Принцип Снегиря (джен)

Прежде чем постучать в дверь, Вальхалла какое-то время раздумывала, что нужно сказать в качестве приветствия. Глубоко вдохнула воздух носом, сжала и разжала когтистые пальцы.

Не стучась, она вошла в комнату, где сидел её мальчик.

Не её сын — потому что детей у Вальхаллы не было. Не слуга, не раб, не пленник, не друг, не враг. Темноволосый мальчик Вальхаллы был для неё не больше, чем просто мальчиком.

Мальчика звали Юр.

— Здравствуй, Юр, — величественно произнесла Вальхалла, входя в комнату. — Как твои дела?

Она пыталась быть ласковой, но сколько Юр здесь жил — он всё ещё её боялся. Не трогал игрушки, которые она ему приносила, никак не реагировал на простенькие чудеса. Все её просьбы выполнял неохотно, но без промедлений.

— Хорошо, — сказал Юр покорно.

По-другому отвечать Вальхалла ему запретила.

— Вот и славно… — медленно пройдясь по комнате, она взглянула на своего мальчика. — Мне нужно, чтобы ты что-то для меня сделал, милый Юр.

— Что?

— Возьми, пожалуйста, Тетрадочку.

Юр тут же сдвинулся с места, вынув из-под себя тонкую чёрную тетрадь, на которой всё это время сидел. В ней было всего-то двадцать четыре хрупких листа, ничего стоящего. Вальхалле было куда важнее то, что Юр может делать с помощью этой тетради. Может он — и не может она.

— У тебя же есть карандашики, Юр? — убийственно-мягко произнесла Вальхалла, слегка наклоняясь к мальчику. — Нарисуй, пожалуйста, дракона.

Никаких «карандашиков» у Юра не было. Был один-единственный вытянутый в палочку кусок чёрного грифеля, пачкающий пальцы при любом прикосновении. Его он и вытащил из запачканных этим же грифелем штанишек.

Раскрыв Тетрадочку на одной из страниц, Юр какое-то время постоял над ней, а затем поднял голову. Посмотрел на Вальхаллу и медленно спросил:

— Дракона?

— Дракона, Юр. У тебя так славно получается рисовать!

Юр знал, что ничего хорошего не будет, так же как знал, что выбора сейчас у него никакого нет. Поэтому он хорошенько представил себе дракона, которого видел в далеком детстве. С хвостом, крыльями, когтистыми тонкими лапами, слегка вытянутой шеей… Рисовать грифелем было неудобно и ужасно некрасиво.

Когда дракон, наконец, получился, Юр выжидающе поднял глаза на Вальхаллу. Та победно улыбалась.

— Сла-а-авно…

Протянув руку вперёд, она скомкала в пальцах страницу Тетрадочки с драконом и изо всех сил с наслаждением сжала. Когда же она отняла руку, то дракона на странице уже не было: осталось только сероватое пятно грифельной пыли.

— Ты сла-а-авно рису-у-уешь… — прошипела Вальхалла, постепенно лишаясь человеческого облика. Она обрастала чешуёй, человеческие руки её становились драконьими лапами, а тело увеличивалось. Когда у неё выросли крылья, она уже почти доставала макушкой до потолка; раскрыв окно, она мрачной тенью выпорхнула в него, всколыхнув шторы. Юр видел, как Вальхалла, взлетая, увеличивается в размерах, превращаясь в того самого дракона, что он только что нарисовал.

Возвращение домой для Алёшки оказалось дольше, чем обычно, потому что, следуя за Женей, он ушёл в совершенно противоположную от дома сторону. Решив однажды срезать путь, он перемахнул через несколько луж, скача по несчастным мокрым доскам, пробежал по небольшому запертому в гаражи дворику, в котором никого не было. Он даже пробежался по большой забинтованной трубе, чувствуя себя неуловимым. Ловко пригнул голову от вездесущих колких ветвей, спрыгнул с трубы на бетонный блок, а с него — на стоящий рядом, представляя, как в промежутке между двумя блоками зияет чёрная пасть пропасти…

Спустя время на нос ему прилетела капля лёгкого апрельского дождя, затем ещё одна и ещё. Вмиг разошедшись, дождь оглушительным шёпотом обрушился на город. Спрятавшись под ребристый зелёный козырёк подъезда, Алёшка опёрся плечом на тонкий холодный столбик, и стал смотреть на дождь.

Асфальт сразу же промок дочерна, и в него набежали лужи, пляшущие дождевыми каплями. Эти же капли барабанили в козырёк подъезда, ловко скатывались и летели вниз, под ступеньки крыльца. Было что-то завораживающе-игристое в этом дождевом хаосе.

Алёшка очень любил дождь. Глядя на него, он почему-то машинально задумывался о том, что он ещё любил: маму с папой, кота Корсака, сливочное (и никакое другое!) мороженое, запах бассейна (который отдалённо напоминает запах дождя)… Снова вспомнилось лицо Кати, и Алёшка подумал, что точно должен её встретить и поговорить с ней…

— Да вы, батенька, влюбились, — равнодушно прошелестел дождь. Алёшку это неимоверно разозлило. Дождь знал, что ударить его нельзя, и нагло пользовался своей безнаказанностью!

— И ничего я не влюбился! — сказал Алёшка негромко и упрямо, решив сохранить достоинство. — Просто мне она нужна, чтобы найти маму. И всё тут. Никаких влюбивостей. Не выдумывай.

Дождь теперь молчал, шелестя каплями. И Алёшке тут же стало неловко за свой грубый тон. Он уже подумывал о том, в какую форму ему завернуть свои извинения, когда дверь позади него открылась и из подъезда вышел Витька Озеров.

— Уу, Снегирь, — пробурчал он незлобиво и необидно. — Ты чего тут встал? Опять в небо смотришь?

— Не смотрю я никуда, — ответил ему Алёшка слегка сердито. Для видимости. — Просто дождь…

— Ага… — кивнул Витька.

Алёшка почувствовал, что не испытывает к нему ни капли злости или обиды. Даже какое-то сочувствие, что его во время дождя выгнали идти за продуктами в магазин.

Витька слегка удивился.

— Откуда знаешь?

Алёшка пожал плечами.

Они какое-то время постояли, молча слушая дождь, а затем Витька покряхтел и достал из сумки чёрный зонт. С хлопком раскрыл его и поднял над головой.

— Можно мне тоже? — спросил Алёшка.

Витька пожал плечами и подвинулся, так что они оба смогли встать под зонт. Идти было слегка неудобно, зато сухо и спокойно.

Они прошли несколько метров, и тогда Витька сказал:

— А хочешь, штуку покажу?

— Что, в лужу меня кинешь?

— Да не. Смотри.

И Витька, замолчав, тихонько что-то напел вполголоса, глядя на зонт снизу вверх.

Будто бы набравшись невидимых сил, зонт легко воспарил на несколько сантиметров вверх, подняв с собой Витьку. Испугавшийся Алёшка повис на одной руке, и Витьке пришлось приопустить зонт вниз.

— Видал, как работает?

— Здорово-о! — обрадовался Алёшка. — Спой ещё?

Витька теперь пропел дольше и громче, и зонт поднялся над землёй на целый метр, подняв вместе с собой мальчишек. Алёшка вцепился в Витьку, оглядываясь по сторонам с примесью любопытства и страха, совершенно забыв про дождь. С одной стороны, он не очень любил высоту, с другой — не каждый день удавалось полетать на чёрном зонтике…

Повисев в воздухе, зонт подождал, пока пение затихнет, а затем плавно начал опускаться вниз. И тут Витька решил запеть всерьёз:

— Я по железной дороге

Иду, не свернуть

Мне ни вправо, ни влево, посевы взойдут!..

Голос у него был звонкий, и по-мальчишески мелодичный, так что зонт, окончательно обрадовавшись, полетел вверх и вперёд, поднимая мальчишек над городом под Витькино радостное пение. Поначалу Алёшка испугался, что упадёт, но его свободной рукой держал Витька Озеров. А он, как было сказано в самом начале, ни за что не выпускал из своих цепких рук то, за что хватался.

Что до песни — половины слов и смыслов Алёшка не понимал, а половины из-за шёпота дождя в воздухе не слышал, но всё равно ему нравилось то, как поёт Витька.

Город улетал вниз и вскоре предстал перед ними, как на ладони. Не став подниматься слишком высоко, зонт остановился на определённой высоте.

— Послушай, солнце, верни мне всех дру-зей,

Любовь красавиц, ожидание но-во-стей…

Подул сильный ветер, и уши Алёшке заложило. Он поглядел вниз, на город, и залюбовался одождёванными улицами, проспектами, дворами и деревьями. А когда снова начал слушать песню, то куплет почти закончился:

— И ты будь здраво, и вовеки не остынь,

К среде управишься? Спасибо, всё, ами-и-и-и-и-нь!!!

Под конец зонт по какой-то причине решил войти в стремительное пике, так что ветер в ушах Витьки с Алёшкой засвистел ещё сильнее, и мальчишки радостно закричали…

— Ну ты даешь! — восхитился Алёшка, отряхивая голову от дождевой воды, словно пес, вылезший из реки. — Здоровски твой зонт умеет!

— Ха! — Витька горделиво задрал нос. — А то!

Они приземлились на крышу невысокого (пятиэтажного) дома, усеянного рядом голубых будочек. Паутина проводов, растянутая над крышей, иногда мешала ходить в полный рост даже невысокому Алёшке, но всё же ему тут, на крыше, нравилось. К тому же и дождь закончился, и в небе проступили ярко-голубые рваные прорехи, льющие на землю приятный свет.

Витька, отряхнув от воды зонт, поставил одну ногу на край и взглянул вниз.

— Во занесло-то нас! Хотя, можно было и выше.

Он обернулся на Алёшку.

— Ладно, Снегирь, дальше ты сам. Мне в магазин нужно. Бывай!

И не слушая никаких возражений, он, напев без слов «Прощание славянки», соскочил с крыши и на зонте плавно улетел куда-то вниз. Проследив его добрым взглядом, Алёшка какое-то время полюбовался на вид, открывающийся с крыши дома, и только затем задумался: а как ему отсюда спуститься?

…Как только он начал оглядываться в поисках чердака или пожарной лестницы, в небе пронеслась огромная крылатая тень. И зависла в небе над домом с голубыми будками.

Это не самолёт, с ужасом подумал Алёшка, поднимая голову и находя нависшего над домом большого чёрного дракона.

«А ещё это не сон, значит, разрезать цепи и проснуться я не смогу. Это что… и есть Тенебрис?».

 — Тетра-а-а-адь! — взревел дракон, ринувшись на Алёшку. Закричав от ужаса, тот ринулся в ближайшее укрытие — внутрь голубой будки. Через мгновение прямо перед ним вонзился, раскрошив бетон крыши, драконий коготь.

Мысли Алёшки не скакали: они убежали настолько далеко вперёд, что теперь внутри головы их не было совсем. Дракон неистово атаковал крышу, стараясь если не убить Алёшку, то запереть его так, чтобы он не сбежал. Может быть, его кто-то уже видит? Может быть, кто-нибудь вызовет пожарных? Иначе крышу дракон может всерьёз повредить…

Глубоко вдохнув воздух несколько раз, Алёшка решился на отчаянный поступок. Соскочив с места, он побежал вперёд, схватил рукой один из длинных толстых проводов, кажется, ни к чему не подсоединённый (потому и током не бился), и, замахнувшись, бросил конец провода так, что он перелетел через хвост дракона и зацепился за него.

Рассвирепев, дракон принялся кружить в воздухе, пытаясь одёрнуть хвост от провода. И пока он отвлёкся, Алёшка нырнул в одну из дальних будочек, закрыв за собой хлипкую деревянную дверцу.

Пахло сыростью и голубями. Закрытый на защёлку люк вёл вниз. Алёшка бы нарисовал для него ключ, или, на крайний случай, какое-нибудь оружие себе… вот только Тетрадь не работала из-за его Последнего Желания.

«Если ничего не придумать, то Смерть придёт уже за мной…» — подумал Алёшка, доставая Тетрадь, но не зная, что нарисовать в ней, чтобы победить дракона или хотя бы сбежать. В моменты ужаса фантазия барахлила, как плохо подключенный телевизор, и ничего не желала придумывать.

Дракон тем временем отцепился от провода и принялся летать над крышей.

— Отдай мне Тетрадь, мальчишка! — шипел он, и от голоса его ползли по рукам мурашки. Алёшка бессильно сжимал в руках простой карандаш, понимая, что он ничего не может придумать, что сейчас дракон найдёт, где он, и ему конец… Всему конец!

— Можно мне, пожалуйста, хотя бы меч? — дрожащим шёпотом попросил он Тетрадь, а затем открыл на чистом листе.

Она ничего не ответила. Тетрадь не умела слышать человеческую речь.

Алёшка закрыл её и затих.

Что бы сделали его одноклассники?

Витька Озеров мог бы вцепиться в хвост дракона так, что его ничем было бы не отцепить. Колька Шнуров превратил бы дракона в самолётик. Женя К. могла бы остановить его время или просто отмотать назад, чтобы Алёшка мог спастись…

Раздался страшный грохот: одна из ближних будок с треском раскололась от мощного удара хвостом. Камни полетели во все стороны, будто от взрыва. Алёшка взглянул в щёлку между деревянными дверцами: дракон пригнул вниз уродливую вытянутую морду, то ли приглядываясь, то ли принюхиваясь. А затем, злобно зашипев, скрутил себя в тугую спираль чёрного дыма и нырнул в люк, который, кажется, был открыт. Наступила тишина.

Неужели, Дракон подумал, что он сбежал туда?

Алёшка спешно вылез из своего укрытия, хватаясь дрожащими руками за всё, что угодно, лишь бы не рухнуть. Что, если дракон решил схитрить, и просто ждёт его внизу, чтобы схватить и забрать Тетрадь?

Да и зачем вообще дракону сдалась Тетрадь?

По небу плыли кучеряво-белые облака, совершенно равнодушные к Алёшкиным страхам, к драконам и к прочим земным беспорядкам. Мальчик даже слегка разозлился на эти облака, но затем помотал головой, решив, что есть дела поважнее, нежели ругаться на кучки пара в небе.

Внизу дракона не было.

Слезая с лестницы на этаж, Алёшка слегка истёр себе ладони, но это был пустяк в сравнении с тем, что мог бы сделать с ним тот злой, неясно откуда взявшийся, дракон. Он даже в подъезде никому не попался, весь пыльный и перепачканный. Ему бы сразу ввинили то, что он лазает по крышам и хулиганит. Алёшке этого не хотелось совершенно… но встречать дракона во второй раз хотелось ещё меньше.

И всё-таки, кто же это был?

Юр сидел в своей одинокой комнате, сунув под себя Тетрадочку, приносившую ему столько неприятностей. Плотно прижав её к седалищу табуретки всем своим весом, он думал о чём-то невесёлом.

За окном, в которое недавно прыгнула Вальхалла, превратившись в чёрного дракона, был тусклый и серый город. Безжизненные дома, ещё более безжизненные деревья, медленно проигрывающие домам незримую для глаза войну.

Юр не помнил про себя вообще ничего. Как давно он здесь оказался, как Вальхалла забрала его к себе, и кем он был до этого. Единственным, что он сейчас знал, был неописуемый страх перед Вальхаллой. Этот страх сопровождало трусливое нежелание перечить её приказам и вызывать её гнев. А почему? — Юр не мог себе ответить.

Вальхалла держала его взаперти, потому что она не могла ничего рисовать в Тетрадочке, зато могла превратиться во всё, что нарисует Юр. Однажды она превратилась в чёрную змею, в другой раз — в чёрную кошку, в третий — в облако чёрного дыма. Она никогда не говорила Юру, зачем ей все эти превращения. Но она приносила ему еду и всё, что он просил (хотя последнее случалось очень редко), а в остальное время никогда к нему не заглядывала.

Кажется, думалось иногда Юру, Вальхалле хотелось бы, чтобы он любил её, и она попыталась любовь внушить насильно… Вот только у неё не получилось внушить ничего, кроме страха и безоговорочного подчинения.

Вдруг он услышал доносящееся из коридора еле слышное пение.

Медленно, словно неуклюжий паучок, сползя с табуретки, Юр прокрался к двери и выглянул из комнаты.

Вальхалла запрещала выходить без её ведома, но сейчас её дома не было. А приближение её было бы заметно сразу — пока она в облике огромного дракона.

Осторожно ступая прикасаясь ступнями к половицам, Юр приближался к источнику пения. Вскоре он даже разобрал слова… но, даже разобрав, не был уверен, что их понял.

— Кота-а-а-анция… — тоскливо напевал кто-то. — Кота-а-анция… Кота-анция, Котанция, Кота-а-а-анция…

За углом коридора была ржавая решётка, за которой тоскливой выл крылатый человекоподобный кот ростом чуть ниже Юра.

Юр остановился и какое-то время слушал песню про Котанцию. Как только кот закончил петь, он поднял светящийся в темноте глаз и оценивающе поглядел на Юра, будто бы прицеливаясь из невидимого ружья.

— Что такое, юноша? — спросил он негромко. — Или это снова ты, ведьма? Приняла облик мальчика, чтобы одурачить меня?

Юр молчал, глядя на кота. Что-то в его душе шевелилось к этому коту неясное, но он по привычке не обращал на это внимания. Он почти ни на что не обращал внимания с тех пор, как оказался здесь. Но этот кот чем-то привлёк внимание, а чем — Юр и сам не понимал.

— Её нет, — сказал он коротко.

— Нет… — кот с досадой поморщился. — А где же она… снова улетела строить гадости?

Юр не стал спорить, потому что знал, что это недалеко от истины.

— А вам-то что до старого-доброго Муртоса, юноша? Вы совсем не похожи на вашу матушку.

— Она не матушка, — не согласился Юр.

— А кто же она вам?

Юр неопределённо пожал плечами.

— Вы тоже пленник, как и я? — догадался кот, и его догадка напугала Юра. Тот испуганно взглянул на кота, а затем бросился бежать в свою комнату.

Запер за собой дверь, прижавшись к ней спиной. Ему было страшно. Что, если кот проговорится? Что, если Вальхалла узнает, что он говорил с ним? Её гнева Юр боялся, как огня.

В голове было пусто, когда он снова забрался на привычную табуретку, на которой лежала Тетрадочка.