Другой принц (гет)

— Поверь, я запутался жутко,

Не знаю, как дальше жить.

Ведь это была только шутка...

— Ах, это была только шутка?

Не смей с коллективом шутить!

(т/ф Каникулы Петрова и Васечкина)

Арья ушла из Красного замка известной ей дорогой по подземельям, но больше всего ей помогло то, что окно ее комнаты в башне было недалеко от крыши соседнего здания. Окно Сансы было намного выше, и Арья была не уверена в том, что она сможет не только залезть к сестре, но и спуститься вместе с нею — если, конечно, Санса еще в своей комнате, может статься, что там возможных спасителей уже ждет кто-то другой.

Уходя из замка, Арья слышала, что по всему замку происходят мелкие стычки и аресты, но не задумалась о причине их широкого разброса: слишком больно было бросать сестру и слишком укоряла себя Арья за то, что снова поддалась Лионелю уже после Трезубца. Он так тронул тогда ее сердце своей необычной попыткой загладить свою вину, а теперь оказался таким мерзавцем.

Слухи, которые распространились по Гавани уже к следующему утру, только подтверждали мнение Арьи о Лионеле: народ говорил, что ее отец поднял мятеж и убил короля Роберта, что Эддарда заточили в тюрьму и молодой король наверняка его казнит, что во всем виновата королева, что вместе с Эддардом казнят Мизинца или Вариса, — а Арья знала, что ее отец невиновен, и порой удивлялась тому, как разгульному королю Роберту и его коварному сыну удалось так одурачить всю Королевскую гавань, что о них двоих единственных не ходило никаких плохих слухов. Говорили только, что молодой король буквально вчера помиловал не то религиозного фанатика, бросившегося на него из толпы с кинжалом, не то просто богохульника, — и эта история выставляла двуличного Лионеля смелым и благородным, так что можно было подумать, что, стоит ему появиться в городе, как толпа встретит его приветствиями и прокричит ему славу.

Лионель, помирившись с Сансой, загладив свою вину перед Старками и узнав об исчезновении Арьи, тем временем проходил сквозь толпу неузнанным, надвинув на глаза капюшон и закрыв низ лица намотанным на шею шарфом, и к слухам оставался глух, как всякий разумный горожанин, знающий им цену. Он искал Арью в базарной толпе, рассудив, что должна же она купить себе еды, проходил по постоялым дворам, ступая между спящими, и даже влез в драку, приняв в полумраке за Арью небольшого паренька, которому двое верзил решили обшарить карманы. Верзилам гневливость юного короля стоила жизни, хотя за их подвиги им полагалось не больше двадцати ударов кнутом, а избежавший беды парень поцеловал спасшую его руку и назвал Лионеля милордом: парень оказался учеником ювелира, а печатку с короной Лионель снять с руки забыл. Город тем временем засыпал, погруженный во мрак, заснула и Арья, спрятавшись в сгоревшем доме и положив руку на эфес своего меча, а неутомимый молодой король только немного подремал, привалившись к стене, и, проплутав всю ночь по ночлежкам и постоялым дворам, с утра снова пошел по рынкам, высматривая Арью в обжорных рядах.

Постепенно процесс поисков вытеснил из головы Лионеля все другие мысли и впечатления, а голос совести, который даже слишком строго подсказывал Лионелю в начале поисков, что и в каких выражениях Арья сейчас о нем думает, умолк после бессонной ночи и нескольких стаканов вина, принятых в защиту от утренней сырости и вообще для бодрости, поэтому, нагнав Арью на Мучной улице, Лионель дружески тронул ее за плечо, надеясь, что она ему обрадуется, наскитавшись по городу в одиночестве, — а потом уж он извинится за то, что невольно напугал ее третьего дня, хотя собирался всего лишь уберечь от опасности.

Если бы Лионель не был настоящим сыном короля Роберта и учеником сэра Барристана, Арья наверняка проткнула бы его насквозь, потому что клинок вылетел у нее из-под плаща, как только она услышала веселый голос Лионеля. Первый удар Лионель отбил в сторону твердым кожаным рукавом, чуть не распоров о клинок руку, от второго увернулся, а третий принял уже на свой легкий меч. Арья, тем не менее, не бросилась бежать, а по-прежнему собиралась наколоть молодого короля на свой клинок словно курицу на вертел. Лионель был намного сильнее ее, и каждый раз, отбивая его удары, Арья раскрывалась, да и руки у Лионеля были намного длиннее, так что он мог ранить Арью десяток раз, но у него и в мыслях этого не было — он старался выбить у нее клинок, а это оказалось не так-то просто. Вокруг фехтующих уже собралась любопытная толпа, а к ней бежали стражники в золотых плащах, чтобы хроникеры потом могли напакостить в летописях и записать, что Лионель Баратеон, первый своего имени, начал свое правление с того, что устроил на улице дуэль с десятилетней девочкой. Наконец Лионель поймал Арью на вращение, подцепил своим мечом вылетевший из ее руки тонкий клинок, поймав его пальцами правой руки, подхватил растерявшуюся Арью левой рукой и ринулся сквозь толпу, надеясь только на то, что на бегу с него не слетит капюшон, который до сих пор позволял ему оставаться неузнанным никем, кроме Арьи.

Лионель унаследовал от отца немало полезных вещей: одной из них были могучие ноги, благодаря которым Роберта в бою никто не мог опрокинуть, а его сын теперь легко ушел от золотых плащей с девчонкой в руках, а второй была фамильное баратеоновское умение убалтывать девушек — впрочем, в рассказе о подавлении государственного переворота, который грозил прежде всего уничтожить десницу, его семью и его людей, юный король Лионель был почти правдив и говорил с настоящим жаром.

— Ты хитрый, — признала Арья, перестав сверлить Лионеля злым взглядом, и тот вздохнул с облегчением, хотя и преждевременно.

— Ну тогда мир? — предложил Лионель.

— Еще чего! — возмутилась Арья. — После того, как по твоему приказу меня заперли в моей комнате? Кто ты такой, чтобы решать, куда мне можно идти?

«Он король», — подсказал Арье внутренний голос, похожий на голос разума. «Он Лео, веселый повеса и странно совестливый хулиган, — решительно возразила голосу разума Арья. — И сейчас я ему задам!»

— В замке действительно было опасно, — примирительно сказал Лионель. — Вот взял бы тебя какой Бейлиш в заложники, прежде чем мы взяли его...

— Я бы сама ему горло перерезала! — задиристо заявила Арья. — Ты видел, как я дерусь.

И тут честный и прямодушный молодой король совершил ошибку, потому что он слишком много слушал сэра Барристана, учившего, что рыцарь должен всегда говорить правду, и слишком часто романтически полагал, что любимец женщин король Роберт вел себя с ними неправильно.

— Хреново ты дерешься, — заявил Лионель, не подумав о том, что сердитую Арью не стоит дополнительно сердить, — я бы мог тебя заколоть раз двадцать за три минуты. Ты слабее, и у тебя короче руки — куда ты полезла в размен? Тебе не отбивать удары нужно, а убегать и уворачиваться.

Умом Арья, конечно, понимала, что Лионель прав, тем более что и Сирио Форель говорил ей фактически то же самое. Но юный король был краток и говорил по делу, а Сирио пользовался экзотическими и туманными формулировками про водного плясуна, быструю змею и свирепую росомаху. И поэтому лукавый браавосиец был любимым учителем, а Лионель получил на орехи.

— Ты что, неграмотный? — набросилась Арья на Лионеля. — Записку написать не мог, хоть что-то объяснить?

— Не на людях же мне ее было писать, — попытался возразить Лионель.

— Скажи лучше, что ты опять надирался как свинья! — продолжала бушевать сердитая Арья: самый главный шум в Красном замке, скрывавший подавление мятежа, она слышала, когда убегала. — А ведь ты мне обещал!

С трудом помирившись с Арьей спустя две недели после произошедшего на Трезубце, Лионель действительно обещал Арье, что больше она его пьяным не увидит, — что повторяло его зарок, который он дал себе по отношению к Сансе, простившей его тогда сразу же и без условий. Свой зарок Лионель не нарушил и в тот день, за который Арья теперь на него злилась, но если девушка что-то себе выдумала, то кто сможет ее разубедить? А Арья только что выдумала, что Лионель обещал ей и вовсе бросить пить.

— Ну я случайно... — ошарашенно пробормотал Лионель, пытаясь вспомнить, не давал ли он тогда Арье такого нелепого по своей масштабности обещания. Конечно, Лионель вполне мог надавить на жалость, сказав, что пил с горя, но на этот раз это было бы правдой, которую было слишком тяжело вспоминать.

— У нас был такой стражник, Тощий Тед, даже в караул умудрялся заступать пьяным, — поведала Лионелю Арья. — И однажды он все-таки сверзился с крепостной стены — на его счастье, не разбился, упал в воз с сеном. Вот то, что он упал в сено — это была случайность. А то, что он свалился пьяный со стены — это была закономерность!

— Идем домой, — решительно сказал Лионель, которому надоело пререкаться, и снова подхватил Арью под мышку, прижав ее руки к бокам одной рукой, чтобы она не молотила его, как во время побега от стражников.

— Немедленно отпусти меня! — потребовала Арья, и Лионель решил попробовать хорошо отработанный трюк.

— Попалась, девочка, так уж не вырывайся, — нахально сказал юный король, уже грешноватый по женской части, и тут же понял, что ошарашить он Арью ошарашил, но вряд ли она от этого растерянно замолчит.

— Это ты кому другому говорить будешь! — крикнула разъяренная Арья. — Сейчас же поставь меня на землю! Проклятый сердцеед!

Лорд Эддард не слишком рассчитывал уличить Серсею в неверности и кровосмешении при помощи летописей и генеалогических древ, потому что летописи к делу не пришьешь, и понадеялся на помощь науки, а потому удалил из Гавани продажного интригана Пицеля и выписал из Староместа нового мейстера, настаивая в своем письме на том, чтобы ему прислали неподкупного и правдивого человека, пригодного для довольно щекотливых разбирательств. «Нет в Староместе более честного и преданного истине человека, чем папаша Мендель, — с готовностью ответила коллегия мейстеров. — Но назад мы его уже не возьмем, даже не надейтесь».

Папаша Мендель и его ученик Вайсман прибыли в Королевскую гавань достаточно быстро для их почтенного возраста — Эддард ожидал, что ему пришлют молодого мейстера, охочего до разыскания истины, но рекомендательные письма, представленные папашей Менделем, рекомендовали его как пламенного борца за правду, не утратившего своего пыла и в преклонных летах, а глядевшие из-под кустистых бровей глаза мейстеров были умными и зоркими. «Не волнуйтесь, бастарды и изменщицы наш профиль, — заверил Эддарда мейстер Вайсман. — И все, конечно, останется между нами». Так Эддард Старк, сам не желая того, поучаствовал в самом необычном разбирательстве в истории Вестероса.

— Цимес не в том, что у принцев разного цвета волосы, молодой человек, — заявил призванный свидетельствовать против Серсеи папаша Мендель, и седеющий Эддард, правивший Севером уже пятнадцать лет, попытался припомнить, когда его в последний раз называли «молодым человеком». — Цимес в том, что черные волосы — это доминантный ген. И вот шо-таки стряслось, что у принца Лионеля он есть, а у его брата и сестры его нет?

— Это можно доказать, папаша Мендель? — спросил Эддард, который уже привык «не канифолить старому Менделю мозги этими титулами». — Этот ген можно увидеть?

— Не делайте мне смешно, молодой человек, — отмахнулся папаша Мендель. — Здесь вам не Валирия, с нашим развитием оптики я даже не смогу делать вам очки, шоб вы были подольше здоровы.

— Папаша Мендель, не изводите себя, — вступил Вайсман. — Господин Эддард рыцарь, нафига ему лорнет?

— Ша, Вайсман, — дружески сказал папаша Мендель. — Я не извожу себя, я еще не начал рассказывать за теорию вероятностей.

С этими словами папаша Мендель извлек из кармана восемь палочек, три длинных и пять коротких, и провел первую в истории Вестероса публичную лекцию по генетике.

— Дорогие неучи, — ласково обратился папаша Мендель к своей небольшой, но очень высокородной аудитории, и Эддард начал понимать, почему ученейшего мейстера в Старомест обратно не примут, и как он там оказался в таком возрасте, вместо того, чтобы жить припеваючи в замке у богатого лорда. — Видите, короткую палку не видно из-за длинной? Вот длинная палка — это доминантный ген, а короткая — рецессивный. Если мы имеем пару рецессивных генов у мамы и пару доминантных у папы, то никак не может быть, чтобы ребенок получил ген от папы, ген от мамы, и доминантный ген не одержал верх, — в доказательство папаша Мендель покрутил палочками, держа длинные в одной руке, короткие в другой и всячески собирая пары из палочек в разных руках.

— Длинная — это черные волосы, а короткая — светлые? — уточнил Эддард, которого, как и весь Вестерос, длинные слова только расстраивали.

— Вот, в комнате есть один умный человек, кроме меня и Вайсмана, — похвалил десницу и Защитника державы папаша Мендель. — Остальные, возьмите уже себя в руки. И слушайте сюда: светлые волосы — это две коротких палочки. Но черные — это и две длинных, и длинная с короткой. И вот если мы берем длинную с короткой и две коротких, то тут уже пятьдесят-на-пятьдесят: либо черные волосы получатся, — и папаша Мендель совместил длинную палочку из одной руки с короткой из другой, — либо светлые, — и папаша Мендель совместил короткие палочки из разных рук. — Теперь вам-таки понятно, откуда правило три-к-одному?

Лорду Эддарду, который был не учен, но умен, понятно было то, что в первом случае с усмешкой слушавшая разъяснения папаши Менделя Серсея точно влипла, а во втором придется бросать монетку, и Эддард даже слегка подосадовал, что папаша Мендель не остановился на первом случае — но Эддард же сам просил в Староместе неподкупного мейстера, не погрешающего против истины.

— А вот теперь, — заявил папаша Мендель, и было видно, что от воодушевления он помолодел лет на двадцать, — теперь мы берем летописи, рисуем генеалогические древа, и я начинаю объяснять вам за теорию вероятностей и за формулу ученого септона Байеса!

— А святая церковь не может склонить королеву к покаянию? — со слабой надеждой обратился Эддард к верховному септону, поняв, что если наука что и докажет, то этого не поймет ни обвинение, ни защита, а Серсея глянула на верховного септона и только усмехнулась.

— Здравствуй, сосед, — неожиданно прошелестел от бесшумно открывшейся двери тихий голос, и всем в комнате стало как-то неуютно и тоскливо, несмотря на дружелюбный тон присоединившегося к ним северного лорда. — Я могу склонить королеву к покаянию. По-добрососедски, даже денег не возьму.

Королева Серсея посмотрела в бесцветное лицо вошедшего лорда Болтона, и ей очень захотелось немедленно покаяться и даже встать на путь исправления.

Лионель и Арья, которые не знали о прошедшем в их отсутствие заседании кружка менделистов-вайсманистов, по дороге до Красного замка все же успели помириться, и Лионель даже накормил голодную Арью в каком-то кабачке. Правда, бедная торговка, слонявшаяся между столами, чуть было все не испортила, предложив Лионелю купить букет для своей девушки, и Арья надавала ей тычков, но Лионель смеялся так весело, что ему уже ничего от Арьи не досталось. По многолюдной Стальной улице Лионель решил не идти, потому что Арья все же не разрешала брать ее за руку, будучи готова лучше снова потеряться в толпе, и Лионель решил пройти мимо септы Бейлора, где они с Арьей неожиданно увязли в уличной давке. Толпа вынесла их к септе, и желавший сохранить свое инкогнито Лионель сначала подсадил Арью на постамент статуи Бейлора, а потом надвинул на глаза капюшон.

Рослый молодой король видел и стоя на земле, как верховный септон благословляет лорда Эддарда быть регентом и Защитником державы, и даже заметил зорким глазом, что лорду Эддарду не слишком это нравится — в Семерых Хранитель Севера не верил и все обряды государственной церкви почитал пустым манерничаньем.

— Полезай сюда, — чуть слышно предложила Лионелю веселая Арья, свешиваясь с постамента вниз головой и как-то уцепившись ногами. — Вот сейчас отец как объявит, что Санса будет твоей королевой, ты хоть рукой народу помашешь.

Арья вернулась обратно на постамент, а лорд Эддард объявил со ступеней септы Бейлора совсем не то: он попросил септона благословить королеву Серсею на долгое путешествие в Эссос, в которое она отправляется по своей воле в сопровождении младших детей и рыцаря Королевской гвардии Джейме Ланнистера.

Юный король, к своему несчастью, понимал, в чем здесь дело: вчера лорд Эддард уже заходил к нему с непростым разговором, и, положа руку на сердце, Лионель покинул дворец не только для того, чтобы найти Арью, в чьих злоключениях он был снова виноват, но и для того, чтобы избежать участия в разбирательстве, исхода которого он боялся. Но отец говорил ему, что бегущий лишается возможности выбора, где принимать бой, и второй за неделю удар судьбы Лионель принял, прячась среди толпы и привалившись к постаменту Бейлора Благословенного. И даже выпить нельзя было, чтобы успокоить сжимающееся сердце, только мелькнула мимо прикрытых глаз темная полоса, словно ответ на скользнувшую мысль о милосердном ударе.

— Лео, — шепнула Арья, спрыгнувшая с постамента, как только поняла по реакции Лионеля, что путешествие королевы — это на самом деле изгнание. — Я уговорю отца...

— Твой отец поступил справедливо и милосердно, — ответил Лионель, и теперь Арье уже по-настоящему стало жаль раненое благородное сердце. — Но я бы предпочел, чтобы моя мать оказалась невиновна. Даже если и в изгнании, но все равно невиновна.

— Слушай, давай выбираться, — предложила Арья и потянула Лионеля в сторону от септы Бейлора, и тут же немного пошатнулась и с трудом удержалась от крика, а Лионель склонился перед ней, чтобы посмотреть на ногу, которую Арья повредила, спрыгнув с постамента.

— Ерунда, подвернула просто, — немного смущенно сказала Арья и тут же смутилась еще больше, взлетев в воздух и оказавшись у вставшего с колена Лионеля на руках. По меркам Вестероса, Арья была почти взрослой, и отец давно не брал ее на руки, да и раньше это было не так: сейчас она уткнулась лбом в шею Лионеля, чувствуя его пульс, и самым естественным в ее положении было обнять его за шею, словно он...

— Давай я к тебе на закорки перелезу, — предложила Арья краснея и даже попыталась это выполнить, но единственным плодом ее усилий было то, что она сбила с Лионеля капюшон, и толпа вокруг них взревела, приветствуя своего молодого короля, снова, вероятно, совершившего незаметное доброе дело.

Лионель двинулся к ступеням септы Бейлора через расступающуюся перед ним толпу, и только когда он почти подошел к Эддарду, Арья сообразила, что не стоит пугать отца, вырвалась от своего спасителя и побежала вверх по ступенькам сама, стараясь сильно не хромать. Впрочем, Эддард достаточно пожил на свете, чтобы понять практически с первого взгляда, что опасно раненных несут на руках совсем не так. А вот женщин именно так на руках и носят.