Принцип Снегиря (джен)

Выбежав из подъезда, Алёшка, к своему облегчению, чёрного дракона нигде не увидел. Ни его, ни Витьки с зонтом — только какая-то старушка, проходящая мимо, ворчала, де носятся как угорелые, совсем мозги себе расшибут. Хотя Алёшка не очень-то носился.

Он поспешил домой: было уже три часа, Корсак, наверное, весь изголодался. Подгоняла его и наступающая на пятки паранойя: казалось, что из-за любого угла на него снова может вынырнуть чёрный дракон, охотящийся за Тетрадью, и теперь-то он от него не отступится…

А ведь он вполне мог.

Лишь когда Алёшка оказался дома, он смог почувствовать себя в безопасности. Он закрыл двери на все замки и зашторил все окна. Соорудил себе — на всякий случай! — убежище из старого-доброго пледа, прожечь который не могло даже драконье пламя (наверняка, это было так), уселся с Тетрадью и задал ей свой вопрос:

«На меня напал чёрный дракон. Это Тенебрис?»

Тетрадь снова молчала. Задумчиво почесав макушку концом карандаша, Алёшка подумал:

«Кажется, она ни в какую не хочет говорить про этого Тенебриса…».

А подумав так, он, на всякий случай, спросил прямо:

«Ты не можешь говорить про некоторые вещи?»

«Я вообще не могу говорить, молодой человек. Я же Тетрадь» — проступили, наконец, чернила внизу страницы.

Алёшка вздохнул с облегчением: ему уже начинало казаться, что Тетрадь на него за что-то обижена. Хотя умеют ли Тетради вообще обижаться — тоже вопрос. Устроившись под пледом поудобнее, Алёшка долго думал над тем, что именно спросить, но так и не додумал — потому что случайно задремал.

Ему снилось, что он сидит на твёрдом, как круглый табурет, абажуре большой люстры, висящей на потолке, а внизу… то есть, вверху — всё уставлено разными по форме и цвету горшочками с растущей из них зеленью. Алёшка какое-то время поразглядывал этот квартирный сад, а потом подумал о том, долго ли ему сидеть на потолке… неужели, весь сон?

Вдруг в комнату, ставя ноги в промежутки между горшками, вошла Катя.

Алёшка обрадовался, когда увидел её, наряженную в простое зелёное платье, к которому очень подходили её голубые волосы. Встав посреди горшочного сада, она подняла голову, посмотрев на Алёшку недовольно.

— Ну и как это понимать?

— Что? — не понял Алёшка.

— Что я здесь делаю?

— Не знаю. Но ты в моем сне. Значит, ты мне снишься.

— Но я должна была появиться дальше по сюжету!

— Но сейчас ты можешь сделать что-нибудь странное, чтобы я мог сказать, что ты мне снилась и делала что-то странное! — сказал Алёшка бодро.

Только во сне он мог так спокойно и запросто формулировать сложные предложения, выпаливая их единым махом.

Катя смерила его сердитым взглядом.

— Я не собиралась тебе сниться. Но, так и быть, привет. Давай лапу.

Алёшка протянул ей руку. Схватив её, Катя потянула Алёшку за собой в открывшееся под её ногами синее окно. Почувствовав, как уходит из-под него потолок. Оказавшись в невесомости, он следовал за Катей, едущей куда-то на скейтборде.

— Ты случайно не знаешь, что такое Тенебрис? — спросил Алёшка.

Колёсики скейтборда глухо трещали по камням залитого закатными лучами коридора. Было пусто, тихо и умиротворенно. Невесомости здесь больше не было: в воздухе царила вечерняя прохлада. Кажется, окна были открыты.

— А почему ты спрашиваешь? — Катя по-прежнему держала Алёшку за руку. Тот чувствовал, что ему это нравится, но, конечно, ничего про это не говорил. Только спрашивал, пока Катя была рядом:

— Значит, тебе знакомо это имя?

— Да.

Катя сильнее сжала его руку.

— Тенебрис, он… демон. Или кто-то вроде него. Охотится за твоей Тетрадью, и если он её достанет, всем не поздоровится.

— Он случайно не выглядит как чёрный дракон?

— Он никак не выглядит. Только глаза в темноте и есть… Дело в том, что Тетрадь может создать для него форму. Как для меня. А если он выберется, то…

Алёшка слегка нахмурил брови.

— Просто на меня сегодня налетел дракон, который пытался забрать Тетрадь. Она мне ничего не говорит, хотя я пытался спрашивать…

Катя молчала.

Они стояли посреди освещённого зала какого-то неизвестного пустого дворца. И Алёшке хотелось, чтобы это мгновение длилось вечно. И всё же он решил спросить:

— А ты сама… кто? Ты взялась из Тетради?

Катя повернулась, взглянув на него. Глаза в лучах заката её вдруг стали блестящими — и печальными. Алёшка не видел их цвета, но видел, что в них. Неимоверная грусть, то ли по ушедшему, то ли по тому, что никогда не принадлежало.

Отпустив его руку, она, будто бы неспешно гуляя, подошла к одному из широких, достающих до потолка окон. Снаружи виднелся рыжий горизонт — и ничего более.

Над сводами дворца послышался её голос:

— Если Хозяин Тетради пожелает нарисовать что-то живое, то рисунок его воплотится в Тетрадную Сущность. Сущности выглядят в точности как изображение, породившее их, только внутри они…

Катя замолчала, будто бы пропустив часть предложения. Алёшка ничего не слышал. Затем она продолжила так, будто говорила всё это время:

— …щности зависят от Тетради. Если умрёт Тетрадь, умрём и мы. Мы не обладаем ни собственной памятью, ни собственными чувствами. Мы обладаем только тем, что вложил в нас своей фантазией Хозяин. Ни больше, и ни меньше.

Обернувшись, она снова подошла к Алёшке, замершему и не знающему, что ему говорить. Подошла близко и взглянула ему в глаза.

— Я пуста, понимаешь? Я просто твой оживший рисунок. У меня нет ни воспоминаний, ни особых чувств к кому-либо, ни желаний, ни одной завалящей мечты. Я умею говорить, слышать и отвечать на вопросы, только потому что, по твоему мнению, так умеет каждый человек.

— А почему ты раньше не сказала? — спросил Алёшка негромко. — Когда мы встретились тогда, возле школы. Ты ведь много рассказала: и про «Дункан», и про то, что ты местная, и не из Тетради…

— Это всё была неправда. Пыль. Знаешь, как от моего скейтборда. Когда ты меня нарисовал, ты немного напылил вокруг меня фантазией относительно того, какая я, что говорю и что делаю… но когда это стало повторяться слишком долго, я… будто бы всё вокруг встало на свои места. Пыль рассеялась. Осталась только я, какая есть. Я даже не уверена, зовут ли меня Катей.

— Зовут, — сказал Алёшка негромко. — Я подписал твой рисунок в Тетради.

Катя ничего не ответила.

Откуда-то сбоку из темноты выбежал симпатичный пёс. Высунув язык, он с довольным видом подбежал к ним, встал на задние лапы, а передними опёрся на ногу Кате. Улыбнувшись, та присела, чтобы его погладить.

— Помнишь? — спросила она Алёшку. — Это ты нарисовал. Только в реальности его быть не может, потому что… Ну сам понимаешь.

— А откуда ты это знаешь? — спросил Алёшка. — Мы ведь не встречались, и я тебе не говорил про Последнее Желание…

Катя пожала плечами.

— Знаю и всё, какая разница. Лучше вот скажи: ты не придумал имя этому чудику?

Она имела в виду пса. Немного подумав, Алёшка ответил ей:

— Это она. Ну. Собачка.

Ему не хотелось повторять то же слово, каким обычно взрослые называли собак женского пола.

— Давай будем звать её Облепихой. Вон как она к тебе липнет. И тоже рыженькая из-за заката.

— Ха, чудно… Собака Облепиха. Это ты здорово придумал, Алёша. Собаха… Тьфу, чего это я…

— Может, и собаха, — засмеялся Алёшка. — Собаха Облепика.

Собаха Облепика весело запрыгала на месте, обрадовавшись своему новому прозвищу. Ещё раз потрепав её по загривку, Катя выпрямилась и снова поглядела на Алёшку.

— Зачем ты всё-таки мне приснилась? — спросил он прежде, чем она успела что-то сказать.

— Может быть, просто хотела увидеться. А может быть, ты хотел. Ты ведь тоже ответственен за свои сны. Может быть, тебе есть, что мне сказать? — предположила Катя.

Она взяла Собаху Облепику на руки. Та высунула язык, довольно улыбаясь.

Алёшка едва ли решился бы сказать то, что сказал, если бы не знал, что сейчас вокруг него сон. И он знал, поэтому набрал в грудь побольше сонного воздуха, и произнёс:

— Тебя точно зовут Катей, ясно? И всё, что ты захочешь, и всё, о чём замечтаешь, тоже будет быть, потому что ты не можешь быть просто моим рисунком! Я не хочу, чтобы ты была просто рисунком! Я верю в тебя, вижу, говорю с тобой и могу к тебе прикоснуться! Значит, ты больше не плоский рисунок! Никогда в этом не сомневайся. Если надо, я даже в Тетради всё это распишу, и маму с папой тебе придумаю, и…

Полыхнув разноцветным облаком, Катя кинулась вперёд и обняла его. И пусть она выглядела немного старше него, но всё равно от её объятий было тепло и приятно. Растворяясь в цветном облаке, Алёшка услышал её благодарное «спасибо», а затем почувствовал осторожный поцелуй в щёку.

После чего сон, видимо, решил, что с него достаточно.