Принцип Снегиря (джен)

Только спустя час Алёшке кое-как удалось оклематься. Ему всё ещё было не по себе: он понимал, что впредь какое-то время Смерть будет навещать его в кошмарных снах. Однако короткий разговор с ним не был бесполезным. И Алёшка теперь твёрдо знал, что его мама жива, и Смерть пока что её не забирал. Этого было достаточно.

Он не прикасался к Тетради, пока домашние шорты, пострадавшие столь позорным образом, не оказались выстираны и подвешены в ванной. Папе можно будет сказать, что он пролил на них чай. Главное — устранить запах, который на корню губит всю дезинформацию. И тогда честь ронина Алексея Самойлова вновь будет чиста. Как и шорты.

«Если мама жива, то она где-то в том месте, которое изображает Фотография, — размышлял Алёшка. — Или недалеко от него. Фотография пришла в конверте без обратного адреса, указан был только конечный… Может быть, она скрывается от спецслужб? Или ещё что-то? Мне точно нужно найти Катю, чтобы спросить у неё про это. Но где её отыскать, если она по всему городу летать может? Точно!..»

Воодушевлённый Алёшка схватился за Тетрадь, нашёл впопыхах карандаш и рядом с нарисованной Катей за несколько минут пририсовал симпатичного лохматого пса, высунувшего язык…

Но как только он закончил, ничего не случилось. Алёшка оглядел всю квартиру, и даже на кровать и в шкаф заглянул, но нарисованного пса нигде не было. Его план состоял в том, чтобы этот пёс поработал ищейкой и по запаху нашёл Катю, но… почему же он не сбылся?

До Алёшки дошло только спустя полчаса, пока он в ожидании чудо-собаки листал Тетрадь в поисках ответов. Тетрадь ведь сказала ему: если он хочет поговорить со Смертью (или со Смертем? не разберёшь эти окончания…), то это будет его последнее желание для себя самого.

Алёшка оказался в сложном положении: он не пожалел о том, что поговорил со Смертем, и что теперь точно знал, что его мама жива, однако пожалеть об этом очень хотелось — потому что теперь Тетрадь лишилась большей части открытых ранее чудесных свойств.

И что же теперь было делать?

Пришедший с работы папа застал его за уроками, чем был, в общем-то, удовлетворён. Поинтересовался, как успехи в школе, а услышав, что хорошо, спросил, удобные ли на первом этаже окна, чтобы через них влазить в школу. Алёшке пришлось всё ему выложить: про то, что Тетрадь с Фотографией выкинули в окно, про Катю и про то, как она достала самолётик…

— Ты знал это, пап, скажи честно! — сказал ему Алёшка. — Ты знал, что Тетрадь так может? Поэтому мне подарил её?

Тетрадь действительно давным-давно подарил ему папа. Но Алёшке она не особо была нужна, пока он не пошёл в третий класс. Потом он начал регулярно носить её с собой в школу, и чем старше становился — тем больше страниц там заполнялось. Сейчас было расписано и разрисовано около трёх четвертей. Пустые страницы ещё были.

Алёшкин папа, Виктор Самойлов, услышав вопрос сына, немного опешил. Сказал, что ему нужно кое-о-чём подумать, и стал переодеваться, вылезая из своих рабочих доспехов — белой рубашки и брюк. Однако, надев домашнюю одежду, папа ничего не сказал, отправившись готовить ужин.

Ещё час прошёл в молчании. Папа, задумчивый, как никогда, жарил картошку с сыром и приправами. По квартире раздавался ароматный запах специй и сыра, но Алёшке было не до еды: он вдруг понял, что папа что-то знает про Тетрадь и её волшебные свойства.

Они заговорили лишь тогда, когда сели ужинать. Папа сказал:

— Ты ведь… только сегодня узнал про эту Тетрадь?

Алёшка признался:

— Замечал и раньше. Но я рисовал редко, потому что по большей части я писал в ней на уроках… Как-то раз нарисовал от скуки кошку, а потом точно такую же встретил на улице. Но подумал — ничего особенного, кошек ведь много.

«Интересно, а почему она в те моменты мне не отзывалась?» — подумал он.

— А что сегодня?

— Сегодня я… Нарисовал девчонку с голубыми волосами. И тут же встретил её на улице: она помогла мне спасти Тетрадь. А ещё нарисовал одной девочке специальные ботинки, чтобы она не опаздывала…

— И ты нисколько не удивлён?

— Не знаю. Удивлён, наверное, — сказал Алёшка неуверенно. — Но, по правде, чему тут удивляться, раз она так умеет…

Папа рассмеялся.

— И то верно, сын! Чему удивляться!

Алёшка обрадовался тому, что папа наконец стал не слишком серьёзным, и вышел из своей мрачной задумчивости. Обрадовавшись, он ляпнул, не подумав:

— А ещё я узнал, что с мамой всё в порядке!..

Улыбка тут же сошла с папиного лица, и Алёшка пожалел о сказанном. Но всё же продолжил — уже не так радостно:

— Я подумал, что с помощью Тетради я смогу найти её… и вернуть. Скажи, у меня ведь получится?

— Как ты это узнал, Алёша? — спросил папа негромко.

Тут Алёшка замолчал, потому что ему казалось страшным выкладывать папе о том, что случилось. О том, что он говорил со Смертем, и о том, что вследствие этого Тетрадь теперь не желает воплощать его рисунки.

— Ааа… — Алёшка раскрыл рот, не зная, что соврать. — Я п-просто…

— Не надо искать маму, договорились? — сказал папа серьёзно. — Не делай этого пожалуйста.

— Почему?

Отложив вилку в сторону, папа скрестил пальцы рук.

— Я сам пытался, Алёша. Я правда пытался искать маму с помощью Тетради. Но это очень опасно.

— Ты искал маму?! — ахнул Алёшка.

— Да, — кивнул папа. — И один раз даже чуть не погиб. Не стану тебе рассказывать, откуда я получил Тетрадь. Это что-то вроде тайны. Но я знал, как ей пользоваться. И когда твоя мама бесследно исчезла, я взял длительный отпуск на работе, тебя отправил на попечение тёте Ире, а сам отправился искать маму.

Алёшка подумал о том, что ничегошеньки подобного не помнит, но папу решил не перебивать — ему было интересно.

— Я не могу тебе рассказать всего, Алёша, но есть те, кто жизнь готов отдать за то, чтобы расписаться в такой Тетради, и ни за что нельзя, чтобы она попала к ним в руки. Я пытался бороться с ними, но чем ближе подходил к разгадке, тем чаще понимал, что могу погибнуть. И однажды мне сказали: остановись. Не оставляй своего сына сиротой. Ради тебя я прекратил поиски, Алёша, — отец тяжело вздохнул. Кажется, ему непросто было рассказывать подобное.

— Люди… Нет, те, кто охотятся за этой Тетрадью, очень могущественны. Они преследовали меня, поэтому мне пришлось использовать Последнее Желание. Это когда ты хочешь воплотить в жизнь что-то настолько серьёзное, что повторять это ни за что нельзя. Я с помощью Тетради отмотал время на целый месяц назад. Обычно она позволяла мне возвращаться на две-три минуты, максимум на десять… Однако месяц — это очень серьёзно. Больше я Тетрадью пользоваться не мог, доверить её ещё кому-то — тем более. Я решил отдать её тебе, под учёбу, предварительно стёр со страниц всё, что когда-либо рисовал.

— А кто за ней охотится? — тихо спросил Алёшка, волнуясь. — Какие-то спецслужбы?

Он от кого-то слышал, что от спецслужб всегда одни лишь беды. И от иностранцев. Но Алёшка никогда особо в это не верил.

— Нет, Алёша, не спецслужбы… Впрочем, так их тоже можно назвать. Тебе в любом случае стоит держаться подальше от людей, которые знают о свойствах Тетради.

— Но почему ты раньше мне не рассказывал об этом?!

— Алёша, я хотел забыть! Забыть про всё, что со мной случилось из-за Тетради! Я надеялся, что с тобой никогда такого не произойдёт, но вышло так, что и ты открыл её настоящую силу…

— Давай я отдам её тебе, если хочешь, — предложил Алёшка негромко.

Ему не хотелось этого, но расстраивать папу и заставлять беспокоиться ему хотелось ещё меньше. Чудеса чудесами, но если за тебя волнуются — это совершенно не чудесно. На удивление (и к его облегчению), папа покачал головой.

— Уже нельзя, Алёша. Тетрадь помнит того, кто её присвоил, и забывает тех, кто отрёкся и всё из неё стёр. Она теперь постоянно будет с тобой, потому что ты понял её истинную силу и поверил в неё.

— Тогда я буду осторожен, папа! — пообещал Алёшка, изо всех сил веря в то, что говорит. — Я не буду ей пользоваться, если не хочешь!

— Всё равно, будешь или не будешь… Человека, владеющего Тетрадью, так или иначе окружают вещи невероятные и обыденные одновременно.

— Так… что же мне тогда делать?

— То, что ты пообещал мне выше. Пожалуйста, будь осторожен. Ты у меня парень ответственный, и вообще соображаешь. Не используй Тетрадь во зло — это очень плохо кончается. Всегда. Для всех. И для тебя в особенности. Пакостей она тоже не приемлет. Никому не давай ей пользоваться и сторонись тех, кто её ищет.

— А что делать, — задал Алёшка уже давно интересующий его вопрос, — когда страницы закончатся, и нарисовать ничего будет нельзя?

— Экономь место, чтобы этого подольше не случилось. Стирай то, что уже не нужно — только не сотри случайно того, кого оживил. Ничего нельзя нарисовать дважды одним и тем же. Когда Тетрадь состарится, её нужно будет сжечь.

— Что значит — состарится?

— Не могу объяснить. Сам увидишь, если придёт время. Ну, ты доел? Давай сюда тарелку…

* * *

Алёшка долго не мог уснуть, размышляя о том, что сказал ему папа. Ворочался, смял всю постель — даже вставать и поправлять пришлось. А когда, наконец, уснул, то проснулся уже во сне.

В лицо ему дул лёгкий ветер, пахнущий голубовато-белым. Сам он сидел на спине огромного жёлтого кита. Это был Гленарвал — самый мудрый кит из всех, которых встречал Алёшка (он видел только одного). Гленарвал обитал в его снах и говорил зачастую очень мудрые вещи, которые самому Алёшке в голову никак не взбредали. Неудобство разговоров с ним было в том, что разговаривать приходилось на китовьем. К счастью, Алёшка Самойлов этот причудливый язык знал в совершенстве.

Пока Гленарвал медленно плыл сквозь океан из плотных, словно пух, облаков, Алёшка издавал странные, певучие звуки — рассказывал ему, что произошло за день, руками упёршись в жёсткую лимонную кожу.

«…папа говорит, чтобы я не искал маму, потому что сам он пытался, но у него не вышло. А я хочу попробовать! Я очень, очень хочу найти маму и вернуть её к нам. Я, наверное, ещё никогда и ничего так не хотел. Ты веришь, дружище? И я не знаю, что мне теперь делать, как поступить? Я не хочу, чтобы папа тревожился за меня, но и валять дурака, пока могу что-то делать, тоже не хочу. Вдруг маме нужна моя помощь? Да, я узнал, что она жива, но это же не значит, что с ней всё хорошо… Дружище, ты случайно не знаешь, как можно найти человека, если не знаешь, где он?»

Гленарвал, любивший, когда его называют «дружищем» (многие киты это очень любили) раскрыл свою гигантскую пасть и начал отвечать. Только разница между его и Алёшкиным голосами была как между клаксоном от детского велосипеда и пароходным гудком. Так что отдельные части разобрать было сложно.

«Ты ведь сказал, что не будешь искать твою маму с помощью Тетради. Потому что Тетрадь… вещь волшебная, а значит, опасная. Но если ты будешь искать твою маму без Тетради?»

«Нет, дружище, я просто сказал ему, что не буду искать. И я не люблю какие-то словесные недомолвки… Это как-то совсем нечестно по отношению к нему, понимаешь? Он всё-таки переживает.»

Гленарвал помолчал какое-то время. Может быть, размышлял, а может, проходил через зону облачной турбулентности — жёлтым китам в такие периоды говорить было сложно, потому что воздух двигался в обратную сторону и не доносил их мысли как нужно. Но когда он заговорил, то спросил следующее:

«Сколько тебе уже лет?»

«Четырнадцать», — пропел Алёшка неуверенно.

«Ты почти настоящий взрослый. Так что, думаю, ты можешь попробовать поискать твою маму. Но без Тетради. Если твоему папе грозила опасность именно из-за неё, то именно в Тетради дело. Если без неё — тебе будет нечего бояться.».

«И правда! — согласился Алёшка по-китовьи. — Спасибо, дружище! Только как мне найти маму без Тетради?»

«Поверь мне, способы найдутся…»

Какое-то время они плыли в молчании: Алёшка, выбросив неприятные мысли из головы, подставил лицо свежему голубому ветру. На небосводе сияло солнце, впереди и внизу плыли облака, и не верилось, что где-то есть настоящий мир со школами, уроками, вредным Аристархом Георгиевичем…

Неожиданно что-то зазвенело.

Звук становился всё громче, пока не стал оглушительным. Из ниоткуда появилось множество огромных цепей: с угрожающим лязгом они сыпались сверху и неслись, прорезая облачный покров то тут, то там. Перепуганный Алёшка вскочил на ноги.

«Это ещё что?!» — пропел он, перекрикивая заполонивший тишину лязг.

Гленарвал не ответил: наверное, и сам не знал. Он принялся маневрировать между цепями, но это становилось всё сложнее, потому что цепей всё прибавлялось. Можно было проснуться — Алёшке это было бы легче лёгкого. Вот только что тогда станет с Гленарвалом? Сколько Алёшка себя помнил, он никогда не оставлял его в опасности во сне. Да и в целом, его сны редко показывали ему опасность…

— Что же делать… — он не слышал даже собственного голоса. Цепей становилось всё больше, они окутали небо крепкой стальной паутиной. Солнца было почти не видно: на нём сошёлся звенящий узел. Ещё немного, и Гленарвал не сможет лететь вперёд…

— Чего стоишь?! — крикнул кто-то и пронёсся мимо него. Алёшка не успел его разглядеть, увидел только чёрную куртку да сияющие подошвы ботинок: невысокий незнакомец взлетел вверх и, сжимая что-то в руке, легко рассёк одну из цепей. Распавшись надвое, та растворилась в воздухе.

«Ты тоже так можешь! — пропел Гленарвал. — Придумай что-то, чтобы разрезать узел!».

Алёшка сразу подумал о чём-то остром: о ноже, красивом мече или хотя бы штыке каком-нибудь… Но первым, что оказалось у него в руках, была Тетрадь. Нисколько не острая, но наверняка обладающая всё теми же свойствами.

«Я обещал папе не искать с её помощью маму, — подумал Алёшка, — но про пользование разговора не было!».

Стоило ему раскрыть Тетрадь, как страницы сами перелистнулись на то место, где была нарисована Катя.

— Помочь?

Взлетев на своём скейтборде вверх, Катя оставила за собой полосу радужного дыма: он рассекал цепи по правой стороне, словно росчерк разноцветной ручки, или нескольких карандашей, сжатых в одной руке. Алёшка перелистнул дальше — и позади него появилась в пиратском наряде Директриса.

— Обычно я сделала бы вам выговор, молодой человек, — грозно произнесла она, сверкая одним глазом, — но здесь, судя по всему, бой, а значит, абордаж неминуем! Неси меня, Фарватер!

— Фар-р-рватер, Фар-р-рватер!!!

Попугай Директрисы — во сне принявший исполинские размеры — подхватил свою хозяйку за воротник плаща. Та выхватила саблю, висевшую в ножнах на поясе, и скомандовала:

— Вперёд!

В отличие от Кати, улетев на левую сторону, она принялась со звоном кромсать одну цепь за другой. Страницы Тетради в руках Алёшки тем временем перелистнулись сами — туда, где был Биг Бен с пустым циферблатом.

— Именем магистра времени К. Шестнадцатого, — величественно сказала Женя К., по-прежнему одетая в школьную форму, но держащая в руках золотой посох с часами и стрелками на макушке, — я обращаю поток времени вспять!

Раздался среди общего шума, лязга, шипения и грохота звон колокола — и цепи, лежащие впереди, снова начали движение, но теперь в обратную сторону. Женя К., по-видимому, не став их разрезать (потому что ей было нечем) возвращала их в прежнее состояние с помощью своих Часов.

Алёшка огляделся по сторонам, но таинственный первый человек, появившийся раньше всех, теперь бесследно исчез.

…Вскоре остался лишь один плотный узел из цепей впереди, точно расположившийся на месте солнца и заслонив его. Его было не пробить ни Катиным радужным туманом, ни саблей Директрисы… Перелистнув Тетрадь ещё раз, Алёшка попал на страницу с Десяточками.

— Разойдись!!!

Мощно хлопая подошвами по крепкой жёлтой коже Гленарвала, Вода взяла разгон, оттолкнулась и взлетела вперёд… но разгона оказалось недостаточно и она теряла скорость.

— Женя, замедли время! — сказал Алёшка.

Вытянув посох в сторону Воды, Женя К. сделала так, чтобы она падала как можно медленнее, и было время что-нибудь придумать.

— Фарватер! — приказала Директриса. — Хватай несносную барышню со скейтбордом за спину!

— А неплохая идея, Маргарита Викторовна! — сказала Катя, снова вставая на скейтборд. Тот зашипел, извергая из-под себя разноцветный туман: готовился ко взлёту. Огромный зелёный Фарватер, подлетев сзади, схватился за Катины плечи некрасивыми когтистыми лапами. — Так долетим?

— Должны долететь! — сказал Алёшка, поняв, что они задумали. — Три, два, один… Старт!

Набрав крейсерскую скорость, Катя рванула вперёд под какую-то гиперактивную музыку, звучащую будто бы отовсюду; неистово машущий крыльями Фарватер помог ей набрать высоту. Долетев до Воды, Катя подтолкнула её вперёд, и вместе они понеслись на узел из цепей…

От удара подошвами Десяточек цепной узел затрещал и раскололся. Расцепившись, цепь, будто змеи, на миг замерли в пространстве, а затем рухнули куда-то вниз, в облака, без следа исчезнув.

…Алёшка так обрадовался этому, что случайно проснулся.

На часах было четыре утра, за окном ещё даже светать не начало. Вскочивший на кровати при пробуждении, Алёшка непонимающе дышал. Глаза ещё хранили остатки красоты и ярких красок, ладони будто мгновение назад оторвались от немного шершавой жёлтой кожи Гленарвала.

Но что это были за цепи? Раньше в его снах никогда не появлялось ничего подобного. Кто их натворил, и кто был тот незнакомый человек, кто пришёл на помощь первым?

Рука инстинктивно потянулась к Тетради, лежащей на столике возле кровати. Без всяких мыслей Алёшка принялся её перелистывать, пока не обнаружил на одном из разворотов то, что он никогда не рисовал.

На часть записей с уроков русского кто-то будто бы пролил темнейшие чернила из всех. Клякса расползлась ровно, а на ней, словно белым мелком, были нарисованы те цепи, что только что видел во сне Алёшка. Цепями окружены два глаза без лица, смотрящие из черноты зло и угрожающе. Принадлежавшие то ли зверю, то ли человеку, глаза были злыми, страшными, но всё равно почему-то красивыми. Наверное, потому что нарисовать такие глаза было непросто. Неужели, сама Тетрадь наколдовала в себе подобное? От таинственного рисунка веяло неясным злом. И Алёшка мог поклясться, что никогда его раньше не видел там, где он сейчас был.

Перелистнув страницу, он написал прямо под несколькими английскими предлогами:

«Простите, это вы нарисовали те глаза на предыдущей странице?»

Тетрадь ответила не сразу:

«Т е н е б р и с»

Почесав голову, Алёшка спросил:

«Что это? Что это такое?»

Он прождал целый час, но Тетрадь больше ничего не отвечала. Похоже, подумал Алёшка, эти нарисованные непонятно чем глаза — и есть Тенебрис.

Кто бы это ни был.