосу. — И что ты имеешь в виду? Учить меня вздумала?

Грейнджер помолчала, будто раздумывала: стоило ли озвучивать мысли.

— Ну?

— Нет, учить я тебя не намерена, — начала она тоном выше обычного голоса. — Но нельзя не заметить, что вы с Остином похожи. Событие в юности, которое полностью переменило жизнь. Попытки жить нормальной, честной жизнью. Ложь окружающим вас людям, которым вы не безразличны. Да и вообще, просто какое-то патологическое непринятие правды! Он врал Джине о том, кто он есть, ты врал об этом же Кэти. Разве, нет? Да и продолжаешь врать — самому себе! Какой смысл бежать сейчас от прошлого? Ты будто всё ещё не можешь простить себя за то, что сделал восемь лет назад. Но если ты посадишь Остина в настоящем, для тебя это ничего не изменит!

Я задохнулся от услышанного, сделал шаг назад.

— Я никуда не бегу, и я не убийца, в отличие от него! Да как это сравнение вообще пришло в твою лохматую башку?

— Оскорблять меня не надо, а тот факт, что он убийца, ещё не доказан! — прошипела Грейнджер, делая шаг вперёд и размахивая палочкой. — Пусть он и запятнал себя в прошлом, но он мог измениться из-за Аллин! Мог понять, что такая жизнь ему не подходит! Да что я тебе объясняю, Малфой, посмотри на себя! Да ты… да ты работаешь на департамент правопорядка! Сам-то веришь в это? А что было, напомнить? Ты был пожирателем смерти, ты пытал людей, принял его метку и всё же чуть было не стал убийцей. Разве ты забыл об этом? Ты был таким же преступником как и Остин! Почему же, позволь спросить, тебе дозволено иметь второй шанс, а ему — нет?

Сердце бешено колотилось в груди, уши заложило. Древко палочки нагрелось, будто нашёптывало просьбы воспользоваться ею. Только прерывистое сопение Грейнджер прорывалось сквозь возникший вакуум.

— Малфой, я не… — начала Грейнджер, но слова эти раздавались будто издалека. — Послушай меня, ты…

— Очень хорошо, Грейнджер, очень хорошо. Спасибо, что не устаёшь напоминать мне, кто я такой.

Сдавливающая пустота казалась благом. Я трансгрессировал.