Пятеро в молчании (гет)

Грант, мать его, Остин. Или Дэниэл Шоу. Или Аверилл Фокс — тут как посмотреть. Попытки связать имеющиеся знания с тем человеком, что сидел сейчас напротив, странным образом заканчивались провалом. За время расследования этот тип превратился в почти мифического персонажа. Может, в этом было дело.

Мы вытаскивали на поверхность подробности его жизни нить за нитью, и теперь казалось, что я знал его очень давно, что у нас имелось общее прошлое. Это отчасти было похоже на то, когда изредка вспоминаешь старого приятеля, с которым не виделся лет сто. И вот, он передо мной. Даже не верилось, что это действительно правда. Хотелось протянуть руку и тронуть его, чтобы убедиться, что это не мираж. Или дать в морду — за то, что заставил нас побегать и причинил множеству людей столько проблем.

В тот момент, когда я впервые увидел фото Остина — а было это в его кабинете в музее в самом начале расследования — то решил, что его внешность не была выдающейся. С тех пор он изменился, и не в лучшую сторону. Худое лицо со впалыми щеками, и до этого не отличающееся яркостью красок, совсем посерело, под глазами пролегли тёмные круги. Когда он в последний раз спал нормально? Волосы — всклокочены, хоть он то и дело проводил по ним ладонью; но не в попытке пригладить, а с желанием занять руки, так мне казалось.

Остин разительно отличался и от того человека, который смотрел с газетной вырезки, стоя под руку с красоткой Аллин Солсбери. Но голубые глаза — такие же, какие были в домузейный период. Единственное, что осталось ему от прошлой жизни. Теперь они смотрели не с тем расслабленным вниманием, как с фотографии из кабинета в музее, и даже не с той дикой злобой и безысходностью, как в отеле. Выглядел Остин как человек, которому всё надоело, и если предложить ему спрыгнуть с самого высокого небоскрёба, он равнодушно пожмёт плечами и сиганёт вниз.

Он постоянно прикусывал, даже пожёвывал нижнюю губу и не обращал на нас с Грейнджер никакого внимания. Будем ли мы задавать вопросы или решим просто молча пялиться — ему будто бы всё равно.

Взамен его одежды ему выдали стандартную министерскую — тёмно-синяя рубашка с длинными рукавами и такого же цвета брюки на резинке. На груди рубахи была вышита двойная буква «М», а внизу — его имя и номер камеры временного содержания, в которой ему предстояло находиться до самого суда.

— Мистер Остин. Меня зовут Гермиона Грейнджер, я заместитель начальника отдела правопорядка. Это мистер Малфой. Как ваша рука?

Она обращалась к нему тем самым тоном, каким начинала все свои допросы. Позже в нём появится металл, но пока он звучал мягко и осторожно, даже сочувствующе.

— В норме, — ответил Остин, глазами обшаривая допросную. Голос у него было чуть охрипший. Потом он перевёл безразличный взгляд на неё, впервые за те пять-шесть минут, пока мы находились здесь. — Вот только в ушах звенит… А вы как поживаете?

Ещё бы у него не звенело в ушах. Сукин сын.

— Всё хорошо, спасибо, — без улыбки ответила она. — Я спрашиваю, потому что… — Грейнджер пролистала листов пять-шесть из папки, что лежала перед ней, — вы столько бумаги исписали своим признанием в убийстве Майкла Ханта. У вас ведь был перелом запястья…

— Вот и всё, что заслужил этот ублюдок, — перебил он и отмахнулся. — Пять клочков чёртовой бумаги. Меня это устраивает.

Остин чуть отклонился назад вместе со стулом, балансируя на двух его ножках, словно вёл праздную беседу. На меня он не смотрел, а на Грейнджер лишь мельком, как на какой-то предмет мебели. Чертовски, до чесотки под кожей, хотелось сейчас толкнуть разделяющий нас стол вперёд, чтобы говнюк опрокинулся и приложился головой об стену. Может, это поубавило бы спеси.

Я не до конца понимал: помнил ли он меня или нет. Помнил ли, что именно мне изливал душу в отеле и именно меня держал на прицеле? А может, ему было попросту плевать.

— Хорошо. У нас есть ещё несколько вопросов, — продолжала Грейнджер. — Но прежде всего хочется сообщить, что Джина и Алексия, а также её семья, в порядке. Им ничего не угрожает.

Остин кивнул. Наверное, правильно истолковав намёк насчёт Алексии. Стул под ним со скрежетом опустился на четыре ножки, и он тут же откинулся на его спинку.

— Надеюсь, они не где-то здесь, — равнодушно сказал он. Мне же казалось, что ему не хотелось, чтобы они видели его таким: на самом дне.

— Нет, они дома, — спокойно сказала Грейнджер, держа руки перед собой на столе. Её пальцы чуть-чуть подёргивались. — Но Джина всё знает о вашем прошлом. Алексия навестила её после того, как не смогла уговорить вас сдаться полиции.

Остин повернулся слегка вполоборота, скрестил на груди руки и склонил голову, глядя строго вниз. Он молчал, лишь уголок губы дрогнул.

— Далее. У нас есть основания для того, чтобы заново открыть дело Аллин Солсбери. Отпечатки с «магазина» пистолета, с которым вас взяли в отеле, совпали с отпечатками Майкла Ханта. Он принадлежал ему…

— Я взял его в сумке этого ублюдка, — перебил Остин. Пожевал язык и добавил: — Я написал об этом, — он кивнул на листы под ладонью Грейнджер и чуть нахмурил брови. — Мне скрывать нечего. Сыворотка правды не понадобится.

— Я веду к тому, что мы намерены официально закрыть это дело и снять с вас обвинения в убийстве Аллин, — с предельной чёткостью отозвалась Грейнджер. — Если вы, конечно, ничего не имеет против.

Остин прикрыл глаза. Желваки на его щеках заходили ходуном. Он будто боролся с собой. С желанием наорать на Грейнджер.

— И… мы очень соболезнуем этой вашей потере, — вдруг сказала она.

Я никак не отреагировал на эти слова. Ясно же, что Грейнджер просто пыталась расположить его к себе, проявив немного сочувствия.

— Хм, — изрёк он и поднял голову, сверля её испещрёнными красными прожилками глазами.

Он даже развернулся всем корпусом в нашу сторону и сложил локти на стол, подперев подбородок кулаками. Словно вдруг обрёл интерес к беседе. Я даже на мгновение удивился такой перемене, хоть и не подал виду.

— Э-м-м… — замешкалась Грейнджер. — Простите. Что значит ваше «хм»?

— Это я так выражаю сомнение, — Остин, не меняя позы, покивал с бесстрастным лицом. — Потеря. Потерять… — он закатил глаза. — Забавный эвфемизм для обозначения смерти. И самый тупой и банальный из всех, что можно придумать. Я её не потерял, мисс Грейнджер. Я её нашёл. С пулей в груди посреди нашей гостиной.

Грейнджер сохраняла спокойствие. Мало что могло пробить её броню. Я это знал, а вот Остин — нет. Было понятно, чего он добивался. Сукин сын держался в нахальной манере и плевать хотел, что перед ним сидела довольно высокопоставленная дама. Он не тушевался. Не пытался оскорбить или задеть, как Купер. Не пытался делать вид, что не хотел всего этого, как Лойд. Нет. Он натуральным образом издевался. Я очень чётко видел в этом попытку скрыть себя настоящего, то, что он действительно чувствовал. Лучшая защита — нападение, и Остин, исходя из всего, что о нём было известно, знал об этой фразе не понаслышке.

Я представил, каково ему было родиться сквибом в семье, где родители придерживались нетерпимости. Быть изгоем — наказание, но быть изгоем для собственных родителей — настоящая трагедия. И спросил себя: чувствовал ли к нему жалость, как, например, к Моргану? Ведь Остин, как и Морган, не выбирал рождаться тем, кем родился. Но тут же понял, что ответ — нет. Все последующие поступки Остина были намеренными и продуманными. Я и сам был далеко не ангелом, но, в отличие от него, воспользовался шансом на приличную жизнь. Решил хотя бы попытаться. Остин же, получив свой, выбрал годами обкатанную дорожку.

— Мы нашли убийцу Софи Палмер, мистер Остин, — с издевательской ноткой выделив его имя, вставил я. Остин наконец-то посмотрел в мою сторону и сощурился. — Ты и сам думал, что это убийство повесят на тебя. С таким-то прошлым. Что ж, простым «спасибо» не отделаешься. В качестве благодарности можешь помочь нам с Элисон Кук, которая была в ту самую ночь с Майклом.

У Остина дёрнулся глаз, явно непроизвольно. В отличие от Грейнджер, я не собирался с ним церемониться, хотя не мог не признать, что и её методы достойны уважения. Работа следователя, помимо прочего, состояла и в том, чтобы постоянно искать пути к возможности разговорить человека, созданию необходимой для допроса обстановки. И если в одном случае способ Грейнджер оказывался хорош, то в другом было необходимо что-то иное. И Остину требовались не сочувствие и жалость. Ему нужен был жёсткий пинок под зад, чтобы он наконец-то пришёл в себя.

— Помочь? Так вы с ней говори… А-а-а, — вдруг удивившись, он мгновенно осёкся и с проблеском интереса посмотрел на меня. — Делай вид, что знаешь больше, чем есть на самом деле… — Остин изобразил жуткое подобие улыбки. — Ловко. Даже я повёлся.

— Ага, повёлся. И сам же подтвердил, что она там была. Что ж, значит, это всё-таки правда. Хорошо, — продолжал я, приняв ещё чуть более расслабленную позу. — Свидетель видел вас двоих в «Чайном пакетике» в Косой аллее в ту пятницу, когда газеты написали о Софи. Оттуда ты узнал о смерти Софи, а ещё быстро разложил своё ближайшее будущее. После сдёрнул от жены и пошёл к Элисон. Ты хотел, чтобы она подтвердила твою невиновность. Что ты в момент убийства Аллин даже близко там не отсвечивал. Ты сказал Элисон следующее: «ты там была и всё видела, мне нужна твоя помощь».

Слушая монолог, Остин становился всё более серьёзным, и вскоре от мерзкой улыбочки не осталось и следа.

— Так… кто убил Софи? — бесцветным голосом спросил он, впившись в моё лицо. Дорого бы дал за то, чтобы сейчас обернуться к Грейнджер и сказать: поняла, как надо завладевать вниманием на допросе? Она бы посмеялась. Сейчас же Грейнджер сразу всё поняла и безмолвно передала инициативу.

— Вот сейчас возьму, и всё тебе расскажу, ага, — голос вышел даже более твёрдым, чем планировался. — Задаю вопросы я. Ты на них отвечаешь. Уяснил? Это работает только так. Ты сейчас на допросе. Говоришь с сотрудником департамента правопорядка, а не треплешься со своими подружками из банды за банкой пива. Нам нужны свидетельские показания Элисон Кук о том, что произошло в вечер смерти Аллин Солсбери. Ты должен…

— Да какая нахрен разница, что там произошло? — вдруг заорал Остин, хватив по столу кулаками. — Это он её убил! Майк, мать его, сраный Хант! Ты не рассматривал такого варианта, что мне теперь насрать на всё это? — он закривлялся, вернувшись к разнузданной манере. — Я отомстил. Я сделал всё, что нужно. Какое мне дело, закроете вы это сраное дело или нет? Для меня всё кончено! А уж для неё и подавно! Лет так шесть назад!

Я помолчал, глядя ему в глаза. Подождал, пока он возьмёт себя в руки, а потом спокойно продолжил:

— Остин. Ты же, вроде, не идиот. Но я что-то начинаю сомневаться в твоих умственных способностях. Да, Майкл мёртв. Но тот самый пистолет, из которого он её застрелил… тот самый, которым ты махал в отеле, и в твоих отпечатках тоже. Без показаний ещё одного свидетеля суд может решить, что фактов для твоего оправдания не достаточно. Ты сядешь и за убийство Аллин, и за убийство Майкла, — я немного сдвинулся вперёд, глядя на Остина исподлобья. — Да, убил её он, но ты за это сядешь. Ты понимаешь? На это тебе насрать? Что твоя жена и сестра подумают — тоже насрать? А то, что папаша Аллин спустя столько времени всё-таки уверится в том, что ты — кусок дерьма и убил его дочь? Что с этим? Подумай, что он сделает с тобой, имея средства? Если надеешься сесть в Азкабан, чтобы он до тебя не дотянулся, то я тебя сейчас расстрою. Срок будешь мотать в обычной магловской тюрьме. Мы тут пытаемся твою задницу спасти. Может, хватит выламываться?

Еле удержался от того, чтобы сказать: «твоя беременная жена». Но я обещал Грейнджер этого не делать и был намерен выполнить обещание, пусть даже не до конца понимал её позиции. А ведь сейчас эта новость могла бы возыметь эффект разорвавшейся бомбы.

Остин скривился в злобной гримасе. Его явно так и подмывало ещё огрызнуться, но он молчал. Ещё я надеялся, что его задело упоминание об отце Аллин. Тот всю дорогу считал его альфонсом и неудачником, если верить пересказу Стюарта.

— Элис на это не пойдёт, — нехотя выцедил он. — Ты хоть раз сталкивался с женщиной, которая не получила желаемого?

— Кое-что об этом знаю, — ответил я, а он скосил глаза на Грейнджер и задержал на ней взгляд. Та, откинувшись на спинку стула и сложив руки на груди, хранила молчание.

— М-м-м… — протянул он, не отводя от неё взгляда.

— На меня смотри.

— Всё, что связано с Майком, для неё табу, — продолжил он, отвернувшись от Грейнджер, — было тогда и есть сейчас. Она его боится до усрачки. Это как стучаться в дверь пустого дома, сечёшь? И нафига ей такие проблемы из-за того, кто не захотел её трахать? Кто променял на другую? Столько лет прошло, но она, как оказалась, в некотором роде… злопамятная. Я пытался воззвать к её лучшим сторонам. Не вышло. Может, их просто нет. Но я уже давно не держу на неё обиды. Она просто тупая баба. Что с неё взять?

— Майкл умер, — как бы напомнил я. — Теперь ей бояться нечего.

Остин, подобравшись на стуле, сгорбился и почесал щеку.

— Ладно. Допустим. Но я предупредил. Она тупая. И мнительная. Ладно, скажу, где её найти. Скажу. Но сначала, — он поджал губы и глянул в сторону, на пустую стену допросной, — кто убил Софи. Я вам, вы мне. Идёт?

— Нет, не идёт. Будет иначе. Ты сейчас рассказываешь, где её искать. И когда я буду уверен, что ты сказал правду, тогда и поговорим. Никаких сделок не будет.

— М-м-м… а ты не промах. Ага? — выплюнул он.

— Очевидно, так.

Он скривил губы и снова глянул на Грейнджер. Может, жалел, что говорила с ним не она. Что я знал точно: Остин меня уже ненавидел. Но это не так важно. Может, даже хорошо. Главное то, что он понял, с кем говорил, и принял правила игры.

— Рассказывай.

— У её кренделя берлога в Бетнал Грин, — серьёзно сказал Остин. Тон его переменился, голос стал чуть ниже. — Можно с этой стороны подкатить.

— Кто он такой? Чем занимается?

Он невесело хмыкнул, глядя мне в глаза.

— Лебедей в Лютном пасёт.

Снова Бетнал Грин. Разумеется, можно было предположить. Но район волшебников — не три дома на четырёх улицах, чтобы его можно было запросто обойти. Тем более, если кто и знал, где живёт тип, который занимается кураторством проституток в Лютном, то вряд ли станет трепаться об этом.

Остин продиктовал адрес и его имя, Грейнджер записала. Я даже выдохнул, правда, бесшумно. Помощь Назема теперь не понадобится, как не понадобится больше, при удачном развитии событий, идти в Лютный, чтобы поговорить с ним. Хотелось, смертельно, чтобы эта часть истории больше никогда не врывалась в моё бытие.

Мысль о Лютном подтолкнула в голову другую, от которой вдруг стало легко: так как дело об убийстве Софи раскрыто, остались формальности, то с Кэти скоро снимут следящие чары и обязательства не покидать город. Тогда она сможет уехать во Францию, чтобы заниматься на подготовительных курсах. Ничто больше не будет удерживать её в Лондоне. В моей квартире. В моей жизни.

— Ты хорошо информирован. Знаешь, где Элисон обитает, с кем общается, — продолжал я, — и быстро вышел на неё, когда она тебе понадобилась две недели назад. У вас были какие-то совместные дела, так? С её приятелем? Связанные с проституцией?

— Мне бы сигаретку, если вы не против.

Грейнджер достала палочку и сделала ею движение в воздухе. На стол шлёпнулась пачка сигарет. Я не стал подавать виду, что удивлён. Призвать вещь, если точно знать, где она лежит, можно. Но откуда у неё такая информация? Остин, тем временем, достал сигарету, а Грейнджер была так любезна, что подкурила ему. Затянувшись, он размял шею и выдохнул. Кольца сигаретного дыма медленно поплыли к потолку.

— Я знаю, что ты после устройства в музей промышлял делами со старыми приятелями. Полагаю, с Элисон. Как и то, что у тебя есть вещи, которые ты на свою зарплату позволить не смог бы.

— Второй раз не прокатит, — Остин закатил глаза. Столбик пепла с сигареты упал прямо на пол, но он не обратил на это внимания.

— Знаю.

— Так и о чём мы говорим? — он едва приметно сощурился и отвёл взгляд на стену по правую от себя руку, но тут же снова вернул.

— О картине «Белый дом ночью». Знакомо звучит?

 — М-м-м… Ты не производишь впечатление человека, который разбирается в искусстве.

— Ты тоже.

Мы смотрели друг на друга не меньше тридцати секунд. Грейнджер сбоку чуть пошевелилась, но нарушать тишину не стала.

— Винсент ван Гог, — наконец-то изрёк он, сделал затяжку и снова отправил дым вверх. — Мне нравится. И Софи нравился.

Судя по его замешательству, тому, как он отвёл глаза, похоже, картина не была единственным припрятанным богатством.

— То есть, этим вы подтверждаете, что имели какие-то дела с Элисон или её другом, которые были незаконны? — спросила Грейнджер. Остин, щурясь, глядел на неё через сероватую дымку, словно через полупрозрачную завесу.

— Я этого не говорил, — он пристукнул пальцем по сигарете, и очередная горстка пепла опустилась на пол. — И вообще. Зачем мне кого-то подставлять? Тем более того, кто должен помочь мне избежать срока за убийство? Если я верно понимаю, то ей всё равно ничего не будет за то, что она была в ту ночь с Хантом. Или как у вас дела делаются? Она вам — факты, вы — не выдвигаете обвинений. Ага? Никто не остаётся в накладе.

Ни я, ни Грейнджер не ответили на этот вопрос. Да — это слишком очевидно, и Остин не ждал комментариев.

— А с синей птицей видели картину? — неожиданно спросил он, в очередной раз затягиваясь. Мы молча покивали. — Моя любимая, — продолжал он. — Это Софи для меня нарисовала. Хм. А вы болтали с папашкой Си?

— Си? — переспросила Грейнджер.

— А? — резко встрепенулся Остин и закашлялся, разгоняя рукой дым. — Ну… Си — это и есть моя Аллин. Это я придумал. Наша маленькая тайна. Это сокращение от «сиалия». Голубая сиалия — это птица. Птица счастья, ясно?

Сознание, слегка разморенное сигаретным дымом, воспрянуло. Птица всю дорогу маячила где-то в стороне, всё выглядывала, давая о себе знать, но понять её истинный смысл удалось только после откровения Остина в отеле.

— Синяя птица, — вставил я ненавязчиво. — Конечно. Любимая рождественская пьеса Аллин.

— Да, — замешкавшись, кивнул Остин. — Я… говорил?

— В отеле.

— Хм. Я почти ничего не помню. Под колёсами был, — равнодушно признался Остин. — Но я видел твою морду в газете, — он шмыгнул носом. — Она родилась в Рождество, моя маленькая птичка.

Он отправил мне острый взгляд. Я, конечно, не ждал слов извинений за то, что этот мудила мог ранить кого-то из нас. Но то, что он был под наркотиками, заставило память содрогнуться. И снова ощутил на лбу горящую точку, а звон в ушах на мгновение усилился. Оставалось надеяться, что подобная ситуация больше никогда не случится.

Просто удивительно: Остин так говорил о погибшей шесть лет назад женщине, будто она жива. Будто всё у них хорошо, а Джина — отражение чужой реальности. Она вообще хоть что-то для него значила? Может, миссис Шоу действительно любила мужа, беспокоилась за него. Бесспорно, и он предпринял шаги, чтобы обезопасить её. Но в то же время казалось, что этот брак — выбор по инерции, пока он сам, имитируя жизнь, оставался в прошлом.

— Птичка, несущая счастье, — продолжал он. — Говорят, за ней не угнаться. Но у меня получилось. Наверное, в этом и была моя ошибка. Не стоило хватать её за хвост. Пусть бы себе летела. Некоторые просто не заслуживают счастья. И ты тоже так думаешь, да? — он посмотрел на меня и снова шмыгнул носом. — Я ничего в жизни не сделал, чтобы его заслужить. Вот всё так и вышло.

Я хотел сказать, что всё так вышло потому, что он — последний ублюдок, даже рот открыл, но вдруг ощутил лёгкое касание ноги Грейнджер под столом.

«Остановись», — говорил этот жест.

Я закрыл рот. Остин уронил лицо в раскрытую ладонь. В другой руке между пальцев тлела сигарета. Вот-вот обожжёт его, но он не замечал.

— Вы знаете, как мы познакомились? — он выпрямился и потушил сигарету о стол. Рядом с прежним чёрным от сажи пятном появилось ещё одно. Очевидно, он входил в ту стадию, когда слова будут литься из него, как из худого ведра. Лучше ему не мешать.

Я знал историю их знакомства, но всё равно пожал плечами, как бы отвечая «нет». Остин не обратил это внимания. Нужны ли ему слушатели? Будто бы и нет.

— Забавно это было, — начал он рассказ. — Я в то время ещё общался с Майком, с этим куском дерьма. Мы как раз готовили… хм, что уж тут скрывать, кое-какое дело. У нас выходила заминка, и… я шёл по улице, думал обо всём этом. И она будто бы из воздуха появляется передо мной. Позже-то я понял, что она вышла из такси и не заметила меня из-за дверцы. Но в тот момент я опрокинул на неё кофе. Немного, но… она была в белой блузке, и это пятно… просто кошмар! — он хохотнул, пригретый воспоминанием, и круговым жестом показал, какая именно часть Аллин пострадала. — Огромное! На груди! Чёрт, хорошо, что кофе успел остыть… Я, естественно, в извинения, мол, простите и прочее. Поднимаю глаза и… дьявол. Ты когда-нибудь был влюблён?

— Думаю, каждый хоть раз влюблялся, — туманно ответил я, позволяя втянуть себя в этот разговор.

И ощутил, как вся кожа под одеждой — и руки, и плечи, и спина — всё покрылось колкими мурашками, каждую клетку кожи обдало холодком. Я поёжился. Неприятное чувство.

Остин улыбнулся и посмотрел на меня широко распахнутыми покрасневшими глазами. Грейнджер сбоку даже не пошевелилась.

— Тогда ты меня поймёшь, что это такое: смотреть на женщину и понимать, что каждая деталь, каждый поворот, каждое событие твоей проклятой жизни вели тебя в этот светлый момент. И стоило хлебнуть дерьма, чтобы прийти в эту точку. Чтобы встретиться с ней, — он повернулся в сторону Грейнджер и сказал: — Вы, леди, когда-нибудь любили? Так, что невозможно иногда вдохнуть?

В Остине определённо проснулся романтик. Я поджал губы, чтобы не хохотнуть от этой мысли вслух. Но в то же время сглотнул, остро ощутив, как кадык скользнул вниз и вверх. Хотелось расстегнуть первую пуговицу на рубашке, но руки так и остались спокойно лежать на столе.

Грейнджер промолчала, лишь чуть поведя плечами, я видел это боковым зрением. А Остин, тем временем, продолжал:

— Это было двадцать шестого июля девяносто девятого.

Он откинулся на спинку и закинул ногу на ногу, заложив руки за шею. Будто и правда просто болтал с приятелями, предаваясь воспоминаниям. Будто бы Аллин сидела рядом, когда он рассказывал историю их знакомства, хихикая, прикрывая рот ладонью, мягко стукая его по плечу, когда он заговаривал о чём-то слишком интимном, или периодически его поправляя и перебивая, чтобы рассказать свою версию.

— Жара была страшная, хоть умри. А я в тот день подумал — ну, йопта… Упс, прощения просим, — он глянул на Грейнджер. — В общем, будет дождь, думаю. Прямо уверенность такая. Взял с собой джинсовку, мало ли… Так может, это предчувствие было? Что она понадобится? — он улыбнулся, глядя в потолок. — Я даю ей куртку, мол, прикройте пятно, чтобы дойти до куда-нибудь или такси подождать. Она засмеялась. Глаза такие, огромные, смотрит на меня и улыбается. Думаю, должна же расстроиться, а она так смотрела… У меня такое чувство было, что мы всю жизнь друг друга знали. Понимаете? — он попеременно посмотрел на нас обоих. Я удержался от закатывания глаз. — И говорю, мол, давайте номерами обменяемся. Оплачу вашу химчистку, а вы мне вернёте куртку. Она согласилась. Мы встретились в тот же вечер и ни разу не заговорили ни о химчистке, ни о куртке. Я, конечно, потом всё равно заплатил, а она вернула куртку, но… дело-то не в этом, так? Я, конечно, не знал, что её предки какие-то шишки из джентри. Откуда? Следующие пару недель — чистое безумие. Я думал, что вообще не жил, пока её рядом не было. Разве так бывает? Оказывается, да. А Софи, господи, какой милой она была девчонкой, говорит мне: «ты что, влюбился?» — он хохотнул. — Я говорю: чего ещё такое, откуда такие мысли? А она мне: «по глазами вижу». Ей же всего пятнадцать-шестнадцать было. Ну, думаю, женщины, хоть и маленькие, всё видят и понимают…

Он замолчал, снова потянувшись к пачке сигарет, и Грейнджер снова безмолвно предложила ему подкурить. Остин склонил голову влево, потом вправо, щурясь от дыма.

— Я уже тогда понял, всё, приехали, моя остановка. М-да, хватит с меня этой херни, начну всё заново. С ней. Накопления кое-какие были, даже весьма неплохие. Было, в общем, с чего начать, — он горько усмехнулся и затянулся. — Я купил кольцо через неделю после нашего знакомства. Конечно, знал, что она не согласится так скоро. Она меня совсем не знала. Но зато я знал, что сделаю это. И у неё будет столько времени на раздумья, сколько понадобится. Я дождусь. Всё для себя решил. Где-то недели через две знакомства она подарила мне подвеску, птичку, чтобы она всегда была со мной, понимаете? Птица счастья. Моя маленькая Сиалия… Папашка её как раз прознал обо мне. Си с матерью хорошо ладила, видимо, мать и растрепала. Она, кстати, неплохо ко мне относилась. А этот захотел, значит, тогда познакомиться. И чего вы думаете? — он усмехнулся, будто от удачной шутки. — Ну да, не понравился я ему. Пришлось приврать, чем занимался. Ну… даже и не совсем соврал, на самом-то деле.

Я усвоил из рассказа Стюарта, который общался с отцом Аллин, что Остин наплёл девушке, будто занимался поиском редких книг для букинистов и коллекционеров-ценителей, а зарабатывал с их перепродажи. Значит, не зря так хорошо устроился в библиотеке, раз его тогдашний род деятельности не сильно отличался от лживой истории, рассказанной Аллин. Стоило бы его спросить об этом, но не сейчас, когда он разохотился до разговора.

Остин поджал губы перед тем, как в очередной раз затянуться. Грейнджер явно была увлечена рассказом, хотя смотрела на Остина с лёгким прищуром, будто ждала подвоха. Может, и жаль, что не получилось с сывороткой правды. Он уже признался в убийстве Майкла Ханта, и для департамента не было оснований для разрешения на её использование.

— Тогда всё как-то вообще не заладилось. Отец её — чёрт проклятый. Вот что ему надо было? Бабки у меня были. Рожей не кривой. Старался там перед ним, растекался, чтобы впечатление произвести. Знаете, как он меня называл? Нувориш. Это оскорбление такое у зазнавшихся чертей. Что такого, что человек разбогател? Подумаешь, не голубых кровей. Зато с мозгами! Плохо ли? Си говорит: «давай на время уедем, расслабимся. Пусть папа успокоится». Я понимаю — вот он, момент. Мы сбежим, и Майкл забудет про меня. А может, нам и возвращаться не придётся… ладно, это так, мечты. Хотелось бы. Но Аллин любила мать с отцом, не могла их бросить, — Остин стряхнул пепел на пол. — Мы уехали. Я думал… будь что будет. Пока что. Посмотрим. Но чуял, что это конец. Что надо попрощаться… А прощаться хотелось только с Софи. Я отдал ей эту птичку-подвеску. Птицу счастья. С мыслью, может, и ей повезёт. Она обещала хранить мои планы в секрете. Вообще-то я думал, что она продаст подвеску и уедет от отца, если захочет. Чтобы не зависеть от него. Тогда у них здорово портились отношения, особенно когда Джулии не стало, — он нахмурил брови и пояснил. — Это мать Софи. И ещё из-за магии ругались… Можно мне воды? В глотке пересохло.

Грейнджер исполнила его просьбу. Когда он залпом осушил стакан, то одним движением смахнул в него окурки и размазал сажу по столу. Будто бы с удивлением посмотрел на почерневшие кончики пальцев, а потом взгляд снова устремился в потолок.

— Так-так, — он сощурился, потирая друг об друга испачканные пальцы. — Ага. Мы уехали. Три месяца, мать его, счастья. А потом пришлось возвращаться. Родители Си просто с ума сходили, и она сдалась. Я сделал ей предложение прямо перед возвращением. Представьте: мы на пляже, пять часов утра. Всю ночь там провели. Вокруг — никого. Тишина. Восход. Океан до самого горизонта. У неё обгорел нос, и она так смешно морщила его… Я всегда носил кольцо с собой. Она согласилась выйти за меня. Почти конец ноября, двадцать третье число, а у нас — жара дикая. В Лондоне всегда такая холодина в это время…

Его лицо вдруг осунулось. Я понимал, почему. После их возвращения для Остина начался настоящий ад.

— Мы вернулись в Лондон и объявили о помолвке. Съехались. Её папашка сказал, что не допустит свадьбы. Си не говорила с ним почти до самой середины декабря. Но потом они как бы помирились, у неё ведь… — он запнулся, но взял себя в руки, — день рождения. Двадцать пять. Да ещё и Рождество. Семейный праздник. Но её отец думал, что я жду именно этого двадцатипятилетия. Я это знаю. Тогда она вступила бы в право пользования семейным счётом. Называл меня ещё и альфонсом. И всё на уши ей приседал, ублюдок. А особенно он вызверился из-за фотки в газете, где мы вместе. Это было на благотворительном приёме в начале декабря. Семья её подруги спонсировала тот вечер, и её пригласили. Ну она и решила, что пора показаться нам вместе, раз уж мы помолвлены. Объявить миру. Это так у них принято. Родился, женился, помер — черканут словечко в газетке, не сомневайся. Оставишь след в истории, — он скривился. — Си вообще всю эту мишуру терпеть не могла. Все эти тусовки, сплетни и прочую дрянь. Но бывает у них, богачей, такое: надо, и всё тут. В тот раз она подружке отказать не смогла. О чём я, мать его, думал? Хотел только ей угодить…

Он замолчал. А мне вспомнился наш с напарником разговор, когда мы пытались понять, свести все ниточки и сообразить: причастен ли Остин к смерти Софи. Странно было слышать всё это сейчас самому. Стюарт, когда будет смотреть воспоминания, просто обалдеет.

— Майкл увидел вашу фотографию в газете и решил шантажировать? — спросил я, поняв, что ещё немного, и Остин уйдёт в себя. Он поднял взгляд и кивнул, не выразив ни капли эмоций. Будто бы все чувства разом из него кто-то высосал.

— Когда он с тобой связался? — продолжал я. Похоже, Остин окончательно сдулся.

— Седьмого декабря, — бесцветно ответил он. Потянулся было к пачке, но передумал. — Седьмого, мать его.

— Что он сказал? — спросила Грейнджер. Голос после долгого молчания немного охрип, и она прочистила горло.

— М-м-м… — Остин, опустив лицо и сгорбившись, прижал к груди скрещённые руки, дёрнул головой. — Написал. Это было письмо. Что я такой вот сукин сын, пропал на три месяца, что так не поступают с друзьями, — голос его звучал монотонно, как электронный. — Что он знает, кто такая «моя девка», знает, кто её родители, знает, что мы помолвлены. Софи ж ему ничего не сказала, выполнила обещание. Написал, мол, хорошо я устроился, ничего не надо делать. Что друзей бросать нехорошо и надо бы тоже им помочь. А самое стрёмное, что он подложил эту записку под дверь нашего дома. Си чудом не увидела. Но он знал, где мы живём. Может, проследил от дома родителей. Он это умеет, вообще-то. Затаиться, выследить… Чёрт поганый. Так вот значит он и пишет: не подсобишь, я в прессу подамся, расскажу, кто ты такой и чем занимался. Вряд ли после такого мне что-то светило. О как придумал, да? — Остин качнул головой. — Я, конечно, понимал, что кинул его. Нехорошо. Но она и он? Выбирать долго не пришлось. Я думаю, он из-за это и вызверился. Что я кинул его. Он написал, что хочет пятьдесят тысяч фунтов. Сказать, что я охренел — ничего не сказать. Накопления у меня не резиновые так-то. Работка нормальная не подворачивалась. Во-первых, я прекрасно понимал, к какой жизни привыкла Си. Она, конечно, говорила, мол, не нужно всё это. Но я хотел, чтобы она не чувствовала рядом со мной нужды. Чтобы не думала, что ей придётся как-то подстраиваться под нищего жениха или содержать его. Да, она говорила, но… это было моё решение. И во-вторых… я ведь купил для неё тот дом, в котором… Мы даже месяца в нём не прожили.

— Дом принадлежал Аллин, насколько нам известно.

Остин скривился и закатил глаза.

— Да, мать твою! Так и было задумано! Я же сказал: для неё. Чтобы сэр Уильям Солсбери заткнулся хоть разок.

Он снова замолчал, нервно подёргивая ногой.

— Значит, у вас не было таких денег на тот момент, — помогла Грейнджер.

— Я поступил как идиот, — закивал он головой, словно болванчик. — Я взял часы, которые Си подарили мать с отцом на двадцать лет. Я прекрасно понимал, что делал, но выбора не было. Я дал себе зарок купить ей другие, найти… м-м-м… какую-нибудь разовую прибыльную работёнку, понимаете? На тот момент вообще был голяк. Она их не носила, они лежали в шкатулке в сейфе. Я долго тянул. До последнего. Он дал мне три дня. Он написал, чтобы я положил деньги в непрозрачный пакет и спрятал его у мусорного бака возле дома соседей, что через три дома от нас, и чтобы сделал это рано утром. Естественно, ни о какой полиции и речи быть не могло. Я написал, что эти часы стоят чуть ли ни в два раз дороже, что денег у меня больше нет. Продать часы, имея связи, не составит проблем. А связи у него были. В общем, десятого я сделал всё как надо. Следил за домом соседей часа четыре, но никто не пришёл, а потом Си проснулась. Но вечером проверил — пакета не было. И от него больше не было никаких записок. Он продержался неделю. Потом снова появилась записка, мол, надо провернуть дельце. Последнее. Мол, денег нет, значит есть всякое барахло в доме. Мы не встречались лично, всё происходило посредством переписки. Просто… чёрт, надо было дождаться его и просто убить. Если бы он сдох тогда, ничего бы этого не было. Софи бы в накладе не осталась, у неё была подвеска. Есть такие ломбарды, где тебя не спросят, откуда ты что взял. Софи знала такие места, спасибо её папаше. В общем… мы в Рождество согласились приехать на вечеринку к её родителям в другой их дом. Куча народу, сливки Лондона, все дела. Он должен был в это время сделать всё, что задумал. У него было всё. И ключи, и пароль, и код от сейфа, всё. Я не знал, что… что у него был… был пистолет. Откуда вообще? Я же так хорошо его знал! Дьявол…

Он замолчал, пытаясь справиться с собой. Мы с Грейнджер переглянулись. В глазах у неё цвело такое очевидное сочувствие, что стало тошно. Если бы мог забраться к ней голову, то спросил бы: «ты не забыла, что по его милости умерло несколько человек? Что всё это он делал сознательно?». Я не испытывал к нему никакой жалости.

— Я поехал чуть раньше, мать её попросила. Они там сюрприз готовили… — продолжил Остин. — Я знал, что Си поедет к девяти, а Майкл должен выждать минут сорок и идти на дело. Я понятия не имел, что он возьмёт с собой Элис. Элис, мать её, Кук. Какого хрена? Когда Си приехала на вечеринку, мы даже встретиться не успели. Только от её матери узнал, что охранник видел. Она уехала почти сразу. Попросила его передать её слова… Забыла дома туфли, которые купила для этого платья. Туфли, блять! Я… чёрт, что тогда творилось у меня в голове? Да я чуть на месте не умер. Я бросился за ней. Не успел совсем… немного. Она была такая тёплая, как живая.

Он прикрыл глаза. Они были сухими. Остин не собирался пускаться в слёзы, он буквально клокотал от злобы.

— Приезжаю к дому, открываю дверь, захожу. В темноте вижу силуэт на полу. Хочу подбежать, но Майкл выскакивает сбоку, орёт: «какого хрена». У меня до сих пор это выкрик в ушах, ей богу. Хочу подойти к Си, но внутренне уже понимаю, что её больше нет. Знаете… этот запах, когда в помещении стреляют. И когда… когда кровью пахнет. В руках у него пушка. Я просто… я готов был к тому, что из дома выйдет живым только один. Готов. А тут Элис со второго этажа выбегает, шары вылупила и стоит. Сука. Майкл воспользовался этим и ударил меня. У него нож такой есть, маленький, всегда его с собой носит. Тут слышу — орёт полицейская сирена. Ну всё, думаю, пиздец. Тут он мне руку и вспорол.

Остин закатал рукав и показал застарелый шрам. Было видно до сих пор, что его сшивали абы как, кожа на нём выглядела неровной. Алексия сказала, что он зашивал себя сам.

— Ткнул меня ножиком и бежать, орёт: «Элис, за мной». Ну, блять, я тебя найду — кричу вслед. Слышу, сирены рядом. Я к Си метнулся. Пульс щупаю. Понимаю, что всё кончено. Но где-то внутри себя вижу — копы приедут, я вызову скорую, всё будет хорошо. Она не может умереть. Это же просто бред, — он выкатил глаза и развёл руки в стороны. — Моя Си не может умереть! Но я уже ничего не мог сделать для неё. Её отец не поверит, что это не я. Не поверит, — он сжал зубы. — А у меня такое прошлое. Если копы начнут копать, то накопают такого, что без суда меня посадят на пожизненное. Я это понимаю внутренне, но просто примёрз к месту. Она умерла, а он будет жить? Нет. Так не пойдёт. Не получится. Я должен… должен был. Нельзя просто так оставить. Он должен был умереть.

Его глаза были стеклянными, взгляд — расфокусированным. Грейнджер даже вперёд подалась, слушая рассказ. Нельзя было её судить. Хоть я и не испытывал к этому человеку никакой жалости, понимал, что эта история была важной. Она заполняла собой пробелы, которые следовало заполнить.

— Я не видел её лица в тот момент. Темно было, — он слегка сощурился, глядя перед собой невидящими глазами. — Я ушёл, копы меня не заметили. Буквально чуть-чуть, но я успел. А на вечеринке с ней даже парой слов не перекинулся… Мы виделись в последний раз за пару часов до её смерти. У нас дома. Знаете, что последнее она мне сказала?

Грейнджер чуть наклонила голову.

— Она сказала, когда я уходил: «поцелуй меня, пока я ещё так молода и красива». И смеётся. Господи, ей ведь исполнялось всего двадцать пять! А я уже опаздывал, да и такси приехало. Не хотел заставлять её мать ждать. Я ответил: да брось, успеется, Си. Для меня ты всегда будешь молодой и красивой. Всегда… Так и вышло, правда ведь? Я помню её молодой и смеющейся. Хорошо, что тогда не увидел её лица в темноте. В моей памяти она всегда будет красить губы и говорить: «поцелуй меня, пока я молода». Почему не поцеловал? Всего пару секунд… Всего-то… Я бы хотел… хотел, чтобы она знала: я без неё никто.

Он замотал головой и замолк. Потом поднял на меня взгляд — исподлобья. В его глазах застыли злые слёзы. Он не корчился, ничего такого. Просто смотрел, будто ждал приговора. Быстро сморгнул, и слёзы двумя дорожками стремительно сорвались вниз по щекам, словно соревнуясь, кто быстрее доберётся до конца.

— Что бы ты хотел… — начал он, но замолк на секунду, тряхнув головой и вытерев слёзы. — Какие слова ты сказал бы любимой женщине, если бы знал, что они последние?

Я нехотя вскинул бровь, удивлённый таким вопросом. Не шевельнулся, как и Грейнджер.

— Это попытка разжалобить? Мне тоже стоит сейчас заплакать?

Остин зло хмыкнул.

— Так молод, а уже такой циник, — выплюнул он. — Нет, это не попытка надавить на жалость. Мне просто интересно, раз уж мы тут болтаем по душам.

— Я не буду с тобой откровенничать, — коротко ответил я, сохраняя бесстрастность в голосе.

Но вот сердце отчаянно забилось, слишком сильно для человека, который не двигался столь долгое время.

— Ага. Но любой может оказаться на моём месте. И ты тоже, — он вскинул бровь, подливая масла в огонь, пытаясь выбить из равновесия, и явно этого желая. Желая заразить каждого, кто к нему приближался, своим ядом, заполнить им всю допросную. Ублюдок. Просто, мать его, ублюдок.

— Это вряд ли. Рассказывай, что было после.

— А если я откажусь? — его лицо вдруг окрасила надменность. — Что тогда?

— Ну так попробуй, — копируя его выражение, ответил я. — Узнаешь.

— Пустые угрозы, — он закатил глаза. — Глупый блеф. Тебе чертовски хочется узнать, что было дальше.

— А с чего ты взял, что я не знаю? — я через силу улыбнулся.

— Может, ты и знаешь некоторые вещи, — он как бы задумался, потёр подбородок. — Алекс рассказала тебе о том, что было на следующий день после Рождества. Что устроила меня в музей. Потом мы редко общались. Что ты ещё можешь знать?

Провокация. Глупая, прямо в лоб. Остин явно набивал себе цену. Разве то, что он способен испытывать любовь к женщине, оправдывало его хоть на йоту? Грейнджер смотрела на него с таким сочувствием. Неужели повелась на эту сказочку о любви и желании измениться? Может, и да — потому что верила в хорошее начало.

В старом доме, который принадлежал родителям сидящего напротив человека, она сказала то, что я хотел бы забыть. Тем не менее, эта сцена слишком быстро возникла перед глазами.

«Ты был пожирателем. Ты пытал людей. Принял его метку. Чуть было не стал убийцей. Разве ты забыл? Почему тебе дозволено иметь второй шанс, а ему — нет?».

И сколько их, таких «вторых шансов», позволено иметь одному человеку? Наверное, суть в том и состоит, чтобы всеми силами держаться за эту единственную возможность — второй шанс. Последний. Для него стараться, в него вкладываться и для него делать так, как правильно, а не так, как легко. Может, и ошибаться, но понимать, что сворачивать некуда, и пытаться исправить имеющееся. А иначе смысл теряется. Иначе теряется ценность.

Я смотрел прямо ему в глаза. Остин тоже не сводил взгляда. Он снова отогнулся на стуле, покачиваясь на двух ножках. Жест самоуверенности и агрессии. Жест человека, который хочет показать свою доминирующую позицию.

И снова подавил желание сдвинуть стол, но это далось гораздо труднее. Пальцы рук тронула едва ощутимая судорога, но словно разряд молнии проникла под кожу и устремилась вверх. Это чувство, чувство приближения волны гнева, уже маячило где-то поблизости. Уже било в рёбра. Приближало острые иглы к затылку, туда, где уже ощущалась пульсация.

Грейнджер немного засуетилась, словно почуяла эту перемену, хотя я не шевелился; потому что если бы шевельнулся, то Остин скатился бы с чёртового стула в то же мгновение. И — прощай, работа. Недопустимое поведение для сотрудника департамента. Для консультанта — почти приговор.

Я медленно и бесшумно выдохнул. Представил, как Гермиона берёт мою ладонь и сжимает пальцы. Как проводит рукой по волосам. Как шепчет на ухо: «пожалуйста, Драко. Успокойся, Драко».

Успокойся, мать твою, Драко. Возьми себя в руки!

— Считаешь, что твоя жизнь настолько интересная? — усмехнулся я. — Всё, что мне нужно, я и так знаю. То, что ещё не знаю — узнаю от Элисон, ведь она меня интересует. Не ты. Если бы не обязательства, которые берёт на себя департамент и все его сотрудники… Вот в чём дело. Ты для нас — просто часть работы. И плевать, что с тобой будет. Мы закрыли дело об убийстве Софи Палмер, а твоя важность ограничивается только тем, что ты косвенно виноват в её смерти. Понимаешь? Как и в смерти Аллин Солсбери. Моя задача — искать убийц и закрывать дела, а не смотреть на размазывание соплей типов, вроде тебя. Это мы тебе нужны, а не ты нам. Улавливаешь?

Лицо Остина стало непроницаемым. Что творилось в его голове сейчас? У него дёрнулся глаз. Нервы у парня ни к чёрту.

Он молча пялился на меня, желваки на щеках снова задёргались. Хорошо, что он не произносил ни слова. Мне нужно было время, чтобы успокоиться. Как и ему.

Слишком тяжело для таких, как он, перейти от агрессии и противостояния к подчинению и согласию. Порой, невозможно переступить через себя, но когда выхода нет…

— Спрашивай, — наконец изрёк он, но чуть приподнял вверх подбородок. Глаза слегка сузились.

Это слово, это жест — как последний барьер, который держал на плаву его эго. Правда, барьер этот сплетён из тонкой проволоки, и мы оба это знали.

— Что было двадцать шестого декабря? И поподробнее, — произнёс я, выждав мгновение.

— Ты ведь и так это знаешь, — равнодушно пожал он плечами.

— А я хочу услышать от тебя, Остин. Не тяни время.

Он шумно выпустил воздух и расслабился на стуле, чуть не улёгся на него.

— Отлежался ночь в ночлежке. Там же зашил рану. Идти разбираться к Майку домой не вариант, с такой-то раной, — он согнул руку в локте и помотал ею, как бы разминая. — Потом написал сестрёнке. Деваться мне было некуда, уж больно сильно я расстроил своих приятелей, — он усмехнулся и почесал подбородок, глядя потолок. — В больницу нельзя, в старый дом родителей в Бристоле тоже, там первым делом проверят. Я ничего не рассказывал Си и её родителям о сестре, но… да, я понимал, что копы могли легко на неё выйти. Но когда это случится? Может, через пару дней. Только пара дней у меня и была. Алекс умная, не пропадёт. Мы встретились возле «Дырявого котла». Она меня немного подлечила… — Остин снова посмотрел на своё предплечье. — Я попросил изменить мне внешность. Я рассказал ей, что случилось в нашем с Аллин доме. Она спросила: «тебе что, некуда пойти?». Я что-то наболтал ей про Элисон, уже не помню, если честно…

Он снова закурил, расфокусированным взглядом осматриваясь по сторонам, по-прежнему строя вид, что делал одолжение.

— Подался я, значит, в Бетнал Грин, переждать бурю. Алекс немного помогла мне с деньгами, — он сделал глубокую, смачную затяжку и выпустил вверх целое облако дыма. — Ну, думаю, надо что-то делать. С новой мордой у меня были некоторые возможности. Старым счётом пользоваться было нельзя, пришлось проворачивать кое-какие дела, ну так, по мелочи. Заходил домой к Майку. Его дружки меня не узнали, конечно, сказали, что нет его. Уехал. Пытался писать, но совы возвращали письма. И Элис, сука, просто испарилась. И вот прошло, наверное месяца три… и вдруг, представьте, вижу её в Бетнал Грин с каким-то кренделем. Вернулась, сучка. Первый порыв — просто её убить. Но потом поостыл и подумал: зачем мне её убивать, когда можно использовать? Но проблема в том, что она тоже не знала, где Майк. Он исчез со всем украденным у нас с Си добром в начале года. Он и её кинул, вот так. Сказала, что не знала, что он взял с собой пушку. Говорю же — тупая баба. Что с неё взять? Но! Всё это возможность. Тем более, с новым лицом. Это ведь шанс, так? Я много чего знал о ней. А когда знаешь о человеке кое-что, управлять им легко. Она меня сначала не узнала, конечно. Но… убедить её сотрудничать не составило труда. Познакомила она меня со своим пареньком…

Он замолчал, водя взглядом из стороны в сторону, перескакивая с моего лица на лицо Грейнджер. Можно было прочесть в этом намёк: Остин был не намерен говорить о том, чем занимался с Элисон и её приятелем. Я кивнул, как бы соглашаясь с этим. Их дела меня не касались.

— А летом меня на связь вызывает Алекс. Мы общались за эти полгода, что я жил в Бетнал Грин… раза, чтоб не соврать, три-четыре, и то в переписке. Я ведь понимал, что она просто хотела забыть обо всём этом. Я, конечно, удивился, что ей понадобилось. Мы встретились, я по такому случаю костюмчик даже приодел, все дела. Деньгами я уже успел разжиться. А когда увидел её, тут-то и офигел… — он быстро докурил и бросил окурок в стакан. — У неё пузо вот такое, — он изобразил широкую дугу над своим животом. — Я просто охренел, серьёзно. Понятия не имел, что она беременна! Оказывается, тогда уже была, в декабре, я просто не заметил. А она даже не сказала.

Он поджал губы, будто его действительно расстроило то, что Алексия смолчала о ребёнке.

— И говорит, значит, — продолжал Остин, — мол, увольняюсь из музея магии, срок уже подходит, рожать скоро. Муж о магии ничего не знает. Я тогда уже знал, что она замуж вышла, но меня приглашением не удостоили. А вообще про мужа узнал только в девяносто девятом, в декабре. Так вот, мол, «хочешь работу эту — она твоя». А сама вижу, смотрит так… с подозрением. Видимо, одёжку мою оценила, но ничего не сказала. И я тогда подумал… может, это знак? Приличная жизнь. Приличная работа. Будет куда костюмчик надеть, — он усмехнулся. — То, что я не владею магией, она, ясен хрен, не сказала своему начальству. Да и нафига им проверять это, не экзамен ведь. Как и то, что я её брат. Имя у меня было уже другое, так что… Главным было то, что знания мои старые пригодились. Собеседование прошло как по маслу, да к тому же у меня был кредит доверия, раз меня порекомендовали. Надо же как-то отблагодарить? Вообще… за всё, что она сделала для меня. Пишу ей где-то через неделю — мол, сестрёнка, причепурся, хватай своего мужика, веду вас в хороший ресторан, спасибо тебе сказать. Она в позу — откуда деньги?

Остин рассмеялся неприятным, скрежещущим смехом.

— Какая, пишу, разница? Аванс, йопта, получил, — он ещё разок хмыкнул. — Она отказалась, сослалась на большой срок, трудно ходить, якобы. После этого ещё пару раз пытался её вызвать, а там пелёнки-соски пошли, некогда. Но я понял, что она насторожилась. После последнего раза прямо сказала: «я сделала для тебя достаточно, не беспокой больше мою семью». Я прям вызверился. Я-то, выходит, ей не семья? Так и сказал. Плевать, думаю, — Остин пожал плечами. — Окей. Как хочешь, милая сестрёнка, — загримасничал он. — Катись со своим муженьком, раз такие дела. Я к ней со всей душой, а она ко мне — жопой?

Он обвёл глазами допросную. Всё это мы уже знали, но довольно быстро приближались к событиям с Софи, и я не стал мешать ему протаптывать дорогу к воспоминаниям так, как ему было удобно.

— Потом я с Джиной познакомился. Это было в музее на одной из тусовок, — продолжил он. — Её подружка привела. Рыженькие мне всегда нравились. Да, мы сразу друг другу приглянулись. И я, в отличие от моей милой сестрёнки, на свадьбу её позвал! Она отказалась. Снова ко мне жопой.

— Зачем ты вообще женился на ней? — не выдержав, спросил я, когда пауза начала затягиваться. Остин принялся кусать ноготь.

— Почему бы и нет? — удивился он, оторвавшись от ногтя. — Она хорошая женщина. Алекс бы она понравилась.

— Ладно. Обратимся к началу мая этого года, — предложил я, глянув на Грейнджер. Она выглядела задумчивой. Остин вздохнул.

— Когда я встретился с Софи, это ты имеешь в виду.

— Точно.

— Ну… был праздник, — скомкано начал он и поёжился. — Народу тьма. Мы болтали с коллегами, вокруг ещё куча таких вот группок. Поворачиваю голову. Вижу браслет, — он нахмурился. — Меня будто током ударило, ей-богу. Она спиной ко мне стояла… Первая мысль — Софи. Но потом понимаю, может… продала, и подвеска по рукам пошла. Но какова вероятность? Она голову поворачивает, и я понимаю, что это она. Почти не изменилась, правда… стала такой… взрослой. Совсем уже женщина. Подхожу. Пытаюсь объясниться. Она смотрит на меня и поверить не может. Естественно, мы снова начали общаться. Я растолковал ей, что со мной было. Софи рассказала про школу искусств, про рисование… у неё действительно был талант к этому. Я иногда ей денег подкидывал. На краски там, на платья, трусики-бусики, все дела. Она подрабатывала в лавчонке, но сколько там можно заработать? Ещё рассказала, что отец увёз их в деревню после Рождества и ничего не объяснил…

Я вспомнил письмо, которое он написал Майклу. В нём говорилось, что Остин всё рассказал Софи, а та не хотела сообщать ему их адрес в Норфолке, боясь, что он может что-то сделать с её отцом. Как мы предположили позже, Софи и Остин сговорились самостоятельно вывести Майкла на чистую воду. Но, очевидно, они не успели воплотить свои планы.

Будто вторя моим мыслям, Остин сказал:

— Я рассказал ей всё. Всё, что сделал Майк тогда, шесть лет назад. Она просто вызверилась, когда услышала. Знаете, что она говорила, когда ей было шестнадцать? Что вот, она закончит школу, станет известной художницей и «папе не надо будет заниматься всем этим дерьмом». Как вам? Только папочка и есть кусок дерьма, вот беда какая, — фыркнул он. — Она жутко обозлилась, когда узнала про Си. Вернее, ещё больше, потому что они и так срались как собаки из-за магии, из-за школы искусств, из-за Лондона. Конечно, он не хотел, чтобы она ошивалась в городе, мало ли что, понимаете? Майк ведь знал меня и на что я способен. Но чтобы убить её? Ага, это в его духе, так подумать. Страшно ему стало, обделался, хоть и не знал, что со мной сталось.

— Адрес она тебе всё-таки сказала.

— Да, я убедил её рассказать, куда их занесло. Пообещал, что не поеду туда. Что всё сделаем правильно. Заметьте, я не обещал ничего ему не делать. Только не ездить. Так что даже не соврал.

Остин вкинул брови и улыбнулся, будто ждал похвалы.

— Потом она подарила мне картину. Ту, с птицей. В память о Си.

— Примерно в конце мая? — уточнил я.

— Ну… да, наверное, — он неопределённо пожал плечами. — Только Софи могла до такого додуматься. Она убедила меня, что мы раскроем его сами. Она хотела, чтобы он признался в этом ей, а она запишет его признание на диктофон. Вот так. И потом сама пойдёт в полицию и скажет, что её отец виновен в смерти девушки. Но… мы не успели. Всё думали, как его разговорить… уже не так важно всё это.

— В последний раз вы виделись в четверг, — заговорил я, когда он окончательно замолк. — Твой помощник из музея, Купер, сказал, что ты, якобы, был чем-то взволнован, когда вернулся с обеда.

— Хм, — он усмехнулся. — Купер… Да, славный он малый, правда… того чуток. Странный. Но способный. Да и безобидный… Зашуганный какой-то. Обделался, поди, когда копов увидел?

— Да, — кивнул я, сохраняя безразличие. — Я бы даже сказал так: конкретно обосрался.

— Не удивлён, — согласился он. — В тот день мы встретились, как обычно, в ресторанчике. Софи сказала, что готова отправляться домой, диктофон у неё, все дела. Она мне его показала, в сумочке у неё был. Так что… да, пожалуй, я был взволнован.

— И вы говорили только об этом? — спросил я. — Она ничего больше не рассказала?

— О чём, например? — нахмурился Остин, снова прикусив ноготь.

— О чём угодно. Просто веду мысль.

— Нет, — он пожал плечами и выплюнул на пол откусанный ноготь. — Хм. Не знаю. А-а-а… нет-нет, постой-ка. Она мне про этого своего придурка Билла рассказывала. Ага, точно… Они поссорились буквально за пару часов до нашей встречи. Он её схватил за руку, даже синяк остался. А ссорились из-за того, что он ей там плёл про меня. Думал, что я её того, ну, — он пощёлкал пальцами, — потрахиваю. Господи… она же мне как сестра! Кто бы стал спать со своей младшей сестрёнкой? Хотя, чего с него взять, он ж тупой как пробка, ни черта не понимает. Я ей говорю: давай-ка я его с монтировочкой навещу, чтобы руки не распускал. Софи посмеялась и сказала, что не надо, — он усмехнулся, а потом замер. — Чёрт, это что, он её?..

— Нет, — отрезал я. — Не он. Мы его уже нашли и опросили.

Он помолчал, а потом сказал:

— Ну а дальше, умник, ты, очевидно, всё знаешь?

— Ты узнал о смерти Софи из газеты. Сбежал из дома. Пошёл к Элисон, которая тебя отшила. Потом обратился к сестре. Попросил ничего не говорить жене и спрятать тебя в таком месте, которое не свяжут ни с ней, ни с тобой. И предупредил, что если придут из полиции, то они всё о тебе знают. По-моему, так?

— Точно, — равнодушно покивал Остин. — Алекс приезжала пару раз в тот дом, привозила еду. Света там не было, а Алекс не сказала, как его включить, уж я там всё излазил. Но что-то вот не спросил, — он мрачно глянул на меня. — Думал о другом. Алекс всё уговаривала меня сдаться, мол, ты ж не виновен, чего бояться? Полиция разберётся. А в последний раз приехала и говорит: приходили, спрашивали про тебя. Муж её, мол, беснуется. Она ничего не может ему объяснить. У неё будут проблемы. Я понял, что всё, надо валить…

— А что насчёт письма?

Остин дёрнул головой.

— Письма?

— Которое ты отправил Майклу, — напомнил я, прекрасно понимая, что напоминать об это не нужно. Он знал, что имелось в виду.

— Крик души, — помолчав, объяснил он и неприятно улыбнулся. — Ты читал его?

— Читал. Нашёл разорванным в мусорном ведре дома у Майкла в Уолсингеме. Как ты его отправил, если был заперт в доме?

— Я выходил ночью, — отозвался он. — На всю округу — ни одного круглосуточного супермаркета! Чёртова глушь. В общем, указал как отправителя адрес дома через две улицы и бросил в уличный ящик возле почты.

— Это ложь. Я видел конверт. Он был отправлен из Лондона, а не из Кентербери.

Остин расплылся в улыбке, словно его, мальчишку, поймали на мелкой проказе.

— Мне помогли.

— Кто? Алексия? — удивилась Грейнджер. — Она не упоминала об этом.

— Когда знаешь о человеке кое-что, управлять им легко. Кажется, я уже это говорил?

— И кого ты использовал? Вернее, шантажировал.

— Некоего мистера Бэнкса из музея, — с ухмылкой ответил он. — Полагаю, вы знакомы, раз были там.

— Рейнарда Бэнкса? — нахмурилась Грейнджер. — Помощника заместителя директора музея?

— Точняк, его, — подтвердил Остин и снова заухмылялся.

— И что же он такого сделал? — не скрыв удивления, спросил я. Не музей, а дом пороков со всеми вытекающими.

— Курочку чужую топтал! Если ты понимаешь, о чём я! — он открыто хохотнул.

— Спал с чьей-то женой? — я вздохнул.

Белый свет допросной раздражал глаза. От сигаретного дыма начало подташнивать. А мозги буквально плавились от манеры разговора Остина. В нём смешивались и говор, присущий среднему классу, и уличный сленг. Он так лихо перескакивал с одного на другое, будто примерял разные маски.

— Вот-вот. Я положил письмо в другой конверт и отправил на адрес Бэнкса. К нему приложил указание, что сделать с письмом, куда отправить и прочее. Написал, что оно заколдовано… он ведь не знал, что я сквиб. Если его откроет не тот, кому оно адресовано, его ждут большие неприятности. Наврал, короче. И если он не выполнит указаний, то у меня готово другое письмо, директору музея.

— Это его курочку Бэнкс потоптал? — спокойно спросил я, прекрасно понимая, что Остин намеренно делал все эти паузы, чтобы заставить силой вытягивать из него информацию.

— Ага, как раз об этом. Отпадная история, — закивал он, скрестив на груди руки и сунув ладони подмышки. — Я хорошо общался с секретаршей, которая сидит в приёмной у заместителя директора музея. Там же и стол Бэнкса стоит. Я с девчонками всегда общий язык нахожу быстро, — он подмигнул Грейнджер, на что та не отреагировала. — Ничего такого не подумайте, я Джине не изменял ни разу. Просто мне проще с ними общаться. Так вот как-то раз она вернулась с обеда на полчаса раньше, чем должна была. На диете сидела, к свадьбе худела. А заместитель вместе с директором были на совещании. Открывает она, значит, дверь в приёмную и слышит, что в кабинете начальства кто-то очень громко сношается. Женские стоны, шлепки интригующие и всё такое. Даже дверь не заглушили, идиоты, — он поджал губы, сдерживая улыбку. — Адреналинчику захотелось, ага. Она по-тихому заднюю дала и спряталась в коридоре, чтобы посмотреть, кто там решил уединиться, пока заместитель на совещании. Выходит, значит, минут через пять Бэнкс. Осматривается, что никого нет. Сам ухмыляется и быстренько пропускает вперёд дамочку, — Остин выдержал бесполезную театральную паузу, — которая оказывается женой нашего директора. Директора музея! Ну и жук, я просто о-хре-нел, ей богу! Она мне это всё по секрету рассказала, так что т-с-с!

Он заговорщически приложил палец к губам, а потом заржал, да так громко, что стены будто затряслись. Я посмотрел на Грейнджер и встретился с абсолютно каменным лицом.

— Значит, Бэнкс отнёс на почту письмо, — перебивая хохот, уточнил я.

— Точно. С тех пор, как его застукали, у нас с Бэнксом очень дружеские отношения, — и по его лицу зазмеилась новая судорога усмешки.

— И когда же началась эта ваша дружба? — спросил я, поддавшись внезапному проблеску понимания.

— Ну… — Остин покрутил головой, глядя на меня. Неужели, он понял, о чём я подумал? — Незадолго до моего повышения до начальника библиотеки.

— Бэнкс подсказал заместителю эту идею? А тот, в свою очередь, директору?

— Ага. Ему пришлось очень постараться, чтобы миссис Директор Музея так и оставалась ею. А он — на своей должности.

Он опять заржал, а я подумал: сколько же проблем может возникнуть из-за того, что кому-то хочется спать с тем, с кем спать не следовало бы.

— Ты понимал, что после этого письма он поедет в Лондон искать тебя?

Остин задумался, почесывая подбородок.

— Я понятия не имел, получит он его или нет. Может, он уже был в Лондоне. Говорю же, это был крик души. Просто хотелось выместить… боль.

— А ты не думал, что он найдёт Алексию?

— Нет, не думал, — скривился он. — Откуда ему было знать про неё? Но когда он ворвался в тот дом в Кентербери… он сказал, что Элис сболтнула про дом в Бристоле, когда он припёр её к стенке. Я, видимо, упоминал при ней, не помню. Она ведь постоянно рядом ошивалась, клинья подбивала ко мне.

— А как Майкл вообще вышел на Элисон?

— Так спроси у него, — мерзко ухмыльнувшись, ответил он. — А вообще… все одной верёвочкой подвязаны. Когда мы встретились, нам было не до светских бесед. Этот урод сказал, что поехал в дом моих родителей. Залез через окно. Дом, конечно, был пуст, но он порылся там. Всё тряс передо мной фотографией. Мы там с Алекс совсем мелкие. Наши родители сделали то фото в Рождество. Семьдесят шестой год. Мне два года было. Я запомнил его, когда потом, постарше, смотрел альбом. Знаете, что мне подарили? Игрушечную волшебную палочку. Смешно, блять, — Остин облизал губы. — Будто зрели в корень уже тогда. Я ж не настоящий волшебник, мать его, а игрушечный. А на обратной стороне было написано материной рукой: «Алексия и Грант». На какой хер вообще такое писать на фотке для семейного альбома? Чтобы не забыть, как собственных детей зовут, когда маразм ударит?

Комментировать это заявление не стал, но зато вспомнил, что в тот раз, когда мы с Грейнджер были с Бристоле, то она нашла страницу из фотоальбома, плотную и пожелтевшую, с которой что-то оторвали. И там точно была приписка: «Рождество, 1976 год».

— Он знал мою фамилию, имя Алекс. По каким-то своим связям нашёл номер её социального страхования. А потом вылезло и всё остальное. Адрес, муж и прочее. Ну нафига бабе-волшебнице сраный номер социального страхования? И муж, мать его, магл? Что вообще за бред?

— Наверное, за тем же, зачем тебе были нужны водительские права на поддельное имя, — заметил я, — мистер Фокс.

Он ухмыльнулся.

— Зовите меня просто Аверилл. Такое же дебильное имя, как Грант, так что разницы никакой. Но я хотя бы на него откликаюсь. Привык к другому за столько лет.

— Ага. Дэниэл Шоу.

— Предпочитаю просто Дэн, — съехидничал он. — Хотя Джине не нравится это сокращение.

— Что было, когда Майкл приехал в Кентербери?

— Стук в дверь. Заднюю, главное, — он воздел палец к потолку. — Алекс только через туда заходила. Я думал, она забыла что-то сказать и вернулась. Открываю, надеясь увидеть милое личико своей сестрёнки, а передо мной эта рожа, как будто из преисподней. И я подумал в этот момент: йопта, я ведь знал, что это произойдёт. Что он найдёт меня каким-то образом. Просто как… предчувствие. Не должен был, но нашёл. Чёрт, как он постарел за эти шесть лет, уму непостижимо… Я завис. Он завис. Он ведь не знал, что я внешность сменил. Элис смолчала. Ясное дело, он меня не узнал. Но тут у меня изо рта вырывается: какого хрена, Майк? Ну не тупой ли? Но я просто охренел, уж меня можно понять.

Остин снова принялся кусать ноготь, теперь уже на среднем пальце. Я проследил за его руками. Ногти были обкусаны чуть ли не до мяса.

— Тычет в меня пушкой и говорит, чтобы я молча зашёл в дом. Я тогда решил, что он меня пристрелит. Отхожу, он заходит. Как, говорю, ты нашёл это место. Ну, он мне объяснил. Фоткой машет, а сам пистолет держит. В доме темно, а он близко не подходит. Начинает заливать про письмо, про Софи, про то, что я отомстил за Си таким образом. Я думал, что чокнусь. Решил: если сейчас ничего не сделаю, то он меня просто застрелит. Я ломанулся в гостиную. Жду, пока пули засвистят, — он изобразил в воздухе кавычки. — Но тишина, только слышу, что бежит за мной. Хватаю нож…

— Откуда нож в гостиной? — перебил я, желая тоже как-то поддеть Остина за его издевательства.

— Хлебушек, мать твою, резал, — огрызнулся он. — Я же сказал, что чувствовал, что он найдёт меня. У меня в каждой комнате по ножу было припрятано. Кем угодно меня считай, но что в итоге? Я оказался прав. Поворачиваюсь, он вбегает. Шары вылупил и орёт, что сейчас меня застрелит, а потом поедет в Лондон и убьёт мою сестрёнку. Но не стреляет. Я начал понимать, что если бы он мог меня убить из пистолета, то сделал бы это на пороге, — руки Остина то и дело двигались в воздухе.

Похоже, воспоминания об убийстве Майкла расцветали для него самыми яркими красками. Он активно жестикулировал, его лицо оживилось и задвигалось, а голос то повышался, то падал вниз, то растягивался, быстро сменялись интонации и оттенки. Выглядел Остин как человек, который рассказывал друзьям невероятную и динамичную, до чёртиков смешную историю, которая с ним приключилась.

— Ладно, говорю, мудила. Стреляй, — он широко развёл руки в стороны, как бы показывая, какую стойку принял перед Майклом. — А у меня самого нож. Он замешкался. Я на него бросился, хотел вырубить. Этот сучёныш с размаху меня прикладом бьёт, почти по виску попал, — его рука скользнула к голове. — Ударить-то ударил, но пистолет вылетел у него из рук. Вдруг треск. Оба резко поворачиваемся — пистолет в лампу попал настольную. Темно ж, не видно, куда упал. Он меня повалил, подмял под себя, нож у меня выскочил из руки. Смотрю — а он достаёт ножик этот свой, которым меня шесть лет назад пырнул. Вот тут я просто озверел. Я-то в хорошей форме, а он… господи, да почти уже старик. Куда ему? Я его сбрасываю, вскакиваю, за грудки хватаю, но он как-то вывернулся и оттолкнул меня. Я спиной об шкаф приложился. Он снова на меня летит, я его тут уже покрепче прихватываю. А он меня за ногу зацепил и ножик свой в бедро мне втыкает! Мы, значит, падаем на столик этот, ну, журнальный. Слышу — треск опять и… звон какой-то. Ключи будто брякают по полу. Стол переворачивается, чуть отломанной ножкой мне прямо по морде не заехало. Сбрасываю с себя ублюдка, и там уже… — Остин прикрыл глаза и улыбнулся. — Залетаю на него сверху, снова хватаю нож…

Тут он соединил руки в замок, поднял их над головой и резко опустил вниз. А потом задёргался, повторяя это движение раз за разом. Стало не по себе, когда снова всплыл перед глазами труп Ханта, истерзанный множеством ударов.

— У меня в бедре всё ещё ножик его торчит. Я хватаю нож, которым его прирезал, пушку, осматриваюсь. Думаю — не на такси же он приехал. Я где-то слышал звон… А ведь темно, мать его. Обшарил там всё. Заглядываю под кресло — и точно. Всё у него из карманов вытащил, ключи забрал и на ногу. Сбегал наверх, прибрал кое-какие свои пожитки. Даже руки помыл. А в ноге-то всё ещё ножик. Не стал вытаскивать, вдруг кровь ещё сильнее польёт. Думаю, надо сначала отсюда убраться. Вот только я ступил и выскочил из главных дверей. Но мне уже всё равно было. Побежал к дороге, решил, что он машину там оставил. И точно же — стоит на обочине! Разве это не удача? Ободрал наклейку приметную, но плоховато вышло, не до того было уже. Замазал номера грязью на всякий случай, но ночью вряд ли бы меня кто-то остановил… Никто меня не заметил.

— Тебя видела девушка-соседка, — вставил я. — Пока ты бежал к машине. Она нам сказала, что ты хромал.

— М-м-м… да? Не помню. А давай тебе нож в ногу воткнём и посмотрим, как ты будешь ковылять да осматриваться?

Я даже бровью не повёл.

— И куда ты поехал?

— В Лондон. На место нашего с тобой рандеву, — хмыкнул он, а потом добавил: — Это же ты был, в отеле. Я верно понял?

Я кивнул.

— Нож, слава богу, ничего не задел важного, — продолжал Остин. — Я спросил у тамошней девчонки, где здесь аптека. Ну, а потом ты всё и так знаешь.

— Ты хотел смыться на следующий день, когда мы тебя взяли.

— Неужели? — он вскинул брови. — Почему ты так думаешь?

— Машину оставил под знаком «парковка запрещена».

Остин окинул меня безразличным взглядом и ссутулился.

— Хм.

— Куда бы отправился?

— Не знаю, — он отвёл взгляд. — Может, сдался бы копам. Дело ведь сделано. Чёрт его знает. Не придумал.

— Зато теперь ты точно это знаешь, — заключил я. — Пожалуй, хватит с нас тебя на сегодня.

— Что, вопросов больше нет? — его рта снова коснулась мерзкая ухмылочка. В который раз он отклонился назад на двух ножках стула, глядя на меня со смесью пренебрежения и насмешки.

— Если появятся, вы об этом узнаете. Спасибо за беседу, — холодно ответила Грейнджер и медленно поднялась, начала собирать бумаги в папку.

Покачиваясь на стуле, Остин глянул на Грейнджер, заслышав её слова. Задержался на лице, потом повёл взгляд вниз, к груди. А когда она обернулась, чтобы, видимо, понять, почему я не шевелился, то уставился на её задницу, склонил голову на бок и оценочно вскинул бровь.

Я резко, даже слишком, поднялся на ноги, так, что мой стул опрокинулся назад с громким треском. План сработал безупречно. Остин отвлёкся, и резкое движение вкупе с шумом сделали своё дело. Вздрогнув, он не смог удержать баланс.

— Ух, йопта! — выкрикнул он. Прежде, чем спинка стула ударилась об стену, Остин свалился на пол, как мешок.

— Козёл, — процедил я и вышел в коридор вслед за Грейнджер, захлопнув тяжёлую дверь.

Она заулыбалась, когда мы остались в тишине и в одиночестве.

— Что?

— Я думала, ты врежешь ему ещё на середине разговора, — заметила она.

— Я тоже. Но не врезал.

— Мило с твоей стороны.

Мы двинулись по коридору, предварительно махнув полицейским, чтобы они увели Остина обратно в камеру. Молча шли до лифтов. Даже после разговора с Купером я не чувствовал себя настолько паршиво. Сейчас же — будто вляпался в дерьмо. И как Джина вообще согласилась выйти за такого замуж? А Аллин?

Где-то позади хлопнула металлическая дверь, раздались шаги и голоса. Я ощущал на себе пристальный взгляд Грейнджер.

— Что скажешь? — я обернулся, когда мы остановились возле лифта, и она нажала на кнопку вызова.

 — Жаль его, конечно, но… какой же он всё-таки мерзкий. Мне надо немного переварить, чтобы высказаться… Но вот что скажу. Может, он и не совсем волшебник, но у него сильно развита интуиция. Куртка, нож и прочее… Может, у него и есть какой-никакой дар?

Двери лифта раскрылись, и мы шагнули внутрь.

— Куда мы сейчас?

— В штаб мракорборцев. Надо забрать воспоминания Купера и…

— Я туда не пойду, — сразу отрезал я, глядя в потолок и прислушиваясь к мерному дребезжанию лифта. — Не хочу столкнуться с… кем-то из твоих приятелей. Сил на препирательства уже нет. Тем более, мы со Стюартом договорились, что после музея он будет ждать нас у твоего кабинета. Не хочу заставлять его ждать, — я глянул на часы. Время подбиралось к четырём.

— Ладно, тогда я принесу омут памяти в кабинет, — сразу же согласилась Грейнджер. Я опустил взгляд на неё. Она была серьёзна как никогда. — И обсудим, когда пойдём в гости к Элисон.

Решётки лифта раскрылись. Мы вышли в светлый коридор департамента и отошли чуть в сторонку, к углу коридорной развилки, чтобы не мешаться. Ей нужно было в одну сторону — к мракоборческому центру, мне же в другую — в сторону её кабинета.

— Я хотел спросить, — вспомнил я, скользнув взглядом по табличке ближайшей двери «архив №5» за спиной Грейнджер. — По поводу Кэти.

— А что с ней? — Грейнджер перехватила папку в другую руку и поправила волосы.

Я оглянулся, заметив за углом движение и снова подвинулся, чтобы идущий с моей стороны коридора сотрудник не споткнулся об нас, когда будет сворачивать.

— Дело Палмер раскрыто, а она была свидетельницей. Когда с неё снимут следящие чары и разрешат выезжать? Ей ведь нужно ехать на курсы во Францию, с банком я уже всё решил. Так что…

— Ах, да, — она сморщила нос и потёрла лоб. — Точно. Отцовский перстень и всё такое. Давай завтра с утра? Приходите в министерство вместе, и мы…

Я снова обернулся, заметив новое движение в конце коридора. И чуть сердце не упало в пятки. Этого ещё не хватало.

Меня этот человек заметил, но Грейнджер стояла дальше, за углом, и её он не видел. И слава Мерлину, потому что устроил бы форменный скандал, поняв, что происходит и почему отстранённый детектив шастает по коридорам департамента. Он всё равно узнал бы, но мне не хотелось, чтобы это обрушилось на наши головы именно сейчас.

Я сдвинулся ещё немного, чтобы он меня не видел, и тут же услышал:

— Мистер Малфой!

Отстранил от себя Грейнджер мягким толчком и одними губами выговорил: Картер. Она скривилась, ничего не понимая, но я кивком указал на дверь архива номер пять и жестом подогнал её, чтобы она спряталась там. Грейнджер коснулась палочкой ручки двери, та поддалась. И прежде, чем она закрылась, я прочёл по губам: «значок».

И только успел достать значок «посетитель» из кармана и прицепить к нагрудному карману, как из-за угла размашистым шагом вышел Картер, щуря глаза и кривя рот. От этого резкого появления я прижался к стене, чтобы не стоять с ним нос к носу. Смешно было это со стороны, наверное — он был ниже на целую голову.

— Мистер Малфой.

— Агент Картер.

Он смотрел очень пристально, не меняя гримасы, словно у него заболели все зубы.

— Что тут делаете? — вкрадчиво поинтересовался он.

— На экскурсии, — я указал на значок и улыбнулся, глядя в его явно беснующееся лицо.

— А где экскурсовод? — он деланно огляделся по сторонам. — Мисс Грейнджер, разумеется.

Я тоже поглядел по сторонам и развёл руки в стороны.

— Здесь её нет. И почему именно мисс Грейнджер?

— Потому что я усвоил: где вы, там и она. И наоборот, — он лениво приподнял брови.

— Мы разминулись минут десять назад.

— Где же она, позвольте спросить? — продолжал Картер, не отрывая взгляд. Я выдохнул и поджал губы, как бы размышляя.

— Наверное, всё ещё в допросных.

— И как так вышло, что вы разминулись именно там? — он улыбнулся ещё шире, и улыбка превратилась в оскал.

— Мы проводили допрос…

— Допрос? — повысил голос Картер. — Какой допрос? Вы отстранены!

— Да, но меня назначили консультантом, — я рассеяно пожал плечами.

— На какое дело? — рявкнул он. От улыбки не осталось и следа. — И кто дал полномочия?

— На моё текущее расследование. Полномочия дал мистер Поттер.

Он сунул руки в карманы брюк и теперь слегка раскачивался с носков на пятки.

— Неужели… Вот значит как… — протянул он, снова улыбаясь. — Разумеется, с подачи мисс Грейнджер? Где она, говорите?

— Внизу. В допросных, — кивнул я на лифт.

Картер хмыкнул и направился к лифту, больше ничего не сказав. Когда решётки за ним закрылись, а кабина двинулась вниз, я ещё немного постоял, а потом шагнул к архиву номер пять. Дёрнул ручку. Закрыто. Достал палочку, но сообразил: отстранение влияло не только на полномочия детектива. Теперь двери подобных служебных помещений просто так передо мной не откроются.

— Чёрт…

Тихо постучал, и даже сам этого не расслышал. Прошла секунда, другая, и дверь в глухим щелчком приоткрылась. За ней никого не было. Быстро скользнул внутрь и запер её.

Впереди — узкие ряды металлических стеллажей, которые образовывали настоящий лабиринт.

— Грейнджер?

— Я здесь, — послышался голос слева.

Шагнул за угол, прошёл чуть вперёд и обнаружил Грейнджер стоящей в одном из рядов по правую сторону.

— И зачем всё это? — нахмурилась она, прижимая папку к груди. — Я бы разобралась с Картером.

— Ага, верю, — я приблизился и встал напротив. Холод металлического стеллажа, к которому прижался, сразу же ощутился всей спиной. — Разберёмся с этим позже. Слишком много впечатлений на сегодня.

— Чего он хотел? Куда пошёл?

— Не знаю, чего хотел. Пошёл в допросные. Тебя искать.

Грейнджер усмехнулась и покачала головой.

— Да плевать уже, на самом-то деле. Почти всё, что мы хотели, уже сделано. Больше мне тут незачем отираться. Только воспоминания Купера остались.

— Ага… — вздохнула она и опустила взгляд. — В допросных он меня не найдёт и побежит к Гарри.

— Да брось, всё ведь было на законных основаниях. Что он сделает?

— Я бы не рискнула задаваться такими вопросами после всего, что он уже сделал, — она тоже прижалась к стеллажу и вскинула подбородок.

Холодный свет архива сделал её кожу фарфоровой.

Я на шаг подался вперёд и коротко коснулся её губ своими. Она было вспыхнула от неожиданности, но тут же рассмеялась. В ответ она проделала то же самое. Немного отстранилась, а потом снова поцеловала. Её поцелуй, словно десятки маленьких иголок, оставили на губах колкий след, который медленно пополз вниз, к паху.

— Ты что, хочешь повторения утра прямо здесь? — шепнул ей на ухо, а когда отодвинулся, то заметил, что она прикусила нижнюю губу и улыбалась. — Могу устроить.

— Это простой поцелуй, — она задумчиво прищурилась, прижавшись ко мне плечом.

— Вовсе нет.

— Потому что все наши поцелуи особенные? — Грейнджер немного смутилась и втянула голову в плечи.

— И это тоже. Но… — я наклонился к ней ближе, — вдруг он последний?

— Да ну тебя! Остин у меня уже в печёнках сидит, так что не надо его цитировать! — она покрепче прижала к себе папку и пошарила в кармане, достала ключи. — Так. Это от моего кабинета. Если нас заметят, то будут неприятности…

— Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности. Так что пошёл, а ты выжди минутку. Встретимся у тебя.

Ещё раз быстро поцеловал её в губы — когда удастся сделать это в следующий раз? — и она даже понять ничего не успела. Но зато я вспомнил ещё кое-что.

— А откуда у тебя сигареты, ведьма?

— Ох, чёрт… Ладно, это Гарри покуривает. Господи, надеюсь, ты будешь держать язык за зубами? Надо будет вернуть ему… Только это секрет, — и она, ухмыляясь и явно изображая Остина, приложила палец к губам. — Т-с-с!

Выходя в коридор, оглядываясь, словно вор, я мог думать только об одном: Остин, каким бы говнюком ни был, кое в чём прав. Стоило хлебнуть дерьма, чтобы после встретиться с ней.