Кирие Элейсон. Книга 3. Выживая-выживай! (гет)

Эпизод 28. 1669-й год с даты основания Рима, 3-й год правления базилевса Константина Багрянородного ( январь — март 916 года от Рождества Христова)

С замирающим от волнения сердцем смотрела Берта Тосканская на входящего в зал приемов веронского дворца посланника папы Иоанна Десятого. В белом плаще, расшитым золотыми ключами Святого Петра, он медленно приближался к ней, держа в вытянутой руке пергаментный свиток. По походке папского апокрисиария, по выражению его лица, по блеску глаз, графиня Тосканская пыталась заранее прочитать содержимое письма, но все было тщетно — посол был совершенно невозмутим. С легкой тенью растерянности она бросила взгляд влево, где рядом с ней, на небольшом возвышении, сидел Беренгарий Фриульский, король Италии и маркграф Вероны и Фриуля. Душевное равновесие короля, судя по всему, сейчас было также нарушено, Беренгарий то и дело рукой теребил себя за окладистую бороду, что являлось верным свидетельством его волнения. Поймав на себе взгляд Берты, Беренгарий едва заметно улыбнулся и взял ее руку в свою, давая понять, что, каким бы ни был ответ папы, сам для себя он уже все решил…………

Почти два месяца назад Берта Тосканская неожиданно появилась в Вероне. Долгие годы соперничества с Тосканой не могли пройти бесследно для местных баронов и самого Беренгария. И поначалу прием, оказанный Берте, был крайне настороженным, спешно собранный Беренгарием королевский совет так и не смог предложить своему господину приемлемую версию этого таинственного визита. Сама же прекрасная графиня поспешила объяснить свой приезд необходимостью получения у короля графского титула для своего сына Гвидо, но этому мало кто верил, тем более, что на протяжении последних тридцати лет, Тоскана всячески подчеркивала свою независимость от волеизъявления любых итальянских королей.

Однако мало что еще приводит к необыкновенным в своем великодушии порывам души, как лицезрение старого врага, покорно склоняющего перед тобой свою голову, тем более, если голова эта награждена от природы великолепнейшей копной золотистых волос и небесного цвета глазами, молящими о прощении и ласке. Берта и в самом деле упала к ногам короля, и, пустив при этом в ход все свое красноречие и кокетство, горячо убеждала того в своей личной преданности и мудром осознании всей греховности своего былого строптивого поведения. Ледяная крепость души Беренгария недолго сопротивлялась лучам этого мартовского солнца, внезапно появившегося у ее стен. Король более всего на свете любил ощущать себя покровителем своих подданных, любил дарить всем свою милость, а посему графиня Берта была очень скоро окружена самыми трогательными, порой до абсурда, заботами со стороны Беренгария, и последний очень скоро почувствовал в своем сердце первые признаки увлечения.

Но до полного триумфа тосканской графине было еще очень далеко. Познакомившись с королевским двором, осмотревшись в сложившейся до ее прихода расстановке сил веронского мира, она, прежде всего, с удивлением обнаружила, что сердце короля …. занято. Причем объектом его внимания оказалась тихая, богобоязненная и внешне совершенно ничем не примечательная дочка одного из мелких лангобардских баронов. Болтливые слуги короля поведали Берте, что однажды, в дни, когда король пребывал в печальном унынии по поводу кончины своей жены Бертиллы, волею судеб он зашел в одну из маленьких дорожных часовен за пределами Вероны, приказав всей своей свите остаться снаружи. В часовне никого не было, кроме этой худенькой девушки, стоявшей на коленях перед образом Пресвятой Девы и усердно молящейся. Короля настолько умилила эта сцена, тем более, что эта девица напомнила ему его робкую, богобоязненную Бертиллу, что он решил тихонько понаблюдать за прихожанкой, ничем не выдав своего присутствия. Каково же было изумление короля, какой теплой благодарностью исполнилась его душа, когда он, вслушавшись в нежный шепот девушки, разобрал, что она молится за его грешную королевскую душу и просит от Девы Марии даровать ему, Беренгарию, надежный семейный очаг и спокойное правление во славу Христа и Италии. Король едва дождался окончания ее молитвы, ему хотелось как можно скорее отблагодарить эту неизвестную девицу, и, когда она направилась к выходу из часовни, он шагнул ей навстречу. Впечатлительная Анна, а именно так звали эту девушку, упала в обморок прямо в руки вовремя подоспевшего короля, приказавшего отвезти ее немедленно во дворец. С этого дня Анна стала жить возле короля, сделавшись своеобразным духовником его высочества, король всюду таскал ее за собой, ставя всем ее в пример как образец бескорыстного благочестия.

Берта со всей серьезностью подошла к этому соперничеству, несмотря на то, что, применительно к иерархической лестнице, они с этой девицей стояли почти на самых отдаленных друг от друга ступенях. Разумеется, она оценивала поведение Анны со своей колокольни и посему не могла не признать наличие у той коварной расчетливости и природной женской смекалки, позволившей ей так бесцеремонно вторгнуться в состав королевской свиты. Но ведь неспроста, что ни у кого, кто услышал в эти дни весть о поездке Берты в Верону, ни у Мароции, ни у Теодоры, не возникло и тени сомнения в успехе затеянного графиней предприятия. Прежде всего, Берта успешно подавила в себе соблазн прямолинейно и грубо выставить за двор эту простолюдинку, трезво осознав, что таким образом настроит против себя и короля, и его советников. Напротив, Берта была сама любезность в отношении с Анной, превознося ее добродетели в глазах короля и в присутствии Анны и, что немаловажно, без нее. В дополнение к этому Берта решила ни в чем не отставать от своей соперницы в части христианского служения, а по возможности и превзойти ее, благо наступали рождественские и крещенские праздники. Стирая в кровь колени, она возносила исступленные молитвы к Создателю и отряжала немалые суммы на восстановление разрушенных базилик и строительство новых. Здесь ее козыри были неубиваемы, такого бедная Анна позволить себе, конечно же, не могла.

Уверив короля, что в своем благочестии она ничуть не уступает Анне, Берта с течением времени пустила в ход другие, на этот раз чисто женские козыри. Очень скоро она поняла секрет успеха таких девиц, как Анна и Бертилла, при королевском дворе. Беренгарий относился к тому нередкому типу мужчин, которых страшит присутствие рядом красивых и энергичных женщин. Он, как и другие мужчины такого типа, боялся получить отказ от этих прекрасных и горделивых существ, боялся нанести смертельный удар своему столь уязвимому самолюбию и только разве что в затаенных мечтах своих видел себя их победителем. И он давно и страшно завидовал своему недругу, графу Адальберту Тосканскому, который, при всем сравнении, не был ни столь ревностным христианином, ни столь воинственным правителем, как он, но зато всегда почему-то привлекал внимание самых очаровательных потомков Евы. Отдавая должное своей кроткой супруге, Беренгарий, тем не менее, всегда конфузился и элементарно стеснялся своей жены, когда на королевских ассамблеях мимо него проплывала либо Берта Тосканская, либо Теодора Теофилакт.

В данной ситуации Берте необходимо было брать инициативу в свои руки и осторожно, чтобы не спугнуть объект охоты, подобрать ключики к робкому в амурных делах сердцу немолодого короля. И опять-таки этого не могла себе позволить Анна, и девушка только с некоторой растерянностью и горечью наблюдала, как тосканская графиня исполняет перед королем ловкие и замысловатые брачные маневры, заметить которые под силу только ревнивому женскому глазу.

……… Папский легат остановился, наконец, перед королем и графиней, и начал громко читать послание. Высокие потолки дворца эхом повторяли все титулы Беренгария, многократно множа их. Весь королевский двор обратился в слух, глаза короля заблестели, как в гриппозной горячке…….

Красавица Берта искусно сделала свое дело и степенный богобоязненный король вскоре, сам себе удивляясь и гордясь своей смелостью, стал в ее присутствии проявлять все больше развязности. Первым поцелуем недавние враги обменялись в один из вечеров, когда Беренгарий зашел в покои графини с вежливыми пожеланиями доброй ночи. Логичного продолжения, впрочем, не последовало, ибо король оставался еще робким, а графиня осмотрительной. Тем не менее, по длинным коридорам веронского замка зашелестели слухи о романе короля с дочерью Вальдрады. Эти слухи неуловимой змеей выскользнули из пределов замка, распространились по извилистым улочкам Вероны, пересекли Адидже и заспешили по разбитым слякотной зимой дорогам Северной Италии в Турин, в Милан, в Венецию и Равенну.

Слухи эти поначалу всем казались невероятными, затем люди в своей реакции на них разделились на два противоположных лагеря. Одни злословили на сей счет, уверяя, что коварная бургундско-тосканская графиня всенепременно обставит простоватого и доверчивого короля себе на пользу, а ему во вред. Другие же встречали эту новость с искренней радостью, полагая, что союз столь влиятельных правителей избавит, наконец, Северную Италию от бесконечных войн.

Не было единства в отношении к Берте и в пределах королевского дворца. Юный граф Мило, любимчик Беренгария, изначально враждебно отнесся к появлению Берты и не изменил к ней своего отношения, несмотря на все попытки графини найти с ним общий язык. Тогда Берта противопоставила графу Мило его сводного родственника Фламберта, двадцатилетнего сына Гуго Миланского, сеньора, на всех, даже самых разгульных, королевских пирах сохранявшего маску угрюмой печали, о причинах которой оставалось только догадываться. Сам же Фламберт в своей миловидности и образованности ничем не уступал графу Мило и вскоре, во многом стараниями Берты, между двумя молодыми людьми ярким пламенем вспыхнуло до того момента тлевшее соперничество, заставившее их позабыть о тосканской интриганке.

……….Перечисление титулов тем временем закончилось, их сменил бурный водопад льстивых эпитетов сначала по адресу короля, а затем в отношении имени приветствовавшего его папы. Берта нетерпеливо и нервно дернулась в своем кресле………

По прошествии месяца пребывания в Вероне, Берта пригласила короля в свой дворец в Лукке. Король с радостью откликнулся на это приглашение. Берта не пощадила закромов своего графства, чтобы достойно встретить Беренгария. Чернь громогласно приветствовала северного короля, втихомолку удивляясь превратностям судьбы, позволившей давнему врагу Тосканы с комфортом расположиться в покоях графа Адальберта. Пиры, охоты и турниры следовали один за другим и королю, при всей бескорыстности его души, пришлось признаться самому себе в приступах неистребимой зависти к роскоши тосканских графов, в свое время также смутившей императора Людовика Слепого и поспособствовавшей его роковой ссоре с Адальбертом.

На одном из пиров, уже по возвращении рука об руку с королем в Верону, Берта, наконец, решилась и обрисовала слегка замутненному вином разуму Беренгария перспективы их возможного брачного союза. Король сначала не поверил собственным ушам, но затем преисполнился гордостью и счастьем от возможного объединения земель Италии под его властной и христиански смиренной рукой. Берта в этот день готова была подарить ему себя, однако Беренгарий, поначалу заблестев глазами, но воодушевленный величием происходящего и всерьез поверивший в свое великое назначение, вежливо отказался от приглашения, призвав Берту к необходимости благопристойного воздержания до того священного момента, когда Господь благословит их брак. Берта предложила королю услуги епископов либо Тосканы, либо Вероны, но король и тут проявил благоразумие. Дабы не испортить отношений с папой Иоанном Десятым, в свое время обещавшим ему императорскую коронацию, разрешение на брак, по мнению Беренгария, должно было быть получено из Рима. Берте с досадой пришлось повиноваться, от Рима она не ожидала ничего хорошего и потому с таким трепетом сейчас вслушивалась в слова папского посла.

А тот, тем временем, от прелюдии, положенной этикетом, перешел к делу. Берта почувствовала, как ладонь короля, сжимавшая ее руку, от волнения стала влажной. Посол говорил медленно и четко и Берта, недоверчиво анализируя его слова, все время пыталась найти особый подвох и подтекст и даже начала недоумевать, каким образом, после стольких велеречий, папа вырулит теперь к необходимости отказа в браке. Она взглянула на Беренгария, на лице которого с каждой секундой все шире расползалась счастливая улыбка. Берта не верила своим ушам — Рим согласен на ее брак с королем! Рим ждет их! Рим подтверждает ранее взятые на себя обязательства короновать Беренгария императором!

Ноги Берты ослабели от приятной истомы, а высокий потолок дворца в ее глазах закружил веселую карусель. Разум уже почти не сопротивлялся нахлынувшей эйфории. Венчание состоится во время императорской коронации? Папа Иоанн хочет лично освятить их брак и исполнится обидой, если за него это сделает другой? Пожалуйста, и сидящий рядом Беренгарий целиком и полностью поддержал предложение папы, охотно кивая головой — это венчание поистине станет достойной концовкой императорской коронации. Папа любезно освобождает их от обязательств участвовать в походе против сарацин и только просит помочь финансами? Чудесно, чудесно, Верона и Тоскана помогут финансово и даже больше, чем обещали ранее!

Только оставшись наедине с собой, Берта смогла привести в порядок свое растрепанное радостной вестью сознание. Умная и осторожная графиня не могла поверить, что враждебный ей Рим так легко согласился на ее брак с Беренгарием. Такое могло произойти только в случае потери власти в Риме ее соперницей Теодорой, но шпионы, постоянно посылаемые в Рим, до последнего дня твердили ей об обратном. Возможно, эта мелкая бестия Мароция каким-то образом ловко разыграла свою карту отношений с ее собственным сыном Гвидо? Это выглядело более вероятным, спустя некоторое время Берта даже получила письмо от Мароции, где та сообщала о своих стараниях в Риме и намекала на возможную ответную поддержку в будущем. Тем не менее, все это до конца не развеивало сомнений графини и она решила оставаться начеку вплоть до того момента, пока Беренгарий не наденет на ее палец обручальное кольцо.

Спустя несколько дней последовало еще одно письмо из Рима, в котором папа сообщал о своем намерении сразу после Светлого Воскресения покончить с сарацинами в Сабине и Гарильяно. Берта при этой вести нахмурилась, вот оно то, чего она ожидала, сейчас понтифик объявит, что, в связи с военным походом, императорская коронация будет перенесена на осень, а то и на следующий год. Однако Иоанн Десятый вновь проявил чудеса покладистости и устами своего гонца пригласил Беренгария, Берту и их свиту прибыть в Рим как раз на пасхальную неделю, то есть не позднее двадцатых чисел марта, дабы совершить над ними то, что он так долго обещал. Понтифика при этом нисколько не смущало, что коронация пройдет в дни главного христианского праздника, в своем письме он, наоборот, подчеркивал, что значение императорской коронации в глазах народа только выиграет, если возложение короны пройдет в эти святые дни, при еще большем стечении гостей.

Веронский двор забурлил, словно весенняя горная речка. Берта заторопилась с отъездом домой, хотя ее и разрывали противоречивые чувства. С одной стороны, преступно было бы выпускать инициативу из своих рук и оставлять старого короля без своей опеки, с другой, ее по-прежнему настораживало столь благостное отношение Рима, она не переставала чувствовать какую-то готовящуюся против нее или ее будущего мужа западню. Она с трудом настояла, чтобы Беренгарий увеличил свое войско с трехсот до пятисот копий, а всего королевский кортеж в своей численности составил более тысячи человек. Скрепя сердце, Берта позволила Беренгарию прихватить с собой Анну, в душе своей твердо пообещав той суровую расправу сразу после того, как сама станет императрицей.

Перед самым отъездом Берта получила письмо из Бургундии от своего сына Гуго, в котором тот заверил ее об отсутствии воли и возможности у Людовика Слепого воспрепятствовать коронации Беренгария. Пользуясь своей властью и авторитетом, Гуго удалось убедить бургундских дворян не вмешиваться сейчас в итальянские дела и, очевидно, намекнуть последним о сохраняющемся у Бургундии праве наследования, которое теперь сосредотачивается отнюдь не в хилых и неудачливых руках слепого императора. В самом деле, Гуго Арльский, в силу складывающихся обстоятельств и вне зависимости от хода дальнейших событий, становился первым наследником и после Беренгария, в силу оформлявшегося в эти дни родства, и после Людовика Слепого, в результате давнего волеизъявления последнего. Ну и зачем тогда, скажите на милость, Бургундии хвататься за свой меч?

В начале марта королевская делегация живописной лентой потянулась из Вероны. Во Флоренции их радостно встретили тосканские и иврейские бароны, с удовольствием присоединившиеся к экспедиции, сулившей приятное и полезное. Тосканскую делегацию возглавлял висконт Гвидо, которого Беренгарий при встрече многообещающе назвал своим сыном, а иврейскую — сам маркграф Адальберт со своей очаровательной хохотушкой Ирменгардой. В итоге отряд, направлявшийся к Риму, вырос почти вдвое, но даже это не внесло успокоения в душу вдовой невесты. Подозрительный ум Берты ожидал увидеть неприятные сюрпризы на границе со Сполето, однако все прошло на удивление мирно. Несмотря на приглашения муниципалитетов и окрестных баронов, Берта отговорила Беренгария от размещения королевской свиты в Терни, опасаясь внезапного окружения и нападения. В итоге Беренгарию пришлось всем своим лагерем разместиться возле города и терпеть отсутствие достойного провианта и бытовых удобств. Впрочем, на последнее в то время мало кто обращал внимание, и сам король был из большинства.

Однако, похоже, что все страхи и подозрения красавицы Берты оказались напрасными. Двадцатого марта, в страстную среду, радостный клич вырвался из груди трех тысяч шествующих людей при виде появившихся на горизонте прославленных стен Великого Рима. Все воинство Беренгария опустилось на колени и дружными голосами пропело гимны во славу Господа, даровавшего им удачу в их походе. К вечеру того же дня Беренгарий разбил лагерь в виду города, на поле Нерона.

Беренгарий с Бертой не торопились ложиться спать, справедливо полагая, что хозяева города уже сегодня пожелают навестить их. Так и произошло. Когда уже начало темнеть, в королевский лагерь пожаловали Теофилакт, граф Тусколо, со своим старшим сыном, а также Петр Ченчи. Берта незамедлительно отметила про себя отсутствие Теодоры, обычно не пропускающей подобные встречи. Но сегодня гречанка, очевидно, решила остаться дома, не пожелав пройти через все вероятные муки унижений во время встречи с уверенно идущей к своему триумфу соперницей.

Беренгарий вежливо, но сухо встретил Теофилакта, помня о заслугах последнего в приглашении в Рим бургундского Людовика Слепого и в срыве равеннских переговоров с фактически плененным папой Сергием. Зато Петр был немедленно заключен в самые жаркие королевские объятия. После этого гости были представлены тосканской графине, которая удостоила их приему диаметрально противоположному королевскому. Таким образом, паритет чувств был соблюден, и виднейшие вельможи Италии мирно уселись за столом, на котором слуги соорудили нехитрый походный ужин.

— Его Святейшество папа Иоанн предлагает Вашему высочеству совершить обряд возложения короны Карла Великого на ваше достойное чело через четыре дня, в день Воскресения Господа нашего Иисуса Христа, — объявил Петр.

Беренгарий и Берта почтительно склонили головы в знак согласия. После этого в разговор вступил Теофилакт. Как консул и сенатор Рима, и вообще его негласный правитель, он повел речь с Беренгарием о размещении его людей. Берте пришлось смириться с требованием графа Тусколо оставить большую часть своего войска вне пределов города. В сам Рим, на склоны холма Пинчио, где ранее Лукулл располагал свои сады, согласно древним традициям дозволялось пропустить лишь свиту короля в количестве трехсот человек. Прочим же людям короля Рим обязался выплатить единовременную папскую ренту, а также снабдить продовольствием из римских хранилищ.

Благородные мессеры беседовали еще более часа, обсуждая технические моменты предстоящей коронации и договорившись о встрече на следующий день уже в пределах Рима. Выпроводив гостей, Берта, после долгого размышления, высказала Беренгарию свое пожелание остаться в их нынешнем лагере до дня коронации. Король несколько удивился ее словам, хотя и признал их справедливость, тем более что Берта, в течение походных дней, немного делилась с ним своими опасениями по поводу коварства местной власти. В итоге было решено, что на рассвете король со своей свитой переедет в Рим и разобьет лагерь в садах Лукулла, а Берта со своими тосканцами и войском Беренгария будет поджидать его на Нероновом поле до самого дня Святой Пасхи. Таким образом, Риму, если он задумал недоброе, придется считаться как с королевской дружиной внутри своих стен, так и с многочисленной и управляемой армией за их пределами.

Излишняя осторожность всегда есть продукт природной мудрости и печального нажитого опыта. Берта Тосканская в своих действиях в эти дни выглядела логично, последовательно и разумно. Не изменила она себе даже сейчас, когда до вожделенной цели было в буквальном смысле рукой подать. Она гордилась собой, считая, что таким образом расстроила возможные планы своих недругов, которые, конечно же, никуда ни на секунду не исчезали и нисколько в своей ненависти к ней не утихли.

Все так, вот только alius alio plura invenire potest, nemo omnia . Не последовав за королем в Рим, Берта, сама того не ведая, значительно упростила задачу Теодоре Теофилакт и ее дочери.