Рыло (джен)

Глава шестая, в коей почтенная компания собирается за спиритическим столом в надежде вызвать духа, но вызывает рыло.

Тихим сентябрьским вечером, когда на землю сошла ночная тьма и сама природа, казалось, впала в дремоту, в усадьбе Пульхерии Нефёдовны Ушлёпкиной собрались немолодые уже господа и дамы, объединённые тягой к непознанному.

В большом свете мода на спиритические сеансы закончилась лет пятьдесят назад, но до провинции, как водится, всё доходит несколько позже, и спиритические сеансы, равно как и гадание на кофейной гуще, заменяли местному обедневшему дворянству балы, конный цирк и оперу.

Усадьба, в коей собрались спириты, порядком уже покосилась от времени, и стены ея облупились, но хозяйка и гости слишком далеки были от мирского, да и собирались не для обсуждения насушных проблем, а чтобы предаваться спиритизму без помех и в своё удовольствие.

Народу в тот достопамятный вечер явилось прилично. Пульхерия Нефёдовна проводила сеансы раз по пятнадцать в год, но такого наплыва жаждущих пообщаться с покойниками не припоминала. Многие уже сидели у спиритического стола, а иные ещё толклись у порога.

— Лушка, ставь самовар, да не жалей заварки, — велела Ушлёпкина прислуге. — И сахару наколи для гостей! — К чаю переходили обычно после сеансу, чтобы со вкусом и не торопясь обсудить полученные с того свету известия. — Проходите, гости дорогие, усаживайтесь, — суетилась возле стола хозяйка, шурша юбками. — Мне нынче знамение было. Не иначе как сегодня особо важный дух пожалует!

— А что за знамение-то, машер? — спросила Леокадия Самсоновна Жмурых, вдова князя Авдея Поликарпыча, убитого в пьяной драке двадцать лет тому назад, аккурат после свадьбы. Леокадия Самсоновна с тех пор траур так и не снимала, а залётных женихов посылала к чёрту, объясняя свою неприступность верностью скрепам, на самом же деле не желая вновь связывать себя обузою под названием «муж», тем более что капитала, оставленного покойным князем, было ей достаточно и на булавки, и на платья, и на прочее необходимое. Злые языки поговаривали, будто драка та произошла не случайно, и что подлые убийцы неспроста встретили в переулке подвыпившего князя, и вообще там дело тёмное. Некоторые до сих пор смотрели вдове вослед косо и подозревали её чёрт знает в каких беззакониях, но не об том наш рассказ.

— Прогуливалась я, машер, перед ужином в саду, и подумайте только — на меня с ёлки шишка упала. Вот прямо по плечу и тюкнула! Что это, как не знамение? — охотно рассказала Ушлёпкина, подрезая ножницами фитилёк на свече, вдруг закоптившей. — Ай, вот и свеча закоптила. Значит, не ошиблась я. Будет сегодня знатный дух.

— А по какому плечу-то шишка тюкнула, по левому али по правому? — проскрипел мелкий помещик Пуганцев, лысый толстяк лет пятидесяти, треть жизни безуспешно подбивавший клинья Леокадии Самсоновне. На духов и прочую лабуду ему было наплевать, но он исправно посещал все сеансы, потому как нигде более пообщаться со своим предметом не мог. Церковь в счёт не шла, поелику во время службы клинья не поподбиваешь, да и предмет попался строгий: Леокадия Самсоновна свято блюла все посты, праздники и предписания, а во время службы только знай крестилась и отбивала поклоны. До флирту ли тут?

— По левому, моншер, по левому, — ответствовала Ушлёпкина, сделав страшные глаза, и набросила на себя цыганскую шаль для пущей таинственности.

— Фуй, как нехорошо-то, — забормотала, качая головой, Адель Мироновна Стрючкоедова, жена судьи. — Кабы по правому, а то по левому.

Пульхерия Нефёдовна встрепенулась, будто задумавшись, хлопнула себя по лбу и воскликнула:

— А ведь точно, не по левому было, а по правому! Как сейчас помню: иду мимо ёлки, а ёлка справа.

— Ну, тогда хорошо, — закивала Адель Мироновна, и всё собрание с ней согласилось.

Гости расселись, и хозяйка погасила лишние свечи, оставив только две в настенных канделябрах и керосиновую лампу. Присутствовало двенадцать человек, и Лушка принесла из сараю недостающие табуретки, чтобы всем нашлось место за овальным спиритическим столом. Ушлёпкина расстелила поверх застиранной и погрызенной молью скатерти бумажную таблицу с буквицами, положила в середину перевёрнутое блюдце, слегка подбитое снизу и пошедшее трещиной, уселась наконец-то сама, и сеанс начался.

— Что, господа, какого духа нынче будем вызывать? — спросила хозяйка таинственным тоном.

— А давайте-ка вызовем покойного князя Жмурых, — елейным голосом предложил Пантелей Мелентьевич Кряков, отставной чиновник. — Ну как он нам чего интересного о себе расскажет.

— Я не согласная! — в возмущении замахала руками Леокадия Самсоновна. — Неча моего несчастного мужа в могиле беспокоить. Лучше Платона вызовите или Лукреция, или вообще какого-нибудь Овидия.

— А что, можно и Овидия, — согласился Кряков и нюхнул табаку из табакерки. — Токмо тогда вы, матушка, у нас толмачом будете. На древних-то языках вы как, хорошо говорите? — и разразился чихом.

Собрание дождалось, когда он прочихается, и все водрузили пальцы на блюдце, сойдясь на том, что духа вызывать будут не какого-то конкретного, а любого — того, что сам пожалует.

— Дух, явись! — замогильным хором бубнили спириты, двигая блюдечком по таблице в дрожащем свете свечей.

Тут раздалось топанье. Лушка высунула свою круглую конопатую физиономию из-за занавески и пронзительно пропищала:

— Пульхерия Нефёдовна, чай готов!

— Не время, дура! — рявкнула не прислугу хозяйка и как ни в чём не бывало вернулась к вызыванию духов. — Явись…

В течение минуты ничего не было слышно помимо шебуршанья блюдца по бумаге да тяжкого дыхания спиритов. Стрючкоедова высказала предположение, что в помещении слишком светло, и покойники стесняются являться — они же за долгие годы лежания во гробах привыкли к темноте, и яркие огни режут им глаза. Хозяйка на миг оторвалась от важного занятия и, закрутив фитилёк лампы, задула её, после чего вновь заняла свое место и возложила пальцы на подбитое донышко.

Погашение лампы не помогло, духи по-прежнему обходили своим вниманием покосившуюся усадьбу Ушлёпкиной. Ни единого стука не раздавалось в комнате, который можно было бы принять за привет из загробного мира, и Пульхерия Нефёдовна, чуя, что мероприятие срывается, погасила свечу меж окон, оставив всего одну — ту, что торчала неподалёку от двери. Сие было ошибкою — мы имеем в виду выбор свечи. Оставь хозяйка зажжённою свечу промеж окон, урону вышло бы куда меньше.

Вдруг под столешницей послышалось сопенье, и спириты оторопели. Никогда ещё духи не являлись столь бесцеремонно, обычно ограничиваясь тихим стуком (производимым чаще всего ногою помещика Пуганцева, который нынче был не в настроении). Стол вдруг затрясся и затрещал, а бумага на нём вздыбилась, будто под нею что-то торчало. Треснутое блюдце скатилось на пол и разбилось окончательно. Ни один из доселе вызванных духов так себя не вёл, и спириты перепугались не на шутку, а дамы даже взвизгнули. Помещик Пуганцев, хоть и не верил в потустороннее, тоже изрядно струхнул, однако нашёл в себе мужество дрожащей рукою сдёрнуть бумажную таблицу, а заодно и скатерть с непонятного возвышения, выросшего посредине стола, и в дрожащем свете свечи все увидели здоровенное рыло.

Оно поворочало пятачком, принюхиваясь, и сморщилось, словно готовясь чихнуть, но так и не чихнуло, а вместо этого сказало человеческим голосом:

— Взрослые люди, а такой дурью маются. Смотреть стыдно. Духов они вызывают. Лучше бы работников вызвали, дом подправить. Да печника — а то труба того и гляди провалится, и дым в комнаты пойдёт. Будут вам тогда духи.

И рыло, наконец-то набрав воздуху и громоподобно чихнув, убралось обратно в стол, оставив дыру, в которую поместился бы средний чугун — такая она была большая.

— Иииии! — завизжала не своим голосом вдова князя Жмурых и, подхватив ридикюль, с топотом побежала к дверям.

Остальное собрание очнулось от потрясения и тоже бросилось на выход, распихивая друг друга локтями и шумя на все голоса. В суматохе Антип Феофаныч Атчихвостин, местный предводитель дворянства, ухватился за канделябр на стене и опрокинул свечку. Хорошо, конечно, что не на ковёр, и та потухла, не запалив пожару, но помещение погрузилось во мрак, а в темноте всякое может привидеться, особливо на спиритическом сеансе, да ещё после рыла, и гвалт поднялся на всю усадьбу.

Пантелей Меленьевич споткнулся об отставленную клюку девицы Буханской, увлёкшейся спиритизмом на старости лет, и полетел плашмя оземь, то бишь об пол, и в полёте панически уцепился за карман Леокадии Самсоновны, нещадно тот деранув. Леокадия, ощутив покушение, заголосила как иерихонская труба:

— Ай, муженёк, не гневись на меня, дуру! Обещаю завтра же в церкви свечку тебе поставить, только отпусти меня! Каюсь, каюсь, прости мне грех мой тяжкий, Авдей Поликарпыч…

Что именно за грех, собрание так и не услышало, потому как все гости при звуке имени покойного князя неистово завопили и заметались впотьмах, ища двери, но лишь натыкались на мебель и друг на друга.

— Лушка!!! — не своим голосом заорала хозяйка. — Тащи свечи!

— Я боюся! — визжала в ответ Лушка из кухни. — Там у вас привидения ходют!

— Меня схватил покойник! — верещала Пенелопа Викентьевна, помещица, прибывшая из своей усадьбы на коляске специально ради сеанса и никак не ожидавшая такого его завершения.

— Будь болтать-то, дура, какой я покойник? — оскорбился Пуганцев, державшийся за эту даму как за единственную опору в создавшемся водовороте людских тел. — Я ещё хоть куда! — и отпустил глупую тётку от греха подальше, но тут же был сметён обезумевшей женой судьи.

— Я мужу скажу, он вас всех засудит! — горланила Стрючкоедова. — Где это видано: из столов рыла лезут, по дому покойники скачут. Да ноги моей в этом доме больше не будет! Ежели дверь не найду, так окно выломаю!

И неизвестно, чем бы это всё кончилось, кабы не коробок спичек, счастливо оказавшийся в кармане старика Одихмантьева, заядлого курильщика. Оный старик, кое-как выпроставшись из бучи на свободный пятачок, выудил спички из глубокого кармана своего сюртука времён Просвещения и зажёг спасительный огонь, вознеся руку над толпою.

Все увидели, что привидений тут нет, и маленько успокоились, но гнев на милость менять не стали, несмотря на все старания хозяйки уладить дело миром. Ушлёпкина перво-наперво подсунула Одихмантьеву свечу, кою тот услужливо поджёг, и затарахтела, как трещотка, убеждая всех остаться на чай, но втуне: гости были вне себя, и каждый счёл своим долгом выразить возмущение, покидая сей кров.

— Правду говорят, не доведут до добра эти спиритические увлечения! — качала головой Пенелопа Викентьевна.

— Святые ваши слова, милочка, больше я сюда не приду! — вторила ей Леокадия Самсоновна, вмиг позабывшая, о чём только что сокрушалась.

— А вы бы молчали, милочка. Такого нынче наговорили, хоть святых выноси, — процедила ей в ответ Пенелопа Викентьевна.

— Ах ты… — и обе дамы вцепились друг другу в волоса.

Пуганцев и Кряков кинулись их разнимать под причитания хозяйки, а тут и Лушка, осмелев, принесла новые свечи, и со спиритизмом было покончено навсегда. Полицейского вызывать не пришлось — тот сам приехал, услышав крики и визги аж с дороги, по которой проезжал мимо, выполняя тайное сыскное задание. Вот ведь как удачно совпало — расскажи кому, и не поверят!